В тот ненастный день, когда по родильному дому вовсю гулял сальмонеллёз, акушер Столыпин, маясь с похмелья, объявил: «Изволите видеть, плод опять застраял поперёк!»
Самый момент рождения был отмечен знаком, который повлиял на всю мою судьбу. На подоконник акушерской палаты сел сизый голубь, посидел… оставил пятно и полетел…
- Иди ты, птаха! - акушер Столыпин запоздало обернулся к окну и взмахнул щипцами, - ну-с, продолжим….
Вот и всё. Мне отказному ребёнку, без отца, без матери, присвоили фамилию Птаха. И стал я по метрикам Птаха и полетел во след своей судьбе, уходящей за горизонт; прямо в сереневый закат.
Итак, со дня моего существования жизнь повернулась ко мне задом. Началась она серией тяжёлых битв с пагубными заболеваниями. Летая по отделениям больниц, я перенёс весь перечень инфекционных заболеваний: краснуху, корь, брюшной тиф, менингит, дифтерию, упоминавщийся уже сальмонеллёз…, и даже экзотическую японскую заразу - лихорадку Цуцугамуши. К трём годам я окреп духом и зачах телом. От детского дома в памяти остался розовый персональный горшок с цветочками и прописанный матрасик. От школы-интерната, где сидел я до 8-ми лет, - словно бы в тумане помнится суровая Мария Ивановна в эсэсовской каске, её привычный басок: «Ну что дети, кто сегодня пойдёт к доске?» и длинная линейка.
Уже после, когда я уже очутился в детской колонии, воспитатели в первый раз обратили внимание на тайное моё увлечение. Надо сказать, рисовать самолёты я начал очень рано, лет так в шесть, а лепить из бумаги - в 8.
Бумажное моделирование было моим отдохновением и погружением в мир, где в бескрайнем голубом небе прямая белая линия соединяла все начала и все концы, где находились все ответы на мои детские вопросы.
За годы в моём чемоданчике скопилось великое множество бумажных самолётиков. И однажды, во время очередного шмона, всю мою эскадрилию выгребли, вынесли во двор и сожгли. Я глядел на пламя, пожирающее мои мечты, и различал в клубах дыма незримые для других мои бумажные эскадрильи, уходящие в небо. И в этот час понял я, что смысл моего существования и моё предназначение – это профессия лётчика-парашютиста. И вскоре, для баланса, добавил к своей фамилии еще одну - Погорелов.
Долгими и кривыми путями вела судьба к возможности летать и, наконец, прибило меня к желанному и сказочному берегу, имя которому «Ил-2». Долго околачивался я на интерактивных аэродромах, наблюдая как взлетают на своих грозных машинах прославленные лётчики, и как плавно опускаются они вниз, раскачиваясь на стропах парашютов. Хотелось и мне тоже…. Хотелось как они, поднять на дыбы послушный мессер, взмыть свечёй к солнцу, получить свою порцию фугаса и, наконец, вожделенно нажать Cntrl+E.
Мой летательный аппарат оставлял желать лучшего: пень 2, карта S3. Но я старался сделать всё возможное, чтобы меня заметили. Я подал заявление в кадетскую школу. В школу меня не приняли конечно... Зато разрешили полетать поблизости и, главное, когда идёт бой, не мешать. О, как я был счастлив! Я летал рядом с прославленными асами! Одни только фамилии этих героев повергали врагов в прах: Корвинов, Корольков, Ноль-Семёркин и другие.
А как летал! Помню несколько моментов из моей неформальной боевой биографии.
Именно я, а не какой-нибудь (или какая-нибудь,… не разберёшь… ну это не важно) сержант Птица-Погорелов, прикрывал стремительный отход нашей группы. Пока капитан Плафонов орал в микрофон: «Докладываю, кругом облака! Контактов не вижу! Куда все улетели?!!», я сдерживал группу наземного транспорта красных.
- Плафонов на связи! На карте моего самолёта нет! Где я?!!! – всё тише звучал голос капитана за пределами карты.
- Двадцать первый, двадцать первый! Это Хихиморов… приём! Вижу танки, 8 штук. Уходим ребята! Все на филд!
Тоже мне Хихиморов, танки с грузовиками перепутать!
Пока капитан выводил свою группу из окружения, я принял бой с 8-ю машинами Красного Креста.
- Уходите ребята... я их задержу! Вызываю огонь на себя! Скажите моей маме... впрочем нет, не маме, акушеру Столыпину, что в 19 лет я пал смерью героя.
Немногие видели как я один сдерживал красный фронт.
- Гляньте! Что там за балбес на штуке по полю за грузовиками гоняется? – услышал я последнее сообщение, прежде чем вражеский ЗИС забодал мой самолёт.
Видите ли, о таких как я, на форумах не пишут, медали и очередные звания не дают, потому что у меня нет никакого звания... Я был просто вирпилом Птаха-Погореловым, без всякого значка. Птаха и всё. В этом было всё дело, никто меня не замечал.
Помню, как спасал полковника Королькова.
Как обычно, полковник Корольков закрутился с Б29 над проливом Ла-Манш. И, естественно, не справился с управлением, - сорвался в штопор. Жизнь его висела на волоске... Ещё немного, и зелёные волны поглотили бы отважного пилота. Именно в этот момент, в последний миг, я крикнул: «Прыгай!». И он прыгнул. Впрочем, волны его всё-равно поглотили...
Ещё помню случай... дело было под Сталинградом.
БФ109 капитана Плафонова совершал аварийную посадку, тянув за собой, как всегда, шлейф чёрного дыма...
- Освободите лыжню!!! - истошно орал Плафонов, - Убьюсь!!!
На его беду на полосу начал выруливать кадет Мауглев.
Надо сказать Мауглев хоть и не глухой, но ничего не слышит, потому что постоянно балаболит по ТС. Славный парень, из тех, что, если кнопку какую увидят или рычажок какой, то обязательно вначале нажмут, а потом спросят, для чего это такая красная кнопочка. Или для чего это на ремнях парашюта замочек такой?
Он как шлемофон напялит, его потом не остановить... всю дорогу будет болтать, вплоть до того момента, когда его собьют. И после, когда на парашюте будет окрестности обозревать... И даже когда совсем шлёпнут и экран чёрным станет... Ему всё нипочём и всегда можно найти тему для беседы...
Впрочем, я отвлекаюсь... выруливает, значит, Мауглев на ВПП и гонит про то, как его над Рейхстагом парашютными бомбами закидали...
- Какой там хмырь на полосу выезжает?!!! – орёт Плафонов, - всем в укрытие!!!!
Я думаю, ну всё! Хана сейчас придёт прославленному лётчику, мастеру плоского штопора, капитану Плафонову! И тогда, вспомнив о героях-пионерах, П. Морозове, В Котике и каком то ещё Марате Козлее, понял я, что настал и мой черёд... И мне судьба уготовила славный и бессмертный подвиг! И тогда, нажав на гашетку, из всех пушек и пулемётов в упор, грохнул я болтливого кадета... Взорвался и лопнул Мауглев. И вы знаете, ведь болтать не перестал! Досказал, всё-таки, историю про Рейхстаг.
За год полётов всех моментов, когда я спасал честь и жизнь отдельных пилотов бригады не упомнишь. А если я не могу вспомнить, то они и подавно... Потому что, никто меня не замечал... Иногда только, в жарком бою, скажет кто-нибуть: «Во! Что это было?». А ему ответят: «Да это Птаха опять на своём НЛО под землёй иммельмана делает».
Так прошёл год и, вы не представляете! Совсем недавно меня таки приняли в кадеты! Заметили, всё-таки! А заметили, потому что взял, да и написал на свой страх и риск письмо самому генералу! Теперь то я полноценный кадет и никто..., слышите, никто не посмеет сказать обо мне неуважительно:
-Опять Птаха в ангар въехал.
Скажут так:
- Кадет Птаха опять въехал в ангар, царствие ему небесное.
Всем вам желаю такой же сложной, трудной и, чёрт возьми, всё-таки, Славной Судьбы.