ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ УРАЛ.
(очерк)
Что ни говори, а отправится в любое путешествие- это уже адреналин. Тем более в этот раз, мне нужно с востока, на запад перейти Урал и спуститься по западному склону к городу Чусовой. Маршрут интересный. Пройти путём, по которому ходил Ермак, купцы по которому возили свой товар из России, на север. По которому, звеня кандалами, каторжники сами себя несли, в суровые северные остроги. И вот я, по собственной воле, пошёл из Кушвы, в город Чусовой. Что б оттуда потом взять курс, на Пермь.
Помахав мысленно ручкой Кушвинскому маленькому вокзальчику, ещё пройдя немного по паутине рельсов, я наконец встал на Пермскую колею, путейцы почему то её называли- Московской. Я усмехнулся про себя, до Москвы ещё тыщи полторы, а называют Московской. Да и Московская радости не вселяла особо. Километровая табличка говорила, что до Перми триста двенадцать километров. С интересом поглядывая окрестности уверенным шагом я пошагал в перёд. Пробежав от Кушвы с пылу километров пятнадцать, я подошёл к одинокой платформе, у которой, изнывая от летней жары, томились в ожидании электрички, два одиноких грибника.
На Пермь…? Топнув по рельсе, для перестраховки верности маршрута спросил я у одного из них.
Да…, на Пермь. Подтвердил один из них. У ног которого, стояло ведро, обтянутое брезентовым рюкзаком. Где, наверняка лежали лесные грибы. У меня, у грибника возникал непреодолимый интерес глянуть, какие они, в Кушве? Да и как же, любой грибник согласится со мной, что это что такое…, что завораживает и умиляет душу! Приносит необыкновенную радость.
Как успех…? Спросил с завидной улыбкой его, я.
Есть. Со сдержанной радостью, ответил тот. И растянув тесёмки своего рюкзака, отошёл в сторону.
Ух ты…, поразился я. В ведре лежали незнакомые мне, до сего дня, грибы. Чем то похожих на опят. Хотя и опят то мне видеть никогда до этого не приходилось. Сделав деловой вид, я спросил:
Опята…?
Нет, ответил тот, гордо поглядывая, куда то в даль. И только лишь, через паузу, выдохнул:
Бараньи головы…! И увидев мой удивлённый вид, уточнил: -Бараны!
Ух ты…, поразился услышанным я. Про такие грибы я раньше и не слыхивал. Видя своё превосходство, что ещё больше добить меня, грибник добавил:
В детстве по лесу бегали, ногами пинали их, а теперь делая акцент на фразу, с важностью изрёк:
Ра ри тет…!
С любопытством я снова глянул в ведро. Действительно, в нём лежал уникальный гриб «Баранья голова» , с виду похожий на тут самую баранью голову. Своей структурой больше похожий не на гриб, а на некое декоративное японское дерево. Каких сегодня много, в цветочных магазинах. На котором только вместо листьев, росло множество маленьких грибочков, размером с двух рублёвую монетку. Грибная толстая ножка, сантиметров тридцать, как дерево, распускала вокруг себя толстые ветви, были облеплены множеством бело- жёлтых грибочков. Округлая верхушка, действительно смахивала на Баранью голову. Один гриб, и ведро у него полное. Я налюбовавшись, попрощался с ним и как в песне «Опять по шпалам…», пошагал дальше. Шагая, смакуя в уме увиденным, я прошагал километров восемь и вспомнил с досадой « Ведь у меня на поясе цифровик». Ведь сфотать надо было увиденное- это наверняка редкость, которая есть только в этих краях. Видно никакой я не фотограф, а подаренный мне, моим другом из Ханты Мансийка Сашей Маковым цифровик в дорогу, всего лишь на всего безделушка, и пустая трата денег. Ведь надо было фотать, ругал в душе себя я. Ладно, успокаивал себя я, доберусь до интернета, обязательно узнаю про них побольше. С улыбкой вспоминая неожиданную встречу с экзотическим грибником. Отойдя от Кушвы километров двадцать, вышел в первый населённый пункт- станция Азиатская. Прочитав название, подумал:
Наверное следующая станция, будет называться- Европейская. Так как разделительный столб Европа- Азия, будет, вот- вот. Лес неожиданно расступился, вдалеке где то прокричал петух, залаяла собака и вот, из- за поворота появился первый рубленый дом, с четырёхскатной крышей и чуть выйдя из поворота- станция, на которой стояло около пяти составов, грузовых поездов. Кучка народу, явно никуда не отправляющийся, живо что то обсуждал. Любопытство то же разобрало меня, приостановился в сторонке, снял рюкзак и стал прислушиваться, к их разговору.
Остановили вот состав…, повествовал степенный мужичок, симпатичной женщине. Россия разрешила за деньги прогнать его, гружённым фосфором, в Казахстан, на утилизацию. А нам то что…, рассуждал мужичок. Для Москвы- деньги, а для нас- могила. Или туда, указательным пальцем, указал направление в землю. Вот комиссия и замеряет уровень зараженности.
А что замерять…?! Не вытерпел я. Надо гнать этот состав быстрей. Осталось то ему ехать всего, по России, Тюмень, после Омск и всё- Казахстан.
Так оно, так. Согласно закивал головой он мне. Я же подумал:
Надо сматываться, побыстрее, от этого проклятого состава, с каким то Украинским фосфором. И ничто же сумятясь, нацепил рюкзак за спину, и сторонясь эти иностранные расписанные цистерны, пошагал дальше.
Действительно, рассуждал про себя я. Вот едут мамы с детьми на поездах в отпуск или обратно. Жара, форточки в вагонах открыты. А навстречу тебе состав Украинский с фосфором, естественно обдаёт вагон химией, и как результат фосфор этот и у мам, и у детей её оседает, в лёгких. Картина Репина называется- отдохнули. Начались Уральские увалы. Железка, то круто тянулась вверх, то круто катилась вниз. Вот последний отвилок, на Качканар, и передо мной опять дорога в одну колею. А я как тот, что с грибами Бараньи головы, молча шагал по Московской колее. Московской назвать её было с натяжкой, деревянные хлябающие шпалы, в одном месте даже не было и одной, сиял в колее прогал. Растительность вплотную с обеих сторон обступала железнодорожную колее, всё чётче напоминая Сусанинскую дремучую дорогу. И судя по обмызганным макушкам, которые беспрестанно били пролетающие вагонные составы, можно было сделать вывод, что ещё лет пять, и железнодорожная колея зарастёт, вовсе. Небо постепенно стало хмуреть. Сзади нагоняли свинцовые тучи и вот первые капли дождя стали выбивать из меня разочарование, в преодолении того пути.
Врёшь не возьмёшь…! С улыбкой сказал я им и достал из рюкзака кусок целлофана, обернулся им, и вновь пошагал в перёд, навстречу возвышающимся впереди горам. Идти в целлофане в дождь хорошо, всё ни почём, но издаваемый им от ходьбы, шелест, хруст и шуршание, вызывал опаску- можно и не услышать летящий позади тебя поезд. В принципе немного бдительности и безопасность гарантирована, в сторонке у леса по обеим сторонам железки росли крепкие, ярко красный лесные грибы.
Эх…, в досаде сожалел я. Как в поговорке « Видит око, да глаз не имёт». С каким бы сейчас удовольствием, съел бы сейчас сковороду жарёхи из этих красавцев подосиновиков. Но время у меня особое, как у Высоцкого в песне:
Мне есть нельзя, мне пить нельзя, ни крошки… Сглатывая то и дело слюну, поглядывая на растущие дары природы с высоты железки, в уме примеряя к ним замысловатые рецепты, как ресторанного, так и народного меню. Как страж, по мокрым от дождя Уральским рельсам, переваливал я Уральскй хребет. Вот впереди в смыкающей рельсы тайге, появился просвет, что означало- впереди станция. Метров через пятьсот залаяла в чьём то дворе, собака. Ещё где то там, донёсся рёв коровы:
Странно, подумал я, столько деревень прошёл, а петухов кукареку, не слышал. Видно за Уралом они не орут, или от зимних морозов по простужали глотки. Зато вот для северян, мычание коров, лай собак дело привычное. Вот и первые дома, похоже как и в той сказке: «Без окон, без дверей». Хотя домишко с виду ещё крепкий, брошенный только. Глядя на эти обезлюдевшие деревеньки в которых ещё недавно жили люди, создавалось впечатление, что прошла эпидемия и люди повымирали. Говорят, когда ещё при СССР строили эту ветку, то через определённый километраж, положено было село. Вот так и рождались эти позаброшенные сегодня сёла. Это же село, представляло собой комок домов, разрезанных напополам полотном железной дороги. Первый комок которых, был расположен вверху на лысой сопке, а второй низу. Видно, где там, за крайними домами, текла куда то вниз, горная речка. Деревушка у реки- это здорово, подумал про себя я. Есть речка, есть рыба. Есть и артерия, по которой можно и охотничать, и ягодничать. Я выросший на берегу реки Обь, не представляю себе жизни, без речного плёса.
Хребёт Уральский, прочитал название деревушки, на станционном домике. Рядом, на массивном фундаменте, стоял огромный из белого мрамора шар. Справа сторона которого указывал- Европу, а левая- Азию. Я постоял на прощании в Азии, затем сделав два шага, перешёл в Европу. Глядя на деревню из Европы, тяжело вздохнул:
И в Европе, оказывается деревни брошенные. На улице ни одного человека: Может из за дождя?
Ладно, вздохнул я. Тридцать километров сегодня уже за спиной, ещё двадцать надо добрать, на прощанье заглянул в Азию и побежал в перёд. Всё так есть что то, в этом монументе Европа- Азия, осознание того, что ты уже в Европе, несмотря на горы, тайгу, тучи гнуса, что и на севере. Вот переход через речку, которая забурлила хлынувшими от дождя водами, я остановился на железнодорожном мосту, глянул на её мутные воды и подумал:
А ведь наверняка водится в ней какая то рыбка…? На этот вопрос ещё в детстве, ответил мой отец, он сказал:
Если есть вода, то там обязательно будет рыба. Мысленно попрощавшись с бушующими в реке водами, я поспешил снова вперёд. Если до Чусового ещё оставалось, по крайней мере километров сто, то он мне мерещился, почему то, чуть ли не за каждой станцией. Вот подхожу к громадному щиту, который говорит что с этого участка дорога обслуживается Пермским железнодорожным участком, это уже лучше. Я шагаю не только по Европе, но и по Пермской области. Из под куста выскочил напуганный заяц. Поскакав по железнодорожному полотну метров двадцать, снова юркнул под понравившийся ему куст.
Трусишка…, заулыбался я ему в след. А вон на воде, в болоте утка самочка, уводила подальше, от шагающего по полотну- путника, выводок куда то в топь, в коряги. Всё таки интересней шагать, когда на твоём пути, есть какая то живность. Вот ещё одна станция. Два состава стояло на её путях, в ожидании своей очереди. Машинист одного из локомотивов, в нетерпении натирал бока своего коня тряпкой, пропитанной солярой или мазутой. Понятно, борьба с ржой, что б отталкивала воду. Ну что, подумал я, без пяти километров полтинник. Уже надо по ходу дела присматривать ночлег. Ночи тут пошли уже тёмные, и прошагав ещё шесть километров, я вошёл в очередную деревню- Усть-вискас. Вокруг сгущались сумерки, дождя хоть и не было, но вокруг было сыро и промозгло, глаза выискивали хоть какой то сарай, где было более мене сухо. И вот, попался в глаза силуэт, какой то тёмной постройки. Брошенный, где окна зияли битыми стёклами, как раз то, что мне надо. Вот и двери, едва висели на расшатанных ветром шарнирах. Продравшись к ним, по мокрой траве, вымочившись при этом ещё больше, я вошёл в этот Грант отель подаренный мне судьбой, похрустывая под ногами битыми стёклами. Осветив фонариком номер, определил себе место. Немедля разложил свою амуницию, улёгся, уже полулёжа на коврике, полушёпотом, обратился к удящей в темноте, армаде комаров:
Ну уж извините, я не виноват…! И хорошо установив спираль от комаров, поджёг. Пройдя лучом фонарика по стенам, решил зажечь вторую, уж слишком большое было помещение. И запалив вторую, довольно подумал:
Вот теперь будет лучше. Действительно, комариный гул затихал, усталость наваливалась, теперь можно было и спать. А жаловаться на бессонницу, поле пройденного полтинника, не приходится, не охота даже и есть. Обычно три пять минут лежания и спишь как убитый. Но в этот раз, что то беспокойное, не давало уснуть. Почему то даже вспомнилась хозяйка медной горы, из Бажовских сказок. Неужели она действительно есть…? Стала навязываться какая то мысль. И в унисон им, во тьме послышалось жалобное попискивание, то ли постанывание. Это ещё что такое…. насторожился я. Не галюники ли это…? На пару минут, всё это прервал грохот проносящегося по железке состава. Был слышен только его грохот и пара красных угольков, от тлеющих в темноте спиралей. Гул внезапно окончился, лишь, где то вдалеке, удаляющийся состав ещё постукивал железными колёсами, об рельсы. Рука нащупала фонарик, щелкнула кнопкой включения, помещение осветилось ярким лучом фонарика. Поводил лучом света по полу, вроде ничего, потом стены. В потолке, туманной пеленой, от курящей спирали, стоял сизый дым. От комаров больше не издавалось, ни звука. Вот это уже хорошо, довольно подумал я, хоть высплюсь с комфортом. На улице опять по крыше забарабанил дождь. От которого здесь, в бескомарином сухом помещении становилось ещё уютнее. Лишь прошёл к утру, мелькнула мысль. Поёрзав ещё чуть, на коврике принял удобное положение и стал делать опять попытки уснуть. И вот опять, в темноте помещения послышался в начале как бы детский писк, а затем встревоженный птичий свист. В воздухе надо мной, что то прошуршало, упало на каменный пол, зацокало по нему.
Летучие мыши…! Первое что мелькнуло у меня в голове. Хотя правая рука, невольно нащупала в ножнах рукоятку охотничьего ножа. Сна уже как небывало. Что б уснуть, теперь требовалось определить источник беспокойства. Цоканье по полу, чередовалось шуршанием крыльев, в воздухе.
Видно вас сюда загнал дождь…? Мелькнула первая мысль. Больше всего, я стал склоняться к мысли, что это летучие мыши. Вдруг сонному не дай бог вцепятся в морду. Опять промелькнула тревожная мысль, во попал с сожалением подумал про себя я. Рука опять цепко держала в руках фонарик, указательный палец лежал на кнопке включения. Летающих существ становилось всё больше.
Так…, строил планы про себя, засвечу их, когда вновь они зацокаю лапами по полу своими лапами. Издаваемых звуков, было два. Один был похож на плач ребёнка, другой, что то похожее на чириканье воробья. И вот, в метрах трёх от меня, оно зацокало лапами по бетонному полу. Луч фонарика тут же прорезал ночную темнь. И выхватил на полу птицу, известную в народе, как стриж.
Ну ты маленький и напугал…, в душе засмеялся я. Вот только что разлетался среди ночи ты…? И что загнало тебя сюда…? Ведь ареал обитания у тебя не таких помещения, как эта в прошлом слесарка…? А в высоких обрывах, песчаных карьеров, берегов рек. Птица сама ответила на мой вопрос. В отличии от куропатки иль глухаря, которые теряют пространственное положение в луче света. Стриж взлетели сел под потолочную застреху, в соединение стены. Приглядевшись внимательно, от увиденного, я замер, в замешательстве, когда оттуда в темноту помещения, глядело с десяток, почти взрослых птенцов, этой стрижихи. От удушливого дыма анти комариной спирали, пооткрывали свои нежные клювики…
Мама моя…, пролепетал им я. Заискивающе пальчиками туша огоньки спирали. Потерпите чуток…, шепотом говорил им я. Ещё чуток и дым развеется. Я уж как ни будь перетерплю. Потушив спирали твёрдо решил, теперь надо побыстрее уснуть, пока опять не поднялся на крыло, комар. Засыпая подумал:
Как хорошо, что этим беззащитным существам, стало лучше. Утром хорошо поспав, я проснулся и первым делом глянул на моих новых друзей в крыше.
Девять штук…, насчитал я. Внимательно глазели на меня сверху. Иногда поблескивая утренним солнцем, на своих клювиках.
Привет ребята…! Вслух, поздоровался я с ними.
Привет…! Как бы по немому ответили они мне.
А мне в Москву идти…., вновь заговорил с ними я.
Иди…, своими молчаливыми бусинками глаз, как бы благословили они меня в путь. Не спеша я встал, собрал свой рюкзак в походное положение. Осторожно, что б не попугать птиц, пошёл в дверь. Стрижиха, держа ситуацию под контролем, видно под облётанным ею стенам, вылетел через разбитое кем то окно,, затем вновь влетела, уже через другую храмугу, стремительно пролетела возле своих малых, и сделав не сбавляя скорости крутое пике, вновь вылетела на улицу. Я ж отдохнувший, с чувством выполненного долга, перед братьями малыми, по мокрой траве, продирался к железнодорожному полотну. Опять в перёд, на запад, в Москву. А то, что горели огнём искусанные комарами ноги, так это ничего, по сравнению с благодарным семейством стрижей. До свадьбы заживёт. Стрижиха провожая, делала в воздухе замысловатые фигуры высшего пилотажа, радуясь жизни. Я же отдохнувший, шагал по стране навстречу своему счастью.
г Чусовой 2007г