Продолжение. Начало – глава 17 «Болезнь Воеводы» (http://proza.ru/2009/11/03/792).
СНЫ ВОЕВОДЫ
Душа человеческая после болезни смертельной лечения тоже требует.*
Как Банник Волхва назад в капище понес, Баба Яга духов домашних из бани выпроводила. А сама тыковку высушенную достала и заклятье древнее читать принялась. Решила Старая душу Воеводы с собой в лес Заповедный забрать. Только так ее, настрадавшуюся, от тела отделить надо было, чтоб по возвращении она вновь его своим признала. А потому осторожность великая в деле этом требовалась. Но заструился вскоре над Воеводою дымок и весь во вместилище новое утек.
Наказала Яга домовым о теле пока позаботиться. Водицею целебной обмывать да мазями травяными смазывать. А сама восвояси отправилась.
Спиридон супруге воеводиной во сне явился. Повелел он мужа в дом перенести и в горнице дальней положить. Да чтоб три дня и три ночи никто туда не захаживал. А ежели ослушается она, то помрет воин славный и каждую ночь являться к ней будет.
Хоть и напугал домовой женщину, и без того заботами измученную, но зато уверен был, что все по-сказанному сделано будет. А сам с женой Авдотьей к Прасковье-травнице бросился. Наказ Яги исполнять.
***
Баба Яга тем временем до избушки своей добралась. Тыковку водицей живой ополоснула и к дубу вековому отправилась. Уговорила она древо могучее душу смертного на время принять. Соками земли-матушки напитать, силою богатырскою поделиться.
Воевода, в древе очнувшись, поначалу ветками во все стороны размахивать принялся и все идти куда-то порывался. Но только птиц десяток с гнездовий спугнул да пару чертей, мимо проходящих, удивил. А так больше никакого беспокойства причинить не успел.
Баба Яга мудрая была и Кота Баюна к дубу приставила. Стал он мурлыканьем завораживающим сны волшебные навевать, душу мятущуюся успокаивать.
***
Солнце, всходящее над капищем, лучи первые показало и по куполу медному искрами рассыпалось. Решил Воевода будущий в то утро от пути предназначенного отступить и на службу ратную к князю сбежать. Участь отца своего, в служении каждодневном состарившегося, не больно-то ему по нраву была. Вот и захотелось по молодости славы воинской добыть да удаль свою показать.
Поклонился он кумиру Велесовому, котомку, с вечера припасенную, взял и по росе первой к граду престольному отправился. Только во сне не один он пыль дорожную месил. Дух невеликий путь с ним рядом держал, ни на шаг от него не отставая.
Не обделила природа-матушка сына волхва ни смекалкою, ни силой богатырской. Научился он быстро и с мечом двуручным управляться, и щитом удары смертельные отводить. Воин старый, что искусство ратное показывал, в лучших учениках его числил и часто супротив двоих иль троих сразу выставлял. А то, бывало, глаза завяжет и так биться велит.
– Не все глазам человеческим видеть дано, – повторять наставник любил. – Меч продолжением сердца твоего быть должен.* Не ведом богатырю истинному страх смерти в бою. Оттого и победа его завсегда любит.
***
Малы стали князю владения старые, и решил он древлян, на севере живших, покорить.* В поле широком шлемы островерхие с кольчугами, из железа плетеными, супротив шкур звериных да нагрудников кожаных сошлись.
Издревле повелось пред битвой поединок единоличный устраивать. Чей воин в нем победу одержать сможет, войску тому и победа дарована будет.
Выбор на Воеводу пал. Воин северный вкруг богатыря младого, как оса, вьется, мечом коротким ужалить норовит. А тот, аж взмок весь, от ударов быстрых уворачиваясь, пот под шлемом глаза заливать начал.
Сбросил тогда сын волхва доспехи свои пудовые, меч легкий достал и глаза прикрыл. Бросился древлянин на противника беззащитного. Только увернулся тот от удара смертельного и оружие свое в грудь нападавшего вонзил. Но и сам рану глубокую в бок получил и рядом с воином поверженным рухнул.
***
Но не помер Воевода от раны полученной. Дочь богатыря славного его выходила и от смерти спасла. Пока он в бреду метался, тряпицею мокрой жар остужала, губы сухие водицею смачивала.
Как пришел в себя воин раненый, так сразу деву статную и увидал. И никого краше её на свете целом для него не было. Влюбился Воевода в спасительницу свою, а вскоре и свадебку сыграли. Через год Елизаветушка, доченька любимая, родилась. Тогда и пожаловал князь старый за подвиги ратные деревеньку у леса Заповедного.
Но не часто воину дома бывать приходилось. Много еще битв великих на долю его пришлось. Только во сне стали они одним сражением долгим казаться. И каждый раз дух, что из капища вместе с ним ушел, рядом с Воеводою бился. И часто удары смертельные от него отводил.
***
Заехал как-то в град престольный рыцарь заморский – Барон Иероним фон Мюнх. Конь попоною узорчатый покрыт, из шлема перья разноцветные торчат. Княжич в честь него пир задал. И как гость медовухи три ковша отведал да осетриной паровой закусил, стал о подвигах своих рассказывать.*
Встретил, говорит, у леса на опушке гадательницу странную. По Книге волшебной предсказывать та будущее умела. И выпало барону с чудищем невиданным биться. Передняя часть у него лошадиная, а задняя – змеиная. Глаза – огромадные. От взгляда одного трава жухнет и люди замертво падают. Из пасти дым валит, огонь вырывается, а на спине четыре крыла перепончатых.
Долго Барон думал, как чудищу страшному на глаза не попасться. И порешил щит свой до такого блеска натереть, чтоб отраженье собственное видеть в нем можно было.*
Выходило со слов рыцаря заморского, будто испугался змей воина грозного и наутек бросился. Но на горе его солнце из-за туч выглянуло. Лучами жаркими от щита зеркального отразилось и вмиг чудище поджарило.
А в доказательство бумагу, по всей форме выправленную, показывает и шерсти клок. Показалось Воеводе, что шкура та больше на пучок травы сплетенной походит, но вслух ничего не сказал. А про себя задумал гадалку ту отыскать. Может, и ему со змеем сразиться судьба выпадет.
***
Целый день Воевода вдоль леса туда-обратно ездил, но нигде избушку предсказательницы найти не мог. Проголодался сильно и решил дичи на ужин настрелять. Только тетиву натянет, стрелой каленой в зверя прицелится, как заговорит тот человечьим голосом и о пощаде просит.
Пожалел воин и лису, и тетерева, и зайчиху с зайчатами. Так и пришлось грибов с ягодами насобирать да этим и отужинать.
А наутро вознагражден был Воевода за упорство свое. Как только в лес углубился немного, на поляне сразу Змея летучего повстречал. Хоть и было у него всего два крыла, но голов зато втрое против чудища баронова больше.
Взял Воевода копье наперевес и вперед во весь опор понесся. Только Змей совсем с ним биться не хочет. Лежит, головами поникнув, а из крайней – слеза крупная скатилася.
Озадачился Воевода случаем невиданным.
– Ты почто ведешь себя не по-писанному? – вопрошает.
А Горыныч только вздохнул горестно.
– А зачем мне биться с тобой? – говорит.
– Как зачем? – Воевода опешил. – Славой, в веках не меркнущей, покрыть себя хочу.
– Так это ты хочешь. А мне-то польза какая? Лучше так заруби, все равно жизни никакой нет.
Спешился Воевода с коня своего и рядом с Горынычем присел.
Долго они со Змеем за жизнь говорили. И рассказал тот между делом ему, что мог когда-то таким же добрым молодцем оборачиваться да в селения к девам смертным летать.
– Постой, постой, – Воевода его останавливает. – А не ты ль тем богатырем был, что у тетки моей в граде дальнем жил.* Да поле огромное за ночь одну вспахать сумел.
– Точно, – Горыныч ему отвечает.
Вспомнилось ему времечко давнее. Хоть и заставляла его вдовушка бойкая в поте лица трудиться, зато после жизнь вольготная текла.
– Как, – спрашивает, – поживает она?
– Померла недавно, – Воевода отвечает. – Но до смерти самой богатыря своего, ветром унесенного, забыть не могла. Было утешение у ней – сыночек, от любви той родившийся. Но и его люди черные с собой увели.
Поведал ему Горыныч, кто на самом деле мальцом тем оказался. Да что Соловушка, родненький, в гробу хрустальном теперь лежит, силы Велесом лишенный.
– Прям чудеса какие-то, – Воевода про себя думает. – Выходит по всему, мужичок, что с Ильей Муромским бился да свистом князя старого до седины довел, сыном тетке моей приходится.
Напоследок обещал он Горынычу народ поспрашивать. Может, знает кто зелье такое, что в горе его помочь сможет.
– Все-таки как-никак родственниками друг другу приходимся, – говорит.
На том и расстались.
***
Завидовал княжич молодой славе воеводиной. А как тот увещевать его стал, мол, не дело это – дичь всякую без разбора бить да волков вольных на цепь сажать, и вовсе рассорился.
Как старый князь помер, Воевода в опалу попал. Не звали его теперь на пиры великие и богатством добытым обносили часто. Закручинился он от несправедливости такой и медовухой крепкой баловаться начал. А тут посоветовал ему кто-то к Маринке-чернокнижнице сходить. По слухам, милость князеву запросто она вернуть может.
Долго Воевода визит свой откладывал. Но шел как-то раз из заведения питейного мимо дома ведьминого, и решился-таки заглянуть.
По-доброму Маринка его встретила. За стол усадила, разносолами потчевать принялась. И поведал ей богатырь о горе своем.
Согласилась ведьма милость князеву приворожить, но взамен духа-охранителя отдать потребовала. Не понял тогда воин славный ничего и с легкостью на условие Маринкино согласился.
И впрямь, призвал его вскоре правитель молодой на службу ратную. На пирах по праву руку от себя сажать начал. Только не было у него теперь духа-защитника. И некому было от заклятья Невеи-лихорадки Воеводу уберечь.
***
А на день третий отец во сне пришел. Сел напротив и рассказывать начал.
У воина, в поединке Воеводой поверженного, жена с четырьмя детишками на руках осталася. Мал мала меньше.
Одолела дружина князева в битве народ лесной и данью тяжелой обложила.
Раньше древляне дружно жили. О семье погибшего всем миром заботились. Только теперь павших не счесть было, и каждый в первую голову о себе думал. Ежели с даньщиками вовремя не рассчитаться, то запросто и в рабство угодить можно.
Чрез полгода ребятенок меньшой от болезни помер. А еще год прошел, и мамка тягот жизни новой вынести не смогла.
Братья старшие сестренку к родственникам дальним пристроили и в леса дремучие подались. Вместе с другими от ока князева укрывались, латников да сборщиков дани по одиночке отлавливали.
Не раз град престольный дружину усмирительную присылал. Только где ж этих братьев лесных в чащобах дремучих сыщешь. Князь молодой буреломы даже поджечь велел, но сам от огня неуемного чуть-чуть не поджарился.
И больше в войне той необъявленной воинов русских полегло, чем в битве открытой.
***
Но и Воевода в ответ молчать не стал. О деревнях порубежных, древлянами сожженных, и о поселянах их, в полон угнанных, отцу рассказал.
– Что ж прикажешь, разбой этот простить? – вопрошает. – Народ родной без защиты оставить?
– Нельзя мечом добро от зла в душе человеческой отделить. – Отец на то отвечает. – У праведника тоже книга Черн-богова пустой не бывает. И нет смертного такого, Бел-бог которого стороной обошел.*
Гнев и ненависть твои справедливые в ответ тоже ненависть породили. И война каждая войну новую под сердцем носит. Нельзя мрак ночной темнотой осветить, и только свет прощения победить его может.
Хотел было Воевода опять возразить, да слова Горыныча вспомнил.
Представился случай тому с Ильей Муромским за сына своего поквитаться. В погоду жаркую скинул богатырь доспехи пудовые и голышом в речку прохладную сиганул. Но не заметил он, что Змей летучий поблизости воду из реки той же пил.
Собрался Горыныч вихрем на обидчика своего налететь да в воде студеной утопить. Только вспомнил вовремя, что матушка Яга ему сказывала.
– Не проходит бесследно кровь пролитая. И даже дух за смерть причиненную отвечать должен. Но не ведом час расплаты неминуемый. И узелок, на судьбе завязанный, недолей горькой детишкам перейти может.
Представил Горыныч, что вот так на деток его беззащитных набросится кто-то, и в лес потихоньку уполз. Меж дерев могучих от богатыря схоронился.
***
Как на третий день солнышко вечернее за деревьями спряталось, увидел Воевода себя в горнице лежащим. Духи домашние вкруг него хлопочут. Мазями травяными грудь натирают, водицей целебной тело смачивают.
Но очнулся в миг тот же воин от сна своего, и домовые для него сразу невидимыми сделались. Подивился он видениям чудным, на месяц, народившийся за окном, посмотрел и до утра успокоился.
А на день следующий сам из горницы к домочадцам вышел. Супругу с дочерью, как во времена старые, обнял крепко. А князю молодому сразу сказал, что службу ратную оставить он хочет.
Домочадцы решению его нарадоваться не могли. Устали они вестника горестного бояться, когда он ворогов вразумлять уходил. Только не догадывался никто, в чем причина решения Воеводы сокрыта была.
Но здесь другая сказка начинается.
А этой конец пришел.