… Как, какими судьбами попались им – не помнится уже. Перевес численный явно на их стороне был, одним словом – взяли. Для начала, чтобы знали, не детсад – гестапо, побили крепко, обоих. Пока вели к сараям заводика кирпичного – тоже били, уже от скуки. Потом – допрос был. Расклад такой выпал – расколоть нас надо быстро.
Морозец в тот день давил крепко, градусов под тридцать. Им, они же фрицы, оно конечно, не в привычку – вот и раздели нас до трусов. Чтоб быстрее дозрели – прикопали снегом с головой. А мы – молчим. Выкопали, за меня взялись. На стенке, в конце сарая, распяли, растянув за руки, подкатили вагонетку с кирпичом, и – липнет металл стылый к мокрому телу, жжет кожу. А они – впятером, с другой стороны – давят, плющат меня об стенку. Заорать бы, хоть матом, да выдохнешь и сдохнешь тут же, раздавят. Терпел. Очнулся одетый. Пальцы рвать начали – в стороны, потом – в дверь защемили. Руки то замерзшие уже были – не чувствуют ничего. Спичками пальцы поджаривать начали. Оттаяли пальцы – больно стало.
Один из них, у него акцент классно получался, орет все время:
- Выдавай тайну руссише швайн! – пока могли мы, - без матов отвечали, потом, когда пальцы жгли – материть их начали. Еще побили, злее уже, крепче. Нос мне расквасили – кровища на рубашку капает, дома вздрючка будет – завтра в школу, а рубашка - хоть на сельсовет вешай.
Тайна? Забыли мы тогда тайну придумать – да все едино, не выдавали мы тайн военных, даже если и знали бы их. Не принято было сдаваться. Не успели "фрицы" как следует допросить нас – наши пришли. Теперь мы за них взялись. Они – хоть и гестаповцами в тот раз были – тоже тайну не выдали. Генке тогда пальцы вывернули…