Одержимые войной. Часть 2. Воля. Главы 3-4

Глава Третья. БЕГСТВО

Меченый возник внезапно из кустов сирени и сказал:
– Поздно ты возвращаешься.
– Кажется, телохранителя я не вызывала, – отвечала Таня.
– Может, пригласишь к себе? Разговор есть.
– Ну, пошли, – нехотя ответила она, но как отказать? Если исчезнувший навсегда, внезапно появляется вновь, значит, что-то случилось, – Всё в порядке?
– Не всё, – не сразу буркнул он. Она остановилась, развернулась к нему, глянула сверху вниз, и Роман недовольно добавил: – Пошли, не на лестнице же разговаривать.
– Ну, пошли, – повторила она, и они молча проследовали к её квартире, вошли в прихожую, сняли верхнюю одежду, и она пригласила незваного гостя в комнату. Уселись в кресла у журнального столика один против другого. Хозяйка поставила бутылку минеральной воды и вазочку с сухим печеньем.
– Не густо, – усмехнулся Роман и перешёл к делу: – Ладно, не чаёвничать пришёл.
– Говори.
Татьяна откупоривала минералку, разлила себе и гостю. Роман взял стакан с водой, повертел его в руках, глядя на донышко, и произнёс:
– Видишь ли, Татьяна Александровна, честно говоря, не думал снова свидеться с тобой.
– Я тоже не думала...
– Ты зачем уезжала?
– А разве я обязана давать отчёт? Мы с тобой классно придумали. Ты должен был исчезнуть. Совсем исчезнуть, понимаешь? Если тебя засекли, нам обоим... Да что я говорю! Что случилось?
– Дело в том, что... – Роман замялся, залпом осушил стакан и вскинул глаза на собеседницу, – Ты можешь мне прямо сказать, что именно они хотят от тебя получить?
– Интересно! – улыбнулась Татьяна и тоже немного отпила из своего стакана, затем поставила его на стол, взяла в руки печенье и, отщипнув крошечный кусочек, смакуя, отправила в рот, – Они, что же, не сказали тебе? Или сами не знают?
– Какая разница! – в раздражении воскликнул Меченый.
– Зачем ты пришёл?
– Затем... Они полагают, предмет, за которым ведётся охота, ты передала своему парню, к которому ездила. Так понятно?
Татьяна побледнела. Простая логика «сыскарей» была ей так же чужда, как и политическое интриганство, и такая простая мысль не приходила ей в голову. Получается, что своим настойчивым стремлением к Грише она, быть может, навела на него беду. Помолчав несколько секунд, она всё же взяла себя в руки и сказала:
– Можешь передать им, что они полные идиоты. Ничего я никому не передавала. И передавать не собираюсь. Более того, предмет надежно спрятан. Более того, с него снято много копий, и любая попытка его отобрать и уничтожить просто бессмысленна. Если только что-нибудь случится со мной или... с ним, – голос её дрогнул, – огромное количество снятых копий всплывут в самых разных концах мира.
Татьяна блефовала. Копий не было «огромного количества». Они не могли «всплыть в самых разных концах мира». Всего несколько человек располагали маленькими фрагментами. Один из них – директор закрытого музея – сам нынче был под следствием и едва ли в состоянии предпринять какое-либо активное действие. Но женская интуиция вновь подсказала девушке, какими словами необходимо воздействовать на всё более наглеющую в безнаказанности злую силу, смыкавшую кольцо вокруг неё и её возлюбленного. И она верила в силу этих слов. Поверил и Роман.
– Я так и думал, – проговорил он, – Это что – рукопись?
– Какая разница! – точь-в-точь повторяя интонацию собеседника и его слова, сказанные минуту назад, отвечала Таня.
– Можешь не говорить. Но теперь послушай меня. Мне за какую-то макулатуру лезть с головой в мясорубку интереса нет. Тебе, наверное, подставлять своего любовника... или кто там он тебе!.. тоже, скорей всего, не хочется. Нас с этим твоим барахлом повязали крепче, чем ты думаешь. У меня взаимно исключающие друг друга поручения. Не выполню одно – башку снесут «опера» из ФСБ, не выполню другого – перо в бок царёвы братки воткнут. Куда ни кинь – везде клин! Но Царь дал мне, куда, если начнут прижимать, можно по-тихому слинять. Я и слинял. Но выяснилось, не всё сделал, как надо. Эти козлы меня не ищут. Можешь не мандражировать. Но к тебе, не сегодня-завтра, придут. А как тебе начнут выкручивать руки, прессовать твоим хахалем, разве не ломанёшься, не отдашь, что от тебя хотят?
Татьяна скривилась, точно проглотила лимон, и ответила:
– Я уже сказала.
– Мне за чужой интерес подставляться резону нет. Поэтому давай так! Я исчез, фирму переписал на тебя. Но рукопись я забираю. Меня не ищут. И не будут искать. А Царю я должен отдать то, что его интересует. Понятно?
– Ты с дуба не рухнул? – округлила глаза девушка и покрутила пальцем у виска, – Почему я должна тебе верить?
– Не знаю. Мне плевать! До сих пор верила, между прочим. Но есть и другой вариант.
– Какой?
– Мы оба снимаем, какие можем, бабки, бросаем твоё дело к ядрене фене и делаем ноги. Вдвоём! Доставляем барахло куда надо, а потом... Ты летишь к своему, а я... Ну, я знаю, куда.
– Ты сумасшедший, да?
– Не более чем ты. Думай!
– Что они тебе говорили? – переменив тон, деловито спросила Татьяна. Она вдруг испугалась, что Рома всё же встречался с ними, и теперь пытается вести двойную игру.
– Твоему парню для начала устроят «абзац по полной». Поставят на бабки, посадят на иглу, отовсюду выпрут. Потом тобой займутся. Но уж, будь покойна, рухлядь твою они из тебя вытрясут.
У Татьяны задрожали руки. Цепкие щупальца страха подкрались к горлу и начали медленно сдавливать. Не глотнуть. Меченый видел её состояние, но не думал жалеть или смягчать нажим. Раз бабёнка не хочет ему помочь расквитаться с его проблемами, ему нет никакого дела до неё и её проблем.  Пауза затягивалась и неизвестно, чем бы разразилась, если бы внезапно не раздался звонок в дверь. Оба дёрнулись. На мгновение паника едва не захватила сердца обоих, но тёртый калач Попов совладал с собой, резко метнулся в прихожую, воротясь оттуда со своей одеждой и уличной обувью и шёпотом спросил:
– Кладовка или шкаф есть?
Татьяна кивком указала в сторону кладовки. Роман скользнул туда, не забыв прихватить стакан со стола, и когда дверь за ним закрылась, а квартиру огласил повторный звонок, Татьяна, стараясь выглядеть несколько раздражённой, вышла в прихожую и спросила:
– Кто там ещё? Вы знаете, который час?
– Татьяна Александровна, – раздалось из-за двери, – Меня зовут Александр Александрович. Вынужден Вас потревожить. Откройте, пожалуйста. Это, прежде всего, в Ваших интересах.
Понимая, что препираться через дверь после таких слов бессмысленно – только привлечёшь ненужное внимание соседей, хозяйка открыла дверь и впустила ещё одного непрошенного гостя. Мельком оглядев прихожую и убедившись, что следов присутствия ещё одного мужчины нет, она с подчёркнутой неприязнью поздоровалась и предложила пройти на кухню. Мужчина, назвавшийся Александром Александровичем, с поклоном принял приглашение и проследовал следом.
– Чем обязана столь позднему визиту?
– Я не хотел беспокоить Вас на Вашей новой работе. Вы уж извините, что пришлось столь поздно...
– Кто Вы?
– Служащий одной организации, которую серьёзно интересуют некоторые связанные с Вами вещи, – с улыбкой ответил Александр 
Александрович и протянул Татьяне раскрытое удостоверение. Она пробежала его глазами и кивнула, – Искренне симпатизирую Вам со дня Вашего отчаянного заступничества за Вашего несчастного директора. Но главное даже не это.
– Вы хотите сказать, что пришли по собственной инициативе? – с недоверием спросила хозяйка.
– И да, и нет, Татьяна Александровна. Так получилось, что я одновременно преследую свои личные цели и выполняю служебные задачи. Впрочем, Вас это, скорей всего, мало интересует.
– Отчего же! – возразила девушка, – С недавних пор, мне интересны именно личные мотивы тех, с кем приходится вступать в отношения.
– Что ж, извольте, я изложу Вам некоторую часть. Сами понимаете, до конца быть откровенным я не могу. Тем не менее, кое-в-чём на мою откровенность Вы вполне можете рассчитывать. Татьяна Александровна, Вы знаете, что такое археологический мусор?
– Догадываюсь. Но какое это имеет отношение к Вам?
– Вы, строго говоря, не нарушаете закона, значит, любые попытки воздействовать на Вас незаконны. Понимаете?
– Ваша контора, насколько я знаю, не слишком утруждает себя соблюдением хотя бы видимости законности своей деятельности.
– Не совсем так, Татьяна Александровна.  Но  дело  даже  не  в этом. Разговор не о законности.
– Вы не боитесь, что нашу беседу могут неправильно истолковать?
– Не знаю, Татьяна Александровна. Мне бы не хотелось ходить вокруг да около. Тем более что времени на это ни у меня, ни у Вас, насколько я понимаю, особо в распоряжении нет.
– Это почему же нет?
– Видите ли, в стране перемены. Многое из того, что казалось незыблемым, пришло в движение. И от того, насколько человек, я бы сказал так, поймает момент движения, зависит, удержится ли в новой действительности он на плову или канет на дно. Улавливаете  мысль?
– Не вполне, но у Вас такая своеобразная манера её излагать, что, полагаю, мало кто в состоянии её уловить. Будьте, пожалуйста, любезны, Александр Александрович, выразитесь пояснее.
– Что ж, попробую. Надеюсь, мы с Вами одни? – Татьяна слегка улыбнулась и, соврав, кивнула в знак согласия, – В таком случае, извольте, мои, так сказать, кондиции. Одинокая симпатичная девушка с неустроенной судьбой, без постоянного заработка вдруг получает в распоряжение фирму, за которой, на самом деле, стоят... Ну, Вы знаете, кто. И она оказывается на распутье, с неопределённым будущим, довольно туманным настоящим и сложным прошлым. Ситуация вокруг неё тоже весьма и весьма непростая. Её отслеживают, препятствуют в осуществлении её работы, даже продержали в камере предварительного заключения. В этом городе ей серьёзно подпортили репутацию, и восстановить её, скорей  всего, ей не удастся. Наверняка она уже обдумывала вариант смены места жительства. Но для такого шага недостаточно желания, необходимо ещё иметь средства, которых у неё маловато. Особенно, если учесть, что фирма, как я уже заметил, не совсем по праву принадлежит ей. Я мог бы оказать этой девушке серьёзную помощь, если, разумеется, и она мне окажет соответствующую услугу.
– Извините, я не понимаю.
– Очень просто. Продайте мне то, за чем идёт охота. Я даю большие деньги. Такие деньги, о которых Вы и помышлять не можете.
– Послушайте, а с чего Вы решили, что я чем-то располагаю? Один, второй, третий, обложили и ходят, ходят вокруг! Да, я держала в руках то, что Вы ищете. Но у меня теперь ничего нет.
– Как Вам сказать, Вы нас ввели в заблуждение в своё время. Но времена изменились. Более того, в нашем ведомстве имеют место быть такие же противоречия, как и в других. Я играю на противоречиях.
– И всегда выигрываете?
– Видите ли, если бы у наших была точная информация об артефакте, Вас бы взяли в такой оборот, что мало не показалось бы. Но в том-то и дело, что точной информации нет. Одни догадки и подозрения. Вам что-нибудь говорит фамилия Целебровский?
– Нет. Кто это?
– Валентин Давыдович Целебровский...
– Ах, Валентин Давыдович! Помню такого. Плебей и хам.
– Вполне возможно. Но этот плебей и хам, как Вы изволили выразиться, весьма влиятельный и очень опасный человек. Около четверти века он ведёт поиски в известной Вам сфере. Покойный профессор Агамирзян в своё время доставил немало хлопот ему и его людям, уводя из-под носа ценнейшие находки, которые потом исчезали.
– Разве не сам Целебровский отдаёт приказы об уничтожении ценнейших материалов? С чего бы ему так переживать, что крупный учёный пытался хоть что-то сохранить?
– История цивилизаций, уважаемая Татьяна Александровна, непрерывная цепь разрушений и созиданий. Одно невозможно без другого. Сейчас на наших глазах закладываются основы будущей новой цивилизации, для чего требуется, так сказать, расчистить место. Старому хламу, как бы ценен он ни был, не пристало мешаться под ногами у каменщиков, возводящих здание будущего.
– Целебровский считает себя одним из каменщиков? Забавно.
– Неважно, кем себя считает Валентин Давыдович. Важно, что ни он, ни его люди не могут сказать наверняка, что Книга у Вас. А я, в отличие от них, могу.
– Остроумно! – улыбнулась Татьяна, – Сказочка про злого и доброго следователя на новый лад. Что ж, попробуем поговорить в манере ваших коллег. Значит, Вы считаете, что мне лучше расстаться с нею за деньги, чем бесплатно. Я правильно поняла Вас?
– Вы умный человек, Татьяна Александровна, и с Вами приятно иметь дело... Я, видите ли, коллекционер. У меня свои далеко простирающиеся интересы, и то, что попадает ко мне в руки, никогда не будет утеряно или уничтожено. В отличие от фанатиков группы Целебровского, я человек вменяемый и интеллигентный, отдаю себе отчёт в том, что должен сохранять, а что нет. История не отменяет постоянной ротации ценностей. Вы представляете себе мандалы из песка?
– Конечно, я же специалист, в том числе, и по Востоку.
– Так вот, процесс исторического развития в чём-то сходен с этим гениально бессмысленным трудом тибетских монахов. Годы уходят у них на то, чтобы насыпать свои совершенные творения, и несколько секунд, чтобы затем собственноручно разрушить. Рассыпаются в прах пирамиды, трескаются и разрушаются дворцы, гниют полотна великих живописцев, сгорают в пожарах и тонут в потопах библиотеки. На смену погибшим шедеврам человечество рождает другие. И им тоже отмерян свой век. Рано или поздно на земле не останется ни одной Чёрной Книги. Мы с Вами это великолепно понимаем. Вы – как археолог, я – как философ...
– Философская Служба Беспредельности – ФСБ! – съязвила Татьяна, и её шутка была живо подхвачена:
– Браво! Именно так! Беспредельности. А до этого – Контора Глубокого Бурения – КГБ!.. Но это так, шутки. А всерьёз, уважаемая Татьяна Александровна, главное различие между мной и Целебровским: он жаждет ускорить естественные процессы, я – затормозить.
– Александр Александрович, а почему я должна Вам верить?
– А что Вам ещё остаётся? Если Вы откажете мне в моей просьбе, я вынужден буду передать Целебровскому те неопровержимые доказательства наличия у Вас Чёрной Книги, которыми я располагаю. И тогда дни Ваши будут сочтены. Уж я-то знаю, как эти ребята умеют выбивать информацию из людей! Многие проходили первоначальную стажировку под руководством лично Лаврентия Павловича.
– А сейчас, как полагается по канонам детективного жанра, Вы дадите мне некоторое время на раздумья?
– Разве у Вас есть свободное время? Я скажу больше, мне известно, в каком положении сейчас находится Григорий Эдвардович Берг, и я Вас уверяю, его положение в ближайшее время только усугубится. А у Вас есть верный шанс его вытащить из болота, в которое он угодил. Неужели это не стоит того, чтобы пожертвовать музейным экспонатом щедрому частному коллекционеру?
– Скажите, а какие такие у Вас есть неопровержимые доказательства, о которых Вы тут только что сказали?
– С удовольствием. Вот смотрите, Татьяна Александровна, – с этими словами «коллекционер» достал из внутреннего кармана фотографии и листки бумаги. На одном фото Татьяна красовалась с Чёрной Книгой в руках, в полевой ветровке, брезентовых штанах, в сапогах и бейсболке. Снимок был сделан в тот самый раз, когда она вернулась к заветному кургану и извлекла из его недр заветное сокровище. В полуметре от сидящей на корточках и склонившейся над реликвией фигуры на земле стоял раскрытый рюкзак, откуда выглядывал памятный алюминиевый стаканчик. Качество снимка было столь хорошим, что, хотя и с трудом, можно было разглядеть некоторые руны на кожаных листах. Но откуда он мог взяться? В степях она была одна. И что за странный ракурс? За нею наблюдали сверху? Она точно помнила: ни самолётов, ни вертолётов не было, – Этот снимок, – прокомментировал Александр Александрович, – сделан со спутника. Я имею честь служить в отделе военно-космической разведки, и все снимки, осуществляемые со спутников вверенного моему попечению подразделения, проходят через мои руки. Этой фотографии Целебровский пока не видел. Смотрите дальше. – На другом снимке Татьяна фотографирует развёрнутые в полную ширину листы. Отчётливо видны письмена, чётко различимы черты лица девушки и, более того, в отличие от первого, на этом снимке проставлен таймер с точным временем и датой. Третья фотография запечатлела Татьяну Кулик в компании Григория Берга и Владимира Туманова в гостиничном номере. При взгляде на этот снимок у девушки перехватило дыхание, и закружилась голова. Но уж это-то не могло быть сделано со спутника! Как это? Визитёр охотно разъяснил: – Поскольку к тому времени мне уже было ясно, с чем придётся иметь дело, я самостоятельно организовал слежку. При моих средствах мне нетрудно было нанять частное детективное агентство. В Вашем номере в гостинице были поставлены «жучки». Ещё раз хочу подчеркнуть, Татьяна Александровна, у следствия по делу убийства натурщицы безголовые оперативники, и этих фотографий в деле нет. Пока. Они ведь могут у них и появиться, как Вы понимаете. – Таня сглотнула и принялась вновь рассматривать снимки.  На одном был снова художник Туманов в каком-то кабинете в окружении незнакомых людей. У него в руках был платок с замысловатым узором, в линиях которого археолог признала знакомые руны из её Черной Книги. Она начала вчитываться в них, но гость прервал это занятие: – Видите, как всё связано в этом мире. А теперь обратите внимание сюда, – с этими словами он пододвинул девушке ксерокопию дарственной, подписанной Тумановым музею, – Сейчас, – продолжал Александр Александрович, – этот предмет уже в моей коллекции. Как Вы понимаете, ни один музей не может держать в своих фондах подобную вещь. Это же археологический мусор! Понимаете?
– Я всё поняла, – выдохнула Татьяна, – Скажите, если я заключу с Вами сделку, где гарантии того, что Вы от меня отстанете?
– Я отдам все фотографии, негативы, подлинники всех документов и, кроме того, дам Вам слово, что никаких копий не останется.
– Слово??? А почему я должна верить Вашему слову?
– Надо же во что-то верить, Татьяна Александровна! В конечном счёте, все во что-то верят. Неверующих нет на свете. В основе даже сугубо научного и материалистического подхода к жизни лежат принятые на веру аксиомы, не так ли? – широко улыбаясь, воскликнул  собеседник, встал, собрал разложенные на столе бумаги, спрятал в карман и достал перетянутую банковской лентой пачку купюр, – Здесь 10000 долларов. Это аванс. Даже если Вы почему-либо откажетесь от сделки, Вы можете его оставить. Но в таком случае и я откажусь от своих слов, и все эти материалы окажутся в руках у Целебровского.
– Присядьте, – слабым голосом проговорила Татьяна. Александр Александрович послушно сел напротив, – Скажите, если это аванс, о какой сумме сделки идёт речь?
– Один миллион долларов. Разумеется, Вы вправе выбрать: наличными, чек, комбинированные варианты, перевод.
– Забавно, – почти прошептала она и пристально посмотрела в глаза собеседнику, – Вы можете мне дать слово, что ни единый лист из этой Книги не погибнет в Ваших руках?
– Разумеется, уважаемая Татьяна Александровна, я же коллекционер! Если трачу такие деньги, то не затем, чтобы бросать на ветер.
– А какая может быть гарантия, что после того, как эти деньги окажутся в моём временном распоряжении, со мною не приключится какого-нибудь несчастья, после которого они вновь вернутся к Вам?
– О, Вы задаёте такой разумный вопрос! – с подчёркнутым восхищением  отозвался Александр Александрович, – На столь серьёзный вопрос может быть лишь один столь же серьёзный ответ. Никакой!
– Так с какой же радости я должна соглашаться на Ваше предложение, если Вы не можете даже дать минимальной гарантии моей безопасности? – с застывшей улыбкой воскликнула Татьяна. У Меченого скулы свело от напряжения, но он застыл, не шелохнувшись, и ловил каждое слово диалога.
– А разве у Вас больше гарантий сейчас, пока Книга при Вас?
– Разумеется. Кроме меня никто не знает, где она. А, даже зная, без меня никто не сможет извлечь её. Неужели не понятно?
– Вы хорошо торгуетесь, Татьяна Александровна. Недолгая практика под руководством Романа Попова не прошла для Вас даром.
– Спасибо за комплимент. Но дело не в практике. Просто я разумный человек и привыкла доверять разумным доводам. В Ваших, увы, разумного мало. Я понимаю, в последнее время возникло немало миллионеров. У них огромные деньги, и их они, судя по всему, вправе тратить по своему усмотрению. Когда-то весь народ, надрывая последние жилы, отдавая всё общей идее и отказывая себе практически во всём, создал богатства, в одночасье присвоенные такими, как Вы. Но скажите мне, Александр Александрович, кто Вам дал право присваивать себе ещё и то, что принадлежит целому человечеству, целой цивилизации?
– Ах, Татьяна Александровна, Татьяна Александровна! Какой же Вы наивный человек, если продолжаете задавать такие вопросы! У Вас есть шанс самой стать настоящей миллионершей. И если грамотно распорядиться этими средствами, многократно преумножить их. Как только они появятся у Вас в руках, Вы поймёте: единственное право человека – это право силы. А она во все времена заключалась, в первую очередь, в материальных ресурсах. Чем их больше, тем больше у человека силы, при помощи которой он управляет другими людьми. Я, в отличие от мракобесов господина Целебровского, ещё и просвещённый человек. Я отдаю себе отчёт в том, что есть и другие силы, которые нА-до ценить. Ими необходимо дорожить, сохранять, припрятав до поры в надёжных укрытиях. Я далёк от мысли, что уже завтра настанет время,  когда эти припрятанные силы понадобятся человечеству.  Оно слабо и глупо. Оно погрязло в потреблении и не думает о  глобальных проблемах. Их решение остаётся уделом немногих избранных...
– К числу которых, разумеется, Вы причисляете и себя!
– Давайте оставим этот тон! Я принимаю Ваши сомнения во внимание. Поэтому даю Вам сутки на принятие разумного решения. Подчёркиваю, разумного! Засим позвольте откланяться, а чтобы решение созревало легче, оставляю Вам на память эти снимки. Честь имею, уважаемая Татьяна Александровна!
Визитёр исчез из квартиры стремительно, и если бы не пачка зелёных американских денег и фотографий на столе, можно было бы подумать, что и он сам, и весь разговор с ним привиделись. До сих пор никто из отчаянно рыскавших вокруг археолога в поисках Книги, и близко не подходил к искомому. Реликвия надёжно сохранялась в тайнике, откуда извлекалась крайне редко. Кроме того, с Книги была сделана рукописная  копия, несколько листов пересняты, к тому же, весь текст, включая начертание буков, их расположение на чёрных кожаных листах, их относительный размер и плотность письма Таня, отличаясь цепкой памятью, помнила наизусть. Самый простой способ уберечь тайну – не делать из неё тайны. Сколько раз Таня прибегала к простейшему этому правилу! Она часто цитировала части священного древнего текста в разговорах с людьми, употребляя содержащиеся в нём краткие мудрости в качестве пословиц и поговорок на разные случаи жизни. Она ссылалась на неназываемый источник в письмах. Она высказывала мысли из Чёрной книги как свои. Люди, общавшиеся с нею,  видели в ней умного, мудрого, способного разобраться в любой житейской проблеме человека, к ней, бывало, обращались за помощью и советом, и она охотно давала их, делясь знаниями, почерпнутыми из древнего источника. Мало смысля в хитросплетениях погрязшего в интригах современного «делового» мира, она разбиралась в тайных мотивах, лежащих в основе его жизни. Интуитивно понимала: как нельзя выдать Книгу, не навлекая на себя беды, так нельзя и похоронить её в тайне. Книга жива, пока служит. Как знать, не потому ли всё, что с нею происходило в последние годы, оборачивалось либо благом, либо наименьшей бедой! Ведь, являясь предметом жестокой охоты, священная реликвия одновременно была и величайшим оберегом, талисманом, крепостью, предохраняя того, кто её хранит и чтит, от многих бед. Но как действовать дальше? Попалась, как кур в ощип. Она и сама замечала, наблюдая за людьми вокруг: стоит ощутить солоноватый вкус власти денег – над вещами, над людьми, над временем, своим и чужим, как душа начинает сворачиваться в заскорузлую трубочку, словно тонко нарезанный сыр, пролежавший несколько часов на открытом воздухе. И никакая живая эмоция не может согреть эту трубочку, проникая внутрь свёрнутого в непроницаемую спираль пространства.
Значит, так! Во-первых, ни о каком сотрудничестве с «конторой» не может быть и речи! Это ясно. Во-вторых, раз судьба подсунула ей свидетеля состоявшегося разговора – Романа, не надо играть с судьбой в кошки-мышки. Этим надо как-то воспользоваться. Чего меньше всего ждут от внезапно разбогатевшего человека? Наверное, того, чтобы он это богатство красиво пожертвовал кому-то. Правильно. Значит, жертва. Но кому? И когда? Меченый не заставил себя звать. Сам появился из своего укрытия через несколько секунд, как входная дверь захлопнулась за Александром Александровичем. Воровато озираясь, вошёл на кухню. Взгляд его скользнул по пачке долларов на столе, и в глазах на секунду вспыхнул хищный огонёк, который, впрочем, он моментально пригасил.
– Всё слышал? – не глядя на него, спросила Татьяна.
– Почти,  – ответил Роман и сел на придвинутую поближе к хозяйке табуретку, – И что ты теперь будешь делать?
Вдруг лицо девушки просияло, и она, резко обернувшись к Роману, воскликнула:
– Царь! Ты говорил про Царя. Что он велел? В точности!
– В точности, – мотнул головой Меченый, и складка на его лбу в форме латинской буквы V налилась багровым, а глаза сузились. Вот уж, о ком не хотелось ему сейчас вспоминать. Сделав из подслушанного разговора свои выводы, он лихорадочно строил сейчас планы, как поскорей унести ноги. Дело предпринимало такой оборот, что он шестым чувством улавливал: нет у него силёнок справиться сразу со всеми сцепившимися в клубок монстрами, ведущими свою борьбу за Книгу. Теперь он знал, что это именно Книга. По крайней мере, в случае чего, может использовать это знание для прикрытия своей задницы от Целебровского. А ещё может попробовать навести того на ложный след: дескать, в недрах «Конторы» у Вас, Валентин Давыдович, имеется «крот». Он-то и увёл то, что Вы искали, отмусолив за это элементарно «зелёной капусты» девчонке на прокорм. И ловите его сами, это Ваши игры, а я умываю руки. Правда, неясно, не грохнут ли его после таких слов. Помнится, в покое его обещали не оставлять.
– Что он тебе сказал? – решительно повторила Таня, – Можешь связаться с его людьми немедленно, пока не истёк отпущенный срок?
– Легко сказать! – усмехнулся Меченый, а сам подумал: в словах девушки, пожалуй, есть здравый смысл. Может, это единственная соломинка, держась за которую, и выкарабкаешься? – Впрочем, свяжусь.
– Вот и хорошо! Немедленно. Действуй, Рома. Это важно не только мне, но и тебе, если рассчитываешь в живых остаться. Понял?
События понеслись аллюром. Через час после того, как Роман покинул Татьяну, пообещав перезвонить ей сразу, как что-нибудь удастся сделать, и, условившись о кодовых словах, он был в ночном клубе, где «вышибалой» дежурил некто по кличке Драга. Этого парня царёв вестник назвал Меченому в качестве того, к кому обращаться можно только в экстренных случаях. Драга, атлетического вида 2-метровый парень с угрюмым лицом встретил Меченого у входа, моментально признал и направил в отдельный кабинет, примолвив, что через пару минут зайдёт. Зашёл не один, а с незнакомым Меченому щуплым очкариком, кого Меченый про себя сразу обозвал «Студент» – уж больно тот походил на знаменитого Шурика из комедий Леонида Гайдая.
– Проблемы? – спросил с порога Студент.
– Да, – ответил Меченый и в двух словах пересказал то, что ему удалось расслышать из разговора Татьяны с «опером», прибавив к фактической стороне одну вымышленную деталь: визитёр не только засёк Меченого, но и специально говорил так, чтобы он всё мог расслышать, и, скорей всего, пытается отследить, какие ещё «хвосты» есть у девчонки.
– Всё понятно, – резюмировал Студент, – Сиди здесь, жди.
Романа опять оставили одного. Время беспощадно отстукивало секунды, казавшиеся вечностью. Сколько их отстучало, он не сказал бы, но показалось очень много, пока дверь снова не отворилась, и на пороге кабинета показались те же и ещё один – такой же здоровенный, как Драга, только покруглее и с детским румянцем на пухлых щеках.
– Поедешь с ними, – сказал Студент, – тебе девчонка откроет, а они вдвоём её заберут. Ребята, побольше шума, битья посуды, криков!
Так, чтобы соседи, как один, засвидетельствовали похищение. Девчонку не трогать! Аккуратно. Поехали.
Ничего не понимающий Роман хотел было задать вопрос, зачем это всё, но Студент опередил его:
– Значит так, сейчас звонишь, предупредишь, что возвращаешься. Больше ничего не говори. Она должна быть испугана и по-настоящему кричать. Мне надо, чтобы всё выглядело, как разбойное нападение на квартиру с целью похищения человека и имущества. В квартире оставите следы налёта. Но сильно ничего не ломать и не брать. Милиция должна быть минут через 15 после Вас. Всё по-быстрому. Ясно?
– Кажется, понял, – кивнул Меченый, – Перед этим уродом мы разыграем комедию, а на самом деле, это бегство. А что дальше?
– Тебя похитят вместе с ней. Начнётся уголовное дело. Но вас не достанут. Ты и так с новыми документами. Понял?
– А если она не захочет? – недоверчиво переспросил Меченый.
– Чего не захочет?
– Новых документов. У неё, вроде, парень есть. Профессия, диплом, бабки... и всё такое.
– Жить захочет – согласится! – отрезал Студент, – По коням, братва! Время позднее. Спать бы не легла. Придётся в ночной рубашке брать.
– А чо! – хохотнул круглолицый здоровяк, – Это прикольно!
– Отставить базар! – по-военному скомандовал Студент, и все четверо направились на выход с чёрного хода. Там уже ждала их машина с тонированными стёклами, за рулём которой сидел ещё один «бугай», как два капли воды похожий на круглолицего. Студент проводил до машины, каждому молча пожал руки, прощаясь, а Меченому сказал, задержав его ладонь в своей: – Молодец, Меченый. Чья идея связаться с нами? Твоя или её?
Роман поперхнулся. Он же не докладывал «царёвой братве», что решил сыграть с девчонкой в-открытую. Откуда ж ей было знать про такую возможность. Студент поправил очки и похлопал Меченого по плечу, мол, ступай, Бог с тобой!
Когда машина тронулась, Роман вспомнил, что не позвонил Тане. Но не успел задать вопрос, как сидящий справа от водителя его круглолицый «двойник» протянул назад трубку со словами:
– Привыкай к комфорту, звони.
– Алло! – раздался в трубке голос Татьяны. О кодовых словах на такой случай развития событий они не договаривались. На миг Роман замялся: что сказать? – Алло! Рома, это ты? – повторил голос девушки, и Меченый дрожащим голосом ответил:
– Я. Слушай, мне надо срочно вернуться к тебе. Дело есть.
  – Какое дело? Ты в своём уме? А соседи? На часы-то смотрел?
– Соседи, – нараспев повторил Роман, – Пусть говорят, что хотят. Тут кое-что... В общем, не телефонный разговор. Жди, и всё-тут!
...На следующее утро весь подъезд обсуждал ночное происшествие. На квартиру Татьяны Кулик напали трое неизвестных. Было много шума, крики, звон битой посуды, у несчастной всё перевернули вверх дном, саму куда-то увезли. Следователь с оперативником обошли соседей и составили себе общую картину преступления, судя по всему грозившего стать очередным «висяком»*) на шее районного отделения. На бытовое хулиганство не похоже. Чистый разбой. Осмотр места преступления красноречиво свидетельствовал: грабители что-то искали. Многие ценные вещи были не тронуты, зато полки с книгами, бельевая тумбочка, шкаф с посудой выпотрошен основательно. Наряд милиции прибыл по вызову соседей через 15 минут, когда разбойников уже и след простыл. Судя по следам протектора и показаниям соседей, нападавших было трое, плюс один за рулём чёрного БМВ. Эту марку оперативники давно уже прозвали «боевой машиной вымогателей». Но что могут вымогать у бывшего археолога, недавно начавшего работать в коммерческой фирме и ещё не успевшей сколотить сколь-нибудь интересного для грабителей состояния? Разве что-то связанное с её прежней профессией? Может, из экспедиций она привозила неучтённые золотые безделушки, вот её и вычислили? Эта версия в течение нескольких часов была признана основной, и назначенная по факту нападения бригада в составе двух оперативников и следователя принялась её отрабатывать. К середине первого дня отработки в деле появилось интересное «белое пятно». Архивные материалы по последней экспедиции Татьяны Кулик были засекречены и относились к компетенции ФСБ. Как только это стало известно, вся бригада вздохнула с облегчением: раз в деле замешана «контора», значит можно со спокойной душой смежникам его и сдавать. Следователь набрал телефон местного ФСБ и договорился о срочной встрече. Но не успел. За полчаса до того, как отправиться с папкой уголовного дела к смежникам, в его кабинете нарисовался собственной персоной как раз один из них. Представившись майором Ивановым, он в категорической форме потребовал ознакомить его с делом, поскольку речь, оказывается, шла о возможности утечки некой важной государственной тайны. Следователь не стал препираться. В конце концов, не сегодня, завтра он со спокойной душой расстанется с чёртовым делом, не подведомственным его подразделению, а удостоверение майора не вызывало сомнений.
ФСБ-шный майор внимательно прочитал дело, закрыл папку и уставился на следователя.
– А на фирму Татьяны Кулик, ваши люди не совались?
– Александр Александрович, – поморщился от слова «совались» следователь, – мы успели пока начать отработку только основной версии. У нас мало людей, техники с гулькин нос, мы еле-еле сводим концы с концами...
– Хватит плакаться!  – оборвал Иванов, – Не совались, значит, не совались. Говоришь, собрался передать это дело нашему ведомству? Что ж, и правильно. Но местным тут нечего делать. Дело я  забираю.
– Товарищ майор! Александр Александрович! – встал из-за стола следователь, – Ну нельзя же так! Мне нужна официальная санкция.
– Дай телефон, – протянул руку майор. Следователь вручил ему трубку, тот набрал 10-значный номер и проговорил: – Господин Смирнов, здравия желаю, это Иванов... Да-да, я по поводу... Ну, тут дела закрутились... Нет, не по сценарию. Криминал... Судя по всему,  братва. Словом, необходим официальный запрос в местное УВД... Да, даю.
Иванов протянул трубку обратно следователю. Тот приложил её к уху и через паузу проговорил:
– Так точно. Записывайте номер факса, – продиктовал номер, положил трубку на рычаг, глянул на майора и примолвил: – Сейчас вышлет факсом официальный запрос, и я смогу с чистой душой отдать Вам дело.
Иванов вяло махнул рукой и прикрыл ладонью глаза. Судя по всему, он сильно устал. Следователь хотел было предложить ему кофе, но тот опередил его:
– Стаканчик минералки можете организовать?
– Разумеется, – с готовностью воскликнул следователь и направился в соседний кабинет. Его не было всего несколько секунд, ровно столько хватило изображавшего крайнюю усталость майору Иванову, чтобы прикрепить под столешницу миниатюрного «жучка» на липучке. Не то, чтобы он испытывал недоверие к сотруднику уголовного розыска, которого в первый раз видит. Просто хотел подстраховаться. Если у «братвы», организовавшей похищение интересующего его объекта, есть завязки с местной милицией, это рано или поздно всплывёт именно в этом кабинете. Поэтому, на всякий случай, лучше быть в курсе того, что здесь в ближайшее время будет происходить. Наверняка Татьяна Кулик исчезла за Романом Поповым. Пока эти деревянноголовые сыщики додумаются объединить два дела в одно и передадут ему ещё материалы и на Попова, много воды успеет утечь. «Жучок» японского производства, усовершенствованный умельцем по фамилии Мишук, которого Целебровский с удовольствием приглашал для подобной практики, был сработан на совесть – ни засечь, ни оторвать, не повредив. Величиной с булавочную головку, он обладал колоссальной восприимчивостью микрофона, способного чутко улавливать всё происходящее в радиусе 5 метров, и великолепным передатчиком. Когда следователь вернулся с пластиковой бутылочкой «Нарзана», «жучок» уже начал исполнять свою функцию.
Примерно через полчаса Александр Александрович Иванов покидал отделение милиции, унося с собой папку уголовного дела, а следователь с облегчением отмечал в журнале освобождение от потенциального «висяка». За этим занятием его застало сообщение о ещё одном происшествии в городе. Обокрали недавно раскрутившуюся торговую фирму, которой владела Татьяна Кулик. Главный бухгалтер сделала официальное заявление в милицию. Дело заурядное, по нынешним временам, и следователь пропустил бы сигнал мимо ушей, если бы не фамилия. «Этого ещё не хватало! – пронеслось в голове у следователя, а на душе уже заскреблись кошки: неужели от «висяка» всё же не отделаться?»
А в это время автомобиль с беглецами нёсся по шоссе прочь из города. Круглолицый «качок» за рулём сохранял полное безмолвие и после того, как «похищенную» развязали, а рядом на сиденье плюхнулся Меченый. Татьяна сначала, естественно, дала волю гневу. Если похищение инсценировка, можно было хотя бы её об этом предупредить. Но довольно быстро доводы «двойника» водителя убедили её в том, что заранее ничего говорить было нельзя. Так, по крайней мере, соблюдается полная видимость натуральности происходящего.
– Вот твои деньги, – пробормотал Роман, протягивая ей свёрток с 10000 баксов, потом достал из кармана ещё несколько купюр, уже российских и прибавил: – А это сверху, от меня... Считай, выходное пособие... Да, и вот ещё, – снова пошарил в карманах и извлёк  конверт.
– Что это? – спросила Татьяна. Она ещё не до конца привела в порядок свои чувства, и голос её дрожал. Меченый исподлобья глянул на неё и буркнул:
– Паспорт, аттестат, диплом, фотографии... В общем, что удалось впопыхах собрать.
– Фотки – ладно, остальное вряд ли пригодится, – сказал Драга, не отрываясь от пролетающих за окном автомобиля ночных фонарей.
– Почему это? – насупила брови девушка.
– Новые придётся сварганить... ксивы-то. Уж больно засвечены!
– Куда мы едем? – повысив голос, спросила Таня и получила в ответ реплику, после которой надолго задумалась:
– В палаты царские.
Жизнь в очередной раз сменила декорации. Женского чутья девушке вполне доставало, чтобы, сопоставив нехитрый набор фактов, сообразить, что похитители ей не враги. Друзьями, правда, тоже едва ли можно их назвать. Да и откуда у археолога с месячным «коммерческим» прошлым друзья из «братков»?
– Вы можете мне теперь толком объяснить, что случилось?
Драга, ответил почти сразу, не отрываясь от ночной картинки:
– Потерпи ещё полчасика. Приедем – тебе всё объяснят, если сама ещё не догадалась.
Через полчаса они въехали на территорию не то военной, не то спортивной базы, в сумерках было не разобрать. Прямые бетонные дорожки с крашеными белой светящейся краской бордюрами вели вглубь, где среди деревьев возвышались невысокие строения. Таня всматривалась в темень, тускло освещаемую редкими фонарями, и пыталась разрешить загадку: где ж они находятся? Судя по времени и скорости езды, километрах в 100 от города. Неплохо знавшая окрестности девушка не могла признать места. Они подъехали к одноэтажному каменному особнячку за невысокой изгородью, вдоль которой расхаживал невысокий плотного сложения мужчина в сером тренировочном костюме не по сезону. «Видно, только вышел из дому встречать, – подумала Татьяна». Водитель заглушил мотор, мигнул фарами. Мужчина в спортивном костюме вразвалочку приблизился, открыл заднюю дверцу и уставился на Меченого и его спутницу.
– Молодец, Меченый, – сказал он, – Не только не скурвился, а ещё и сообразительность проявил. Прошу вас, – обратился он к девушке, протягивая руку. Эта внезапная галантность странно вязалась с его внешним обликом, скорей напоминающим презренный класс сегодняшних «братков», стреляющих друг в друга на своих «стрелках», чем воспитанного человека. Тем не менее, Татьяна, не морщась, приняла предложенную ей руку и вышла из машины со словами:
– Добрый вечер. Я так поняла, нас привезли в гости?
– В гости, – усмехнулся незнакомец, – пошли.
Они направились в здание. У железной двери мужчина в спортивном костюме недолго повозился с ключом, отпирая хитрые замки, потом дверь растворилась, и он церемонно сделал шаг в сторону, уступая даме право войти первой. Таня вошла, следом шёл Роман, за ним незнакомец в сером костюме и Драга. Двое остались в машине. Внутри было прохладно, и стоял полумрак. Лампочки под потолком горели тускло и не давали полного представления об интерьерах. Кажется, что-то вроде прихожей. Незнакомец предложил снять уличную одежду, повесить на вешалки и следовать за ним. Они сделали ещё несколько шагов в полумраке, и вдруг он озарился ярким светом. Это незнакомец в сером отворил дверь в освещённую залу. На миг спутники зажмурились, потом открыли глаза, но не сразу смогли разглядеть подробности убранства. Между тем, здесь было, на что посмотреть. Посреди просторного помещения, освещаемого чуть ли не киловаттной люстрой, на расстеленной медвежьей шкуре возвышалось массивное кресло антикварной работы. Намётанным глазом Татьяна оценила кресло: Франция, первая треть XVIII века, в отменном состоянии, после капитального ремонта, следы которого видны и на обивке и на местами подновлённых подлокотниках, где красное дерево различается по оттенкам и текстуре. Оно стояло обращённое к камину, то есть в полу-профиль к вошедшим. Заслуживал внимания и камин. Несомненно, работа превосходного мастера своего дела. Облицовка простая, без вычурностей, даже строгая, и с отличным вкусом. Каминная решётка отлита вручную, каждый изгиб литья неповторим и осмыслен, а вместе – настоящее произведение кузнечного искусства, запечатлевшее проросшие в ряд молоденькие берёзовые побеги, с листиками, набухшими весенними почками, свисающими серёжками. Даже аромат дивным образом передавался вокруг. Впрочем, струился он от горящего за решеткой камина, где потрескивали берёзовые поленья, отбрасывая на гладкие полированные стенки каминной облицовки весёлые огоньки. Когда гости пересекли порог залы, сидящий в кресле мужчина обернулся, поправляя на шее манерный газовый шарфик, и Меченый с радостно-изумлённым выдохом воскликнул:
– Купец, ты? Давно откинулся?
Мужчина слегка поморщился и без улыбки отвечал:
– По нашим делам долго не сидят, когда есть деньги. А уж если Царь слово замолвит... Проходите, располагайтесь удобнее. Сейчас принесут поесть, и можно будет спокойно потолковать.
Сопровождавший гостей незнакомец в сером спортивном костюме ретировался, оставив их наедине с Купцом. Таня и Роман приблизились к хозяину. Напротив кресла чуть поодаль стояло несколько стульев, работой чуть попроще, но явно относящихся к тому же историческому периоду. Археологу, всю жизнь имевшему дело с древностями, впервые довелось посидеть на таком антиквариате, и она почувствовала себя не слишком удобно. Купец жестом подбодрил её и кивнул Драге, мол, тоже останься подле. Тот занял место у входа, как и положено охраннику. А «серый» через минуту вернулся с сервировочным столиком на колёсах, на котором возвышалась бутылка лёгкого вина, закуска, фрукты, ягоды и зелень – всё вегетарианское, поставил его между хозяином и гостями, так чтобы каждому нетрудно было дотянуться, и удалился, тихо прикрыв за собой двери.
– Угощайтесь, – предложил Купец и взял в руки бокал с вином, – Со знакомством, Татьяна Александровна!
Они выпили, взяли по виноградной кисти и принялись вкушать сочные ягоды. Купец, не выпуская из рук бокала, щурясь, разглядывал гостью и молчал. После недолгой паузы, наконец, произнёс:
– Я думаю, не стоит объяснять, кто я. Вы сами уже догадались. Поэтому давайте перейдём сразу к делу. В Вашей ситуации, Татьяна Александровна, Вам больше невозможно оставаться дома. Наши общие... ну, скажем так, соперники перешли от осторожных действий к активным. В этой ситуации шансов остаться целой у Вас почти никаких. Царь предусмотрел такую возможность и, поскольку сам он, по известным причинам, не может принять личного участия в светских делах, уполномочил меня оказать некоторую... ну, скажем, так, помощь.
– Благодарю покорно, – проговорила Таня, – Но нельзя ли было предупредить меня заранее?
– Как Вы это себе представляете? Вы, что же, думаете, что контора даст Вам время на производственное совещание с друзьями, прежде чем нанесёт очередной удар? Вы, дорогая моя, извините, но пришлось действовать, как получилось. Надеюсь, у Вас на теле не осталось никаких следов причинённого некоторого... скажем так, насилия?
– Спасибо, не осталось, – фыркнула девушка.
– Теперь о Книге. Сколько копий Вам удалось сделать и где они?
– Целиком всей Книги – ни одной. Какое-то количество листов я действительно пересняла. Если быть точной, 25 листов, всего разошлось порядка сотни копий. Я раздавала их только тем, кого очень хорошо знаю. Одна копия одной страницы есть у моего бывшего директора. Но его арестовали, и я не знаю, в чьи руки она попала.
– Да-да, Татьяна Александровна. Именно с ареста этого уважаемого человека всё чудовищно закрутилось. Он Вас не выдал, к счастью. У них пока нет стопроцентной уверенности, что Книга у Вас. Но у одного человека она есть. Александр Александрович Иванов, Ваш давешний гость из конторы...
– Фамилию не помню, – ответила Таня.
– Как Вы думаете, что будет делать ведомство, заполучив от него фотографии и документы?
– Я не уверена, что он захочет делиться ими с ведомством, – возразила Татьяна.
– Когда поймёт, что упустил Вас, он сделает это.
– Но тогда он же не сможет пополнить свою коллекцию. Такие деньги предлагал! Вы, я вижу, сами коллекционер. Вы, что же, расстанетесь с предметом, который долго искали, ради того, чтобы насолить человеку, отказавшемуся Вам его продать?
– Как Вы думаете, в чём причина коллекционирования?
– Ну, это страсть, своего рода, болезнь, – неуверенно отвечала девушка, понимая, что говорит не совсем то, что думает. Она не раз задавалась вопросом, отчего у людей с такой силой вспыхивает азарт коллекционирования, что нередко вполне разумных и спокойных сводит с ума, а то и в могилу. Разве только болезнь? Или в этой страсти заключена другая сила, диктующая человеку такое поведение, которое, быть может, даже вовсе чуждо его натуре. Разве сама она не испытала чего-то похожего, когда в её руках оказался бесценный артефакт? Просто ли желание сохранить приговорённый к уничтожению объект культурного наследия ушедших эпох лежал в основе её безумного поступка?
– Болезнь, – повторил Купец, отпил из бокала и поставил его на сервировочный столик, – Болезни... скажем так, поддаются лечению. Жизнь без болезней невозможна. Но коллекционеры могут отказаться от жизни, но не от своих коллекций. И что же такого особенного заключено в этой страсти?.. В болезни, как Вы выразились, – Видя, что Татьяна не может ответить, Купец, подался  к ней вперёд, и дорогое кресло слабо скрипнуло под его массивным туловищем, – А особенное – оно вот, что. Вы знаете, кто такие бесы?
– Бесы?
– Они самые, – улыбнулся Купец, – они, скажем так, вовсе не духи бесплотные. Там есть своя плоть, фактура. Они живут вокруг нас и, – он ещё больше подался к собеседнице, – внутри нас тоже. Если мы позволяем им захватить власть над собой, мы становимся одержимыми. Я богатый человек, я знаю, что такое быть одержимым бесом стяжательства. Но я, – с этими словами он откинулся на спинку кресла, поправил шарфик и мечтательно посмотрел в огонь, – скажем так, человек русский. И мне повезло. Меня вылечили, беса изгнали. С этими тварями всё просто. Мы живём на земле отмеренный нам срок, наше тело имеет свои рамки, свои... ну, скажем так, ограничители. В этом мире нам на всё положен свой предел. А душа вечная томится от установленных пределов. Бесы тоже вечные. Это бывшие души. Давным-давно что-то как-то там у них... ну, скажем так, не заладилось, и они переродились. А когда тела оставили их, пошли путешествовать в поисках других тел и соблазнять их вечностью и бесконечностью...
– Мы, кажется, говорили о коллекционерах, – подал реплику Рома, переводя ничего не понимающий взгляд с одного собеседника на другого. Купец обернулся в его сторону и назидательно произнёс:
– Братишка, не перебивай старших. Если что не понял, потом вопросы задашь. А пока слушай и мотай себе на ус. Понял?
– Валяй, – обиженно буркнул Меченый и уставился на огонь в камине. Он решил не задавать никаких вопросов.
– Так вот. У жадности пределов нет. Ну, не может одержимый бесом жадности человек сказать себе: стоп, хватит! А коллекционер...
скажем так, он не просто жадный. Жадность плюс тщеславие плюс жажда власти. Да-да-да! Коллекционер понимает: собираемые им предметы во много раз превосходят его своим значением. И, собирая их в одно место, расставляя по местам, архивируя, перебирая, консервируя, он, тем самым, осуществляет свою над ними власть. Чуете? Маленький человек, которому на всё отмерено время и место, получает власть над вечным и безмерным! Особенно, коллекционер произведений искусства, научных раритетов, магических и культовых изделий... О-о! Как сладко упиваться этой эфемерной и страшной властью! Тут даже чистому душой человеку нелегко устоять. Из сотен и тысяч разных бесов этот один из сильнейших. Женщины и мужчины, умные и дураки, воспитанные и неучи, седовласые старцы и зелёные юнцы равны перед его силищей. А самое сладкое... скажем так, предел наслаждения властью – это уничтожение. Комплекс Герострата. И теперь представьте себе: Вам, до мозга костей одержимому этим бесом, вдруг отказывают в праве обладания очередным сгустком вечности в коллекции. Вы уже просчитали все варианты, приготовились вкусить плоды удачной охоты, а добыча ускользнула у Вас из-под носа. Тот же бес, что вёл Вас по её следу, прикажет Вам осуществить наивысшую власть над вечностью – её уничтожение. Кстати, знаете ли Вы, какое количество коллекционеров, чувствуя приближение ухода из этого мира и думая, что это окончательный и бесповоротный уход навсегда, конец, перед смертью уничтожали свои коллекции или завещали их похоронить вместе с собой? Что те фараоны...
– Что же делать? – дрогнувшим голосом спросила Татьяна. Она почувствовала лёгкий озноб, пробежавший по спине. Прав, прав этот полнеющий мужчина в газовом шарфике: она и сама-то, обладая сокровищем, не знала точно, как им распорядиться. Понимала, конечно, что отдавать его в руки уничтожителям нельзя. Но предпринять попытку найти, кому следует передать его по праву, даже не пыталась. Храня Книгу втайне от мира, редко извлекая из заветного схрона, девушка то и дело задумывалась: «Как странно! Столько веков земля хранила тайну, чтобы нашёлся человек, докопавшийся до неё – и теперь он вынужден прятать эту тайну опять же в земле!» О том, чтобы передать Книгу музею или библиотеке, и мысли не было. Повсеместно сворачивающаяся в беспомощные лоскуты шагреневая кожа государства перестала быть способной сохранить ценности, ко сбережению которых призвано всякое государство, иначе какой в нём смысл!
– Учиться, девонька моя, учиться, – осклабившись, проворковал Купец, – Конечно, век учись – дураком помрёшь. Но учиться и надо и не поздно. Я, вишь, тоже полтинник разменял, прежде чем понял кое-что в этой жизни. И не горюю. Учусь помаленьку. И тебе желаю.
– Послушай, Купец, – снова подал голос Меченый, – помнится,
на киче ты не был такой разговорчивый. Шестёрка и шестёрка...
– Так и ты был пацан безмозглый, – добродушно отозвался Купец, пригасив улыбку, – До сих пор не усёк, в какую заваруху угодил?
– У меня и похлеще бывали, – недовольно заметил Меченый.
– Это вряд ли, – покачал головой Купец, – сейчас меня слушай. Переночуете здесь. Наутро Драга новые ксивы притаранит. С неё я за них ничего не возьму, а с тебя, фраерок, причитается. За дурь твою.
– Да какая такая дурь?! – не выдержал Роман, – Я, можно сказать, весь расклад вслепую просчитал, вовремя сюда отсигналил, девчонку от раздербана увёл, а ты мне разводки строишь! Ты тут сам Царь, что ли?
– Я Купец, ты знаешь, – не подымая головы и не повышая голоса ответил сидящий в старинном кресле у камина мужчина, и в этот миг черты его лица, освещённые багровыми бликами пламени, проступающими сквозь ровный белый свет мощной люстры, было величественны и даже почти прекрасны, – Но ещё и царёв приказчик. По крайней мере, здесь. И что скажу, исполнишь. А не так что сделаю, не перед тобой, сосунком, перед ним ответ держать стану. Расклада, что ты, говоришь, вслепую просёк, могло и не быть, кабы ты честно делал то, на что тебя послали, а не пытался урвать выгоду из гнилого дельца.
– Что-то я не пойму базара.
– Элементарно, Ватсон! Ты ж не маменькин сынок, загремевший за девку-малолетку первоходом! Когда запахло жареным, сразу надо было действовать, а не продолжать клинья подбивать, попутно купоны срезая. Тебе всучили бабло и фирму не для того, чтоб ты наживался, а  для  того,  чтоб из-под  неё вон вещь вытянул. А Царь тебе настрого приказал вещь не им, а ему отдать и к девке не цепляться. А ты что? Скажешь, не предлагал свинтить за компанию?
– И суток не прошло, как предлагал, – за него ответила Таня, – и фирму забрать предлагал, и деньги, и с ним  вместе куда-нибудь податься.
– Ну, ты и сучка же, всё-таки! Как и все бабы, – выругался Роман, и отметина на его лбу налилась багровым.
– Мил человек, будь любезен, не разводи здесь словесных обобщений! – с укором промолвил Купец и отпил тягучий глоток из своего бокала. Потом медленно встал с места, прошёлся  по расстеленной на полу шкуре, и гости обратили внимание, что росту он вовсе не такого большого, как показалось вначале, да и походка-то старческая, шаткая. Словом, вся величавость, произведённое впечатление силы и власти – всё разом улетучилось, и остался старый усталый человек, погруженный в омут житейских проблем, шаркающий и брюзжащий. Татьяна обронила ему в спину:
– Но я задала вопрос, что же мне делать... Кроме того, что учиться. 
– Для начала выспаться. Вас проводят в покои, а утро вечера мудренее. Поговорим завтра. Ступайте спать! А то вы, кажется, уже оба на автопилоте.
После этих слов Татьяна и впрямь внезапно обнаружила, как устала. Столько событий за несколько часов! Она проследовала за Драгой, проводившим её в дальнюю комнатку, где кроме застеленной кровати не было ничего. Роман попробовал было возразить против столь резкого прекращения разговора, но махнул рукой и тоже покинул залу, прошёл в свою «камеру», как он окрестил маленькую спаленку с единственным предметом мебели посреди, как и в той, куда отвели Татьяну, расположенную прямо напротив её. Пожелав гостям спокойного сна, Драга задержал руку Меченого в своей и, склонясь к уху, прошептал:
– Спать, без глупостей. Девку тронешь – не проснёшься.
– А иди ты! – выдернул свою руку Роман и хлопнул дверью «камеры». Драга криво усмехнулся ему вслед и неторопливо зашагал к выходу. Автомобиль, привезший беглецов, так и стоял напротив двери.  Выйдя на улицу и отметив, что за какой-то час с небольшим ударил лёгкий морозец, сковав лужицы коварной наледью, значит, ехать сейчас придётся с крайней осторожностью, Драга махнул рукой сидящему за рулём, и тот включил зажигание. Предстояло ещё выполнить несколько распоряжений Купца...
Александр Александрович Иванов с уголовным делом по факту похищения Татьяны Александровны Кулик через день докладывал майору Смирнову. Тот, внимательно слушая доклад, так и не решил  для себя, доводить его до сведения Беллермана или промолчать. С одной стороны, поручение приглядеть за всеми фигурантами по делу Берга-Шмулевича, было, по степени важности, второстепенным – так, в чём-то оказание «дружеской помощи» группе Целебровского, в чём-то проверка опасности со стороны этих, в общем-то, «левых» людей для Локтева со товарищи. С другой стороны, история в зоне наблюдений на глазах разворачивалась интересная, изобиловала рядом деталей, выдающих присутствие чьей-то профессиональной руки. Термин контригра был не из лексикона Смирнова, но схожие формулировки забредали и в его голову, пока он выслушивал Иванова. Опытный разведчик, Александр Александрович, сменивший за годы службы множество имён и фамилий, ныне действующий как Иванов, был прикомандирован из состава подразделения, занимающегося космической разведкой, к 13-му по запросу Владислава Яновича с целью проведения серии комплексных оперативных мероприятий с большим кругом лиц. Рекомендации у этого офицера были самые высокие, и сомневаться в нём не было оснований. Ни рекомендатели, ни подписавший приказ о его временной работе под началом Беллермана Логинов, ни имеющий прямой интерес в проводимых оперативных мероприятиях Целебровский, ни профессор, являющийся в данный момент его прямым начальником, ни непосредственный начальник Смирнов, не догадывались, что несколько месяцев Иванов осторожно добивался именно этого дела, именно этой командировки, потому что к объекту наблюдений имел личный корыстный интерес. Сослуживцы Александра Александровича не подозревали о существовании его коллекции раритетов, собиравшейся им не протяжение десятилетий, ещё с того времени, когда он, молодой офицер госбезопасности, проходил службу в составе советской резидентуры в Китае, где набрёл на след таинственной секты староверов, хранящей чернокнижные рукописи фантастической древности. Именно там, среди таких же подпольщиков, прячущихся от китайской власти тибетских монахов и воинов, советский разведчик  нашёл основу своего будущего богатства. Появившись, оно начнёт неуклонно прирастать и в один прекрасный день полностью подчинит себе все помыслы коллекционера, умудряющегося сочетать свою всепоглощающую страсть с интересами службы. К счастью для него, его карьера выпадет на годы, когда сбившееся с курса государство менее всего следило за чистотой помыслов в рядах своего аппарата. И докладывая Смирнову о событиях, свидетелем и участником которых он стал, офицер-коллекционер сознательно утаивал важные детали, ещё не решив пустить в ход козыри, применением которых угрожал Татьяне.
Вздохнувшая было с облегчением местная милиция, спихнув «висяк» на смежников, вынуждена была приняться за другой «висяк» – пропажу крупной суммы денег из фирмы. Беглецы, тем временем, были уже далеко, под другими именами и в сопровождении опытных профессионалов по заметанию следов. А в другом городе с новой силой раскручивалось дело Туманова. В его томах вновь  фигурировали Татьяна Кулик и Григорий Берг, но следствие не беспокоило их повестками, звонками, и, соответственно, оперативники, ведущие это дело, были не в курсе того, что одного из фигурантов «похитили». А местное ГУВД с родины Татьяны Кулик не передало коллегам информации потому, что дело Кулик было передано в ФСБ. Там разберутся, кого информировать, а кого нет! В дело вмешался случай. По недосмотру дежурного по ГУВД сведения о «похищении» Татьяны Кулик, несмотря на передачу дела смежникам, попали в месячную сводку через журналистов пресс-службы. И надо было случиться, чтоб именно этот выпуск увидел следователь Юрий Владимирович Мерцалов! Выполняя задание руководства, он немедленно обратился к прокурору за санкцией, а в деле Туманова появился  новый том. Профессор Беллерман все эти дни занимался детальным изучением подробностей происшедших в столице в начале месяца событий. В отличие от беспорядков двухлетней давности, об организации которых ему было заранее сообщено и своё деятельное участие в которых ему довелось принять, столкновения начала октября 1993 обошли Беллермана стороной. У него не было особых полномочий, он не исполнял никакой роли, от него не требовали специальной работы. Единственное, в чём проявилась причастность 13-го к событиям, о которых и спустя десятилетия будут говорить вполголоса из боязни быть услышанными теми, кого эти события вознесли на пьедестал управления новым государством, так это участие в подавлении мятежа его «испытуемого» и возглавляемой им партии. А поскольку мятеж был подавлен успешно, политические дивиденды всеми соучастниками бойни были извлечены немедленно. И которые сутки кряду, без отдыха и сна Беллерман перелистывал сводки, вычитывал сообщения из Интернета, всё более активно заявляющего права на информационное пространство современного мира, заслушивал рапорты своих соглядатаев и резюме своих аналитиков – и всё это с единственной целью: понять, настал ли, наконец, долгожданный час решительного действия. Он напряжённо ожидал сигнала от Ордена Дракона. Но там молчали, словно чего-то опасаясь или выжидая. К концу третьих суток беспрерывного анализа обстановки, не принесшего большей ясности, нежели была в начале этой работы, Владислав Янович решил, что, пожалуй, нет, время ещё не приспело. Но едва он  это решил, внутренне согласившись ещё на какое-то время отложить массированный захват власти своим «испытуемым», как Локтев сам проявил инициативу в направлении,  рассматриваемом для него профессором. Одновременно в нескольких регионах функционеры Локтевской партии выдвинут одинаковые, по сути, лозунги, под какими НДПР объявит о готовности принять самое деятельное участие в выборах, как только верховная власть, оправившись от победы над оппонентами, объявит о них.
Спустя совсем немного времени стране предложат по-скорому обсудить наспех состряпанную конституцию взамен утратившей силу старой, объявят о создании новых выборных институтов власти, вытащат из запылённых архивов старое название царских времён и огорошат народ этим словом – Дума. Слово, десятилетиями бывшее синонимом бессмысленного словоговорения, пустозвонства и лицемерия. Локтев активно включится в предвыборную гонку. Беллерман, окончательно переключившись с дела Кулик на помощь своему «испытуемому», заявит Целебровскому, что до декабря помогать ему не сможет, и полностью посвятит себя новому «проекту», который, как он рассчитывал, принесёт немало практической пользы и даст интересный клинический опыт. Профессор прямо будет иметь в виду многократное расширение объёмов человеческого материала для своих испытаний из числа будущих депутатов абсолютно бессмысленного, с политической точки зрения, но имеющего грандиозный смысл, с точки зрения метафизической,  нового  органа власти. Валентин Давыдович, к тому времени так и не достигший успехов в поисках пропавших Татьяны Кулик и Романа Попова, молча проглотит «пилюлю». Не впервой Беллерман утирал ему нос тем или иным способом. Нынче и не придерешься. Работа над управлением верховной властью не менее важна, чем массовое зомбирование населения, и в этом, с точки зрения начальства, обе группы – Беллермана и Целебровского – равны, предпочтение никому не отдашь, а тема Чёрной Книги напрямую ни с той, ни с другой работой вроде и не связана. Не станешь же доказывать генералам то, против любого разглашения чего борешься десятилетия. Во всём бывшем КГБ лишь 3 или 4 человека, кроме Целебровского, понимали суть проблемы и могли дать соответствующую санкцию. Но сейчас, когда на носу срочные выборы, и у них руки коротки, чтобы перенаправить деятельность Беллермана. Кабы ещё Орден вмешался, можно было бы на что-то рассчитывать: оба магистры. Но Орден не вмешивался. Что ж, придётся стерпеть потерю времени.
Одновременно местное УВД, вместо того, чтобы передать все материалы по исчезновению Попова куда следует, и дожидаться команды, свернуло всякую самостоятельность и возбудило отдельное уголовное производство. Были организованы аж 2 следственные группы, начавшие активно «копать» и быстро накопавшие такое, что включилась аж областная прокуратура и журналисты. Самое неприятное: в деле опять начала фигурировать Татьяна Кулик. Смирнов, зная, что Беллерман занят, самостоятельно дал задание Иванову укоротить руки «глупым ментам», послав немедленно на место событий. А для усиления эффекта вылетел сам спустя сутки. И что же? В областной прокуратуре заявили, что, разумеется, выдадут смежникам всю информацию по делу и даже (нет, вы слыхали такую наглость? – даже!) допустят их до участия в следственных действиях по делу о похищении Кулик, но ни о каком прекращении дела и передаче его в ФСБ речи быть не может, поскольку, дескать, дело под контролем у первых лиц области. Беглое знакомство с материалами дела повергло Иванова, а затем и Смирнова в шок. Ретивые «опера» установили связь между Романом Поповым, Татьяной Кулик, Григорием Бергом, Владимиром Тумановым, Марией Калашниковой и покойным профессором Агамирзяном. А интерес ФСБ отнесли на обнаруженную ими ещё одну связь похищенного Попова – с убитым при штурме Белого Дома кадровым офицером Угрюмовым, который, согласно оперативной информации, имел отношение к подготовке спецподразделений, участвовавших в боях в Приднестровье и Чечне. Докопались сыщики и до армейского прошлого Меченого, установив интересные детали операции в Панджшерском ущелье, где происходил перехват ценных раритетов, предмета особого интереса Иванова. Короче, скандал, да и только! Набравшую такие обороты машину без серьёзного вмешательства с самого верха не остановишь. Либо срочно ставить обо всём в известность Беллермана и начинать «накатывать» на всю эту «оборзевшую ментуру» по полной программе, то есть самим подставляться под собственное же руководство, с ещё не ясными перспективами, либо задействовать методы грубой силы. Коротко посовещавшись, Смирнов и  Иванов приняли решение идти вторым путём. В конце концов, главное для каждого из них – сохранить свою голову на плечах и, по возможности, не вылететь из своих кресел. Иванову-то ещё как-то сошло бы с рук всякое: он человек прикомандированный, а вот Смирнов, уже удостоившийся «чести» быть выпоротым по всей строгости, повторения не хотел вовсе.
Ранним утром 10 ноября, аккурат в День милиции здание ГУВД, со всеми архивами, наиболее важными текущими уголовными делами, полыхнуло, как спичка, освещая языками пламени окрестности в радиусе нескольких километров. Чёртова дюжина пожарных расчётов боролась с огненной стихией в течение нескольких часов, и когда пламя удалось победить, от здания оставались одни головешки, а от его архивов куча развеянного ветром пепла. Позже причиной пожара объявят короткое замыкание и нарушение правил хранения горючих материалов: якобы некий оперативник держал у себя в кабинете канистру бензина на случай перебоев с топливом на автозаправках. Бедолагу арестовали, торопливо осудили на 3 года, и, разумеется, этим оперативником был руководитель одной из следственных групп по делу Попова и Кулик. Буквально через день после пожара со второй группой в полном составе случилось несчастье. Машина с четырьмя работниками прокуратуры на полном ходу лоб-в-лоб столкнулась с бензовозом. ДТП со взрывом, разметавшим в клочья останки несчастных, случился на обледеневшей трассе. Позже официально объявят «случайную трагедию». Так или иначе, ноябрь станет для милиции и прокуратуры родного города Татьяны Кулик чёрным. А Смирнов и Иванов, возвращаясь к Беллерману, будут обдумывать, как наиболее выгодно для себя обрисовать картину происходящих событий. Беллерман выслушает их доклады не слишком внимательно и вовсе огорошит, сказав, что тема закрыта, Иванов будет откомандирован обратно, а сейчас есть дела поважнее, чем поиски мифических артефактов и их владельцев.
Получивший приказ о прекращении своей работы в составе 13-го Александр Александрович Иванов испытывал одновременно облегчение и недоумение. На своём уровне он не знал всех раскладов в верхах, и с высоты своей колокольни не мог понять, с чем связано прекращение поисков в тот самый момент, когда, наоборот, на их самостоятельное продолжение так удачно развязаны руки. А, будучи теперь не связан служебными взаимоотношениями с конкурентами из своей конторы, он мог самостоятельно продолжить свой путь к обладанию Чёрной Книгой. Кое-какой исходной информацией он располагал, но главное, располагал фотографиями и документами, подтверждающими наличие артефакта у Кулик. И, в отличие от Беллермана, мало интересующегося археологическими находками, имел логичную и твёрдую версию исчезновения, напрямую связанного с Чёрной Книгой.
По прибытии на основное место службы, как и положено, Иванов отрапортовал по форме, сдал под роспись документы прикрытия, получил новые и приготовился принять к производству новое дело. Но за час до того через своего связника, к услугам которого прибегал в крайне редких случаях, он передал Целебровскому короткое сообщение:
«У меня есть точные сведения о Книге. Готов сотрудничать напрямую. Профессор вышел из игры. Связь через Глухаря».
Глухарём он называл этого своего связного – бывшего офицера ГРУ, загремевшего в своё время на 5 лет за торговлю вооружением Группы Советских Войск в Германии. Мог бы тогда схлопотать и вышку, да нашёлся грамотный адвокат по фамилии Вольфензон. Сумел вывернуть дело таким образом, что его подзащитный не только не виновен, а даже, наоборот, пытался противостоять деятельности преступной группировки в рядах Вооружённых Сил, да не сумел, и невольно оказался втянут в один из эпизодов, на котором погорел. По версии Вольфензона выходило, что несчастный, дескать, нарочно участвовал в этом эпизоде так топорно, чтобы засветить и себя и всю банду. Особенно красноречиво на суде прозвучал пассаж адвоката о том, что обвинение офицера ГРУ ставит под сомнение самые основы профессионализма военной разведки, и единственно правильным предположением должно быть то, что подзащитный делал всё, чтобы засветить незаконную сделку, иначе обвинение рискует выглядеть политически близоруким. Так или иначе, Глухарю впаяли 5 лет, из которых он отсидел 2 и вышел сразу после путча 1991 года, а вот остальным соучастникам дали от 15 до «вышки». Кто из них уцелел, а кого расстреляли, Глухарь не знал, да и не интересовался, прекрасно понимая, что вся эта «команда стрелочников» прикрыла собой гораздо более значительные преступления, совершаемые под прикрытием авторитета Первого лица государства на территории Германии в особо крупных размерах. Спустя годы несколько судебных процессов в ФРГ над бывшими офицерами спецслужб бывшей ГДР прогремят отголоском этой истории, но Глухаря уже не коснутся. Он тихо доживал свой век под новым именем, периодически выполняя поручения своих покровителей из ФСБ и не желая ничего знать о судьбе бывших сослуживцев.
Сигнал дал результат немедленно. Через пару часов ничегонеделания в кабинете Александр Александрович был вызван к непосредственному начальству. Там ему вручили паспорт, водительские права, страховое свидетельство на имя Владимира Афанасьевича Никитина, персонального пенсионера ФСБ, ключи от квартиры, кратко проинструктировали и направили на встречу с Валентином Давыдовичем Целебровским, которые отныне, вплоть до особого распоряжения, назначался его начальником.
Так Иванов стал Никитиным, не подозревая, что одновременно с документами погибшего 2 года назад капитана получает своего рода «чёрную метку». Его безопасность с этой минуты была гарантирована ровно до того момента, как он передаст Целебровскому фотографии и документы. Идя к нему, он ещё не решил, будет ли это делать, в глубине души надеясь заполучить вожделенную реликвию в свои руки. Он шёл прямиком к тому, о ком знал: его интерес к артефакту – интерес уничтожителя. Понятное дело, идя к нему, «особист» примеривался к возможному поединку, полагая себя обладателем целой кучи козырей в игре. О существовании Ордена Дракона, тайно связывающего Беллермана и Целебровского он не знал. О прямой связи между Чёрной Книгой и основным направлением исследовательской и практической работы группы Целебровского он смутно догадывался. А об истинной роли змеиного клубка спецслужб в многолетней возне вокруг археологического мусора он знал совсем не то, что было на самом деле. Он шёл к Целебровскому одержимый своим бесом, давно и намертво застившим ему глаза на многие очевидные вещи и уже вымостившим ему последний путь, на который он неминуемо ступит, едва поздоровается с Валентином Давыдовичем.
А беглецов к тому времени будут искать вовсю. Местная «братва», получив лишние неприятности от «ментов» в связи с пропажей владельца торговой фирмы и крупной суммы денег с её счетов и из кассы, наладит собственные поиски. Они бы, возможно, и увенчались успехом, не наткнись местная на другую «братву». Царёв приказчик Купец сумел подстроить дело таким образом, чтобы две никак не связанные между собой группировки схлестнулись на этом деле, отвлекая внимание от поиска Меченого и Татьяны. В другом конце страны Гриша Берг, безуспешно пытавшийся дозвониться до своей любимой в течение нескольких дней, почуяв неладное, уговорит Костю обратиться, по старым связям, к частным сыскарям. Те, нормальные мужики, тоже «из афганцев», пойдут навстречу бывшему редактору «Памяти», в своё время сделавшему много хорошего для них, и за несколько дней обнаружат кое-какой след, выйдя на других «царёвых людей» в Волгограде. Эта безумная карусель взаимных поисков и преследований протянется до дня выборов. Когда обезумевшая страна прильнёт к экранам телевизоров, следя, как далеко за полночь на глазах прорисовывается облик будущей многопартийной Думы, всё прекратится, как по мановению волшебной палочки. Целебровский,  так и не получивший от Иванова-Никитина обещанных фото, ровно в полночь позвонит Беллерману и сообщит, что тема отработана полностью, и в его услугах он более не нуждается. На самом деле, он поймёт, что  раунд проигран, а иметь «на хвосте» конкурента в лице профессора ни к чему. Александр Александрович, он же Владимир Афанасьевич не решится упустить из своих рук свой главный козырь, что сохранит ему жизнь на некоторое время. Сгоревшее в пожаре уголовное дело о похищении человека приказом по ГУВД будет объявлено прекращённым с формулировкой «за отсутствием события преступления». Татьяна Кулик и Роман Попов будут признаны «временно проживающими по другому адресу», не без содействия смежников, разумеется. Фирма Попова мягко перейдёт в некие другие руки, а за несколько сотен километров в другом УВД приостановят дело в отношении Григория Берга за недостаточностью собранных улик и доказательств. В ту же ночь подсчёта голосов, принесшую славу и успех, среди прочих, Дмитрию Павловичу Локтеву, в квартире не находящего себе места от тревоги за Татьяну Григория раздастся звонок. Незнакомец поздравит с прекращением преследования и сообщит:
– Теперь главное, парень. Не дёргайся. Твоя жива, в порядке. Через час жду на углу Берёзовой и Мясницкой. Получишь весточку.
– Возле «Дурки»? – переспросит Гриша, – Это ж у чёрта на рогах! За час не доберусь. Ночью кто туда повезёт?
– Успеешь. Зато никого, без лишних глаз
Гриша успеет раньше. Кутаясь в куртку от пронизывающего предзимнего ветра, несшего колкие крупинки первого снега, он будет топтаться в назначенном месте в ожидании встречи. Ровно в условленное время, минута в минуту к нему подойдёт невзрачный паренёк, смерит его долгим взглядом и спросит:
– Ты, что ль, Гришка будешь?
– Я буду. Где малява?
– На, герой, – усмехнётся паренёк, протянув конверт, – Нахватался! Малявы с «зоны» на волю и обратно ходят. А это тебе весточка.
«Ну, здравствуй, солдат!
На войне бывают и разлуки. А сейчас, похоже, война. Не переживай, я жива, со мной всё в порядке. Когда увидимся, всё расскажу.  Извини, что  заставила тебя переживать. Предупреди Туманова: за ним серьёзно следят. Криминала нет. Археологический мусор. Так и скажи. Слово в слово. Лучше ему поскорей избавиться от старья. Так ему и скажи, он поймёт.
Держись молодцом! В мире вокруг столько чудес и радости, что унывать некогда. Да и незачем!
Я тебя очень... (зачёркнуто)
Скоро свяжемся. Меня не ищи,  сама  тебя  найду.  Держись. Всё, целую, солдат, твоя Таня...»
  Гриша перечитал записку, сложил вчетверо, чиркнул спичкой и поджёг. Интуиция подсказывала: как ни дороги ему эти строчки, а оставлять нельзя: «сейчас, похоже, война»...


Глава Четвёртая. ПРОФЕССОР

Мало-помалу начало темнеть, и доктор Беллерман закрыл толстую тетрадь в клеёнчатом переплёте. За  окном колючий ветер сбивал с почерневших ветвей наземь сухую листву, и в тон ему где-то далеко подвывали бродячие собаки. Неизбежности смены времён года сопротивлялся одинокий старый дуб. Он стоял неприкаянно зелен, смотрясь нелепо на общем фоне. Глядя на него сквозь приоткрытые жалюзи, Владислав Янович вспомнил о Бессонове. Давненько не всплывал в памяти упрямый старикан. Профессор ухмыльнулся неожиданному капризу памяти. «Всё-таки, занятная она штука. Даже для того,  кто профессионально ею занимается, – подумал он, – Вечно подсовывает сюрпризы! Зайти, что ли, проведать больного?»  Глянул на часы.  Начало восьмого. Однако, поздновато... Впрочем, для него, главного в «Дурке» человека, время посещений ровным счётом никакого значения не имело.
Беллерман бросил взгляд на только что закрытую тетрадь и решил повременить. Ничего не изменится, а нужно вернуться к записям и ещё какое-то время поразмышлять. Тетрадь хранила заветные мысли Владислава Яновича. Привыкший не доверять их вслух ни человеку, ни современным носителям информации, Беллерман вёл своеобразный дневник. Он покоился в несгораемом пластиковом кейсе на верхней полке встроенного сейфа. Конструкцию замка разработал и изготовил один из подопечных шизофреников. Извлекая тетрадь из тайного хранилища всякий раз строго в определённое время суток, в конце рабочего дня, профессор заносил на страницы новую запись. Иногда краткую, иногда развёрнутую, но всякий раз значимую. Пишущая рука способствует развитию мысли. Информации со времени последней записи накопилось много, необходимо большее осмысление. Так что навестить Глеба Викторовича можно и позже. А пока надо вернуться к записям!
«...Всякое историческое движение осуществляется через цепочку преступлений, цель которых низведение общества с более высокого на  менее высокий уровень самоорганизации. Для  устойчивости системы операторы используют внешние  подпорки. С тех пор,  как  пала  античная  жреческая  монархия,  практически не использовавшая никаких внешних подпорок, а существовавшая на основе стабильного  самовоспроизводства системы в течение 4-5 тысяч лет, процесс был запущен.  Сначала операторы построили античную демократию, выбив из системы один  из  базовых  элементов - неприкосновенность жречества, чем упростили её,  но  выборность  части иерархии  породила общество, раз в 100-150 лет сотрясаемое внутренними столкновениями на почве разных способов подсчёта голосов и разного отношения к тому, кто наделён правом голоса. Такая система просуществовала не более 800 лет и выродилась в средневековые монархии, опирающиеся на родовые принципы, напрочь игнорирующие институт жречества. Эта система была ещё проще по сравнению с предыдущей. Недаром римляне называли её варварством. Для обеспечения жизнестойкости такой системе уже требовались многие внешние подпорки. И главной из  них  была  т.н. духовная власть Римского папы.  От  института  жречества она отличалась на порядок меньшим уровнем знаний, вырождавшихся в схоластические учения. Как следствие, уже через 400-500 лет существования эта система стала приводить к войнам и потрясениям, дробиться на подсистемы, практически каждая  из которых заявляла о своей оппозиции папству.
Возникновение Флорентийской республики, профанировавшей всякие знания, стало началом дальнейшего распада и упрощения иерархических систем. Апофеоз – английская смута О. Кромвеля 1648 года, после которой говорить о духовной составляющей властных институтов  и каком-либо  определяющем влиянии Папы не приходится. XVIII-XIX века прошли под знамёнами парламентаризма, постоянных революций и войн за ресурсы и технологии и непрерывного последовательного разложения нравственных устоев общества – от семьи до правительств государств.  Доктрина  К.Маркса,  грамотно внедренная операторами в умы общества, подвела окончательную теоретическую базу под всеобщее разрушение. А гениальная деятельность В.Ленина под руководством оператора Л.Троцкого практически подготовила  окончательный этап деградации человечества – глобализацию, начало которой мы переживаем сегодня.
Глобализация опирается на внешние подпорки:  технологические, виртуально-информационные, финансовые,  энергетические, психологические. Она призвана полностью  уничтожить общественную самоорганизацию. В итоге не будет ни семейных, ни родовых, ни национальных, ни расовых ограничителей, ни нравственных ориентиров, удерживающих систему от распада, и  менее чем за 3 поколения по установлении Нового Всеобщего Порядка человечество как вид прекратит своё существование. Тем самым будет обеспечен скачкообразный переход к новому – не  биологическому, а бионическому виду, кому предуготовано абсолютное господство на земле...»
Сам один из операторов, профессор Беллерман считал, что история развивается с математической точностью. Главная трудность для профанов в том, что они воспринимают историю как нА-Бор нагромождённых друг на друга фактов, не озаботившись обыкновенным вопросом, какова конечная цель. Если его поставить и попытаться дать на него мало-мальски вразумительный ответ, получится следующее. Исторические процессы есть проявление механизма эволюции человечества как вида, проходящего фазы расцвета, упадка, постепенного отмирания с переходом на качественно новый уровень развития. Постепенно изнутри человечества вызревает новый вид. Объективный процесс. Его надо научиться понимать, а, поняв, по мере сил содействовать. Только так может быть обеспечена и гармония между субъективным личным и объективным всеобщим, и максимально ускоренное прохождение этапов бытия, финалом которого является аннигиляция, смерть, непроявленный хаос, всеобщее Ничто. Это, в понимании профессора, и есть так называемое счастье, к которому имеет право стремиться всякое разумное существо. Он заскользил глазами по строчкам через абзац.
«...Грядущее бионическое человечество  будет  более высоко-организованным видом по сравнению с нынешним. Часть естественных для нынешнего агонизирующего вида потребностей отомрет. Вместо устаревшей и непродуктивной потребности в «любви»  повсеместно упрочится здоровый физически развивающий секс. Вместо нелепой, затратной потребности в обучении, на что человеческие особи гробят до двух третей сознательной жизни, будет введён принцип информационных инъекций через микрочипы подкожно или иным способом. Главная проблема – «душа» и «духовность». Сегодня мы видим: наличие этих атавизмов вымирающего вида приносит ему объективные неприятности. Растёт число тех, кого мы называем душевнобольными. Ширится волна кризисов разного внешнего вида, но одной внутренней природы. Задаваясь несущественными для воспроизводства и радостного существования вопросами, люди и целые общества, племена и народы впадают в депрессию. Им не совершить  целенаправленного действия. Они не могут принять ни одного правильного решения. Всякие условно нравственные ограничители создают им помехи на пути собственного выживания. Отсюда катастрофический демографический спад у белых, биологическое вырождение растущего по численности, но, под влиянием тех же «ценностей», ослабленных чёрных и внутренняя готовность к массовому самоуничтожению жёлтых. Всевозможные секты, Аум Сенрикё, Якудза, якобы просто мафия, Сахаджа Йога,  объявляющая  себя смесью религии и науки, такого же толка учение Брахма Кумарис – лишь вершина айсберга. Основа же его – тотальная закодированность жёлтых на команду «Старт на самоуничтожение». Уже ныне, расшифровав этот ключ-код, несложно одномоментно привести в исполнение биологический приговор, скажем, 800-900 миллионам  китайцев.  Для корейцев  таким  ключом  может стать ядерная бомба. Для японцев – серия подземных толчков и цунами. И так далее...»
Вновь перед взором профессора встал яркий вид недалёкого будущего. Нет ни белых, ни чёрных, ни жёлтых. Нет ни экологических, ни экономических проблем. Нет катастрофического предчувствия неизбежной гибели цивилизации. Есть подлинный Золотой Миллиард совершенных по внутренней конструкции людей, половину существа которых составляют  вживлённые устройства – от микрочипов до механизмов мускульной силы. Терминатор в сравнении с этими  существами яркая детская сказка. Они живут в абсолютной гармонии в совершенном обществе идеальных отношений, не ведая борьбы, стрессов и страстей, включаясь в сексуальные отношения по взаимной потребности и получая от её удовлетворения естественные наслаждения, насыщаясь обильной генно модифицированной пищей, не задумываясь о смерти, поскольку она  лишь момент выключения энергетического блока для последующей перезарядки и нового включения. И никаких забот о продолжении рода! Никаких забот о сохранении вида! Никаких угрызений чего-то там над желудком, что нынешние вымирающие называют совестью! Красота! Воистину, ведомство знает, что делает, когда ведёт деградирующее стадо путём,  определённым этому человечеству несколько столетий назад. Владислав Янович должен быть несказанно горд и счастлив тем, что его жребий служить великим целям, и не просто служить, а творчески насыщать увлекательный путь к новой эволюционной ступени! Пусть его вклад лишь малая толика из многочисленных вкладов предшественников и современников, но эта толика тоже кое-что значит...
«...Положительно  невозможно   оценить  бессмысленную, если не сказать, вредоносную, деятельность Сталина по созданию мощной в экономическом, военном и политическом отношении державы на огромных пространствах Евразии. Такая же фанатичная и вредная деятельность была присуща некоторым другим русским лидерам в истории – Петру Алексеевичу Романову, Иоанну Васильевичу Рюриковичу, например. Всякий раз усиление Русской империи отдаляло неизбежный крах нынешней цивилизации, увеличивая период её агонии. И если в далёком XVI веке это было ещё совсем не понятно, а полутора столетиями позже понятно единицам, то в эпоху Сталина, когда позиции нашего ведомства были обозначены, всякому крупному политическому деятелю всё это было вполне очевидно. Величие Гитлера состоит в том, что он предпринял отчаянную попытку остановить русскую духовную экспансию и вообще уничтожить эту уродливую гримасу. Я имею в виду т.н. «русскую идею», суть которой состоит в том, что якобы люди должны жить «соборно», сострадая друг другу, общинно принимать решения и передавать древние духовные традиции множащимся поколениям потомков. Абсурд! Начиная со времён того же Грозного, когда последние очаги чернокнижия были практически истреблены и выжжены, перестав оказывать сколь-нибудь значимое влияние на умы русских, ни о какой преемственности древних традиций не могло быть уже и речи!
Вот почему Пётр, делая по сути то же – развивая эту галиматью «русской идеи», формально скрестил её с голландско-немецким  местечковым духом, то есть образовал этакую смесь бульдога с носорогом, которая абсолютно нежизнеспособна. Что и показала дальнейшая история.  К сожалению, Гитлеру не удалось одолеть суперэтнос, ведомый мощным кавказским темпераментом Сталина! В результате операторам пришлось  прибегнуть к традиционной помощи Сиона. Сейчас, наконец-то одержана частичная победа над вредной идеей. Руками агентов сионизма хирургически расчленена территория, на составляющие разделён  суперэтнос.  Но нужно  понимать, что на этом останавливаться никак нельзя. Поскольку части ещё имеют достаточно сил вновь объединиться в целое. Необходимо продолжать «шинковку», последовательно дробя каждую часть, густо перемешивая этносы друг с другом до полной утраты самоидентификации. Критическое состояние человеческой взвеси на пространствах от Балтики до Тихого Океана наступит в середине 20--х годов XXI века. Вот тогда следует развязать последнюю войну, запустив ключ-коды на уничтожение балласта, чтобы остался примерно 1 000 000 000 обновлённых существ с качественно иным уровнем адаптации к существованию, интеллектуальной мощью и начисто лишённых душевных заморочек, нынешнему человечеству присущих. К тому времени технологически мы будем готовы к переходу: соответствующие системы вживлены, аппараты настроены и ключ-коды будут только ждать команды. Надо полагать, идея Тысячелетнего Рейха во многом была близка к нашей, поскольку речь шла о создании сверхчеловека, но до появления конкретной технической возможности осуществления такой идеи. Теперь время пришло...»
«...Относительно евреев. Следует учитывать следующее. Обладая одной из наиболее высоких степеней обособленности и колоссальной внутренней дисциплиной, они, с одной стороны, наиболее подходят к переходу в новое качество человечества. Их мужчины, будучи обрезанными, уже энергетически подключены к совершенно иному источнику, чем гойское*) большинство. С другой стороны, хотя на протяжении веков, ведомство активно пользовалось их услугами, во многом опираясь и на левитов и на раввинат*), мы должны ясно понимать, что, едва начнётся переход в новое состояние, никаких евреев как таковых оставаться не должно. Как и любой другой национальной или религиозной группы. Не вижу возможности сохранения подавляющего большинства этих особей. У них слишком ярко выражена привязанность к  родовым началам. Да ещё и в наиболее архаичной форме – ориентация на мать, а не на отца. Надо пожертвовать 10 000 000 представителей этой талантливой нации, оставив только тех, кто способен полностью ассимилироваться. Мы  исходим  из принципа: во все времена при серьёзных исторических сдвигах  операторы использовали еврейство как превосходное топливо для осуществления своих сверхчеловеческих целей. Не исключено, что в среде высшего еврейства есть подозревающие об этом. Этих – под нож в первую очередь, вместе с их генофондом. Отдельные же элементы иудейской практики важно использовать и впредь. Так, обрезанию надо подвергнуть всё мужское население будущего Золотого Миллиарда...»
«...Любопытно, что концепции Золотого Миллиарда, тиражируемые для профанов через подконтрольные нам клубы, ложи и отдельных одержимых, предполагают существование при нём некоторого количества человеческих особей в положении скота или рабов, обслуживающих миллиард избранных. И против этого отчаянно выступают другие бесноватые, называющие себя анти-глобалистами. Толпе обывателей рисуют картинку из учебника истории прошлых веков – рабы в цепях и жирующие над ними узурпаторы. Абсолютно очевидно, никакого отношения к будущей действительности эта картинка не имеет. В нынешнем устройстве мира не считают же нас своими злобными рабовладельцами, скажем, собаки, лошади, коровы, свиньи или кошки! Они просто служат человеку. Так и между модифицированным сверхчеловеком будущего и уцелевшими после окончательной войны человекоподобными в новом мироустройстве будет такая же межвидовая разница. Вырожденцам не придёт в голову  посягать  на  свободных  сверхлюдей. Их эмоциональные центры будут подконтрольны Единой Системе Управления, их помыслы будут сводиться к отправлению естественных надобностей, в чём при правильном поведении им отказано не будет, а труд на благо процветания Золотого Миллиарда станет для них главной целью, служение которой наполнит их жизнь смыслом. Ведь и сейчас они стремятся к смыслу! Так они его получат! Как – дело техники...»
Беллерман с удовлетворением захлопнул тетрадь. Убрал в пластиковый кейс. Повертел в руках. Спрятал в сейф. Запер. Прошёлся по кабинету. Затем погасил лампу и вышел в коридор.
Пожалуй, самое время навестить Бессонова. Жаль, старик упустил свой  шанс оказаться в светлом будущем. С его знаниями и опытом мог бы быть полезен, чёрт возьми! Владислав Янович улыбнулся, сравнив себя с Чёртом из пришедшей в голову поговорки. Рогатый явно проигрывает ему. В благодушном расположении духа он собрался уже покинуть свой кабинет, как раздался телефонный звонок.
– Слушаю Вас, – раздражённо скрипнул в трубку Беллерман.
– Профессор, это Локтев. Я хочу срочно переговорить с Вами.
– Срочно? Что-нибудь опять случилось? Или с тех пор, как Вы стали депутатом Государственной Думы, у Вас ко мне могут быть только срочные дела?
– Не обижайтесь, Владислав Янович. Но мне действительно нужно переговорить с Вами.
– Я обижаюсь только на то, что Вы не пригласили меня отпраздновать Вашу победу на выборах.
– Извините, Вы же сами просили меня не беспокоить Вас для участия в официальных церемониях, поскольку, как Вы говорите, предпочитаете всегда быть в тени.
– Ладно, проехали. Где Вы находитесь?
– Я звоню из вестибюля Вашего корпуса. Мой пропуск не даёт возможности проходить дальше.
– Сейчас я за Вами спущусь. Ждите.
Беллерман положил трубку, покачал головой. Что ж, придётся посещение Бессонова снова отложить. Потешит себя видом безумца в другой раз. Встреча с «испытуемым» поважней будет.
Через несколько минут он вернулся, вежливо предложил гостю пройти в кабинет первым, зашёл следом и плотно запер дверь.
– Ну-с, и чем обязан? – стоя у двери со скрещёнными на груди руками, проговорил профессор, и стёкла его очков хищно блеснули. Дмитрий Павлович дружелюбно улыбнулся:
– Профессор, да будет Вам! Я уже повинился перед Вами. Проходите, садитесь. Разговор не короткий.
– Ах, ещё и не короткий, – вздохнул Владислав Янович и проследовал за стол. С тех пор, как он провёл с Локтевым курс «Коррекции личности», тайная зависимость «Испытуемого Д.» от него лишь возрастала. Но сегодня Дима пришёл сам, без приглашения, неожиданно.
Они начали беседовать. Слово за слово, разговор продлился час. Доктор отложил все дела, ибо ничего в данный момент не могло быть важнее, чем определиться: под контролем депутат Локтев или нет? Одного только дела Беллерману откладывать было никак нельзя – ровно в полночь он должен быть на заседании Спецкомитета с отчётом о подготовке контингента для проведения боевых операций с мирным населеднием. Программа подготовки, утверждённая в пятницу 13 сентября 1991 года  под грифом «Октябрёнок», предполагала в течение 2 лет подготовку сразу 500 человек с использованием проверенной на нескольких подопытных ветеранах локальных военных конфликтов методики коррекции личности. Профессор, доктор психологии Гарварда, доктор медицинских наук, член-корреспондент Академии Наук СССР, почётный академик Северо-Западной Академии Психоанализа, магистр Ордена Дракона, подполковник бывшего КГБ, лауреат государственной премии СССР Владислав Янович Беллерман по праву гордился методикой коррекции личности, которой владел фактически монопольно, ни один специалист в мире и близко не подошёл к ней, так что доктору нечего было бояться конкуренции или разглашения лежащих в её основе секретов. Понимая это, он со спокойным сердцем принимался за новые и новые поручения Спецкомитета, который не взыщет с него даже в случае неудачи в экспериментах на людях. Так, неудачей завершился проект «Двойники». Выпущенные в свет человеческие копии видных политиков, общественных деятелей и артистов проработали несколько лет и стали выходить из строя – один застрелился, вторая начала какую-то свою игру, третьему пришло в голову объявить себя клоном, чем едва не завалить весь проект. Из 408 двойников оставили 13, да и тех записали в резерв, остальных уничтожили пожаром в «Дурке».  От былого громкого проекта остались воспоминания о громких шоу двойников, проводимых 3 года подряд при непосредственном участии команды пациентов Беллермана и Смирнова во главе с Председателем Фонда Воинов-Интернационалистов, проходящего по документам Спецкомитета под грифом «Испытуемый Д». Другой – «испытуемый А.» тогда оказался для практики неудачным экземпляром, и его было решено оставить в покое, списать со счетов. Судя по всему, опасности никакой он не представлял, был сильно повреждён случайной травмой. Ликвидировать его было бы делом хлопотным – как-никак, молодая жена с родственниками. И хотя Беллерман всё-таки охотно уничтожил бы и этого выскочку, и его жёнушку и всю её родню, раз и навсегда покончив с «родовыми заморочками», о тайной подоплёке которых, несмотря на всю свою информированность, даже не подозревал, руководство предписало оставить «чудика» в покое раз и навсегда. Вскоре после его исчезновения, когда вся мощь сыскного аппарата «благополучно проморгала» троицу беглецов, предписание легло на стол ушедшего в отпуск Беллермана. Сменившему его Краузе фамилия Долин говорила много меньше, чем профессору Беллерману, поэтому он со спокойной душой сдал все дела по «Испытуемому А.» в архив, включая полную историю болезни, а файлы со словесными и ситуационными ключ-кодами, как того требовала инструкция, уничтожил. Теперь бывший  испытуемый становился полностью неуправляемым. Вшитые в его сознание Уста-Новки становились бесполезным мусором, загромождающим память, но никак не могли быть задействованы впредь, ибо ключи к ним безвозвратно потеряны. Когда, вернувшись из отпуска, Беллерман узнал об этом, он едва не впал в ярость. Долин был его первым большим проектом по теме «Коррекция личности», и вот так бестолково терять его было чертовски обидно. Но поделать ничего уже было нельзя, и, совладав с собою, профессор принял неизбежное, постаравшись просто вычеркнуть из своей памяти этого человека, которому в своё время уделил слишком большое внимание.
В начале 91-го рассматривался  вопрос о том, что делать с группой, легализованной  как  редколлегия журнала «Память». Беллерман, видя, что проект «Двойники» протекает со сбоями, попросил руководство вывести эту группу из-под контроля 13-го. Ему пошли навстречу. Он подкинул «Памяти» тему о проделках «сатанистов» на православных кладбищах, и под эту тему всю команду быстренько перевели к смежникам. Казалось, вопрос исчерпан. Но не тут-то было! Вскоре после путча из Спецкомитета пришёл тревожный сигнал о том, что кто-то «копает» под Беллермана, пытаясь предать огласке связь его деятельности по психологической обработке людей с событиями августа 91-го. Вычислить, кто конкретно, не удалось, но предположительно это кто-то в журналистских кругах, вероятно, связанный с «Памятью». На всякий случай, ещё раз перетряхнули связи ликвидированного капитана Никитина. Было выявлено несколько контактов через его подопечного Кийко с разными деятелями. Однако отработка этого канала завела в тупик. Хохол слишком прямолинеен, чтобы вести интриги. Помнится, тогда перешерстили всех, кто был в контакте с  «Памятью», но ничего не обнаружили. Под Новый 1992 год, когда стране оставались считанные дни существования как единое целое, Беллерман встречался с вечным конкурентом Валентином Давыдовичем Целебровским. Тогда тот ещё не был посвящён в магистры Ордена Дракона, и Беллерман имел основания держать себя с ним чуть свысока. Правда, тот со своей разработкой психотронного оружия массового поражения был выше воинским званием, стоял  в иерархии 13-го отдела рангом повыше и входил в Спецкомитет с правом совещательного голоса. Целебровский позволил себе дать Беллерману «дружеский совет» не искать «врагов». От уточняющих вопросов  Владислава Яновича уклонился, пояснив, что и так нарушает инструкцию, запрещающую советоваться со специалистами «чужой» группы без прямой директивы сверху. Беллерман, занятый проектом «Октябренок» и громкой политической партией НДПР, создаваемой, по его наущению, Локтевым, оставил информацию Целебровского без должного внимания, рассудив. А когда в феврале ему сообщили, что подал рапорт об отставке известный своей непотопляемостью и напрямую связанный с группой Целебровского полковник Николаев, доктор вообще успокоился и более не возвращался мыслями к теме «кротов» (внедрившихся в секретную структуру журналистов). Николаев напрямую отвечал за ведение «информационных утечек». Его уход мог означать, что свою работу на Целебровского он завалил. С тех пор много воды утекло. Не раз менялся хрупкий баланс сил между конкурентами – Целебровским и Беллерманом. Многие тайны одного стали достоянием другого. Усилиями Ордена их конкуренция всё больше перетекала в русло делового партнёрства. Последние события лишний раз показали профессору, насколько устойчиво его положение, и всерьёз он не воспринимал Целебровского конкурентом. И вот появляется незванно Локтев и невозмутимо озвучивает некоторые секреты 13-го отдела, в какие не может быть посвящён. И так, будто с ним поработал специалист не меньшего, чем у Беллермана, уровня. Кто, если таких нет?
– Насколько я понимаю, – прервал, наконец, своё молчание профессор, – Вы хотели бы мне что-то предложить?
– Вы правильно понимаете, – невозмутимо ответил Локтев.
– Тогда скажите на милость, какого чёрта весь этот спектакль? Депутат улыбнулся одними уголками губ.
– Я много общался с Логиновым. Он предложил мне серьёзную сделку. Я склонен принять её. Но прежде хочу посоветоваться с Вами.
– Он должен понимать: вступая в конкуренцию со мной, абсолютно ничего не выиграет, одной ногой на пенсии, другой – в могиле.
– Мы с Вами, доктор, – панибратски заводя глаза, пропел  Локтев, – хорошо знаем, что самостоятельно ни Логинов, ни я, ни кто другой конкурировать с Вами не будет. – Выждав небольшую паузу, чтобы проверить, какое впечатление производит его ответ, он продолжил: – А поразмыслить над вопросом, нет ли у нашего начальства дубликатов и для Локтева, и для Логинова, и для самого Беллермана, а, может быть, и для Целебровского, Вам в голову не приходило?
– Гм! – коротко выдохнул Беллерман. Как ни старался он быть непроницаемым, но на миг обнаружил себя. Немало поднаторевший в кабинетно-аппаратном общении, видя, что попал в точку, Дмитрий Павлович поспешил развить успех:
– Когда наступает время смены караулов, меняют и начальника караула. А в особых случаях и начальника гарнизона. Если дело шибко секретное. Разве нельзя предположить, что параллельно с нами действуют группы, выполняющие аналогичные... или нет, идентичные нашим задачи, и в определённый «час Ч» эти «коллеги» по команде заменят нас целиком? Да ещё и с полным совпадением внешних данных.
Локтев поторопился, доктор уже просчитал наступивший поворот разговора и, щуря левый глаз, готовил отражение атаки:
– Наивно думать, что изготовление двойников такая простая задача. На сегодняшний момент аналогичных специалистов в стране не существует, кроме как под моим началом. И когда кто-то встревает, как, например, один чудак по фамилии Бессонов, он плохо кончает.
– Ну, это понятно. Но Вы сами сказали – в пределах страны. Да, Вашей команде вполне по силам даже замена первых лиц. Это, разумеется, свидетельствует о силе Вашего влияния и широте возможностей. Но, прошу заметить, в масштабе страны. Не так ли?
– Вы что же, думаете, что где-нибудь в Израиле или в Соединенных Штатах сидят интеллектуалы, отслеживающие наши фокусы? В мире нет такой проблематики. Это сугубо наша отечественная тема.
– Вам отказывает логика, профессор. Не существует какого-то отдельного от нас мира. Не надо мне читать агитки застойных времён. И что такое Израиль, где 99 процентов населения иммигранты, а почти половина – наши иммигранты. И что такое Америка, народ которой – потомки иммигрантов да ссыльных, среди которых ощутимо много наших? Вспомните историю разведки. Не Вы ли в своё время читали мне лекции на эту тему? Я хороший ученик. Вербовка и перевербовка резидентуры происходит стремительнее смены перчаток Её Величества. Подчас шпион со стажем даже сам понять не может, на какую именно страну в данный момент работает. Вам ли не знать, что деление мира на государства условно и не отражает его реального разделения?
– И каково же реальное разделение? – с интересом переспросил Беллерман, в очередной раз изумляясь «испытуемым Д.». Давно он не испытывал таких ощущений. Отвык, что и говорить! Засиделся в экспериментах над безответным человеческим материалом. А тут – на тебе, вот он настоящий, живой, сопротивляющийся, интересный! Эх, сейчас бы взять его повторно да прогнать по тестам, посадить перед излучателем на часок-другой, включить ему мигалку да провести хотя бы парочку гипносеансов! Короче, начальный курс коррекции... Но нельзя, как ни хочется! Пока не выяснится, чем вызван его нынешний напор, кто конкретно и с какой целью поработал над парнем, никак нельзя. А вдруг даже не Целебровский с его психотрониками, а кто помощней? Кто знает, может, впрямь ребята из Моссада или МИ-6?
– Реальное разделение мира только национальное, а оно не всегда совпадает с государственным. И это Вы тоже хорошо знаете. Препарируя своих кроликов, Вы можете сделать с ними, что угодно, кроме одного. Вы никогда не превратите еврея в латыша, а немца в башкира, – замедлив речь и понизив голос, ответил Локтев, испытывая в этот момент колоссальный душевный подъём, будто выигрывает схватку с конкурентом в теледебатах по выборам на пост Президента страны.
– А знаете, Дима, – переключил его Беллерман, – мне нравится Ваш напор. И то, что Вы пытаетесь навязаться ко мне в партнёры. Вы ведь, собственно, за этим пришли, не так ли?
– Можно сказать, и так, – уклончиво согласился Локтев.
– Давайте поиграем в-открытую. Но  прежде обменяемся верительными грамотами. Ответьте, кто за Вами стоит? Разумеется, кроме Вашего покорного слуги.
– Мне кажется, профессор, Ваш вопрос несколько некорректен, – снова уклонился Локтев. На самом деле его распирало то того, что, получив толику информации из рук Целебровского, приобрёл над профессором, как он считал, прежнюю власть – власть Председателя над приглашённым конусльтантом. Поэтому, смакуя каждое слово, он изрек сентенцию, как сам посчитал, на уровне классического афоризма: – В-открытую не означает «в-раздетую», – выждал маленькую паузу, дабы собеседник оценил перл, и продолжил: –Я же не спрашиваю о тех международных организациях, в которых состоите Вы действительным членом. Хотя, согласитесь, такая информация много значимей фамилий научных руководителей или патронов из бывшего КГБ.
– Что ж, согласен, – неохотно проговорил Беллерман, уже догадавшись, чья рука подтолкнула этот разговор. Несколько лет назад офицер из службы внутренней безопасности Ордена устроил Беллерману показательную выволочку за то, что тот упустил из-под контроля одного художника. Какую информацию хотели вытащить из художника посредством «коррекции личности», Беллерман не знал. Да вот беда! В самый неподходящий момент этот никчёмный обитатель мансард сорвался с крючка. До сих пор доктор Беллерман не мог понять, как это произошло. Но факт остаётся фактом. Художник укрылся от бдительного ока профессиональных «промывщиков мозгов» из «Дурки», причём не где-нибудь, а в колонии. Когда его там разыскали, приставили соглядатая по кличке Штопор, завербованного 13-м отделом ещё на излёте брежневских времён, чтобы, хотя и с опозданием, но довершить начатое, оказалось, подопечный полностью вышел из-под психологического контроля, и, если пытаться воздействовать на него, всё нужно начинать с начала. То есть, терять, как минимум, несколько лет – те, что остались осуждённому в отсидке, плюс те, что потребуются для его вторичной обработки. Тогда Беллермана вызвал сам Его Сиятельство Агахан, куратор восточных секторов Ордена, мультимиллирдер, нефтяной магнат, страстный книголюб и не менее страстный бабник, за внешней мишурой личины которого прятался один из самых могущественных тайных руководителей планетарного масштаба. Прибывший по вызову в Объединённые Арабские Эмираты Владислав Янович Беллерман получил взбучку, какую запомнил на всю жизнь. Но то была понятная ситуация, конкретный промах самого Беллермана и естественная на неё реакция своих. А вот что вдруг стало с Локтевым, вопрос.
– Сегодня, – продолжал Локтев, – чтоб играть в-открытую, недостаточно личной договорённости игроков, требуется ещё санкция сверху. Ни у Вас, насколько я понимаю, профессор, ни у меня, могу Вас заверить, такой санкции нет. Так что мы будем играть не в-открытую, а по правилам. Не мы их придумали, не нам их нарушать. Вы согласны со мной? – Беллерман кивнул, снова сцепляя пальцы на груди и направляя взор сквозь непрозрачные стёкла очков точно в переносицу собеседника. Похоже, что традиционные простейшие приёмы подавления  на, казалось бы, полностью подвластного профессору «испытуемого» не действуют. Да, в «пятёрке» у Логинова, а это, судя по всему, его работа, тоже встречаются вполне грамотно подготовленные специалисты. Так что, если ставить перед собой задачу его «пробивать», придётся попотеть. А результат не гарантирован. Интересно, а насколько сам Председатель Фонда научился пользоваться приёмами подавления? Пока обходится только логикой, хорошими аргументами и точным расчетом, что и когда говорить. К спецприёмам не прибегает. Что ж, может, и не хочет прибегать. А может, и не владеет. Размышляя так, Владислав Янович едва не выключился из разговора. Локтев, меж тем, продолжал: – Я предлагаю заключить между нами новое негласное соглашение. Вы не будете навязывать ориентацию НДПР, а я не стану вредить Вам. Для начала этого вполне достаточно, как я считаю.
– А Вы наглец, – неожиданно улыбнулся Беллерман, поняв, что, пытаясь включить на полную мощь свои спецприёмы воздействия, едва сам не стал объектом их проникновения. Это интересное наблюдение его развеселило. Правда, пока он не знал, почему так произошло. Но, обнаружив это, он уже не сомневался, что рано или поздно разберется и в этом феномене, – Вас послушаешь, так получается, что мы с Вами представляем собой если не равновеликие, то, по крайней мере, сопоставимые величины. А этого абсолютно быть не может. Хотя Вы нынче и стали известной далеко за пределами региона политической фигурой, в чём-то затмив даже ещё памятного многим Первого Секретаря Горкома Можаева, перед кем когда-то сами на цырлах стояли, Вы не можете тягаться со мной. Хотя бы потому, что между нами весьма ощутимая возрастная разница. Я понятно говорю?
– Оставьте, профессор. Разве Вы, с Вашим умом, с Вашими познаниями и Вашими связями, не допускаете возможности контригры?
– Контригра... – нараспев повторил Беллерман и напрягся. Это было одно из кодовых слов, при помощи которого на условном языке Ордена кодировали агентов.  В 13-м отделе им обозначали некоторые политические действия, не более того. Ведь не все же наработки  Ордена распространялись на КГБ!  Сама  фонетика  этого слова  для каждого из посвящённых была символом тревоги. Явно «Испытуемый Д.» знал много больше, чем говорил, следовательно, что-то из себя представляет.
– Именно, – сбросил напряжение собеседника Локтев, – такие парни, как Кийко или художник, – вновь напряжение разлилось по телу Беллермана, – Вам не по зубам. И не потому, что скроены из какого-то особого материала. Просто они люди другого ведомства, – последнее слово поразило профессора. Он долго молчал, прежде чем молвил:
– Дима! Вы всерьёз полагаете, что я попадусь на такую дешёвку?
Вам не мешало бы знать, коль скоро Вы сунули свой любопытный нос в эти дела, что никакого другого ведомства в природе не существует. Я так понимаю, что Вам кое-что известно о тех вещах, в которые профанов не посвящают. Поздравляю! Вероятно, Вас начали раскручивать помимо меня. Что ж, это даже хорошо. Но это ровным счётом не значит, что Вы можете, бравируя этими поверхностными познаниями, а точнее, просто разведданными, пытаться манипулировать мной. Тем более, я пока не вполне уяснил себе Ваши цели.
– Может, и так. Но вряд ли, если мои познания всего лишь разведданные, как Вы изволили выразиться, я смог бы так легко и, самое главное, внезапно для Вас, выйти на этот разговор. Я понятно изъясняюсь?
– Более чем, – согласился Беллерман; тут следовало отступить. – Но что из сказанного Вами следует? Как известно, критерий истины практика. Так вот, практически Ваши слова никак не подтверждаются. Где оно это мифическое другое ведомство? – Беллерман начал запутывать нить разговора, сознательно переводя его в плоскость вульгарной исторической политологии, одновременно внимательно следя за реакцией своего «Испытуемого Д.», – Где оно было в 1979-м, когда наши доблестные десантники убивали друг друга во дворце Амина*), чтобы подготовить ещё более массовое кровопускание? Где они были в 1985-м, когда на смену одному ничтожеству, только беспомощному ничтожеству, именно наше ведомство протащило другое, только мощное? Именно наш знак украшает его физиономию! Или, может, другое ведомство помогло предотвратить массовую гибель людей в Чернобыльской спецоперации? Или Вы думаете, что там имел место несчастный случай? Сопоставьте даты. Кто и когда встречался из VIP-персон накануне, о чём говорили*). И попробуйте развить, пользуясь своей замечательной логикой, данные газетных сообщений об этих встречах с хроникой последовавшей за этим катастрофы. А где Ваши «альтернативщики» были в августе? Ведь это именно наши специалисты так тщательно спланировали поведение толпы и отдельных её кукловодов. Да, вы явно кое-что знаете об операции «Двойник». То есть, не можете не знать, поскольку были, так сказать, в самой гуще событий. По крайней мере, поверхностная информация Вам была известна с самого начала. Теперь, по-видимому, и не только поверхностная. И я могу Вам сказать, что именно в августе, в ситуации всеобщей неразберихи нам было удобно воспользоваться услугами дубликатов: «Г» и «Е». Они классно сыграли свою роль и потом вовремя сыграли в ящик. Подлинникам ничего не оставалось делать, как доиграть пьесу по написанному сценарию. Или Вы возьмётесь утверждать,  что  этот  сценарий  создавался  не  в  нашем  ведомстве? Нет, дорогой мой, никакого альтернативного нет, не надо ломать комедию! Думаю, Вы просто провокатор. Ваша задача доказать моему начальству, что и я своё отыграл, пора сматывать удочки и отбрасывать кеды. Вот и вся контригра! Я прав?
– Нет, профессор, Вы не правы. И в качестве доказательства я готов выложить перед Вами, так сказать, в качестве ответной любезности, некоторые факты, которые уже Вы, пользуясь своей неподражаемой логикой, можете попробовать интерпретировать. И, если не станете кривить душою перед собой, то придёте к однозначным выводам, прямо противоположным тому, что только что тут говорили.
– Извольте, Дмитрий Палыч.
– Первое. Да, действительно, в декабре 79-го наши защитники Амина положили наших же нападавших, и делалось это с подачи Ваших «друзей». Но вовсе не для того, чтобы, как Вы говорите, начать массовое кровопускание. А для того, чтобы убрать свидетелей. Но то, ради чего их убирали, всё равно оказалось не захваченным. Ведь то, что там искали, не у Вас? – Беллерман отвёл глаза. Похоже, Локтева посвятили не просто во многое, а в очень многое. Секреты Ордена охранялись тщательнее секретов 13-го отдела. Но даже последних не мог выведать ни один простой смертный Советского Союза. Этот же афганец, в глубине души оставшийся верным советской присяге, залез туда, куда не всех магистров допускают. Беллерман знал, что вся афганская кампания, растянувшаяся на десятилетия и продолжающаяся поныне при участии американцев и местных агентов, убивающих друг друга, затеяна, прежде всего, с целью захвата нескольких важнейших реликвий. Одну из них, которую нельзя захватить, а именно величайшую в мире статую Будды, согласно сценария, в скором времени предписывается уничтожить. С этой целью уже подготовлены так называемые «фанатики Ислама», которые на очередном этапе войны одержат верх над «умеренными» и произведут разрушение. Правда, ко всем этим реликвиям и артефактам у Беллермана было своё отношение. В отличие от многих магистров Ордена, он не придавал столь уж большого значения этим объектам, считая, что их изъятие из «культурного обихода» не стоит тех жертв и средств, на которые повели народы. Допуская, что они могут иметь какую-то силу, представлять какой-то интерес и быть некоторой угрозой благополучному продвижению к целям, стоящим перед Орденом и его операторам на планете Земля, Владислав Янович, нем не менее, сильно преуменьшал и силу, и интерес и угрозу. Слушая Председателя НДПР – партии, в общем-то, им же самим созданной, профессор не столько искал доводы или аргументы, чтобы возразить Дмитрию Павловичу, сколько выяснял для себя, на каком уровне информационной проработки чужими руками оказался его «Испытуемый Д.». Кто стоит за бравурными эскападами – Логинов, Целебровский, какие-нибудь недобитки Никитина?.. Рассуждая так, Владислав Янович не догадывался, что Локтев знать ничего не знает о реликвиях, а лишь ловко манипулирует полученными от Целебровского обрывками информации, иногда попадая пальцем в небо. – И всё же... Любой разговор должен иметь ясно поставленные  цели, – покачав головой, промолвил Беллерман, –  Я пока не понимаю Вашей. Вы что же, пытаетесь меня перевербовать? Глупо. Хотите запугать и получить какую-то информацию, какой сами пока не владеете? Ещё глупее. Нас запугать нельзя. Это, во-первых. А во-вторых, Дима, если Вы теперь хорошо представляете себе, какую работу я с Вами провёл, как же Вы можете надеяться на то, что мы с Вами можем быть отделимы друг от друга? Противопоставляя якобы свои интересы якобы моим, Вы просто рубите сук, на котором сидите. Для меня Вы, если так можно выразиться, официальный рупор. Поскольку, по известным причинам, я всегда буду оставаться в тени, мне необходимы «громкоговорители», вещающие на весь мир вложенные мною в их черепа мысли. Для Вас я  –  гарантия  того, что Вам на голову не упадёт кирпич. И денег, и власти, и славы, и всего, чего Вы ни захотите, у Вас всегда будет достаточно. Это вполне честная сделка. Зачем же перекраивать её условия? Если Вас перевербовал кто-то из нашего же, как Вы изволите выражаться, ведомства, да ещё затеял какую-то контригру, – Беллерман поморщился, – жертвой такого сценария, в первую очередь, станете Вы. Вы разумный человек, и к этому стремиться не можете. По крайней мере, сознательно. Тогда чего же Вы хотите?
– Об этом позже, – спокойно отвёл вопрос доктора Локтев, – Я пока продолжу. Второе. Вы действительно посадили на шею стране ничтожество. Хотя пока он нами правил, я этого, естественно, не понимал. И он действительно всецело человек Вашего ведомства. Но и не удивительно. За всю историю века не из Вашего ведомства был только один руководитель страны. Так по его персоне ещё столетиями будут прохаживаться. Разве не так?
– Вы о Сталине?
– Именно о нём. Так что Ваш второй аргумент просто не в тему, что называется. За то по поводу Чернобыля кое-что могу сообщить крайне интересного. Мы ведь тоже занимались этой темой.
– Кто это «мы»? Пятое Управление? Логинов? Афганцы?! Кто?!! – впервые за несколько лет на долю секунды Беллерман потерял самообладание, но тут же взял себя в руки и обнажил ровные зубы в лицемерно добродушном оскале улыбки...
– Мы, – отчеканил Председатель, глядя прямо в глаза Беллерману, – группа советских офицеров и ветеранов войн. Впрочем, для Вас это не имеет никакого значения. Так вот. Диверсия, произведённая с целью вынудить советское руководство на подписание ряда уступочных соглашений с западными державами, имела последствия, в том числе, и для них. Поэтому сразу после происшедшего было решено позиции смягчить. Кроме того, практическая сторона вопроса показала теоретическую слабость устроителей аварии. Ведь для людей Вашего ведомства защита оказалась малоэффективна!  Хотя генные инженеры потрудились на славу, практически все «специальные люди», подвергшиеся проникающей радиации, всё-таки получили болезнь. Пускай и не ту, что нормальные люди, но получили. Вам, представителю спецмедицины, это не может быть неизвестно. Да, мутанты уже среди нас. Есть уже мутанты во втором и третьем поколении. В основном, на Дальнем Востоке. Но управлять этим процессом ведомство оказалось не в силах. Не потому ли все программы в этом направлении спешно свёрнуты, пошла эта идиотская «гонка разоружений», на которой так красиво сыграл наш «Меченый» и его заокеанские коллеги. Львиная доля прибылей от этой гонки, конечно же, перепала на долю Вашего ведомства. Но не вся. Подчёркиваю, не вся! Кроме того, есть и другие аспекты, кроме финансовых. Уже недалёк тот день, когда доллар перестанет быть  надёжным  инструментом регулирования, а золото станет слишком неповоротливым инструментом. Вот Вы и держитесь за  арабских нефтяных олигархов. Но и их могущество не вечно! Нефтяные запасы рано или поздно истощатся. И что тогда? Где будет рычаг, точка опоры, при помощи которых можно удерживать от переворота всю землю? И вот мы подходим к третьему. Главному аргументу. Ваши поиски абсолютных инструментов управления и власти до сих пор были сосредоточены в области внешнего воздействия. Неважно, как глубоко при этом Вы проникли в микромир, вживляя микрочипы в мозги своим подопечным, или в глубины космоса, навешивая над землёй ретрансляторы зомбирующих сигналов. Всё это – экстенсивно. А в случае со мной Вы лично, Владислав Янович, получили ключик к совершенно иному методу управления. И я не уверен, осознали ли Вы это сами вполне. Так называемые экстрасенсы вчерашний день. Вы, разумеется,  активно переманивали некоторых из них в свои ряды. Но всякий раз терпели фиаско. Почему? Да потому что едва экстрасенс становится на путь грубой манипуляции с материей и энергией, он сразу теряет  свои  способности. Или почти сразу. Все ваши Джуны Давиташвили, Глобы и прочие Кулагины хороши только в самом начале их работы. Поняв это, вы стали использовать их как одноразовый материал. Вспомните Кашпировского. Его использовали в течение некоторого времени только по одной теме. И всё. Списали. Нет его. Уже не нужен. Как, собственно, и никому. Так же – с Аланом Чумаком. Правда, этот пытался хитрить. Играл со всеми в кошки-мышки. В итоге получил наказание и от вас и от матушки-природы, против которой играть глупо. Вы, Владислав Янович, не играли с природой. Вы смогли проникнуть в неё. Я, простой советский парень, до Вашей обработки не отличался ни особым талантом, ни сверхумом, да и честолюбия  вмеру. Теперь во мне проснулись такие мощные силы, что я, пожалуй, смог бы превзойти ваших чумаков и кашпировских.
Локтев блефовал. Кое-какие способности в нём действительно стали проявляться в последнее время. Но вовсе не столь масштабные, как он их сейчас пытался расписать. После нескольких бесед с Целебровским, разглядевшим эти способности и подыгравшим на честолюбии молодого человека, Дмитрий Павлович стал их резко переоценивать, и теперь убеждал Беллермана в том, что едва ли не супермен. Он смолк, рассматривая, как Беллерман переваривает услышанное. Он не дожидался реплики со стороны профессора. Просто наблюдал. Однако Беллерман всё же задал вопрос:
– Хорошо. Но повторяю, пока я не понимаю Ваших конкретных целей, я не могу разговаривать с Вами ни на равных, никак вообще. Зачем Вы всё это мне изложили?
– А затем, уважаемый профессор, что, в отличие от многочисленной нечисти и выкрестов, которыми переполняются ряды Вашего ведомства, Вы лично человек действительно талантливый и могущественный. Потому и пользуются Вами исключительно как специалистом. А когда Вы отработаете предписанный Вам сценарий, Вас сольют, как Кашпировского, Чумака и сотни других. Это-то понятно?
– То есть, Вы всё-таки пытаетесь меня перевербовать, –  Владислав Янович и встал из-за стола. Часы показывали 22.15. Самое время прерывать разговор, иначе он может завести его чёрт знает, куда.
–  Вы не завербованный, чтобы Вас перевербовывать, – вздыхая, отвечал Председатель, также вставая со своего места напротив.
– Вы не опасаетесь, что я доложу обо всём, что сегодня прозвучало за этим столом, и Вас уберут?
– Нет, не боюсь. Когда до Ваших боссов дойдёт информация о том, что я вышел из-под Вашего контроля, и она будет сопоставлена с информацией о другом Вашем проколе, с художником, напоминаю, тогда покончено будет не со мной, а с Вами. Вы мне нужны как союзник в моей собственной политической игре. Так же, как  Логинов и Можаев нужны мне как козырные тузы в моей колоде. В краплёной колоде.
– Браво! – выдохнул Беллерман. Он, наконец, испытал колоссальное облегчение. Весь этот поток, обрушенный на оператора его испытуемым, этот якобы выход из-под контроля при помощи Логинова, вероятно, Можаева, безусловно, Целебровского и, возможно кого-то ещё, на деле мишура! Главное в Локтеве, то, на шлифовку и выращивание чего Беллерман затратил наибольшие время и усилия, осталось не только не затронутым чужим воздействием, а, наоборот, окрепло, разрослось до масштабов вселенских и требует отныне соответствующих себе рамок – фантастическое честолюбие, жажда славы и власти, могущая оказаться даже сильнее жажды жить. Что ж, Дмитрий Локтев как цыплёнок, наконец, вылупился из скорлупки «испытуемого», жаждая стать если не равным по силе, то, по крайней мере, равным по правам игрока. Предлагает союз против Логинова и вообще всех! Это ж надо! Молодец!!! Беллерман прошёл к шкафу с уличной одеждой, открыл и, стоя спиной к Локтеву, доставая пальто, сказал:
– Считайте, с этого момента мы на равных. Я удовлетворён.
– Только, профессор! – приблизился к Беллерману сзади вплотную Председатель, – Ради нашей дружбы, а я надеюсь, с этой минуты мы с Вами друзья, больше не надо ставить на мне свои психологические опыты! – на что Беллерман не выдержал и расхохотался. Смех был  пронзителен и внезапен. Эхом отдаваясь в стенах кабинета, звонкими горошинами рассыпался под сводами потолка и затих так же неожиданно, как начался. Резко развернувшись к Локтеву, от него едва в метре, Беллерман вонзил в него в упор взгляд своих зрачков, неразличимых  за дымчатыми стёклами. Дима ощутил толчок в грудь чем-то вроде подушки – мягкий, но мощный, – и отпрянул. А профессор, продолжая без улыбки медленно погружать свой взгляд внутрь Локтева, как скальпель в тело, проворковал с чарующей нежностью матёрой львицы, по сытости своей и удовольствия ради играющей с пойманным ягнёнком:
– Дорогой мой Дима! Разве от моей профессиональной помощи Вам когда-нибудь было плохо? – Дима отрицательно помотал головой, заодно пытаясь вернуть себе равновесие. Получилось не очень хорошо. Профессор положил руку ему на плечо и добавил: – Так не надо меня просить о том, чтобы я отказался и впредь оказывать такую помощь моему замечательному другу. А Вашу дружбу я принимаю, абсолютно искренне ценю и обещаю не злоупотребить Вашим ко мне расположением. – И протянул Диме руку. Обменявшись рукопожатием, секунду собеседники стояли молча друг напротив друга. Прервал молчание Беллерман: – Знаете, Дима, я, пожалуй, и не хочу вмешиваться в Ваши политические пристрастия и как-то корректировать их. Но, просто так, ради интереса, скажите, в общих чертах, каковы они теперь, когда Вы возглавили думскую фракцию?
– Скажу лишь, вполне левые и довольно националистические.
– Хороший компот!.. Ну что ж, флаг Вам в руки!


*) висяк – нераскрытое преступление (жарг.)
*) гойское – в представлении ортодоксальных иудеев все, кроме евреев, считающихся людьми, являются гоями, то есть существами более низшими.
*) раввинат – руководство еврейскими общинами в лице раввинов (учителей)