3.7. Документ
Аделаида развлекалась тем, что рисовала на больших листах бумаги акварельными красками осенние листья, вырезала их и расклеивала по стенам комнат. Она милостиво позволила мне помогать ей, доверив мне вырезание. Это нужно было делать чрезвычайно аккуратно, используя маленькие маникюрные ножницы, и дело оказалось очень кропотливым, но нравилось мне. За этим занятием нас и застал Оскар.
– О, какая красота! – похвалил он, окидывая взглядом стены гостиной, пестревшие нашим творчеством.
– Вам нравится? – спросила Аделаида, польщённая его похвалой.
– Очень, очень красиво, – повторил Оскар. – Вы прирождённый художник, Аделаида. Листья как настоящие.
Если бы бледные щёки хищницы могли окрашиваться румянцем, она бы зарделась.
– О... Ну что вы, – пролепетала она. – Мой талант весьма скромен.
– Однако, я пришёл с важным сообщением для нашей юной подопечной, – сказал Оскар, пронзая меня взглядом, от которого меня невольно пробрал по коже мороз.
Он подошёл ко мне, положил руку мне на плечо и негромко, но торжественно проговорил:
– Детка, ты удостаиваешься права подать прошение о принятии тебя в Орден Железного Когтя.
Его слова отозвались во мне лёгким содроганием. До сих пор я могла только строить догадки относительно этого Ордена, и к настоящему моменту остановилась на предположении, что он представлял собой некую тайную организацию хищников, что-то вроде масонской ложи. Каждый уважающий себя хищник должен был состоять в нём, и существование вне Ордена было сродни диссидентству. Разумеется, иного пути, кроме вступления в Орден, я для себя на данный момент не видела и втайне опасалась, что меня туда по каким-нибудь причинам не примут. Слова Оскара вызвали во мне массу чувств: волнение, страх, неуверенность, надежду, любопытство. Проницательно взглянув мне в глаза, он спросил:
– Волнуешься, детка?
Я лишь кивнула.
– Да, ты стоишь на очень важном рубеже, дорогая, – сказал Оскар. – До вступления в Орден ты, строго говоря, ещё не являешься одной из нас, а став его членом, ты по-настоящему вольёшься в наши ряды. Появление нового адепта – большое событие для Ордена, весьма редкое, так как мы придерживаемся политики ограничения нашей численности. Нас не должно быть слишком много, иначе мы станем заметными. Итак, детка, настало время кое-что рассказать тебе об Ордене.
Аделаида, услышав слово «Орден», благоговейно опустилась на стул, прервав свою работу по созданию декорации из осенних листьев. Оскар, обняв меня за плечи, сказал:
– Орден – единственная наша организация, в которой мы существуем. Во главе его стоит Великий Магистр, имя которого я тебе назвать не имею права. Далее идут старшие магистры, их четыре, и я имею честь быть одним из них. Есть также младшие магистры, их число может коле.баться, но не должно превышать тридцать два. Все остальные члены Ордена называются братьями и сёстрами. Великого Магистра рядовые члены Ордена не могут лицезреть, это дозволено только старшим. Они служат ему, и одной из их обязанностей является доставка пищи: Великий Магистр не охотится сам. Эту обязанность старшие магистры исполняют по очереди, каждый по одному году. В Ордене существует субординация, и любой брат или сестра должны уважать магистров и подчиняться им. Младшие магистры подчинены старшим, а над старшими стоит только Великий. Правом обучения новых членов Ордена обладают только магистры, младшие и старшие. Если какой-либо брат или сестра выкажет выдающиеся способности, они могут быть повышены до звания младшего магистра, если только имеются вакансии: более тридцати двух младших магистров быть не должно. Старших магистров назначает Великий Магистр Ордена. Члены Ордена поддерживают друг друга, и если кто-либо из нас испытывает жизненные трудности, он может обратиться за помощью к своим собратьям, и она ему будет непременно оказана. В случае какого-либо недоразумения или обиды дело разбирает совет старших магистров, а глава Ордена вмешивается только в исключительных случаях. Ну вот, – улыбнулся Оскар, – в общих чертах я описал тебе нашу структуру и порядки. Полагаю, будет излишним предостерегать, что ни с одним существом, не являющимся членом Ордена, ты не должна говорить об Ордене – за исключением случая, когда этому существу предстоит вступление в наши ряды, как тебе самой сейчас.
Оскар положил на стол какой-то свиток из грубой желтоватой бумаги, развернул его и подозвал меня. Я подошла к столу, и он знаком велел мне сесть.
– Это твоё прошение, – сказал он. – Я взял на себя труд составить его за тебя, так как ты ещё не знаешь нашего Языка, который является официальным языком всех документов, а также служит средством общения между нами.
Лист был заполнен письменами, не имевшими ничего общего ни с латиницей, ни с кириллицей, ни с какими-либо другими алфавитами и более всего напоминавшими клинопись или руническое письмо. Текст не разделялся на абзацы, и невозможно было распознать даже начала и концы предложений.
– Я могу перевести, что здесь написано, если хочешь, – сказал Оскар, стоя у меня за спиной и держа руки на моих плечах. – Здесь говорится примерно следующее: «Ваше высокопревосходительство господин Великий Магистр, имени которого не имею чести и права знать! К Вам обращается безымянная с нижайшей просьбой принять её в ряды Ордена Железного Когтя, присвоить ей звание сестры и считать её Вашей преданной последовательницей. Также безымянная ходатайствует о даровании ей права, с позволения Вашего высокопревосходительства, приобщиться к знаниям Ордена в том объёме, какой будет ей дозволено получить по милости Вашего высокопревосходительства и при содействии её наставника». Ну, далее следуют формулы вежливости и полагающиеся в этом случае выражения.
– А что за «безымянная»? – спросила я. – Ведь это я?
– Да, дорогая, «безымянная» – это ты, – подтвердил Оскар.
– А почему я так себя называю?
– Потому что у тебя ещё нет орденского имени, а своим старым, человеческим именем ты уже не можешь пользоваться. При вступлении в Орден каждому даётся новое имя, состоящее из двух частей. Если вступающий в ряды Ордена – мужчина, то первая часть его имени мужская, а вторая – женская. Если женщина – наоборот. Меня, например, зовут Оскар Октавия. А твою достопочтенную квартирную хозяйку – Аделаида Бенедиктус. Это символизирует у нас полное равноправие полов.
– А я думала, что её зовут Аделаида Венедиктовна, – сказала я.
– Это она у нас оригинальничает, – улыбнулся Оскар. – Переделала своё имя на человеческий манер, а это, надо сказать, не приветствуется.
Аделаида при этом смущённо потупила взгляд и как-то съёжилась, втянув голову в плечи.
– Да, да, не приветствуется, – повторил Оскар специально для неё. – И я бы попросил её впредь не коверкать своего имени, данного при посвящении в сёстры Ордена.
Аделаида, чрезвычайно смущённая, виновато забормотала извинения. Оскар величаво сделал примирительный жест рукой.
– Хорошо, хорошо... Ваши извинения приняты. Так на чём я остановился? Ах, да. Так вот, перед тобой лежит твоё прошение на имя Великого Магистра о принятии тебя в Орден. Его содержание я тебе сообщил, и ты должна поставить подпись под ним. Подпиши, и я расскажу тебе об обряде посвящения, который ты пройдёшь в случае положительного ответа на твоё прошение. Порядок обряда ты должна будешь знать наизусть, чтобы всё прошло без задоринки, ибо подсказок во время церемонии тебе никто давать не будет.
Оскар протянул мне остро заточенный гвоздик: я должна была поставить подпись кровью.
– А как подписываться? – спросила я. – Я ведь безымянная.
– Подпишись так, как делают неграмотные, – улыбнулся Оскар. – Просто нарисуй крестик.
Таким вот оригинальным способом, весьма напоминавшим сделку с дьяволом, я подписалась под составленным Оскаром документом. Когда нарисованный кровью крестик подсох, Оскар свернул бумагу и перевязал её красной шёлковой ленточкой.
– Ну, вот и славно, – сказал он.
3.8. Обряд
– Теперь об обряде посвящения.
Я сидела за столом, а Оскар, заложив руки за спину, прохаживался вокруг него.
– Твоё прошение будет рассмотрено, и Великий Магистр вынесет резолюцию. Если прошение будет удовлетворено, ты получишь приглашение на церемонию посвящения. Сейчас я опишу её тебе лишь вкратце, а когда придёт приглашение, мы разберём обряд во всех деталях. Обязательным условием является вступительный дар Великому Магистру и собратьям по Ордену. Ты должна принести в жертву одного из членов твоей бывшей человеческой семьи для использования его крови в обряде. К месту совершения обряда я доставлю тебя с завязанными глазами. При твоём посвящении будут присутствовать все младшие и старшие магистры, а также сам Великий Магистр, но он будет скрыт от твоих глаз. Также удостоятся чести участвовать в обряде несколько братьев и сестёр. Для обряда тебе нужно будет выучить несколько слов на нашем Языке. Тебе предстоит выдержать два символических поединка – с одним из младших магистров и с одним из старших. Всерьёз драться не понадобится, но несколько боевых приёмов придётся освоить. Старший магистр слегка ранит тебя, но ты не бойся: это нужно лишь для того, чтобы добыть немого твоей крови для преподнесения Великому Магистру. Потом каждый из присутствующих срежет с твоей головы прядь волос, и эти волосы будут также переданы Великому Магистру вместе с кровью. На их основе он и сделает заключение о твоих способностях и о том объёме знаний, на получение которого ты можешь претендовать. Затем будет приношение вступительного дара – из твоей жертвы будет выпущена кровь и разлита по чашам, по количеству участников, и все отведают твоего дара. После этого будет во всеуслышание названо твоё новое имя, и тебе будет преподнесён Коготь, который ты будешь обязана носить на большом пальце правой руки. Ты принесёшь присягу на мече Великого Магистра, а потом примешь дар от собратьев – чашу с кровью, часть которой ты выпьешь, а остатками будут обрызганы твои крылья. На этом основная часть обряда будет закончена. За посвящением последует ночь с другом. По традиции ты сможешь выбрать любого из собратьев – не обязательно мужчину – и провести с ним остаток ночи. Вот пока и всё, что касается обряда. Ну, пока что тебе всё понятно?
Пока Оскар говорил всё это, расхаживая вокруг стола, у меня назревал один вопрос, и задать мне его было отчего-то очень страшно. Когда Оскар остановился и спросил, всё ли мне понятно, я несколько секунд собиралась с духом.
– Ну, детка, – подбодрил Оскар. – Ты хочешь что-то спросить, я вижу. Спрашивай.
Он оперся обеими руками о край стола, пристально глядя мне в глаза, а Аделаида сидела в уголке на стуле с таким видом, будто вспоминала о своём первом поцелуе. Я сказала:
– Я... В общем, насчёт вступительного дара. У меня нет семьи. Кого я должна принести в жертву?
Оскар улыбнулся, не сводя с меня гипнотического взгляда.
– У тебя осталась мачеха и её ребёнок. Ведь они тоже члены твоей семьи, не так ли? Малыша, я думаю, приносить в жертву не стоит, в нём слишком мало крови, для обряда не хватит. Значит, остаётся мачеха. Я ответил на твой вопрос?
Я сглотнула пересохшим горлом.
– Да.
Оскар легонько похлопал меня по руке.
– Ну вот и прекрасно.
3.9. Подготовка
Не прошло и недели, как Оскар, улыбаясь, протянул мне ещё один свиток. Это было приглашение на обряд посвящения. Меня принимали в Орден.
До обряда оставалось две недели, и все дни были посвящены репетициям. Оскар снова и снова проходил со мной мою роль, сам исполняя при этом все остальные. На бамбуковых мечах мы разучивали приёмы боя, а Аделаида наблюдала за всем этим как заворожённая, иногда бормоча и восклицая что-то по-французски. Я заучила несколько фраз на Языке, которые мне предстояло произнести; снова и снова, как попугай, я повторяла их за Оскаром, добиваясь правильного произношения и интонации, пока не натренировалась без запинки выговаривать всё до последнего звука. По звучанию Язык напоминал какое-то древнее кельтское наречие или их смесь, а может, в нём было что-то от венгерского или финского – не берусь сказать точно. Судя по тем немногим фразам, которые я заучила, создавалось впечатление, что лексика была взята из одного языка, а грамматика – из другого. Нужно было быть настоящим полиглотом, чтобы на слух определить, на какие человеческие языки был похож Язык.
За два дня до назначенной даты посвящения я отправилась за жертвой для вступительного дара.
3.10. Я не вернусь
Снова осень, снова жёлтые листья, и Алла с Денисом в погожее осеннее воскресенье гуляли по аллеям парка, катя перед собой коляску с четырёхмесячной Кариной. Под ногами шуршало золото и медь, а вокруг прохаживалось много гуляющих. На пальцах у Аллы и Дениса блестели обручальные кольца: они поженились месяц назад. Карина была дочерью Аллы от первого брака, но Денис полюбил девочку, как родную.
Гуляя в парке, они не знали, что за ними следят. Тот, кто за ними наблюдал, прибыл в город ночью и с той самой минуты не сводил с них глаз.
Когда они вернулись с прогулки, Денис поехал покупать новый смеситель в ванную: старый было давно пора менять. Он отсутствовал дома всего пару часов, а когда вернулся, его встретила странная тишина.
– Ласточка, я дома! – крикнул Денис, разуваясь в прихожей.
Ему никто не ответил. Дверцы шкафа были распахнуты настежь, вещи валялись на полу.
На кухонном столе лежала записка:
«Дорогой Денис!
Прости меня, я вынуждена была уехать. Не ищи меня, я не вернусь. Я не могу тебе всего объяснить. Пожалуйста, позаботься о Кариночке. Я знаю, ты не бросишь её. Прощай.
Алла».
Ошеломлённый Денис сначала подумал, что это какая-то шутка. Он несколько раз перечитал записку, пока до него не дошёл смысл написанного. Алла уехала. Но как, зачем, почему? Через месяц после свадьбы? Но главное – она оставила ребёнка: маленькая Карина спала в своей кроватке. Какая же мать так сделает?
Денис попытался дозвониться до Аллы, но её телефон не отвечал. Рядом с запиской на столе лежал ещё какой-то конверт, на котором было написано: «Для Карины». В конверте была пачка денег. Денис снова набрал номер Аллы, но женский голос ответил, что абонент временно недоступен. Денис опустился на табуретку и обхватил голову руками. Если бы он не был так потрясён, он бы обратил внимание, что почерк на конверте отличался от почерка записки.
На тумбочке в прихожей лежал новый смеситель в упаковке.
3.11. Облачение
Когда мне развязали глаза, я осмотрелась: это было похоже на внутренние помещения древнего замка. Я находилась в небольшой комнате, сырой и угрюмый сумрак которой разгонялся оранжевым светом от двух пылающих жаровен с углями, а рядом со мной в комнате были две фигуры в длинных чёрных плащах с капюшонами. Не говоря ни слова, они раздели меня догола и подали мне церемониальное облачение: кожаные штаны, лёгкую кожаную обувь на плотной подошве с длинными лентами, обматывавшимися вокруг голени, тонкую льняную рубашку и кожаную куртку без рукавов, а также кольчугу и пояс.
Я надела штаны, и фигуры в плащах, встав на колени, обернули и завязали обмотки вокруг моих голеней до самых колен. Чистая льняная рубашка скользнула на моё тело, сверху на неё была надета куртка без рукавов, а потом опустилась самая настоящая стальная кольчуга из мелких чешуек. Тонкие девичьи руки фигуры в плаще застегнули на мне пояс. Из-под чёрного капюшона блеснули большие золотисто-карие глаза, а рука тихонько и быстро сжала мне пальцы. Я слегка вздрогнула.
3.12. Приветствие
В большом зале со сводчатым потолком, освещённом факелами на стенах и жаровнями, стояли двумя полукругами двадцать восемь младших магистров в длинных серых плащах с капюшонами, под которыми тускло поблёскивали кольчуги и железные наголенники. Каждый из них был вооружён длинным кинжалом в сверкающих ножнах.
Ряды младших магистров начинались от ступенчатого возвышения в глубине зала, у стены. На этом возвышении стоял трон под балдахином, но на нём никто не сидел: между опорами балдахина на прочных лесках был подвешен острием вниз длинный двуручный меч с усыпанной драгоценными камнями рукояткой. Ни на его лезвии, отшлифованном до зеркального состояния, ни на богато изукрашенной алмазами и рубинами рукоятке не было и следа ржавчины: меч выглядел совершенно новым и грозно сиял, отражая блики света от жаровен, установленных по обе стороны от трона. Это был меч Великого Магистра.
На ступеньках, ведущих к трону, стояли четыре закованные в латы фигуры, в тёмно-красных плащах и шлемах с поднятыми забралами. Руками в латных рукавицах они опирались на очень длинные обнажённые мечи, а вокруг их шлемов клубились пышные султаны из перьев. Двое из них стояли слева от трона, двое – справа. Это были старшие магистры. Среди них я узнала Оскара.
Итак, я переступила порог зала, сделала шесть шагов и остановилась. Ни одна из фигур в серых плащах не подняла окапюшоненной головы и не взглянула в мою сторону, а холодные и тёмные глаза суровых латников возле трона были устремлены куда-то в пространство поверх моей головы. Я произнесла фразу на Языке, которая означала:
– Безымянная приветствует Великого Магистра Ордена и приносит своё почтение.
Ответом мне было полное молчание, только потрескивали жаровни и трепетали факелы, освещая каменную кладку древних стен. Выждав несколько секунд, я сказала вторую фразу, означавшую:
– Безымянная приветствует старших магистров Ордена и приносит своё почтение.
Снова молчание: ни шороха ноги, ни кашля, ни колыхания складки плаща. Двадцать восемь фигур неподвижно безмолвствовали, сжимая в бледных руках богатые ножны и рукоятки своих кинжалов. Я подождала и сказала:
– Безымянная приветствует младших магистров и приносит своё почтение.
Снова пауза, и я завершила приветствие словами:
– Безымянная приветствует братьев и сестёр и приносит свою дружбу и уважение.
Последние слова были обращены к группе из шести фигур в чёрных плащах, скромно стоявших почти у самой стены справа от меня, за спинами младших магистров. Как только они отзвучали, безмолвно и неподвижно слушавшие меня фигуры в плащах пришли в движение: они синхронно вынули свои кинжалы из ножен, отсалютовали ими и разом задвинули обратно, а четыре латника отсалютовали мечами, подняв, опустив их и вернув в исходное положение. В ответ мне не было сказано ни слова, а в качестве приветствия мне прозвучал холодный лязг двадцати восьми клинков. Теперь все обратили на меня свои взгляды. Смотрел на меня и облачённый в сверкающие доспехи Оскар – словно восставший из мёртвых рыцарь, убитый несколько веков назад в неизвестной мне битве. Он не ободрял меня ни единым словом, ни единым взглядом, не подсказывал, что делать дальше: всё, что он мог сделать, он уже сделал, многократно отрепетировав со мной всю церемонию от начала до конца и исполняя сразу все роли. Теперь он исполнял только свою.
3.13. Два поединка
Я сдвинулась со своего места, на котором говорила слова приветствия, и вошла в центр пространства, ограниченного с обеих сторон рядами младших магистров в серых плащах. Фигура в чёрном плаще поднесла мне на чёрной бархатной подушечке кинжал – такой же, какими были вооружены младшие магистры, и я опять увидела блеск золотисто-карих глаз из-под капюшона. Другая фигура поднесла мне череп. Взяв в одну руку кинжал, а в другую череп, я закрыла глаза, и меня покрутили вокруг моей оси. Повернувшись несколько раз, я бросила череп, не открывая глаз. Когда костяной стук стих, я открыла их и увидела, что фигура в сером плаще, к чьим ногам подкатился череп, шагнула вперёд, откинула капюшон и обнажила кинжал. Это была бледноликая хищница с гладко зачёсанными и собранными в узел на затылке светлыми волосами. С ней мне предстояло сразиться.
Фигуры в чёрных плащах быстро, но без излишней суетливости покинули центральное пространство, и начался мой поединок с младшим магистром – бледной блондинкой с голубыми тенями вокруг глаз и серыми губами. Он и правда был весьма символическим: мы проделывали отрепетированные движения, моя противница как будто старалась достать меня кинжалом, но ни разу не задела. Клинки ударялись друг о друга, производя весьма грозный лязг, но удары были несильными. Правда, под конец острие кинжала младшего магистра слегка оцарапало мне руку, но это был знак, что поединок окончен. Пока моя противница целовала меня в обе щеки, ко мне уже шла фигура в чёрном плаще с подушечкой в руках. Я положила на чёрный бархат свой кинжал и произнесла слова благодарности, обращаясь ко всем младшим магистрам.
Без промедления закутанный в чёрный плащ оруженосец с золотисто-карими блестящими глазами поднёс мне меч в ножнах, и я опять вздрогнула, ощутив пожатие маленькой руки. Настоящий меч был не то что бамбуковый: он был тяжёл и остр. Вынув его из ножен, я обратила свой взгляд на четверых латников, которые, широко расставив ноги и опираясь на свои мечи, смотрели на меня непроницаемо и холодно. Султаны из перьев возвышались над их шлемами, клинки сверкали; это были старшие магистры, матёрые хищники, все четверо – мужчины. Только Оскар был из них мне знаком, и на него я воззрилась с надеждой. Отсалютовав мечом всем четверым, я сказала заученную мной фразу:
– Безымянная смиренно просит оказать ей честь, скрестив с нею меч.
Латники переглянулись. Не обмолвившись и словом, трое кивнули Оскару, и тот сошёл со ступенек, воинственно приподнимая свой тяжёлый длинный меч. Его доспехи бряцали, султан колыхался, складки красного плаща струились; он как будто спрашивал меня: «Зачем ты потревожила мой многовековой посмертный покой? Зачем тебе понадобилось биться со мной? Ну, сейчас ты пожалеешь о том, что вызвала меня!»
Хоть я неоднократно репетировала этот бой с Оскаром, сейчас я отчего-то слегка растерялась. Репетировали-то мы в гостиной, сдвинув мебель к стенам, нашей единственной зрительницей была Аделаида, и всё было понарошку, а сейчас!.. Оскар, превратившись в восставшего из мёртвых рыцаря, выглядел поистине устрашающим и великолепным: он метал глазами ледяные молнии и размахивал длиннющим мечом, удары которого, даже наносимые вполсилы, были очень тяжелы. Несмотря на всю символичность поединка, отражать их было непривычно и трудновато. Лязг стоял жуткий, а временами от ударов между клинками проскакивали искры. «У-у-ыхх!» – просвистел меч Оскара, и чуть выше локтя меня как будто огрели хлыстом. Я впервые после превращения увидела собственную кровь: она была не красная, а какая-то тёмно-бурая. Рукав рубашки мгновенно пропитался ею. Рана была пустяковая, но меня качнуло, и я была немедленно подхвачена двумя фигурами в чёрных плащах, одна из которых обеспокоенно блестела из-под капюшона золотисто-карими глазами. Оскар оборвал мой окровавленный рукав и передал одному из чёрных плащей, а проворные тонкие пальчики уже промокали мою рану тампоном. Они приложили к порезу марлевую салфетку и закрепили повязку пластырем. Я снова ощутила их быстрое и лёгкое пожатие.
3.14. Пострижение
Я встала на колени, окружённая серыми плащами. Мне вручили овальный золотой поднос, на котором лежал оторванный рукав с моей кровью, аккуратно свёрнутый. Я ощутила щипок за волосы: это Оскар, взяв пальцами маленькую прядку – буквально несколько волосков, – срезал её своим мечом. Волоски упали на поднос, который я держала. Следом за Оскаром то же самое сделали остальные три старших магистра, а потом и все младшие магистры. Один за другим они подходили ко мне, откидывали капюшон, срезали своим кинжалом несколько моих волосков и клали их на поднос. Некоторым я взглядывала в лица, некоторым – нет; среди них были и мужчины, и женщины, и все они имели несколько болезненный вид: бледные лица с серыми губами и тенями вокруг глаз. Наверно, и я так же выгляжу, подумала я.
Один из младших магистров, срезав и положив на поднос мои волоски, задержался возле меня немного дольше, чем остальные; я подняла взгляд и узнала Эйне. Её волосы, обычно растрёпанные, были в кои-то веки расчёсаны и забраны в пучок на затылке, под её серым плащом блестела кольчуга, а на ногах – железные наголенники. Она посмотрела мне в глаза долгим взглядом, убрала кинжал в ножны и отошла.
Моя шевелюра не слишком сильно пострадала от этой процедуры: на подносе скопилась совсем небольшая кучка волос. Последней срезала у меня волоски обладательница больших золотисто-карих глаз, и я увидела её без капюшона. Это было миловидное создание с чудесными волнистыми волосами цвета тёмного шоколада, бледным изящным личиком и маленьким ротиком, чуть подкрашенным розовой помадой. Ротик улыбнулся мне, и я не удержалась от ответной улыбки.
Поднос взяли у меня и унесли незримо присутствовавшему при обряде Великому Магистру. И настал черёд вступительного дара.
3.15. Вступительный дар
Я отошла с центрального пространства зала, ряды младших магистров отодвинулись дальше к стенам, и откуда-то из-под пола послышался скрежет, как будто заработал какой-то механизм. Плитки пола начали подниматься и раздвигаться, и из открывшегося в полу отверстия поднялась вертикальная прямоугольная базальтовая плита с углублением с одной стороны. В этом углублении находилась обнажённая женщина, прикованная к плите железными обручами, которые обхватывали её запястья, щиколотки и шею. Лицо женщины закрывала железная маска без отверстий для глаз и рта, только для носа было проделано отверстие, чтобы жертва не задохнулась и раньше времени не умерла.
Женщина эта когда-то вышла замуж за моего отца после смерти мамы, и звали её Алла; впрочем, никому здесь не было дела до её имени. Она была только жертвой, приносимой в качестве вступительного дара. Я не хочу сказать ничего плохого о ней в её смертный час; все её поступки были продиктованы либо её чувствами без контроля разума, либо недопониманием и заблуждением. Она повесила на меня ярлык наркоманки, потому что больше доверяла своим глазам, чем справкам; она не хотела, чтобы я жила вместе с ней и отцом, потому что боялась меня, думая, что я вскоре начну воровать из дома вещи и деньги, а потом и вовсе убью её и отца. Она повесила на меня ярлык убийцы, потому что увидела на мне кровь, но вы знаете, как эта кровь на меня попала. Получив сообщение о моей смерти, она была этому рада, а от моего тела отказалась, и меня «хоронил» Оскар. Она сказала обо мне: «Собаке – собачья смерть». Она ненавидела меня, думая, что я наркоманка и отцеубийца, но я ей простила её заблуждение и ненависть. Я отняла мать у моей маленькой сестрёнки, но я любыми способами обеспечу её; не думаю, что она когда-нибудь сможет принять любовь такого существа, как я, но нуждаться она не будет. Первый взнос я уже сделала.
Вокруг плиты с жертвой образовалось что-то вроде круглого каменного стола с чуть наклонной поверхностью, опускающейся вниз к краям. В этой поверхности были выдолблены желобки, причём один – шире и глубже остальных. Они образовывали узор и заканчивались на краях каменного жертвенника. Под каждый желобок была поставлена золотая чаша, а всего чаш насчитывалось тридцать семь. Под самым большим желобком стояла самая глубокая и богато украшенная драгоценными камнями чаша – она предназначалась для Великого Магистра. Я сказала:
– Примите как мой вступительный дар эту кровь.
Внутри жертвенника сработал какой-то механизм, и железные крепления, которыми была прикована к плите жертва, врезались ей в тело. Из-под них заструилась кровь, и узор желобков на жертвеннике стал красным. Жертва не испытывала боли: она была погружена в транс. Струйки крови полились в чаши.
Вся кровь вытекла из тела, и чаши были разобраны. Больше всего досталось Великому Магистру, но на то он и был Великий, чтобы получать львиную долю; каждому из остальных досталось не более глотка.
Из четырёх чаш, оставшихся лишними, кровь была слита в одну. Её получили чёрные плащи – братья и сёстры. Передавая её друг другу, они отведали по глотку моего вступительного дара. Чаша Великого Магистра была унесена из зала, как и поднос с моими волосами и окровавленным рукавом.
3.16. Аврора Магнус
Опять со скрежетом заработал механизм, жертвенник ушёл под пол, и над ним снова образовалась ровная поверхность. В освещённом факелами и жаровнями зале стало тихо, как в склепе. Я подошла к трону и опустилась на колени, не доходя трёх шагов до первой ступеньки. Подвешенный на прозрачных лесках меч Великого Магистра как будто парил в воздухе, длинный, зеркально гладкий, и на поверхности его клинка плясали огненные блики. Рубины кроваво горели, алмазы холодно искрились, и, если долго и пристально смотреть на меч, начинало казаться, будто он шевелится, хотя он висел неподвижно.
В полной тишине я стояла, коленопреклонённая перед висящим мечом, и голос одного из старших магистров зычно воскликнул надо мной:
– Аврора Магнус!
Хор голосов подхватил и повторил трижды:
– Аврора Магнус! Аврора Магнус! Аврора Магнус!
Лёля умерла в марте, с восьмого по десятое, а существо, в которое она превратилась, жило без имени. Теперь оно его получило. Отныне меня звали Аврора Магнус.
– Встань, Аврора Магнус, и получи свой коготь, который ты будешь отныне носить на большом пальце правой руки. Это будет означать, что ты принадлежишь к Ордену.
Оскар протягивал мне маленькую чёрную шкатулку, в которой на алой бархатной подкладке блестело кольцо с когтем. Другой старший магистр, взяв мою правую руку, надел мне его. После этого мне было позволено подняться по ступенькам к трону, приложиться губами к рукоятке меча Великого Магистра и произнести слова присяги.
Коснувшись губами меча, я вдруг увидела на троне старуху в роскошном чёрно-золотом платье, богато вышитом и украшенном драгоценностями, в чёрном плаще с алой подкладкой и длинными загнутыми когтями на сморщенных высохших руках. Лицо старухи было землисто-серым, с длинным крючковатым носом, а на туго обтянутом кожей лысом черепе блестел золотой обруч диадемы. Стоило мне оторвать губы от меча, как видение пропало.
Мне поднесли большую чашу крови со словами:
– Прими этот дар, сестра Аврора Магнус, от твоих собратьев по Ордену. Мы поздравляем тебя со вступлением в наши ряды.
Оскар стоял рядом. Кажется, он понял, что я видела кого-то на троне. Он дотронулся до моего плеча и шепнул:
– Всё хорошо, девочка, ты умница.
Он на миг вышел из роли, и его ласковые слова очень меня ободрили. Я осушила чашу почти до дна, оставив в ней немного крови. Мои белые крылья раскинулись, и я встретилась взглядом с Эйне. Оскар опустил в чашу кропило, взмахнул им, и на белых перьях заалели брызги крови.
3.17. Дези
Кого же выбрать в друзья на эту ночь? И что я с этим другом должна делать? Всё это было мне в новинку, и я встала перед трудным выбором. Я ни с кем здесь не была знакома, кроме Оскара и Эйне, но Оскар был старший магистр и мой наставник, а Эйне я не решилась выбрать, потому что... Трудно сказать, почему. Между нами выросла какая-то стена недосказанности, недопонимания, и ни она, ни я почему-то не делали первый шаг.
И как-то само собой получилось, что я снова встретилась с взглядом золотисто-карих больших глаз и улыбнулась в ответ на улыбку подкрашенного розовой помадой ротика. Я подошла и протянула ей руку.
– Приветствую тебя, – сказала я. Это всё, что я пока что могла сказать на Языке.
Она, вся просияв, вложила в мою руку свою ладошку.
Луна сияла в небе над водопадом, внизу под крутым обрывом виднелись деревья в остатках золотого осеннего убора, потускневшего в ночном сумраке и окутанного туманной дымкой. Водопад, высокий, ступенчатый, казалось, сам излучал серебристый свет, а озарённая луной бурная горная река мчалась по каменистому порожистому руслу. Неважно, где мы находились, но здесь было очень красиво.
Её звали Дезидерата Альмарих – Дези для краткости. Её родной язык был французский – она родилась под Парижем, но неплохо говорила по-английски, и поскольку я ещё не овладела Языком, мы выбрали для общения английский. Дези призналась, что я понравилась ей с первого взгляда, и у неё «просто сердце в пятки ушло», когда я подошла к ней и взяла за руку. По её мнению, я дралась на мечах с Оскаром великолепно, а у неё «так никогда в жизни бы не получилось». Дези впервые была удостоена чести присутствовать на чьём-то посвящении, а её собственное было тридцать лет назад. Да, тридцать, а выглядела она лет на семнадцать. Ей столько и было, когда она стала хищницей, после чего оставшись вечно семнадцатилетней.
– Не нужно тратиться на пластические операции, – пошутила она.
Дези попросила меня расправить крылья и долго ими любовалась с восхищением.
– Больше ни у кого из нас нет таких, – сказала она. – Я сама слышала, как один из старших сказал, что ты одна такая. С белыми крыльями.
– А что, это считается неприличным – иметь белые крылья? – полюбопытствовала я.
– Да нет, – пожала плечами Дези, проводя пальцем по моим перьям. – Крылья бывают разных цветов, но белый... Это ангельский цвет. И старший добавил, что скорее всего, ничего хорошего от этого не следует ждать.
– Гм, – усмехнулась я. А про себя, слегка приуныв, подумала: не успела я войти в общество хищников, как оказалась белой вороной. В прямом смысле.
Я рассказала немного о себе – насколько мне позволял мой английский. Мы сидели на краю обрыва, Дези любовалась луной и водопадом, а я не могла отвести глаз от другого водопада – её волос, струившихся по спине. Она посмотрела на меня потемневшими, расширившимися глазами, приблизила лицо и прошептала:
– Ты хочешь меня? Давай. Я не против.
Я вздрогнула. Потрясающее сочетание молочной белизны её кожи с тёмным шоколадом волос так не вязалось с грубоватыми, прямолинейными словами, которые она сказала, что меня это покоробило. Может быть, виноват был английский язык, а по-французски это звучало бы совсем иначе, но как бы там ни было, предложение Дези меня слегка ошарашило. Она засмеялась:
– Да брось, расслабься. Здесь так красиво, мы с тобой вдвоём. Что ещё нужно?
С одной стороны, мне не хотелось её обидеть, а с другой – я чувствовала дикий диссонанс окружавшей нас красоты и низменного желания Дези. Этим она всё испортила. Дези, положив подбородок мне на плечо, спросила:
– Эй, ну, что с тобой? Мы друг другу нравимся – что же может быть естественнее?
Это как раз таки и не совсем естественно, хотела я сказать, но воздержалась. А Дези, вдруг резко сменив тему, сказала:
– Послушай, я что-то проголодалась. На посвящении от твоего дара мне достался всего глоточек, а в последний раз я ела дня два назад. Слетаем на охоту?
– Нет, я не голодна, – сказала я.
– Ну, ладно. Тогда подожди меня здесь, хорошо? Я постараюсь обернуться побыстрее. Ты не уйдёшь? – Дези значительно пожала мне пальцы.
– Подожду, – слабо улыбнулась я. – Мне и не хочется уходить: здесь хорошо.
– Ладно. Но если тебя здесь не будет, я тебя найду и исцарапаю. – Она так и сказала: «I'll scratch you all over». И поскребла коготками по земле – как Эйне по подоконнику и Оскар по корочке чёрной папки с бумагами.
Оставшись одна, я отлепила повязку, чтобы взглянуть на рану, но никакой раны уже не было. Поразительно: не осталось даже шрама! Между тем луна сияла, водопад шумел, ветерок касался моего лба. Было бы неплохо просто посидеть здесь без Дези или кого-либо другого, но оказалось, что я снова не одна.
– Ну и зачем ты её отшила? – послышался насмешливый голос.
Неподалёку стояла Эйне – уже без церемониальной кольчуги и плаща, в своей обычной потёртой кожаной паре. Ей было наплевать на луну и на водопад, да и вообще на всё на свете. Она окончательно добила остатки поэтической меланхолии, которую навевало на меня это место.
– Ты пришла только затем, чтобы сказать мне это? – огрызнулась я.
Её губы тронуло что-то вроде горькой усмешки.
– Да нет... Вообще-то, я хотела поздравить тебя со вступлением в Орден, но раз уж так... – Она обвела взглядом пейзаж. – Славное место. Самое то, чтоб покувыркаться на травке. Не упускай свой шанс. Одиночкой быть не советую: взгляни на меня и поймёшь, почему. Желаю оторваться по полной.
Я отвернулась, а когда снова взглянула в сторону Эйне, её уже не было. Не знаю, зачем она напускала на себя презрительный вид и говорила холодно-язвительным тоном: в глазах у неё была затаённая горечь. Но отравить мне душу на весь остаток ночи у неё получилось, и когда вернулась Дези, я была в ещё худшем настроении, чем до её отлучки. По-видимому, миловидная вампирша удачно поохотилась: у неё ещё не погасли в глазах красные искорки. Просто не верилось, что это хорошенькое создание – хищник. Но это было так.
– Ну, как ты тут? – спросила она, усаживаясь на своё прежнее место. – Скучала?
– Угу, – отозвалась я.
В общем, ничего «такого» у нас в эту ночь не случилось. Мы просто любовались красотой ночного мира и болтали обо всём подряд, точнее, Дези трещала без умолку, а я слушала. В основном она в красках расписывала мне свои приключения, коих на её жизнь выпало немало. Она обожала охотиться, а потому со смаком уснащала свой рассказ кровавыми подробностями, от которых ёкало моё медленно бьющееся сердце. В какой-то момент мне показалось, что Дези специально проверяет мою реакцию: пару раз её глаза прищуривались, и из обрамления длинных ресниц в меня впивались холодные и очень острые искорки. Впрочем, я не придала этому большого значения. И, как выяснилось позже, напрасно.
3.18. Проникновение в сердце теней
Самым главным искусством, которым я должна была овладеть, являлось искусство проникновения в сердце теней – так условно называлось умение тонко чувствовать то, что обычные люди чувствовать не могут. Можете вы, например, узнать, о чём думает проходящий мимо вас по улице совершенно незнакомый человек, только бросив на него краткий взгляд? Или прочесть в его сердце все его привязанности? Отыскать его родственников? Определить на расстоянии, чем он болен? А можете вы одним взглядом забрать у него сознание и подчинить его волю себе? Под силу ли вам оставаться невидимым, находясь в двух шагах от этого человека на открытом пространстве?
Если вы умеете всё это, это значит, что вы владеете проникновением в сердце теней – странный термин, но так уж это искусство было названо многие века назад.
Вот чему я училась под руководством Оскара в течение последующих двух лет. Как ни был Оскар сдержан на похвалу, но он всё же признал, что у меня выдающиеся способности: я всё схватывала на лету и училась всему гораздо быстрее, чем все его предыдущие ученики. Говоря об этом, он смотрел на меня как-то задумчиво, как бы удивляясь мне, и всё чаще он говорил со мной не в снисходительно-фамильярном и чуть насмешливом тоне, какой он взял с самого начала, а даже с неким уважением.
Освоив обязательную программу, я держала экзамен, длившийся два месяца. Я сдавала все дисциплины, входившие в так называемое искусство проникновения в сердце теней, которых насчитывалось двадцать пять. Поверьте, никогда в моей жизни не было такой охренительной сессии – простите за грубоватое словечко, но другого у меня просто не находится. Да и сам курс обучения был потяжелее, чем спартанское воспитание. Оскар был требовательным учителем, не давал мне никаких поблажек и не позволял расслабляться, и после сдачи экзаменов я чувствовала себя как выжатый лимон. Он и сам выкладывался по полной программе, и я не могла не видеть, что он отдаёт мне почти все свои силы и время. За такое его отношение я не могла платить ничем другим, кроме прилежания и полной самоотдачи.
3.19. Дочь моего отца
Опуская в почтовый ящик очередной конверт, подписанный «Для Карины», я не думала, что деньгами можно искупить то, что я сделала. Но моей сестрёнке было уже два с половиной года, и она росла не по дням, а по часам. Она нуждалась в одежде, игрушках, питании, а Денис растил ребёнка один. Его положение было странным – не вдовец и не разведённый. Его брак не был расторгнут, а жена пропала без вести. Только конверты с деньгами без подписи и обратного адреса непонятным образом оказывались в почтовом ящике.
Когда он уходил на работу, с Кариной оставалась няня. Иногда, когда они гуляли в парке, я наблюдала из-за дерева за маленькой фигуркой в розовой курточке и красной шапочке с помпоном. Вот она подняла с земли смятую пачку из-под сигарет, а няня – шлёп её по ручке:
– Фу! Брось! Ка-ка!
А она недоуменно таращит глазёнки, не понимая: почему «ка-ка»? Вот шлёпнулась и заревела, мокрое личико – как помидор. Дочь моего отца, моя кровинка.
И любого, кто тронет её хоть пальцем, я разорву на куски.
продолжение см. http://www.proza.ru/2009/11/05/376