с благодарностью и любовью за понимание, сотворчество и вдохновение
Пускай мой чёлн уносится теченьем,
Пока его не опрокинет вал:
Моей мечтой, моим воображеньем
Я угодить бы каждому желал;
Но в мире нет предела измененьям...*
Вы жизненных сюжетов до хрена
Из собственного видите окна.
...................................................
Но чем всегда притягивают сказки —
Что в сказках не бывает серой краски.**
Я произнес. Мне отступленья нет.
Теперь, друзья мои, вообразите...***
Действующие лица
Ивердруаз — сын мамаши Хоббс
Мамаша Хоббс — сковоро, мать его
Триа Пельс — женщина
НА - Непроявленная Аллюзия
Космосиз тю Бика — маг, он же влюблённый дьявол
Гунн
Сковорода
Апельсины
Женщины
Желания
Кролики-мутанты
Шантеклеры
Неравнодушные улитки
Верные долгу червяки
Народ
Действие происходит в сказочной округе Сковород.
Триа ловит в небе Cолнце — и оказывается по уши в земле
Триа Пельс и НА просыпались каждую полночь, чтобы посыпать тыквенной стружкой почерневший от угольной пыли дощатый пол перед кроватью. Этим они заманивали под своё одеяло самых жирных и раскудрявых кроликов мамаши Хоббс. Вот почему она, замерзнув, вставала в полчетвёртого утра; позёвывая, сворачивала шею очередному шантеклеру — и отправлялась готовить завтрак.
Готовила мамаша Хоббс хуже, чем любая другая ленивая сковоро в округе, но поскольку она хвасталась, что собственноручно произвела Ивердруаза, то — пока он не решил, кого ему взять в жены из трёх имевшихся в округе женщин — и хозяйство было на ней.
И вот однажды Триа, проснувшись от оглушительного шёпота и стонов НА, заметила в чёрном, как чугунная сковорода мамаши Хоббс, небе поразительное бульканье, треньканье и дзиньканье. Триа достала волшебную трубу, которую ей одолжил для домашних исследовательских работ Космосиз тю Бика, вытащила из неё два окуляра и прижала к лицу.
Видно лучше не стало, зато у женщины вид стал, словно у одноглазой совы. Потому что стекло на её правом тёмном глазу было размером с ладонь — и при этом ярко-оранжевое, второе же, напротив, чёрное на мутно-красном от кровоподтёка левом глазу — и целиком входило под веко.
Триа Пельс — создание беспокойное, но не от праздного любопытства, а от пытливости переполненной фантазиями женской натуры. Триа и в глаз-то получила из-за своей идеи полетать верхом на кролике, когда, переодетая космонавтом, подралась на ферме Хоббсов. Ей был необходим для полёта не обычный кудрявый мутант, а реактивно-кудрявый. Таких держали в особом загончике и кормили ураном Клапрота.
Бульканье нарастало, а треньканье стихло, правда, дзиньканье перешло в бзиньканье — и вот уже на сказочную округу Сковород стремительно надвинулось нечто ослепительно пупырчатое. И замерло.
— Солнце! — Триа первой узнала нависший над округой Сковород гигантский оранжевый плод и ни секунды не раздумывая, ринулась из окна с широко раскинутыми руками.
При этом её голова, грудь и половина туловища, подчиняясь закону кругового равнотяжения, устремились на клумбу, подняв за собой ноги в полосатых чулках и разноцветные стёкла из глаз. Хорошо, земля была свежеразрыхленной и полной неравнодушных улиток, одна из которых сразу же помчалась звать НА помощь.
Ивердруаз Хоббс одерживает верх над желаниями, а желания — низ над Ивердруазом Хоббсом
"Чу, гунна я..." — Ивердруаз промычал несколько раз сакраментальную строчку очередной истлины — и содрогнулся от крика. Кричали с улицы из-под земли, а потому глухо, но бесконечно — долго по времени и нежно по тембру.
"Чу, гунна я, сковоро... Да сколько ж можно!?!" — Хоббс в раздражении отшвырнул яркое перо сегодняшнего шантеклера и бросился наружу.
Хоббсы — в общем и целом, существа вполне здравые — страдали разночисленными фобиями, маниями и нудиями. Самыми невыносимыми из которых были особенно зверлодные метаморфозы нудий в мании. Одной из таких манионудий стала на всякие лады запечатленная мечта Ивердруаза о том, как в округу Сковород вернется некий могущественный и непобедимый аутентичный воин.
Ивердруаз свято понимал: кто-то должен был сподвигнуть на его рождение мамашу Хоббс. Ну, а кто ещё мог бы передвигать его мамашу, как не сын великого племени, о котором Ивердруаз читал, что:
"…все они отличаются плотными и крепкими руками и ногами, толстыми затылками и вообще столь чудовищным и страшным видом, что их можно принять за двуногих зверей или уподобить сваям, которые грубо вытёсываются при постройке мостов."****
А поскольку Ивердруаз отличался исключительным постоянством — или, по мнению завистников, нудоманией тупёртости — то и все истлины Хоббса начинались одинаково, вне зависимости от того, чем заканчивались, и того, о чём Ивердруаз намеревался спеть в этот раз.
К тому моменту, как Хоббс оказался в толпе возбуженных сковоро, перекрывавшей мелодичные подземные крики, выманившие Ивердруаза из его жилища, гигантский шар затрясся, поднатужился и лопнул. А округа Сковород, включая сушу и воду, народ, животных и растения обильно оросилась оранжевым дождём, окрасившим всё, что только могло принять на себя этот цвет, в агрессивно-апельсиновые тона.
Из шара вылетели два шарика поменьше и побледнее и шлёпнулись в Блуару. Или в Гарозу. А может, и в Лону, куда, как известно, впадают Гароза с Блуарой, не говоря уже обо всех сетестоках округи.
Вымокшие, но сладкие сковоро, обсудив необычное происшествие, наконец, побрели по домам досыпать до полчетвёртого. Но Ивердруаз не забыл, с какой целью попал под оранжевый ливень. Медленно и тщательно подколупывая большим когтистым пальцем правой ноги влажную почву, Хоббс, доковылял до клумбы из которой торчало туловище одной из тех женщин, на которой он мог жениться, если бы захотел.
Зрелище, представшее перед Ивердруазом, завораживало каждым квадратным сантиметром, пропитанным свежим соком. «Чу-у...» - затянул было Хоббс, но вот уже много лет неотвратимо следующее за этим заветное слово застряло у него горле так же крепко, как голова барышни Пельс в клумбе. Верные долгу червяки и улитки проложили небольшие траншейки от носа бедной женщины до поверхности, чтобы та не сразу задохнулась, а дождалась спасения.
Ивердруаз галантно приподнял упавшие по обе стороны от барышни Пельс башмаки, отряхнул от грязи, вытер капли и с почтением поставил неподалеку. Затем Хоббс, с нарастающим восторгом любуясь изяществом и гибкостью все слабее перебирающих его воздушные поцелуи ножек, обошел вокруг клумбы и поправил кружевную нижнюю юбку, что перевернутым кубком накрыла плечи и руки женщины.
— Чу, гунна я, сковоро! Да будет помощь скоро! Но прежде я сумею, забыв, что вожделею, себя преодолеть — Триа Пельс и'НА воспеть в истлине сей нетленной, как истина бесценной, а потому прошу же, скорей признайте мужем, пока ещё дышу и всё разворошу от вашего согласья. Моё составьте счастье!
Ивердруазу так понравились собственные строчки, что он, обуреваемый творческой жаждой, помчался было записать их, но опомнился — и не дождавшись никакого сигнала ножками от барышни Пельс, вцепился в её круглые, источающие апельсиновый аромат бедра. Задача оказалась непростой, потому как аромат явился естественным следствием щедро сбрызнутого на тело барышни солнечного нектара. Чулки как досадная помеха были сорваны и разорваны на полоски — не забывайте про манионудии Хоббса — ажурное белье несколькими морскими узлами превращено в рычаг.
И вот когда совместными усилиями с вовремя подоспевшей и проявившейся Аллюзией Ивердруазу, наконец, удалось вытянуть голову барышни Пельс из клумбы, он уже ничего более не желал. Как, впрочем, Триа Пельс и НА тоже. Триа по причине своей кончины, а НА безо всякой на то причины.
— Чу, гунна я, сковоро... Да, смерть подкралась скоро. Но я не унываю, на мага уповаю, который хоть и дьявол, но всех дудеть заставил под сказочную дудку, устроив эту шутку. А может, и не он, ведь он же не влюблён. А впрочем, дьявол тоже вполне влюбиться может. Раз в тело воплощён, конечно же, влюблён. Затем, что наше тело, в любовь стремится смело, а если не успело, то песни песнь не спело. Но сердце нами правит, а уж оно заставит пропеть любови оду, не глядя на погоду.
Космосиз тю Бика
Как и каждый маг, Космосиз тю Бика возникал ещё до того, как в нём выражали нужду. И даже до того, как нужда выражала себя в нём. Закутанный в чёрное домино, Космосиз тю Бика, заткнув уши, дабы истлины Ивердруаза Хоббса не лишили его обычного благодушия, приблизился к клумбе и наклонился над недвижной невестой Хоббса. Затем прибрал драгоценные волшебные стёкла, которые Ивердруаз в своём горе не заметил, и спросил:
— А вы уверены, что вам нужна именно Триа Пельс и НА? Может, попробуете испытать своё вдохновение на оставшихся? — и добавил, с сомнением подергав барышню Пельс за липкие волосы. — На более подвижных.
— Да вы, почтенный Космосиз тю Бика, даже не представляете, какая Триа подвижная, когда живая. Вы хоть кого спросите, вот и Аллюзия не даст соврать. Кстати, о НА... НА... мне не нужна. И кроликов-то Триа с мамашиной фермы ловко уводила, и летала-то всех шустрее по ночам, и драки живописные устраивала, и... — тут Ивердруаз Хоббс задумался, прикрыв глаза, что у поэтов обычно предвещает стихийный приступ.
— Ну-ну... Ну, что вы, я-то себе как раз всё очень даже хорошо представляю, — Космосиз тю Бика инстинктивно потянулся к своим ушам, но прижал руки к груди.
По апельсиновым лужам, сметая на своем пути скамейки, деревья, дома и случайных сковоро, мчалась та, кто похитил сердце самого дьявола.
Мамаша Хоббс проснулась от перегрева в четыре утра, потому что самые жирные и раскудрявые кролики остались в эту ночь под её одеялом. Она распахнула двери и окна, впитала в себя золотистые ароматы — и поняла, что надо бежать. Правда, куда — не представляла. Но мамаша Хоббс — особа решительная, хотя и не слишком сообразительная.
Первым делом она направилась к Ивердруазу, а уж дальше, почуяв неладное, долго-долго носилась по округе Сковород, сотрясая рыжее утреннее небо и чёрную от плодотворности землю. И ещё бы продолжала — сковоро, даже самые ленивые, не отступают — если бы не наткнулась на лежащую барышню Пельс и мужчин над нею.
И тогда Космосиз тю Бика понял, что судьба дала ему шанс получить женщину, которая ему нужна, вернув невесту безутешному Ивердруазу.
— Я помогу им, дорогая. Но я хочу, чтобы они узнали о моей любви к вам и о том, что является плодом этой любви, — провозгласил маг строго.
— Не время объясняться, помогите. А уж потом просите, что хотите. Хоть у мамаши, а хоть у меня. Ваш раб навеки с этого вот дня.
— Нет, вы — не раб, вы — сын единокровный, а потому отцу ты будешь ровней.
— Мамаша, отвечайте, что согласны! Чего молчите тушею безгласной?!
— Ну, нет, прошу, мамашу уважайте! Иль даму себе сами оживляйте.
— Мамаша, это — правда, он — отец?! Ну, как мне пережить такой конец...
— Моли отца, Ивердруаз, о чуде, не думая о том, что скажут люди.
— Да мне плевать, что скажут иль не скажут, покажут пальцем или не покажут... Мне горько, что как сын и как поэт я гунна воспеваю столько лет...
При этих словах Космосиз тю Бика взлетел на чёрных крыльях своего домино — и растаял в воздухе. А над округой Сковород посыпался град из спелых апельсинов. И пока Ивердруаз с мамашей, как и все сковоро, сначала таращились в небо, а спохватившись, бросились наполнять корзины, ящики и контейнеры, маг отволок невесту Ивердруаза в ближайшие кусты. Там Космосиз тю Бика, воровато оглядываясь, достал философский камень и постучал им женщину по лбу. Триа потерла оранжево-чёрную шишку, которая в тот же миг выросла в районе её третьего глаза, и открыла два глаза.
Не успел народ округи вдоволь наесться и запастись апельсинами, как Космосиз тю Бика вывел невесту Ивердруаза из кустов — хотя и повредимую, но живую ко всеобщему ликованию.
О Апельсины сладкие! Мне вас побольше надо!
О Апельсины милые, мой свет, моя отрада!
Я лопаюсь от радости! В груди своей я чую
Стихии, Солнце, Хаос весь и Радугу цветную.*****
________________________________________________________
*Луиджи Пульчи
**Леонид Филатов
***Карло Гоцци
****Аммиан Марцеллин