У меня в руках солидный сборник лирических стихов «Я шел к тебе» члена Союза писателей России, кавалера Золотой Есенинской медали (так представляется в анонсе сам автор).
Безусловно, человек, разместивший в своей первой книжке порядка трехсот стихотворений, имеет право называть себя поэтом. И Александр Блок, который был уже в зените поэтической славы, но стеснялся называть себя поэтом, в данном случае не указ. И времена были другие, и это, в конце концов, его, Блока, личное дело, кем он себя считал.
Анонс любой книги читать надо обязательно, хотя бы потому, что очень любопытно, как и что можно сказать о книге в 8-10-ти строчках? Оказывается, очень много. Например, Роман Тишковский утверждает, что быть поэтом – значит, всегда находиться в определенном состоянии. Правда, не уточнил, в каком именно, но мы и сами знаем, в каком…
Перекличка поэтов вполне уместна, утверждает Тишковский. Я данный пассаж не очень понимаю, но дальше, слава Богу, идет разъяснение для таких непродвинутых, как автор данной рецензии.
Итак, читаю: Брюсов работал «Шедевры» – есть они и у меня (!) «Высокая болезнь» у Пастернака трансформируется в мой «Высокий слог» (!!) Моё «Романсеро» созвучно Лорке (!!!) В Евпатории я слышал рифмы Маяковского, а реминисценций из Блока в первой моей книге не сосчитать… Вот так!
Я, ещё не читая книги, почувствовал трепет в душе. Это надо же – такое везение! В одном сборнике я смогу сейчас окунуться в атмосферу Серебряного века, с его неповторимым футуризмом, имажинизмом, акмеизмом, чем славился Валерий Брюсов; почитать поэзию, созвучную философским стихам Бориса Пастернака, которого Н. Бухарин на первом съезде писателей в 1934 году, назвал лучшим поэтом СССР (любимчик партии большевиков любил звонкие формулировки); трагический романтик и мечтатель, авангардист Лорка с цыганскими страстями в своем «Романсеро»; ритмы и рифмы Маяковского, пусть даже в трансформации Тишковского; и наконец, Блок – рыцарь Серебряного века и мастер символизма, реминисценций из которого у Тишковского «не сосчитать».
Кто, где и когда мог предложить читателям такое шикарное, восхитительное меню? А на счет скромности: она, конечно, хороша, когда ничего больше у человека нет. А если есть талант, есть книжка в триста стихотворений, то можно и самого себя похвалить. Неизвестно, дождешься ли ещё похвалы от рассеянного читателя.
Итак, открываю книгу и сразу лезу в раздел «Шедевры». Стихотворение «Наяву»
/Когда ты спишь, ты улыбаешься во сне, / и ветви губ качаются чуть слышно…/ Деревья бродят, бредя о весне, / мечтая и – сутулясь по-мальчишьи…/
Остановимся после первого катрена. По-видимому, речь идет о спящем человеке, он улыбается во сне. «Ветви губ качаются», т.е. губы – это ствол (дерева?), на котором качаются ветви. Этого я представить себе не могу, но я себя продвинутым умником и не считаю, а вот читатель я искушенный. И смысловые, а также стилистические нелепости ощущаю хорошо. Идем дальше.
/Деревья бродят, бредя о весне/. Образ ветвей, дерева продолжает развиваться, значит, картинка будет логически завершена. Смущает, конечно, что «деревья бродят, бредя», но так захотел поэт, и это – свято.
Читаем второй катрен. /Качаются улыбки-корабли / на волнах сна, заснеженного пышно./
От образа "губ-ветвей" поэт с резвостью летнего кузнечика перепрыгивает к "улыбкам-кораблям", которые «на волнах сна, заснеженного пышно». Как критик, который взялся за написание рецензии, заявляю, что для смешения разнородных понятий и образов в данном случае нет оснований. Тем более, добавлять к кораблям ещё и «пышные снега». Речь здесь идет не о новаторстве, не о поэтических находках, а о желании как-то сбить в одно целое строчку-другую и подогнать рифму к слову «по-мальчишьи».
/С тобой они – и тоже спать легли!/, т.е. речь идет об "улыбках-кораблях"(?).И сразу же следующая строчка: /Но ветви губ качаются чуть слышно / и шепчут удивленные слова, / которых наяву – и не ждала…/ Всё, конец стихотворения.
Сейчас я понимаю, что спит женщина, и её «ветви губ» шепчут слова, которых она наяву не ждала… От кого не ждала? От самой себя?
Насколько шедевральны рассмотренные стихи пусть каждый решает сам для себя.
Рассмотрим ещё одно стихотворение из раздела «Шедевры». Оно называется «Поражение» и расположено рядом с первым.
Две первых строчки: /Не выношу елейной позы, / как нож, оставшийся в боку…/
Как говорится, дай бог каждому, не познать в жизни таких острых сравнений и ощущений. Читаем дальше: /Так от долгов и так от прозы, / от взгляда твоего – бегу/
Откровенно слабые строчки, да ещё и с насилием над литературным поэтическим языком. Кстати, долги всё-таки лучше возвращать, чем решать проблему спринтерским бегом, но это опять же позиция каждого отдельно взятого человека. У нашего автора она такая, какая есть.
Читаем дальше: /А что мне он! – / Без выраженья./ Без пониманья, что и как./
От взгляда женщины герой убегает, но успевает хамовато бросить через плечо: А что мне он!.. Заключительные словечки «что и как» – это опускание отношений на кухонный уровень, на бытовуху, но может женщина большего и не стоила?
Читаем дальше: /И вот – вползает пораженьем / ещё незримая тоска… / Украдкой выпускает жало…/ Так бы тебе! / И ты б – сбежала. /
Я плохо представляю, чтобы нечто подобное мог написать Блок, так хорошо усвоенный Тишковским. Для Блока женщина – всегда Прекрасная Дама. Сколько мстительной желчи, мелочности, даже пакостливости звучит в заключительных словах автора стихотворения. В отношениях с женщиной мужчина должен быть рыцарем, а для пиита это непререкаемая аксиома. И если уж появилась необходимость написать про свои семейные неурядицы, то и для этой ситуации есть уровень Парнаса.
Почитайте на досуге стихи Бродского, посвященные М.Б., горькой своей любви, матери его, Бродского, сына.
Нет необходимости писать о других стихах – они все на таком же уровне. Удручает обилие косноязычия, стилистического несовершенства, вычурности, «красивости» и прочих грехов , свойственных начинающим творцам. Но я о начинающем не стал бы и писать.
И последнее. Автор явно грешит употреблением, где надо и не надо, знаком «тире». Это его авторское право, но и у меня есть право выразить к этому своё отношение:
Что ни слово, то тире,
будто вожжи в строчке,
словно дырка на дыре,
в общем – заморочки.
Прочерк в строчке – голова,
но не в лучшем смысле:
на тире висят слова,
как на коромысле.
Эти сонмища тире,
как штыки в атаке,
словно воины в каре,
или в сетке раки.
К гениальным рвусь пластам,
прочитать охота.
Думал золото, а там
пыль и позолота…
В. Коростышевский