Листвянка, небольшая деревенька в Черепановском районе Новосибирской области, приютила нашу семью всего на три года. Но мне до сих пор кажется, что здесь осталась добрая половина моей жизни: такими насыщенными были эти годы!
К счастью, мои родители не боялись никакой работы и считали своим долгом научить детей всему, что знали и умели сами. Поэтому я и сестра Таня без особого труда освоили всякие житейские премудрости: топили печь, варили обед, доили корову, ухаживали за скотом, заготавливали сено, вышивали крестиком и гладью, вязали носки и варежки. Да много ещё чего!
Отец мой некоторое время поработал шофёром, трактористом, затем получил, как в старые добрые времена, должность главного конюха. Когда он, разгорячённый и радостный, прискакал домой верхом на лошади, моему восторгу не было предела. Я сразу представил себя Чингачгуком, Зорро, Чапаевым, причём одновременно! В том, что отец разрешит мне заниматься с лошадьми, я не сомневался: научил же он меня управлять разными машинами, трактором, на которых работал сам. Так и случилось!
– Принимай лошадку, сынок! – крикнул отец, выпрыгивая из седла. – Значит, так. Зовут Мухорка. Да не махорка, а Му-хор-ка! Шутник! Дай ему хлеба с солью – и всё: ты для него лучший друг! За неделю научишься ездить верхом, а потом будешь помогать мне пасти табун коней в Чистяках. Ну, в летнем лагере! А может, ты лучше в пионерский лагерь поедешь? Нет?! Ну, ладно-ладно, Чингачгук ты наш, успокойся – пошутить уже нельзя. Шучу я! Ну!
Сестра, отложив чтение «Пышки» Ги де Мопассана, с улыбкой выглянула из раскрытого окна и обнадёживающе кивнула мне. Она была очень жалостливая и любила всех животных. Ну, а меня, своего младшего брата – тем более! Её поддержка была обеспечена!
Только мама нахмурилась и напомнила трагическую историю, случившуюся с моим двоюродным братом Сашкой, которому я обязан своим именем. Его ударила копытом лошадь...
– Мне же не шесть годиков, я в два раза старше, – возразил я.
Теплой ладонью мама погладила меня по голове, и на этом обсуждение «лошадиного вопроса» закончилось.
Мухорка, переступая с ноги на ногу, с любопытством принюхивался к незнакомому забору. Я принёс из дома кусок хлеба, густо посыпанный солью, и со словами «Мухо-рка, Мухо-рка» протянул ему. Мухорка так быстро схватил шершавыми губами лакомство, что я еле успел отдёрнуть руку! Отец успокоил: «Лошадь – самое умное животное, умнее собаки, и никогда не укусит, если ты протягиваешь хлеб». «Или сахар», – чуть слышно добавил он.
Я сразу всё понял: серый хлеб стоит шестнадцать копеек, а сахар-рафинад – девяносто восемь. Вечером я распотрошил свою самодельную копилку...тут уж не до баяна...и подсчитал, что на ближайшие несколько недель Мухорка будет с хлебом. «Полбулки в день будет достаточно», – решил я.
Утром следующего дня отец выдал мне самое маленькое седло. Он помог заседлать Мухорку, подсадил меня в седло, и я, сжимая в руках поводья наборной уздечки, стал постигать науку верховой езды. Однако, всё оказалось не так просто. Шагом – вроде бы ничего, но далеко не уедешь. Рысью – сложнее: я трясся в разные стороны, как мешок с картошкой на телеге. А что такое галопом, или в карьер – в тот день я так и не испытал. Может быть, и к лучшему!
Вечером я кое-как сполз с лошади на траву возле нашего дома и начал так стонать, что собрал вокруг себя всех кур и уток, даже соседских. Спасибо Тане – помогла подняться. А когда она повела меня в дом, я сказал: «Всё, больше никаких Мухорок! Хочешь, завтра шоколадные конфеты купим? Или вафли?»
Вот так бесславно и быстротечно могло закончиться увлечение лошадьми, если бы моими настольными книгами в то время не были «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя», «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо…», «Граф Монте-Кристо» и «Айвенго». Я откопал их среди списанного хлама в нашей деревенской библиотеке и читал вроде как и по очереди, а в общем – все вместе и сразу.
На следующий день, чем свет, как выражается моя мама, я выбежал в ограду и, растирая одной рукой полученные накануне «боевые» раны, стал потчевать Мухорку хлебом. Мухорка так музыкально зафыркал, что мне почему-то сразу вспомнились и разбитая копилка, и так и некупленный баян. Ну, да ладно! Баян – это где-то и когда-то, а лошадка Мухорка – здесь и сейчас. Здесь и сейчас! Дождавшись, когда Мухорка старательно дожевал лакомство, я лихо... ну, может, не так чтобы и лихо... вскочил в седло. Оценив по достоинству моё мужество и где-то даже рыцарское благородство (я ведь обходился без шпор и плётки), Мухорка дружелюбно покосился на меня правым глазом и, как мне показалось, сочувственно вздохнул.
В приподнятом настроении я выехал из калитки и двинулся в поле. Вездесущий отец, посмеиваясь, шлёпнул Мухорку легонько ладонью по крупу и воскликнул: «Скачи, сынок, аллюр «три креста». Ну-ка, давай-давай, затопчи свою тень! Эх-ма-а-а!!!» И мы с Мухоркой помчались... Эх! Куда там Яшке-цыгану из «Неуловимых мстителей»! Сначала рысью по улице и через берёзовую рощу, а потом... На широком ровном лугу, протянувшемся на добрые полтора километра вдоль берега речки Улыбердь, резвый Мухорка разогнался в карьер так, что ветер засвистел у меня в ушах и мне показалось, что мы с Мухоркой не просто скачем, а летим. Летим над землёй! Ура!!! Мы летим над землёй! Вот это да! Удивившись такому открытию, я стал гадать: «А вот свистит ветер в ушах у Мухорки или нет?» Увидев, что Мухорка прижал уши к своей чубатой голове, я всё понял.
– У-мный Мухо-рка, у-мный Мухо-рка, – закричал я веселым речитативом, а потом, набрав полную грудь свежего воздуха, я засвистел так, что если бы этот свист услышал Соловей-разбойник, он точно бы рухнул со своего дуба от зависти. – Вот она, воля! Вот оно, счастье! Вот он, самый что ни на есть аллюр «три креста»!»
Домой я вернулся только к вечеру – голодный, уставший, но такой счастливый! Такой счастливый, что даже улетевшей в непроходимую лесную чащу стрелы с острым наконечником, сделанным из консервной банки, мне было совсем не жаль. Совсем не жаль!
Спал я как убитый, а под утро мне приснилось, что сказочная лягушка-квакушка нашла эту самую стрелу, принесла её в мою комнату и протягивает, протягивает мне.
– Вставай, герой, вставай, богатырь, а то счастье своё проспишь, – шептала симпатичная лягушка ласковым маминым голосом и улыбалась, улыбалась.
Я открыл глаза и увидел маму! Мама сидела рядышком на кровати и протягивала мне, перебрасывая из ладони в ладонь, вкусно пахнущую жареную лепёшку. А тут же, на столе, стояла моя любимая литровая кружка, доверху наполненная парным молоком. «Половина лепёшки – Мухорке! Лепёшек он ещё не пробовал! Вот обрадуется!» – промелькнуло у меня в голове. Я потянулся с таким хрустом, что (о чудо!) даже великий полководец с висевшей над моей кроватью картины «Переход Суворова через Альпы» невольно вздрогнул, а затем подмигнул мне, как стародавнему приятелю, и весело засмеялся.
А уже через какую-то минуту приободрившийся Александр Васильевич Суворов, не страшась опасностей и преград, повёл русское войско дальше, а я помчался к стоящей в огороде пузатой бочке, чтобы окунуться как следует, с головой, в холодную-холодную воду. Мама называла эту бочку, эту настоящую чудо-бригантину очень смешно: «бочка для сыночка». Растёршись докрасна махровым полотенцем, я сунул в карман оставшуюся после завтрака половину лепёшки и с криком «Мухор-ка-а-а!» со всех ног побежал к своей лошадке!
А через несколько дней, за ужином, отец произнёс историческую фразу: «Поздравляю, сынок, ты стал настоящим всадником!» И, улыбнувшись, добавил: «Батьку переплюнул! Носишься верхом, как ветер! Ну, и ладно. Так вот. Чего тянуть-то?! Завтра утром молочка попьём, и вперёд! К нашим лошадкам! Будем их вместе пасти!»
Рано-рано утром мы с отцом заседлали коней (я – Мухорку, отец – Гнедка) и поехали на работу: перегонять табун лошадей на летнее пастбище, расположенное в семи километрах от деревни. Провожая нас, мама привязала к луке моего седла огромную сумку с продуктами и разной одеждой, а ещё положила мне в карман несколько лепёшек. А лепёшки были такие тёплые-тёплые! И от этого домашнего тепла, от предстоящей интересной работы, от того, что я так быстро научился ездить верхом, на душе было необыкновенно хорошо, светло и радостно!
Высоко-высоко в синем-синем небе на все голоса заливались жаворонки. Солнце сотнями радуг расцвечивало мою уздечку. Мы с Мухоркой мчались, оставляя позади себя заливные луга и ромашковые поля, тёмный сосновый бор и светлые берёзовые рощи, а впереди ещё было почти целое лето!