Была поздняя осень, но в российском городе Ярославле, что расположен на берегу реки Волги, солнце палило нещадно. Климат менялся. Лет пять назад , когда зима была зимой, а лето летом, поздней осенью должно быть как и должно быть: дождь со снегом, заморозки. Но была жара, заснувшие было деревья вновь стали распускать листочки, а трава бестолково расти. Любимица древнего российского города медведица Маша томилась от жары в своей железной клетке в местном краеведческом музее. Томился от жары и весь город, разметавшийся по двум противоположным друг другу берегам великой русской реки Волги.
Казалось, все улицы в городе вели на набережные реки, а набережные вели на городские пляжи. Но никто не купался, никому и в голову не могло прийти купаться поздней осенью. Горожане гуляли по набережным и жаловались друг другу на жару, на плохое самочувствие, которое, несомненно, вызвано изменением климата. Земной шар, на котором уютно расположилось созданное человечество, по какой-то причине вдруг решил измениться. Мало обращая внимание на неудобства, причиняемое человечеству. Люди было обратились к своим богам, но те отвернулись, возможно, на какую-то секунду, но эта секунда для созданного мира стала годами и десятилетиями, и даже веками. А началось все с изменения климата.
На изменение климата более всего отреагировали дикие и домашние животные. Также иные внимательные к происходящим событиям люди. А вместе с климатом и они стали меняться. Мужчины становились все больше похожими на женщин, а женщины на мужчин. Люди, которые стали сочетать признаки обоих полов, оказались более устойчивы к перемене климата. Любому наблюдательному человеку это становилось настолько явно, что хотеть жить и выжить, значит, быть просто человеком. Не особенно заботясь о своей половой принадлежности.
В далеком Зауралье, что расположено в России за Уральскими горами и где трава высокая, как кустарник, жил в деревне человек. Смотря на этого человека на работе, дома в быту, можно было долго гадать, мужчина этот человек или женщина. Спортивная одежда, полное безмятежное спокойствие, растительность на лице как бы и была, но как бы ее и не было. Соседка, старая дама, мудро говорила, что то, что оно похоже на человека, уже большая удача. Если это оно было еще и не похоже на человека, а на какое-то животное, было бы еще хуже. Но человек, который был вполне похож на человека, жил сам по себе, и довольно счастливо. В деревне он жил, а работать ездил в районный центр. И был вполне успешным предпринимателем. У него был не только личный автомобиль, но и личный спортивный самолет. Просто человек любил вечерами сидеть на крыльце своего дома и смотреть на звездное небо. Оно любило луну и могло часами смотреть на нее, круглую и рогатую. И даже на четвертинку луны.Ночью человеку было спокойнее, уютнее, и человек доверял луне больше, чем солнцу. Когда-нибудь все человечество больше солнца полюбит луну, это несомненно. Неожиданно к ночному дому человека подошла прохожая и прервала ниточку его размышлений.
- Шла по тропинке лесом, и она привела к вам, доброй ночи… - низкий грудной голос обещал страсть и сильные чувства. Высокая спортивная фигура женщины с высокой грудью и длинными стройными ногами при лунном свете казалась вылитой из черного серебра. Гостья с огромным интересом рассматривала хозяина весьма приличного дома с явным намерением остаться в этом доме хозяйкой. Присмотревшись, женщина признала, что хозяин больше похож на женщину, нежели на мужчину. Проходящая женщина простилась и ушла в темноту.
А хозяин просто человек, в личности которого было мужского и женского ровно наполовину, с тоской вдруг посмотрел на луну. «Когда женщины проходят мимо - и слава Богу; хуже, если они остаются». Луна зыбко освещала дом, лес, человека, сидевшего на крыльце. Лицо человека было поднято к небу, глаза полузакрыты, по щекам текли капельки слез. Тонкие ниточки слез на щеках еще долго не просыхали. Даже когда человек лег в постель, один, в широкую постель, с высокими подушками и толстым атласным одеялом.
Лес шелестел, луна мерцала, дома деревни были совсем рядом с лесом. В домах люди пытались спрятаться от смерти, которая приближалась к ним с каждым прожитым днем, не думать о ней, не бояться ее. Они спаривались и на некоторое время становились просто животными. Но удовольствие уходило, сменялось размышлениями, и животные снова превращались в людей. И тогда приходило знание о конце жизни. Страха смерти как острого чувства не было, надежда на долгую жизнь, болезни и скука притупляли его.
Человек, что лежал в кровати один, наконец уснул. Он улыбался, наверное, он беседовал с Богом при луне. А луна освещала все. И этот дом с уснувшим человеком, для которого, то, что он человек, было важнее его половой принадлежности. Освещала селения и города. Она освещала и местность за Уралом, и древний город на берегу реки Волги. Каменная набережная переходила в выложенные плиткой улицы, в дома, мосты. Город тянулся вдоль реки по берегам с обеих сторон - жилые дома, купола церквей, бетонно-стеклянные высотки гостиниц и административных зданий. Город гордился своей древностью и отчаянно строился. Власти города брали пример с городов-мегаполисов, поспешая за цивилизацией, а люди не успевали за прогрессом. Они оставались такими же простыми и душевными. Они отчаянно не желали меняться, а строили свои жизни, свои семьи так же, как и их родители, и деды. Ходили в церкви, молились и без восторга смотрели на высотные здания из стекла и бетона.
Луна осветила на набережной широко шагающего высокого старика, он был в плотном черно-тканном длинном пальто и в кроличьей шапке. Старик шел, и его фигура колоритно вливалась в ночной пейзажный рисунок. Широкая кость старика, его стать, седые волосы и белая борода, неровно обрезанная тупыми ножницами. Толстая сучковатая палка. Он шел домой. В центре города стоял трехэтажный кирпичный дом, иные окна зияли чернотой выбитых стекол. Стены были покрыты плесенью, кирпич во многих местах выщерблен и выбит. В этом доме обитаемая была только одна квартира, там жил старик. Он не хотел выселяться и настырно гнал всех чиновников, которые уговаривали его переехать в новую квартиру. Старик оборонял свою квартиру и расселенный аварийный дом. У него отключили воду, отопление, свет, газ. Но старик жил. Вокруг вырастали красивые и прочные дома и буквально затирали старый дом.
В квартире у старика было чисто, везде лежали коврики, которые ткала его покойная супруга. На стенах, на комоде, на столе стояли и висели ее фотографии. Старик оборонял не столько старый дом, сколько воспоминания о своей жене. Он стал большим, в старости как-то удлинились руки-ноги, он стал корявым, как старое дерево. Но когда он общался с фотографиями своей жены, то становился галантным. И даже ловко передвигал стулья, шаркая и пританцовывая. Конечно, и шепелявил, и сморкался, и шумно дышал. Он был один в квартире, но когда он что-то делал, то казалось, что в квартире одновременно находятся и двигаются не менее десяти человек, и весьма активных. Старик поел хлеба с сыром и попил воды, потом снова вышел на улицу и смотрел на луну, чихал и смеялся от души; потом хрипло кашлял. Луна бежала сквозь тучи и будто подмигивала: мол, еще поживем, повоюем на этом белом свете. Старик был уверен, что пять, а может быть, и все шесть лет он еще проживет. И так же будет ночью в бессоннице ходить по набережной, днем отбиваться от чиновников и жить в своей квартире, убирая ее, вытирая пыль с фотографий своей давно умершей жены. Когда она была жива, он ходил вокруг нее, квартиры, дома, как лев, и охранял свое от чужих людей. У него были своя женщина и свой дом. Потом он похоронил мертвое тело своей жены. Но на могилку на кладбище к ней, ни разу не ходил, за ней ухаживали родственники. А старик теперь охранял квартиру, дом, в котором когда-то жил со своей женой. Если к нему придут милиционеры, он возьмет свое старое охотничье ружье и будет отстреливаться до последнего патрона. Ему рассказали историю, как старушку, не желающую выселяться, забрали и увезли милиционеры. Они носили в машину ее вещи, а потом и ее унесли, сидящую на стуле. Старушку, проклинающую милиционеров, поселили в квартире на окраине города. Там не было набережной и не было реки Волги. Старика власти пока не трогали, его было жалко, да и сносить дом не торопились.
Луна осветила старика, идущего широкими шагами по набережной Волги, вдоль чугунной черной ограды, согнувшись, опираясь на палку. Он спешил домой, чтобы потом ходить вокруг дома и спешить выйти в город и ходить по набережной. Чем он становился старее, тем ускорял темп своих передвижений. И только смерть могла остановить его.
Луна скрылась за могучей тучей и упустила старика, тот скрылся от нее в подъезде дома. Город ночью переставал быть угрюмым, он становился задумчивым. Окутанный проводами, нашпигованный рекламными экранами и щитами, ночью город становился не совсем православным, а немножко и языческим. Вырастали тени прошлого, и небо, ветер, луна, звезды становились слишком значимыми, и даже черная земля жирно вылазила сквозь серый асфальт. Город становился тихим и непокорным. А человек становился все более незаметным в строящемся городе. Но старые дома, старые названия, старые парки настойчиво охраняли старые люди. Молодые спешили начинать взрослую жизнь, чтобы быстро в ней разочароваться и мстить за это близким, любимым людям. Им нравился новый строящийся город, новые бетонно-стеклянные высотки будто реализовывали их мечты жить в мегаполисе. Старый город на берегу старой реки Волги, которую еще и называли матушкой-Волгой, теснился и давал место новому и дерзкому. Но время покажет, хорошо ли это новое.
Время не летело, оно неслось параллельно человеческой мысли, время настойчиво ткало действительность для каждого родившегося человека всю его жизнь и до минуты смерти. А мертвым телом время мало интересуется, и оно может иметь действительность, но только другого, живого человека. Действительность умершего обрывалась и умирала вместе с последней мыслью человека, когда его разум гас, как ноутбук, оставшийся без электропитания.
При луне время притормаживалось и тормозило действительность каждого человека. Поэтому ночью легче жить всем мыслящим людям. Можно сосредоточиться в себе и уйти от суеты вокруг себя. Был поздний вечер, в однокомнатной квартирке на первом этаже была женщина и был мужчина. Она сидела на стуле в спортивном костюме, зябко кутаясь в шерстяной шарф. На столе горела лампа зеленым мягким светом. В кресле напротив, сидел высокий и крупный мужчина в дорогом элегантном костюме, он был человеком власти в городе на Волге, занимал большой пост. Он пришел к этой женщине, чтобы посмотреть на нее, поговорить с ней. Эта женщина была для него всем: покоем, уверенностью, успехом. В ней была его сила. С ней он мог быть слабым. Мужчина мог стоять перед ней на коленях, жаловаться и плакать навзрыд. А уйти снова сильным, волевым человеком, вершителем судеб тысяч людей, жителей города.
- Я сегодня с утра поплакала, потом подумала о вас, и на душе стало беспокойно. Я стала беспокоиться о вас. Я представляла, как вы работаете в кабинете, как к вам приходят люди. Они, каждый, ждут от вас мудрых решений. И вы не имеете права на ошибку. Вам ее просто не простят враги. Вам нужно быть мудрым и осторожным.
Мужчина внимательно слушал. Он старался уловить ее каждое движение, каждое слово. Ему было приятно слушать, что она о нем беспокоится. И приятны были хвалебные слова в его адрес. Здесь он мог себе позволить быть слабым. Мужчина ладонями закрыл лицо и зарыдал, потом открыл лицо и засмеялся. Эта женщина ему давала больше счастья, чем его семья, любовницы, работа. Ей ничего не нужно было от него. Она просто любила этого мужчину искренне, преданно. Ради него она даже не выходила из своей маленькой квартирки. Она не общалась с людьми. Она жила только мимолетными встречами с ним. Остальное время проводила думая о нем. Женщина была счастлива в своем мирке. Своей отчужденностью от мира других людей, преданностью одному человеку она действительно создавала силу этому мужчине во власти. Он уходил от нее спокойным и уверенным. И вершил судьбы большого города и его жителей. А женщина оставалась в уединении молиться о нем. Они не были любовниками в обычном смысле, они просто зависели друг от друга душевным равновесием. Они были одним целым, хотя это мужчине не мешало жить в семье и вообще вести светский образ жизни.
Проходило время, и мужчина вновь спешил в однокомнатную квартиру к человеку, с которым можно было поплакать. И вновь плакал и жаловался на работу, на жену, на любовницу. Наплакавшись, он целовал руки женщины и уходил вновь успокоенным, сильным, волевым. Приходил и уходил он вечером, луна освещала его путь. Женщина тоже любила луну. Она часами могла смотреть в окно на луну и на ночное небо. В ее однокомнатной квартире при лунном свете мужчина легко мог быть слабым, а она, женщина быть сильной и мужественной. И это нравилось больше всего луне. Хотя плакать полезно всем. А женщина всегда плакала долго, когда уходил мужчина. Она куталась в шаль, смотрела на луну в окно и плакала. Женщина была сильной, когда рядом был мужчина, ведь он был слабым и нуждался в ее защите. А когда он уходил и она оставалась одна, то становилась тоже слабой. Она тогда могла позволить себе быть слабой и плакала, куталась в шаль, смотрела на луну.
- Милые мои, такие ласковые, жалею я вас всех, - пожилая дама с пышными формами пухлыми ручками на диване разложила кукол. Она их шила сама из ваты, старых чулок и разноцветных тряпочек. Куклы были разные. Кукла в спортивном костюме - то ли мужчина, то ли женщина. Но кукла была замечательной, потому осталась жить на диване у пожилой дамы. Кукла в сером плаще с суковатой палкой в руке, получился старик с бородой и гордыми мятежными глазами. Старик остался также жить на диване. Важный мужчина в дорогом костюме и женщина с шалью на плечах. Они получились замечательными и остались жить на диване дамы, которая обожала самодельных кукол.
Женщина так быстро состарилась, что запуталась во времени. Ей было уже под восемьдесят лет, но ей казалось, что ей нет и сорока. А дальше и подумать было страшно. А ведь было и 30, 20 лет. Куклы заменили постепенно пожилой даме всю ее прошлую жизнь, всех людей, с которыми она общалась, дружила, любила. Кукол становилось все больше. Она их шила и придумывала им жизни. Дама раскладывала их на диване, играя, придумывая маленькие их жизни на каждый сегодняшний день. Потом задумывалась и долго неподвижно сидела. Вдруг вставала, уходила на кухню. Возвращалась с большим зеленым яблоком. Надкусывала, свежее круглое сочное яблоко хрустко превращалось из целого и круглого в рогатое, очень похожее на месяц. Дама надкусывала яблоко и оставляла его на тумбочке у дивана, где проживали свои маленькие однодневные жизни ее куклы. И уходила. Комната играла красками кукол из разноцветных тряпочек и ярко-зеленого яблока с надкушенным боком и видневшимися коричневыми косточками в белой мякоти. Надкушенное яблоко было похоже на луну, которая стала на время месяцем.
Зеленое надкушенное яблоко было завершающим мазком в разноцветной жизни кукол. После этого пожилая женщина вдруг забывала про кукол, долго одевалась и шла гулять. Она гуляла по двору, по скверу, напротив которого был кинотеатр, и он рассыпался разноцветными огнями и шумом толпы. Молодежь одевалась ярко и любила пошуметь. В отличие от кукол живые люди жили сами, за них не надо было придумывать жесты, слова и выражение их лиц. Одни люди жили очень активно, другие старались жить хоть как-то, третьи жили как Бог даст. Пожилая дама шла по скверу, вокруг нее были люди, и дама отдыхала от своих кукол, которым надо все придумывать. Куклы остались на диване с зеленым яблоком, надкусанным с одного бока. И пестрели разноцветными тряпочками.
Пожилая женщина, одетая в замшевое пальто, гуляла долго, и только когда на небе появлялась луна и начинала трусливо бегать по небу, тогда она шла домой. Перед тем как зайти в подъезд, старуха стояла и смотрела на луну несколько минут, но этого было достаточно, чтобы у нее родились еще идеи по созданию других кукол. И тут же были придуманы жизненные истории этих кукол.
Луна выглянула, удивила странными пропорциями своего лица, будто хотела задержаться, но опять исчезла за тучей. Мягкое небо зыбко искало луну, но тучи побежали, и только лунный свет иногда пробивался сквозь молочные тучи. На земле люди поднимали головы и взглядами искали луну. Не находили, и электрический свет им заменял и луну, и дневное солнце. А луну лучше дождаться ночью и смотреть на нее сквозь полуопущенные ресницы. Никакой абажур не может создать иллюзию лунного света. Его только можно увидеть, запомнить и воссоздавать в своем воображении. Иногда иллюзия достовернее и милее действительности. Особенно той действительности, которую моделируем не мы, а иные люди, совершенно чуждые нам по духу.
Мы становимся неудачниками, и словно надкушенное яблоко на столе, разрушаем несовершенной зеленью белую мякоть со следами зубов. Нет ничего глупее и беспомощнее нас, когда нам приходится жить жизнью, которую придумали плохие люди. И мы, умные-то, ничего не можем изменить. И просто доживаем свою жизнь, придуманную человеком не талантливым, злым, без всякой фантазии. Быть куклой в руках старой, почти безумной старухи, которая хранит тебя на диване, не самая счастливая судьба… Хотя, возможно, и не самая худшая из худших.
Только погасла луна и пришло яркое болезненное в своей яркости солнце, пришли люди в комнату, это была семья старшей дочери старухи. Они забрали даму к себе в квартиру, что была на другой стороне реки Волги. Старухину квартиру закрыли и оставили пустовать. Никто не заинтересовался тряпичными куклами, которые долго лежали на диване, потом их собрали и выбросили на свалку. Куклы уже не создавали своего мира, они стали частью чьей-то чужой жизни, мусорной, жалкой и, впрочем, также, почти безумной.
март 2009 год