- Господа, ваш неожиданный визит застал меня врасплох, чем обязан?
В комнате, освещенной утренними лучами солнца, оседлав плетеные кресла, хозяин дома и его гости вели неспешную беседу.
- Настоящей неожиданностью для всех нас стало ваше скоропалительное переселение в эти богом забытые места, уважаемый Николай Федорович.
- Эрнст, вы глубоко заблуждаетесь. В этих местах Бог гораздо ближе, чем в любом другом. Но, прежде чем продолжить наши рассуждения о Боге, я хотел бы узнать причины, побудившие столь уважаемых деятелей науки, посетить это, как вы ранее высказались Богом забытое место? Не смотря на свою отдаленность от светского общества, мне хорошо известны самые последние новости, активно обсуждаемые в этих кругах. Мне также хорошо известен тот факт, что вы, господа, уже на протяжении пяти лет активно сотрудничаете с институтом Аненербе. Я весь внимание.
- Вы не перестаете нас удивлять, Николай Федорович! Но кому как не вам знать о жертвах, приносимых на алтарь науки, ради нашей обшей цели!
- Обшей ли, вот в чем вопрос?
- Не сомневайтесь, мы здесь исключительно в научных целях. И если наука для вас не пустое слово, то цели у нас с вами общие. Аненербе охотно финансирует подобного рода экспедиции, а я не отношусь к числу ученых, делающих открытия не выходя за пределы своих собственных кабинетов. Вы вправе осуждать меня за это, но только за это. К тому же, идея Гимлера объединить под крышей Аненербе ведущих ученых Европы не так уж плоха. Ресурсы института позволяют раскрыть потенциал каждого гениального, но ограниченного до поры ученого, в полной мере. Конечно же, на благо всего чел…
- На благо всей Фашистской Германии.
- Николай Федорович, у нас складывается впечатление, что вы намеренно хотите нас оскорбить! Если вы не рады нашему визиту, просто скажите, где вы прячете камень, и мы сию же минуту вас покинем.
- Неужели в Берлине все настолько плохо, что даже за камнями приходится ездить за тридевять земель? Или вы пришли за моими «несметными сокровищами»? Господа!!
- Эрнст, он издевается! Нам доподлинно известно, что шестого декабря двадцать третьего года вам было передано письмо и шкатулка, в которой находился Камень Чинтомани. После чего вы в скорости покинули Нью-Йорк и осели в этой дыре.
- Господа, вы смешны. Камень Чинтомани - это красивая восточная сказка, одна из многих. Он, так же как и святой Грааль , не имеет материальной формы, это стремления, мечты и, если вам угодно, деяния каждого живущего на земле человека, и у каждого человека он сугубо индивидуальный.
- Не сметь!!! То, что шестого декабря передал вам основатель Аненербе, не было чем-то нематериальным…
- Остыньте… Николай Федорович, вы боитесь смерти?
- Теперь вы решили мне угрожать? Я отвечу вам. Нет, не боюсь, свой Грааль или камень Чинтомани, как хотите, я успел огранить, и сделал это филигранно. Вы можете меня убить, я уйду в мир иной без малейшего сожаления! Но вам все равно его не отыскать…
- Николай Федорович, мы же с вами интеллигентные люди. К тому же, мое воспитание и жизненные принципы не позволят мне лишить вас жизни. Но я не поручусь за тех, кто в данный момент стоит под вашими окнами. Не хотите взглянуть?
На широком дворе усадьбы люди в сером камуфляже, выстроив прислугу и жителей окрестных деревень в несколько шеренгу в молчании ждали команду убивать.
Выдержав паузу, Эрнст повторил вопрос.
- Где камень?
- И ради него вы готовы пойти на убийство, лишить жизни?
- И не одной, уважаемый Николай Федорович.
- Хорошо! Камень в Потале, я передал его Тандзину. Знайте же, Эрнст, отныне, ваш алтарь треснул…
* * *
Если придерживаться высказывания, по которому дороги являются капиллярами экономики, то дорогу, соединившую Харбин с предгорьями Гималаев, можно с полной уверенностью назвать аортой. Вот так вот. Начинавшаяся у вокзала булыжной мостовой за воротами города, она превращалась в широкую накатанную грунтовку, пригодную для автотранспорта в любое время года. В очередной раз проверяя посты, выставленные с целью…
- Рому ось ти мені відповідай, а то я може чого не розумію. Але за яким чортом ми сидимо в цих болотах уже третя добу без нормальної їжі й води?
- А тебе что, в первый раз что ль сидеть без еды и воды? Я, бывало, неделями в секретах сидел, до того доходило что по возвращению людей шарахался. Слышишь…?
- И много вас таких: непонимающих?
Особенность голоса сержанта Анищенко была такова, что даже тогда, когда он говорил шепотом, его шипение было слышно за несколько метров. Так что весь их разговор долетел и до моего, находившегося в тот мамонт на приличном расстоянии, уха.
- Николай Иванович, вы что тень ходите!
- Я задал вопрос!
Я задал вопрос, заранее зная ответ. Меня самого терзали сомнения, касаемо правильности принятого мной решения: устроить засаду на выезде из города. По всем моим предположениям часть немецкой группы, а я уверен, что это была именно ее часть, оставленная в городе для нашей ликвидации, затаившись в городе на пару дней непременно выдвинется на соединение с основными силами. Для того, чтобы нагнать основную группу, выступившую из города несколькими днями раньше, им потребуется автотранспорт. Я неспроста сравнил Харбинскую дорогу с аортой. В это время года передвижение на моторизованной технике могло осуществляться лишь в одном, перекрытом нами направлении. Но этого передвижения не было. В чем же я ошибся? В чем? Так и не дождавшись от сержанта Анищенко внятного ответа, погруженный в собственные мысли, я направился к палатке тов. Мао.
- Николай Иванович, если вы хотите выслушать мое мнение,…я вам скажу, что вы все сделали в четком соответствии с законами стратегии и тактики. Но, к сожалению, противник зачастую сам знает воинскую хрестоматию на зубок, а если ко всему прочему он еще и не глуп, то тогда-то и начинается веселье! Я так же могу озвучить свое мнение, касаемо ситуации, сложившейся на данный момент, если вы, конечно же, пожелаете.
Странно, но мне на секунду показалось, что я сейчас нахожусь не в солдатской палатке, а в кабинете генштаба, и что передо мной не тов. Мао, а генерал Толбухин.
- Чур меня!
- Простите, я не расслышал?
- Я с удовольствием его выслушаю.
- Николай, я считаю наше дальнейшее пребывание здесь бессмысленным.
- И все?
- Совсем не обязательно, что люди, устроившие на нас засаду и люди из числа «Туристов», ушедшие из города несколькими днями раньше, это разделившаяся, первоначально единая группировка. Совсем не обязательно. Те, кто устроили нападение в городе могут быть обыкновенными наемниками, и это, в какой-то степени, объясняет причину нашей с вами, так сказать, целостности. Вы меня понимаете? Так же можно разработав вашу версию предположить следующее. Николай Иванович, дорогой мой! С чего вы взяли, что оставшаяся группа воспользуется именно автотранспортом. Легковооруженного бойца может увезти и лошадь. Для этого им всего на всего нужен опытный проводник, знающий тропы.
Я был разбит и полностью деморализован.
- Вы знаете тропы?
- Знаю, но их больше дюжины. Я постараюсь узнать их маршрут, а лучше их конечный пункт. Николай, я могу попросить вас и ваших бойцов не заходить в мою палатку до рассвета?
- Что за тайны?
- Считайте это… военной тайной.
Всю ночь я не сомкнул глаз. Казалось бы, что можно делать ночью, если ты - капитан советской армии, и ко всему прочему находишься далеко в тылу врага. Спи себе да спи. Часовые в караулах, все спокойно, а вот не спится и все тут. Откинув полог палатки, вдохнув ночной, наполненный влажной прохладой воздух я выбрался наружу. Мрак, окруживший наш лагерь со всех сторон, изо всех сил старался разогнать чахлый, явно проигрывающий в неравном противостоянии, костерок. Подложив дров, я сел неподалеку на теплое, нагретое бревно.
- Не спится, Николай Иванович?
- Эдуард Львович, вы не слышали отбой?
- Будет вам! Я старый, больной, выживший из ума человек. Какие могут быть отбои и расписания в моем возрасте? В моем возрасте если уж отбой то окончательный и расписание у меня одно, я, собственно, по расписанию сейчас должен проследовать вон до тех кустов. Вы позволите?
Вернувшийся через пару минут, повеселевший Эдуард Львович, зябко потирая руки, подсел к костру.
- Голубчик, а что вы заладили: Эдуард Львович, Эдуард Львович? Можно просто Львович. Шурка, тот и вовсе в дедушки меня записал. Между прочим, очень способный юноша, феноменальная память!
- Память? Память это хорошо.
- Николай Иванович, вы слышите?
- Вы что-то услышали?
Слова, сказанные Эдуардом Львовичем, заставили меня не на шутку напрячься.
- Какая великолепная, тихая ночь, как у Гоголя!
И тут я понял, что именно не давало мне уснуть. Как бы странно это не звучало, но именно тишина, словно легкая контузия, до звона…
- А запахи… Николай Иванович, а ведь этот костер, это вы.
Сразу же вспомнился наш незаконченный, подогретый алкоголем разговор.
- Помните наш разговор? А я ведь неспроста его тогда завел, и выпитые нами бутылки там вовсе не причем. Дело в том, что вы, Николай, еще очень молоды и смотрите на мир только с одной, так сказать поверхностной стороны. А в жизни все гораздо сложней, нет, не сложней, все как раз таки очень просто, настолько просто, что кажется сложным, надо только научиться думать, как они.
- Эдуард Львович, вы говорите как сумасшедший.
- Нееет! Я тогда не успел вам рассказать, а теперь я знаю, точно знаю причину моего лагерного заключения! Вы никогда не задумывались о предназначении мавзолея?
- А что мне задумываться? Двадцать шестого января тысяча девядсот двадцать четвертого года второй съезд Советов СССР на траурном заседании утвердил решение ЦИК СССР о сооружении мавзолея на Красной площади способного пропустить всех желающих проститься с вождём, дорогим Владимиром Ильичом.
- И вот уже двадцать лет с ним никак не могут проститься. Вам не кажется это странным?
- Владимир Ильич - это символ борца, победы мирового пролетариата над узурпирующим капиталистическим строем.
- Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить! Как вам такое высказывание?
- Он жил, жив и будет жить в наших сердцах!
- Конечно, конечно! Николай Иванович, последним местом моей работы была научно-исследовательская лаборатория физико-химической медицины при мавзолее, и именно оттуда я попал на этап. В июле двадцать шестого в свой кабинет меня пригласил, заметьте - пригласил, мой земляк Лев Дави;дович Бронште;йн . И знаете зачем? Конечно же, не знаете, если бы знали, то вас точно так же как меня записали во враги народа. Лев передал мне рукописные дневники с формулами и чертежом невиданного мной ранее прибора. Сказав лишь, что эти чертежи наследие величайшего гения конца девятнадцатого века, и что ему нужен этот прибор. Эта встреча стала переломным событием в моей жизни. Именно после этой встречи моя жизнь переломилась на две части: до и после, я загремел по шептуну …
- Эдуард Львович, давайте без фени, я вас прошу.
- По пятьдесят восьмой с дробью. Николай, вы можете представить меня травящего политические анекдоты? Это сейчас, пережив все ужасы Варашиллага, я могу смеяться и шутить над кем угодно, хуже, чем там уже не будет. Но в то время, работая под зорким наблюдением НКВД, я вел себя тише воды.
- Понимаю…
- Так вот, работая в двадцать шестом году начальником лаборатории, я занимался разработкой необычайно интересного прибора для нужд, как я тогда по глупости думал, ЦК. Это была настоящая бомба, прорыв в отечественной науке. Десятки талантливейших, неординарнейшых ученых вложили в него все свои знания. «Сансар» стал симбиозом, так сказать, первенцем двух фундаментальных наук: физики и медицины! Николай Иванович, как у вас с физикой дела?
- Школьный курс на отлично, потом военное училище, баллистика и по мелочам.
- Значит, вы хотя бы вскользь, но слышали о законе сохранения энергии.
- Совсем вскользь…
- Вкратце он звучит так: энергия постоянна, возможны лишь ее переходы из одного вида в другую. А по сему, дорогой мой Николай Иванович, все, что нас окружает это энергия. По теории Лядера, наши с вами мысли есть волновая энергия, только очень, очень высокой частоты. Как вам такая теория? Ваше мнение?
- Мое мнение?... Эдуард Львович, скажите, сколько ученых-физиков хотят получить степень? Так вот, я считаю, что у каждого из них своя теория. Я четко обозначил вам свое мнение?
- Могу понять ваше скептическое отношение, но оно совершенно напрасное, совершенно. Разработанный нами проект «Сансар» полностью подтверждал теорию Лядера, и не только ее! Николай Иванович, вы верите в существование души? Насколько я понял - не верите, вы материалист. А теперь представьте, что душа это тоже, своего рода, энергия! Детище нашей лаборатории позволяло работать с любым видом энергии: преобразовывать, выделять, расщеплять… Человек, Николай Иванович, это машина по выработке энергии: тепловой, механической, электрической, но и это не все, нервная система человека, имеет еще один вид энергии - импульсную. А вот энергию, заставляющую нервную систему выделять импульсы, с небольшой долей погрешности, но все-таки можно назвать душой…
- Вы сказали, позволяло. А теперь не позволяет?
- За два дня до заключительных испытаний, при которых я планировали продемонстрировать все возможности «Сансара», ко мне в дом пришли люди из НКВД с обыском и бумагой на арест. Вот вам и теория. Испытания проводились моим замом. В тот момент я уже пошел по этапу. Хотите знать, почему я здесь, на свободе? Испытания были провалены, прибор просто взорвался, уцелевшие ученые сосланы в лагеря. Но потребность в «Сансаре» осталась. Возможности прибора позволяли искусственным путем, если так можно выразиться, запускать даже в мертвом теле, ту тонкую энергию, заставляющую нервную систему посылать импульсы.
- То есть «Сансар» искусственно запускал душу в мертвое тело?
- Совершенно верно, дорогой мой Николай Иванович. Для создания нового «Сансара» необходим очень редкий полимерный кристалл. Вся эта экспедиция организованна исключительно для его поисков…
- Эдуард Львович, из всего сказанного вами в этой беседе правдивыми, по моему мнению, были только первые слова, о том, что вы старый больной, выживший из ума человек! Спокойной ночи.
- Вы служите вурдалакам и чернокнижникам. Это основная причина…
Костер потух. Слова, сказанные в спину уже заходившему в палатку капитану, так и не были
услышаны канув во мраке, окончательно поглотившем лагерь.
Кто посмотрит взором здравым,
Отвернётся, побледнев и онемев,
Смертью схваченный холодной и слепою,
Приготовит его радость себе склеп.
Карл Маркс.
7 Декабря 1923 Подмосковье, Горки.
В комнату, где уставшая женщина, сидя в кресле, безразлично смотрела в окно, вошла домработница.
- Надежда Константиновна, пришел товарищ Троцкий.
- Спасибо, Машенька, проводи товарища в гостиную, я сейчас подойду. Дорогой, он пришел…
Сухие бледные губы изможденного человека еле слышно прошептали:
- Зови…
Потратив на это слишком много сил, говоривший вновь погрузился в серый бредовый полусон.
Стараясь не показывать навернувшихся слез, женщина вышла навстречу гостю.
- Левушка, ну наконец-то!
- Как он?
- Плох. Очень плох. Звал вас с самого утра. Бредил, говорил о каком-то дьявольском наследстве…
- Надежда Константиновна, крепитесь, ну что же вы … Машенька, принесите, пожалуйста, воды.
- Идите, он вас ждет…
- Темно… Надя, ты… где Старик…
- Я здесь Вова, я пришел!
Словно услышав сказанное, глаза лежащего на кровати человека открылись, речь стала четкой и быстрой.
- Darier Hentsch & Cie Женева, номер ячейки, день и год смерти Маркса. Ключ у Парвуса , скажешь ему, что время пришло, он не знает о назначении ключа. Я всю жизнь боролся, помоги мне. Поспеши…могут опередить. В ячейке моя…держи…сильней…
Слова, показавшиеся Надежде Константиновне бредом, были ничем иным как завещанием товарищу Троцкому, последней волей уходившего вождя.