http://www.proza.ru/2009/04/24/1021
Дожди шли уже целую неделю. Ну, не неделю, всего-то каких-то дней пять, но прочищать канаву можно было только в сапогах. Странное растение, замеченное мною года два назад на краю, успело-таки хорошо укорениться. Потный и грязный, я возился уже битый час, когда надо мной раздался голос:
- Вот, значит, где ты обитаешь! Смотри-ка! Сколько раз я проходил мимо, а, оказывается, надо было зайти и – всё!
Широко улыбаясь, сверху на меня глядел Артур – тот, который в начале лета так поразил меня рассказом, целой сагой о комарах. С невольным опасением я ждал июньского их разлёта, но в этом году почти не заметил. Должно быть, репелленты… Оскользаясь, я ухватился за протянутую руку и с удовольствием пожал её.
– Всё ходил, высматривал тебя. Думал, ты исчез, испарился; не иначе питерских комаров испугался, – щурился Артур; на него было приятно смотреть. – А ты не заметил, что хотя мы с тобой сразу стали на «ты» и моё имя ты знаешь, своё-то ты сокрыл? Пошто затихарил?
Я почувствовал, что краснею. Действительно, он представился, но знакомство нельзя было считать состоявшимся, хотя он даже рассказывал о личном. А я - «затихарил»… Надо было выходить из глупого положения.
- Во-первых, отношения надо выяснять не в канаве, а в помещении. Ты согласен? Во-вторых… Пройдёмте в дом, Беня…
- Так это, значит, ты себя считаешь Тартаковским, а меня не ставишь ни во что? – Артур явно читал Бабеля.
Мы с удовольствием смотрели друг на друга.
Зайдя на веранду, я достал из шкафа красивую бутылку; в памяти мелькнул ушедший прошлой зимой Витька, но Артур поднял ладонь:
- А вот это доктора мне категорически! Не говорил тебе? Я же с этим, как его... Ну, в общем с задатчиком; вставили его мне, чтобы ритм задавал. Разве что – чаю. Ну, а сам-то ты – наливай себе, таинственный Безымянник! Кончать с энтим делом ещё не надумал? Считаешь – рано?
- Рановато, вроде б. А кличут меня Робертом.
- Что так? Или модно было? – мы оба, понимающе, посмеялись.
На столе вслед за «хеннеси» появились мармелад, хамон, помидоры, и тут с полным тазом свежесорванных огурцов вошла Жена Мила:
- Как всегда! Чуть гости на порог, бутылка тут как тут! Помог бы, что ли – все руки оттянуло!
- Господи, опять ты… - я выхватил таз, - говорил же, соберу, так нет – всё самой надо, всё быстрей… Знакомься, вот. Помнишь, я рассказывал, как дежурил на пару с мужиком в начале лета? Как комарами он пугал меня? Это - Артур! Это – Жена Мила!
- Вижу. Я так сразу и подумала, - она позволила Артуру картинно поцеловать ей руку. - Раз уж ты увильнул от сбора урожая, сорви листьев, эстрагону. Хрена не забудь листочек принести. И садись, давай - чисть чеснок. Ишь, расположились, «хеннесями» озаботились! Мог бы, заодно, и мне налить…
Когда я вернулся с зеленью, они мирно обсуждали проблему правды в телевидении, обе рюмки с «хеннесями» так и стояли нетронутыми; Жена Мила перебирала огурцы, а Артур излагал, видимо, давно наболевшее:
- …ну, и молодцы! Да не в этом же дело! Там десятки тысяч лежат под завалами, а они про спасателей, которые одну бабку вытащили из-под руин. Герои… Это – работа их! Кому нужна эта пропаганда!... А - стрелки переводят! Показать, что, мы, мол, помогаем людям - вон, как спасательную службу организовали! А заранее сделать так, чтоб не воровали цемент, чтоб был контроль за качеством строительства в сейсмоопасном районе - не-ет! Тут их нет! – он увидел меня и продолжил. – Принципом нашего телевидения стало зомбирование всех и каждого. Дать головам, хоть какую, пищу, чтоб заняты были, чтоб не лезли в главное. И в то не лезли, как была разворована страна, как были сделаны эти миллиарды, и какое отношение к этому имели власть придержавшие! Невольный вопрос: попустительство или соучастие? Гениальные люди! Не ответить за развал и сделать на развале и нищете деньги! Хотите, расскажу, как и мне тоже однажды удалось урвать кусок?
- Артур, по-моему, Вы обобщаете… Ты чёрный перец купил? – обратилась ко мне Жена Мила, - я ж говорила тебе! Теперь вот перца нету! Беги быстро, возьми у Хеппоненов… Ну, ничего нельзя поручить!
- Помню, седьмого декабря восемьдесят восьмого Меченый в Нью-Йорке на сессии… - голос Артура удалялся по мере того, как я бегом нёсся к соседке Марте Хеппонен за перцем; и, когда через пару минут я вернулся, услышал окончание фразы, как будто бы вовсе не было тех минут: -
- … выступил и объявил: «Гс-пода эмпр-алисты! Не можем больше тягаться с вами в гонке вооружений: пупок у нас развязался - хана нам! Разоружаемся…». А на другой день и произошло землетрясение в Ленинакане, в Спитаке, то есть! И все сразу забыли про слова нашего Генсека - так это известие потрясло всю страну. А я не забыл! Понял, что стройке моей лаборатории тоже хана, пора искать работу, и – уволился. И взял меня в свою малую структуру друг мой, Игорь… Тогда странные настали времена, непонятные. Может – безвременье было какое? Странные времена…
- Вы, Артур, сами странный: перед Вами чай, можно кофий налить; конфеты, батончики, сахар, вон сушки с маком… Что сидите, как неродной!
- Благодарствуйте, - поклонился Артур, - я тоже предпочитаю с маком. А Вы то сами…
- А мы то сами ещё по румочке! Ты будешь? – спросил я жену; мои руки приятно пахли чесноком и были неприятно липкими.
- Сейчас закончу с последней банкой… Так что, Артур?
- Да-а… Так вот… К тому времени более десятка лет тому назад наступил срок, когда мы, советские люди должны были уже привыкать жить при коммунизме. Не знаю, может быть, я слишком уж на веру принял лозунг «от каждого – по способности, каждому – по потребности»?... Или потребности мои, советского человека, стали слишком уж велики? А, может быть, сам я, вообще, несоветский человек, а коммунизм таким вот и должен быть? Во всяком случае, я с удивлением отметил, что чем ближе приближался девяностый год, тем шире и глубже по стране расползался дефицит. Само это слово приобрело новый смысл. Всеобщий!
- Ну, да, понятно: «перестройка и ускорение»… - поддержал я Артура.
- Помните, первыми, ещё до наступления обещанного срока, исчезли лампочки? Простые лампочки Ильича. Я привозил их коллегам из московских командировок целыми пакетами и очень опасался за их сохранность в купе поезда. Потом - с лёгкой руки Райкина - «дюфисит» - пополз во все стороны, стал проникать повсюду. И вскоре… Ах, да! Вы же тоже регулярно посещали продмаги! Моё внимание, прежде всего, сосредоточилось на картошке. Вожделенный продукт! Мокрая, битая и мятая, подчас перемешанная с землёй, она с поля отправлялась зачастую прямо в магазины. Помните, как она извлекалась из магазинного бункера неопрятной продавщицей? Да, с помощью кривой палки, а потом по транспортёру подавалась на весы.
- А як же ж! – я засмеялся, живо представив грязный фартук, лоток и весы, испачканные задубеневшей землёй. – Но, Артур! Не очерняй! Какой бы ни была по качеству картошка, она и в шестьдесят втором и в восемьдесятом стоила десять-двенадцать копеек за килограмм! Много или мало содержалось в ней земли и гнили, но почти четверть века мы, советские люди, платили за неё постоянную цену. А ведь, несчастной работнице прилавка случалось выслушивать упрёки и ругань по поводу качества продукта. Ты не ругался разве?
- Конечно ругался! Но, кое-что получше можно было добыть в пригородах, правда, занявши очередь в пять часов утра. У меня был друг Юрка (мир праху его!). В смотровой яме его гаража мы хранили «второй хлеб», закупленный мешками и высушенный. Всё лучше, чем в государственных базах! А ты помнишь, какие очереди надо было выстоять за мутным подсолнечным маслом? После отстаивания осадок составлял до трети тары. А как раздражённая очередь шумела позади очередного покупателя, требуя отпускать в одни руки не больше полулитра! А мясо? Не знаю, как тебе, а мне приходилось занимать очереди за мясом затемно. Иерархия престижности профессий перевернулась; самыми уважаемыми и богатыми людьми, стали работники топора и плахи, мясники. В нашем доме с мясником познакомиться мечтали многие, дабы воздействовать на него, чтобы выбрал кусочек получше.
Я усмехнулся:
- А что ж ты не упоминаешь про основу бытия, спиртные напитки? Или тогда уже завязал?
- Погодь! Всё к этому я и клоню. Помнишь, сначала к «Московской особой» за два восемьдесят семь и «Столичной» за три ноль семь присоединилась подруга за три шестьдесят две. А потом ещё одна за четыре двенадцать, хотя все они наливались из одного штуцера. Ну, а потом было принято Постановление о борьбе с алкоголизмом. Появились специализированные магазины, а вино-водочные отделы исчезли. На входе в каждый – помнишь? - заборы и заграждения из профильного проката с целью недопущения беспорядка в очередях страждущих граждан. А самим страждущим стали выдаваться талоны на вино и водку строго по спискам. В домоуправлениях.
Я оживился:
- А ты, что – не помнишь?...
- Не забегай наперёд, как бабка в фильме «Председатель»!... Ты же, полагаю, блокадник, житель блокадного Ленинграда?
- Правильно полагаешь.
- Ну, так, значит, как и я, оказался на особом положении! Нам, блокадникам, ко Дню Красной армии и ко Дню Победы полагалось по бутылке водки, по талону на бутылку водки. Две лишние бутылки в год! Однажды, когда очередь счастливцев-блокадников стояла в домоуправлении за талонами, произошёл очень драматичный спор между талонной девушкой и слегка подвыпившим гражданином. Тот вошёл в помещение и возмутился, в связи с чем это блокадники поставлены в лучшее положение, чем он! И получил резонный ответ, «а что же вы сами не оказались в Блокаде? Если б тогда постарались, то попали бы в неё! Тогда бы и получили эту бутылку, а так…»
Жена Мила вытерла разделочный стол и усмехнулась:
- Мужики, как всегда – не о бабах, так о водке! Лучше вспомнили бы, Артур, как всё остальное было, кроме водки. За булкой вытраивались с шести утра… Помните «городские» булки? До того всегда белые-белые, - она смеялась, - а теперь серые-серые, с примесью кукурузной муки; черствели через час после покупки!
- А так и было – постепенно исчезло всё! Исчезли гвозди, доски, меховые шапки, майки… Я помню, видел, как в городе Калинине, теперешней Твери возле молочного магазина раздражённая толпа раскулачивала грузовик с привезённым товаром, а в другом совершенно пустом магазине за голой витриной - куб маргарина со вдавленной шариками надписью «СЛАВА КПСС». А затем…
- Затем исчез сахар, - подсказала Жена Мила, - вообще исчезло сладкое!
- Слушайте, Жена Мила! Не даёте приступить к главному… Ты не возражаешь, - обратился он ко мне, - если и я буду так её называть?
- Артур, все мои друзья только так её и называют! Ну, так слушаем…
- Так вот, Жена Мила, Вы совершенно правы! Сладкое, действительно, исчезло, - Артур был серьёзен, - как будто его и не было в природе! Об этом-то я и хочу поведать господам, - он поклонился.- Так вот… В это самое весёлое время появилось много новых понятий: «тема», «нал» - «чёрный» и «белый», ещё «маржа», «крыша», «стрелка», ну и конечно же «поставить на счётчик». Нашему предприятию было приказало свернуть работы по переоборудованию моей лаборатории; народ подумал, потыкался туда-сюда и побежал. Я – тоже. Вот тогда-то и приголубил меня Олег в малой структуре по имени «Конверсия». Меня встретили, скрипя сердцем, без энтузиазма. Дело в том, что в ней каждый имел свою «тему» - «опора», «ларёк», «столешница» и «редкие земли». Где-то и кем-то кустарно изготовленный и очень дефицитный в то время «ларёк», перепродавался каким-то торговцам; изготовленные по нашим заказам «опора» и «столешница» представляли собой, якобы, соответственно - опору для стандартных строительных лесов и заготовку для стола небольшого фрезерного станка. Хорошие алюминиевые чушки переплавлялись в на редкость грубые отливки. Я не сразу понял, что это была фактически нелегальная переправка алюминия в Польшу. И «редкие земли» через нескольких лиц тоже предполагалось перепродавать за рубеж; мужик, владетель «темы», счёл за благо просто исчезнуть… Бизнес строился на всё охватившем дефиците… Короче, мне предстояло найти «тему».
- Ну, и? – чуть не хором, спросили мы с Женой Милой…
Артур улыбался:
- Мне стало известно, что кондитерский комбинат им. Микояна вот-вот встанет, потому что его задушили отходы производства. На улице вокруг комбината сладко пахло – нет, воняло! – лучшими сортами конфет. Весь двор был заставлен бочками в два-три этажа: брак! Лестничные переходы, сами лестницы, частично производственные цеха, помещение гаражной мастерской, будка охранников – всё! Я прошёл по цехам. Оборудование было изношено вконец. Конфетные автоматы вместо обёрнутой фантиками продукции выдавливали из себя тёплые ленты ненарезанных конфет. Годный к употреблению продукт шёл в брак и красивыми шлагами ложился в подставленную бочку. А в городе конфет, сладкого – не было!
- Ну, и что? Полакомился?
- Вам смешно, а мне захотелось плакать! Детишек бы сюда! Сладкого-то в городе – нет! Нету! А тут вся продукция, вкусная, сладкая идёт псу под хвост, и не моги её трогать: всё учтено! Конечно же, несуны таскали всё, но на проходной персонал обыскивали, и меня, когда уходил, тоже обстукали по карманам, повсюду…
- И что ты сделал?
- Обожди, - сделал… Когда выходил из цеха во двор, услыхал позади себя шёпот, мол, можем подсказать в каких бочках находится шоколад, в каких «раковая шейка» - конечно, за мзду!... И – созрела мысль! Сладкого в городе нет, спиртного – днём с огнём, а тут…
Короче, денег у меня не было. Занял под процент. Под большой! На мебельном комбинате знакомый начальник цеха свёл меня с коммерческим директором, и мы договорились, что без сертификатов и протчего он у «Конверсии» принимает полный ЗИЛ бочек брутто плюс ещё две - для него и нач. цеха; расчёт на следующий день. Ещё ЗИЛ решил поставить к себе на работу – продать своим, кто сколько запросит, а там уж… Выписал накладные – от «Конверсии» на мебельный комбинат, заказал машины. Через день два ЗИЛа подъехали к проходной и загрузились по-очереди…
- А как же бочки с шоколадом и «шейкой»? - с тревогой спросила Жена Мила.
- Вы обо мне плохо думаете, мадам, - Артур сидел с довольным видом, - я, естественно, знал, в каком они грузовике и в каком месте! Самое сложное, самый тревожный момент был, когда нужно было накладные, выписанные на Микояне, поменять на наши. В отделе сбыта никак не хотели писать их на два грузовика порознь. Помогла, как это ни странно, шоколадка!
Мы заржали. Артур поднял палец:
- Но! Продукт-то – сладкий! К тому времени возле станций метро вовсю торговали небольшими стеклянными колбами: два штуцера одного контура – вход и выход , два – другого, и - змеевик внутри. Портативный перегонный аппарат! И я, конечно же купил.
У Жены Милы глаза загорелись:
- И как? Много нагнал продукта?
- Подождите, сначала про бочки. За грузовик на мебельный комбинат я получил сполна, как и договаривались. Как там радовались сладкому женщины-работницы! А коммерческий деньги мне отстегнул сразу после взвешивания машины, ещё не распродав карамель из бочек. На другой день полученными деньгами я расплатился полностью с заимодавцами.
Расправившись с первым ЗИЛом, я срочно помчался на Бадаевские склады, куда второй грузовик повёз продукт для нашей организации. Бочки стояли в о дном из складов со сбитыми крышками, а двое наших сотрудников и двое кладовщиков носились с вёдрами, полными воды, доливали бочки. Ребята, что вы делаете! А это – чтобы вес был побольше! Из щелей рассохшихся бочек выливались струи сиропа и вскоре залили весь пол. На следующий день в складе было полно мух и сильно пахло карамелью. За два дня товар был пристроен, а я развозил бочки своим. Себе я взял две бочки шоколада и бочку «шеек», но…
- Что, конечно промахнул? – засмеялась Жена Мила.
- А Вы откуда знаете? – Артур был доволен слушателями, - конечно же! Вместо «шеек» оказалась чуть ли не сплошная масса разнообразной карамели! Но, шоколад-то был мой! Чуть ли не на следующий день мы занялись производством. Детские металлические формочки для песочниц, формочки для печенья, рюмки – всё использовалось для производства. И на следующий день возле метро «Озерки» мы открыли торговлю. Но…
- Что, но? – с тревогой спросил я.
- Не пошло! Публика с подозрением отнеслась к нашему продукту. Но, мы нашли выход! Стали поставлять шоколад в Эстонию – видимо, там сладкий голод был ещё заметнее. Через неделю двух шоколадных бочек, как не бывало!
- А карамель?
- А карамельная бочка стояла у меня в прихожей и пахла на всю квартиру так, что чай можно было пить впринюшку! Запа-ах!... Никак не удавалось приступить к сбраживанию продукта с последующей перегонкой. Так длилось некоторое время, а потом мой друг, которому я тоже доставил бочку карамели, позвал друзей опробовать продукт перегонки сладкого сырья. Мы налили, выпили, и вердикт всех друзей был единогласным: этому продукту следует дать особое название. «Омерзиловка»!!! Вкусовые присадки, многочисленные повидла, отдушки из различных сортов карамели повели себя каждая по-своему и на благородной основе этилового спирта составили неповторимый букет! Ужасающий вкус и запах! Тогда у меня в груди задатчик ещё не стоял, но это был первый порыв к тому, чтобы с выпивкой завязать, как с таковой! У меня ещё за столом мелькнули тревожные мысли о моей бочке – так как же быть?...
- В самом деле, - спросила Жена Мила, - как же быть в такой ситуации?
Артур хмыкнул:
- Унылая создалась ситуация. Операция, так удачно проведённая в целом, на фронте личной реализации не находила завершения. Моя третья, карамельная, бочка стояла и пахла в прихожей. Гнать «омерзиловку» было невозможно, их величества вкус и нюх не позволяли. Но, сколько придётся пить с чаем целую бочку карамели, сосчитать было невозможно…
Всё разрешилось неожиданно просто за рюмкой водки, добытой в магазине с решётчатой арматурой на входе. Однажды к нам зашли в гости приятельница жены с мужем; они постоянно жили на даче на Карельском, и собака поместье их охраняла, Дружком звали. А в полукилометре находилась звероферма, где выращивали не то нутрий, не то куниц, и контингент работников фермы страдал от отсутствия алкоголя. И был разработан план, в результате реализации которого получили своё удовлетворение и те, кто был за столом, и далёкие, но жаждущие. И, даже, меньшие братья – у соседей тоже Дружок был!
Схема была такая: гости забирают бочку, вернее дают информацию о ней на звероферму. Если там нет самогонного аппарата, в качестве приложения идёт мой «портативный». Своё вознаграждение я получаю в денежной форме – между прочим, оно оказалось выше, чем все остальные вместе взятые! Оба Дружка тоже не будут обижены – их какое-то время будут снабжать свежим мясом нутрий. Или куниц. Шкурки можете оставить себе… Вот она, собачья лафа! Через неделю приехали двое на машине, забрали бочку и «портативного», честно рассчитались. Дружки какое-то время были сыты. Позже их кормильцы со зверофермы заехали однажды ко мне - поинтересоваться, не будет ли ещё одной-двух бочечек исходного продукта? Сладкого такого… Вот так вот «тема» у меня и закончилась. Лафа у Дружков тоже…
Я ещё добавил в рюмки «хеннеси»:
- Ну, и что ты всем этим экскурсом в прошлое хотел сказать, Артур? Интересами девяностых сыт не будешь! Ну, схватил ты своё, случайно выскочил чуток. А сегодня что? Проживали мы прошлое своё мно-ого лет, и сейчас проживаем… Так чем наше-то время лучше? Заводы разворованы, народ не работает, охранников, вояк бывших больше, чем работающих, как говорится…
Неожиданно сжало горло и меня понесло, сдерживающие центры куда-то выпали. Я понимал, что несу лишнее, но остановиться уже не мог:
- Подлодки тонут, электростанции, которые строились всей страной, рушатся, и виноватых – нет. И не будет!... Горят дома престарелых – если бы только один! Сделано что-нибудь? Ку-ку с макой! Сколько беспризорных ты встретил вчера, сегодня? Скажи, встретил? То-то… Верит ли кто этим депутатам, этому правительству? Ты веришь? Кричат о борьбе с коррупцией, слюнями брызжут, а хоть бы раз назвали поименно ворюг и взяточников! Не-ет! Вся страна считает, знает уверенно, что чем выше, тем больше рыльце в пушкУ. У всех! Да и не просто в пушку, а им наплевать, останется ли что от России. Им больше интересно - у них самих останется ли что, прилипнет ли к рукам! А вдруг – нет! Что? Ну, как же! Надо сделать так, чтобы прилипло!... Не работает страна, не трудится – охраняет то, что пока не разворовано. Делает вид, что охраняет! А помани пальцем любого, посули ему чуть-чуть благ за бугром – все рванут тут же, а те, кто не рванут, перегрызут друг другу глотки. Не только большевички-коммунисты угробили Россию - сегодня их антиподы, а в сущности, наследники довершают! Те, хотя бы, верили в свою утопию, замордовывали страну и людей, так сказать, «во имя». А эти? Этим плевать на всё кроме своего корыта! Производством "материальных ценностей" занимаются только мигранты, забитые бесправные люди, зачастую наши с вами – в прошлом! – соотечественники. Жить им негде. Если они честные - их обманывают, гонят отовсюду, если нелегалы – рвут на части, не давая взамен ничего! А наша милиция, которая «меня бережёт»? Какое к чёрту бережёт: уголовники, прикрывающиеся законом, видимостью законов. Стреляют, давят людей и закона нет на них!... А гаишники, рвачи и хапуги без совести и чести? Спрячется где-нибудь за куст и ждёт, пока можно будет палкой взмахнуть. Штраф берёт? А хрена не хочешь? Он на карман кладёт! Всё себе, себе... Сын министра давит человека, и ему – хоп хны! И папане тоже хоп! Всё сидит в своём кабинете, всё занимается "своим делом"… Законов для людей, так чтоб один для всех – нет! Нет их! Да на кой ляд власть придержавшим они нужны, эти законы! Для них - чем больше бардак, тем лучше! А чёрное-то в душах людей, людской массы копится, оседает и множится по закону больших чисел. И количество недовольных всё увеличивается, ширится… Давление в котле всё возрастает… Ох, не рвануло бы, Артур! Уж, как рванёт, как явится «русский бунт, бессмысленный и беспощадный», всем и «великая октябрьская» и Гражданская покажутся девичьим сном! Ну, что скажешь? Что молчишь?
Меня несколько раз пыталась остановить Жена Мила; Артур только неотрывно глядел и слушал молча. На какое-то время все замолчали. Потом я сказал значительно медленнее:
- Смотрим, вот, сейчас – да и ты, наверное, смотришь - фильм «Адмиралъ» по телику. По серии каждый день… Никогда Хабенского не любил, а тут… Охаянный, оболганный большевийской пропагандой, великий русский человек пытался чистыми руками что-то сделать для страны, остановить отморозков и сломал себе шею!
У нас в стране из века в век существует «пипл для власти», а не «власть для людей», ради людей. Если власть не поймёт, что она неправедна, всё в стране будет хуже и хуже, пока не придёт к полному развалу. Скажи, что нужно? Что?... Диктатуру?... Да! Нужна диктатура совести! Это когда, не взирая на заслуги, происходит ежедневный спрос за дело! Кто бы ты ни был, если взялся за дело, за власть, если прикоснулся к власти – делай! Не можешь – вали к бениной фене! Не умеешь, не можешь – вот тебе конфискация всего: имущества, имени и у тебя самого, и у родных! И – катись-ка ты, милый, с волчьим билетом в дворники, на стройку. И чтобы никто и нигде не мог тебя взять даже в бригадиры!...
Мы тогда, перед этой «перестройкой» всё больше по кухням толковали часов до четырёх и только с теми, кого знали хорошо, доверяли кому. Вот тебя вижу я второй раз в жизни, но высказал то, что, уверен, и сам бы ты высказал мне. Не молчу и тебя не боюсь. Слава Господу, что время хоть немного изменилось. Хотя, по совести – что с меня взять?... Вот рассказал ты мне, как Дружков осчастливил. «Собачья лафа»… Нашёлся, всё-таки, для ихинного племени один, даровал… Нам-то никто не дарует ничего, потому, как мы – люди! Ведь так?
- Так, - Артур был немногословен.
- Ладно, - сказала Жена Мила, разливая по стопкам остатки «хеннеси», - закрыли тему…
- Подождите, Жена Мила, - остановил её руку Артур, - Плесните-ка и мне чуток...
http://www.proza.ru/2010/09/27/1479