Они сидели в кафе на улице.За столиком,в плетеных креслах.Над ними склонилась ветка ивы.В городе было жарко. Жители в особенно жаркие дни обычно работали до полудня,а потом приходили в кафе и до вечера сидели. Говорили обо всем и ни о чем. Говорили о себе. О своих любимых. Говорили о скуке и однообразии жизни в маленьком городе на Волге. Но на самом деле они любили и маленький город, и свои жизни, и себя. Город это знал.В городе было множество кафе и кафешек. Они создавали уют городу. Люди сидели в жаркий день в кафе и говорили, что пора им ехать к морю. Нет, на море лучше ехать в начале сентября. Тогда нет обжигающего южного солнца, а море теплое, как подогретое молоко. Именно об этом и говорили мужчина с женщиной. Они сидели за столиком в уличном кафе, под раскидистой ивой. На столике стоял кувшин с полевыми цветами. Скатерть была сиреневой с белыми салфетками. Было чисто и опрятно, с простеньким вкусом. Мужчина смотрел на женщину, ему было хорошо сидеть с ней за столиком в кафе, в удобном плетеном кресле. И приятно было смотреть на женщину. Они пили кофе и тихо беседовали. Раскидистая ива опустила ветви почти над ними. Она слушала их разговор и шелестела листвой. Сказанные слова словно оседали на резных листьях. Они своей сказанностью создавали настроение ежеминутное, которое растворялось вместе со словами.
Женщина смотрела на человека, сидевшего напротив нее, и пыталась объяснить какую-то запутанную ситуацию. Из ее жизни или нет, трудно было понять. Она смотрела и рассказывала. Картинка, сотканная из ее слов, повисла на ветке ивы. Слова создали зал для судебного заседания. На скамье подсудимых сидела женщина в светлых брюках, куртке и черной майке. Она совсем была не похожа на ту, что сидела в кафе. Это была другая женщина. Она сидела, ее руки лежали на коленях. Рядом на скамье подсудимых лежал томик стихов Анны Ахматовой, избранное. Они были рядом на скамье подсудимых: женщина и томик стихов русской поэтессы. Обвиняемая была тоже русской и православной. Ее бабушка Ирина Семеновна Русанова, которая воспитала внучку на русской классической литературе, на поэзии и прозе, в свое время отбыла семь лет лагерей за острый анекдот в адрес парторга колхоза по поводу его хождения по деревенским женщинам. Ирина Семеновна сострила в очень знакомой компании самых близких друзей, а через несколько дней ее арестовали. В лагере она состарилась за семь лет так, будто за семьдесят семь. Интеллигентная хрупкая молодая женщина превратилась в разбитую старуху. Но осталась интеллигентным человеком. Женщине хотелось, чтобы бабушка была с ней в этот трудный момент ее жизни. И она была рядом. Бабушка словно присутствовала рядом с внучкой. На одно мгновение на судебной скамье сидели три женщины. Женщина в светлых брюках была подсудимой. Женщина в черном платке и мешковатой кофте была Ириной Семеновной. Женщина с выразительными глазами и носом с горбинкой была русской поэтессой. Мгновение прошло, и вместо трех женщин осталась одна. А томик со стихами вдруг потяжелел и буквально продавил скамью подсудимых. Написанные там слова и образы захотели выйти за пределы книжного переплета. Женщину судили за написанную ею статью, за печатные слова и образы. Вырезка из газеты лежала на столе перед судьей. Слова в статье и слова в томике стихов как-то съежились, им стало жалко женщину, которую судили из-за слов, напечатанных на бумаге. Буквы стали меняться местами и путались, чтобы не было смысла в статье, а значит, и не было состава преступления. Но черные одежды судьи, рукава, будто два черных ворона, пролетели над вырезкой из газеты. И снова стройные столбики черных печатных букв соткали состав преступления клеветы на судью. И суд состоялся. Подсудимая вставала и садилась, она была словно тряпичная кукла, надетая на руку злого и жестокого человека, который той куклой срывал свое плохое настроение или мстил за неустроенную жизнь. Кукла была инструментом мщения всему человечеству для злого человека. «Подсудимая, встаньте!" - громыхало откуда-то сверху, словно гром небесный. Женщина вставала, и тогда томик стихов на скамейке отдалялся от нее. И ей становилось тоскливо и неуютно. Без стихов оставаться наедине с судьями, прокурором и адвокатом было страшно. Книга стихов так бессердечно отдалялась, что женщина почувствовала близкий обморок. «Мы не социальные органы!- громыхало сверху. - Мы органы наказания!» Судья была где-то очень высоко, поблескивали очки, истеричный голос визжал: «Я очень высоко ценю свою честь судьи и свою честь женщины». О Господи, кто бы покушался, спаси и сохрани.
Женщина сидела на скамье подсудимых, рядом лежала книга стихов. Над скамьей подсудимых возвышались высокие столы. Они были настолько высоки, что трудно было разглядеть, кто сидит за столами. Тонкие ножки столов уходили вверх. Она тоскливо посмотрела в черное пространство под столом, и вдруг свет памяти осветил пространство. Ирина Семеновна, ее бабушка, молодая, стояла в деревенском доме, около нее стоял мерзкий тип, парторг колхоза, и грязными липкими руками гладил ее ноги. От колен и выше. Она развернулась и ударила парторга по лицу. Выбежала из дома. Она в фуфайке бежала по кругу под столом судебного зала. Долго. Потом вдруг оказалась в грязном кирпичном помещении, в отделении милиции района. Там три следователя вели ее допрос с пристрастием. Их мерзкие лица освещала тусклая лампочка желтым светом. Ирина Семеновна сидела на табуретке перед тремя следователями. И те издевались. До утра горела лампочка, Ирина Семеновна все сидела перед следователями. Уже в полуобморочном состоянии. Потом ее везли в грязном товарном вагоне, и долгих семь лет она отбывала в лагере. Ирина Семеновна теперь горестно смотрела на внучку. Снова суд, жесткие глаза судей. И приговор - виновна. Ирина Семеновна темнеет силуэтом, из 1937 года, кровавого, она будто и не уходила. Все повторяется. Но 2009-й еще противнее. Ирину Семеновну мучили только следователи. А ее внучку - следователь и адвокат, они играли с ней в игру: кто быстрее доведет обвиняемую до шокового состояния. Именно того состояния, когда человек берет любую вину на себя. Признается в том, чего никогда не делал.
Клевета на гнусного парторга, клевета в газетной статье – в России ничего не меняется. Россия вдруг приняла образ Ирины Семеновны и пошла по кругу под столом судьи. Она была в фуфайке, коричневый платок был завязан на спине, повыше. Крестом. Высокие резиновые сапоги, литые, хлопали о худые ее икры. Она шла по кругу, как рабочая лошадь. Как последние свои круги перед тем, как вдруг вздрогнуть, упасть и сдохнуть под свист кнута хозяина. Высокие ножки стола, что возвышались над Ириной Семеновной, были словно ограждение под высоким напряжением куска земли, где расположен лагерь. Ирина Семеновна привычно втягивает голову в плечи, руки скрещивает сзади. И становится не женщиной, а забитым тупым животным, которое бежит по кругу, с каждым новым кругом убыстряя шаг, очень стараясь угодить хозяину. Луч света присматривает за заключенной.
На скамье подсудимых сидит женщина, рядом с ней лежит книга мятежных и очень нежных стихов русской поэтессы. Женщина смотрит вверх и пытается рассмотреть лицо судьи. Но только черная мантия и жесткий взгляд, потом вдруг начинает просматриваться что-то человеческое. Но нет, обман. Чем мельче личность под мантией, тем меньше видно человека. Очень легко скрывать пустоту под мантией. А был ли человек под мантией? И человек ли там? Женщина больше не пытается вглядываться в лицо судьи. Она не видит человека. Наоборот, опускает голову. Вместо человеческого лица она видела пустые глазницы, злые губы и стертое выражение. Возможно, стертое ластиком. Кто-то постарался стереть лицо судьи ластиком, чтобы его больше никто не смог испугаться. Кто-то нашелся очень смелый. Женщина была благодарна тому мужественному человеку. Она больше не смотрела вверх. Ей хотелось побыстрее уйти из этого зала заседаний. Если она уже признана виновной, значит, может уйти. Но нет, суд все продолжался. С правой стороны от скамейки для подсудимых сидел за столом прокурор. Он был молчалив и зол на себя. Ему было стыдно за все здесь происходящее. Он привык выстраивать обвинение против убийц, насильников. Но на этом заседании он присутствовал сам насильно. Он не видел здесь справедливого возмездия, а только мерзость и глупость. Клевета – это когда всем очень противно, что состряпали дело. Но махина судопроизводства уже заработала, и она пожирала обвиняемую. Прокурор ежился, ему было стыдно за все это действо и жалко было потраченного времени. Но он сидел, как одна из марионеток судьи, и морщился. Он не смел сказать слова против судьи. Ни слова, ни взгляда. Слева от обвиняемой сидел адвокат. Он подобострастно смотрел снизу вверх на судью. Внимал каждому ее слову и подобострастно дрожал. Судья давала возможность ему заработать, кормить детей и жену. Адвокат кололся о взгляд прокурора и восхищался каждым словом судьи. Подзащитная мало интересовала адвоката. Он строил хитроумную фигуру, используя ее как кирпичик своего благополучия. Деньги взяты, клиент как надо запуган. Молчит. Судья будет довольна.
Суд был закончен, приговор вынесен. Судья унесла мантию на своих плечах. Сторона обвинения и сторона защиты ушли, крепко взявшись за руки. И только женщина осталась сидеть на скамье подсудимых. Для нее все закончилось. Она теперь ранее судимая, но осталась на свободе. И только яркий бубновый туз, словно клеймо, прожег спину. Оно везде: на лбу, на руках, на душе. Судья, уходя, не смогла сдержать радости. Она, наконец, наказала, потешилась вволю над журналисткой, которая ее донимала много лет. Она ее буквально растоптала, на свою радость, на свое удовольствие. Раскатала-размазала по скамье подсудимых. Судья сняла мантию и сразу превратилась в бабу, маленького роста, с плоским невыразительным лицом и даже с некоторыми элементами вырождения личности. Бабенка передвигалась неуклюже. С прискоком и ужимками. И была очень похожа на парторга, который посадил Ирину Семеновну в далеком 37 году. Наказал за непослушание. Судья наказала журналистку тоже за непослушание. Бабенка еще светилась радостью долго, весь вечер и всю ночь, оказавшуюся для нее бессонной. Так же радовалась, как и тот парторг, всю длинную и бессонную ночь.
Женщина, наконец, осознала, что весь кошмар для нее закончился. Допросы следователя, тягостное общение с адвокатом, их общее запугивание, чтобы довести клиента до той грани, когда он признает свою вину. И говорит: "Да, я виновен". Хотя вины никакой за ним нет. Следователь зло кричит: "Я впустую не работаю! Не признаетесь, будет хуже. Будет реальное заключение под стражу, лишение свободы. А так отделаетесь штрафом. Да, будет судимость. Но свобода останется". Женщина уже была виновна в том, что написала на бумаге слово «судья». Потом написанное ею напечатали газетным шрифтом. И после этого возликовали темные силы. Дама по имени Правосудие завязала грязным носовым платком глаза, и махина судопроизводства заработала, подминая под себя все больше жертв. И эта женщина стала только одной из жертв. Теперь ей придется каждый день по капле убивать в себе осужденную и возрождаться. Она взяла со скамьи подсудимых томик стихов русской поэтессы, прижала к груди и пошла по длинному коридору судебного участка. Выходя на улицу, она сильно запнулась о ступеньку и еле удержала равновесие. Но, удержав его, упрямо и дерзко подняла голову и взгляд вверх и вперед.
Двое за столиком в кафе молчали. Картинка, нарисованная словами женщины, постепенно рассеивалась. Осталась только ветка ивы с резными листочками.
- Вам нужно все это поскорее забыть, - сказал мужчина женщине и накрыл ее руку своей.
- Все это произошло не с вами и не в этом городе, не в этой стране, – снова сказал мужчина. Он продолжал держать ее руку в своей.
- Да, вы правы. Этого всего в действительности не было. Это я просто вспомнила свой недавний очень страшный сон. И рассказала вам. Простите меня…
Мужчина улыбнулся. Ему нравилась эта женщина. Он дотянулся через столик и погладил ее волосы. Цвета пшеницы спелой, затянутые в тугую косу, они вдруг обнажили седую прядь.
- Вы красивая молодая женщина, больше ничто не имеет значения, - он убрал руку, сидел напротив нее и смотрел. Потом как-то на секунду опустил глаза, а когда поднял взгляд, то женщины напротив уже не было. Он снова улыбнулся. Осмотрел соседние столики. Там сидели люди парами и по одному. Мужчина еще некоторое время сидел за столиком в кафе один. Допил кофе. Потом встал и ушел. По дороге домой он вспоминал пригрезившуюся женщину. Понятно, что и город не тот, и страна не та. И белый свет не совсем тот. Только жара была реальна. Мужчина подумал, что пора бы поехать на море. Может быть, там он встретит ее, эту странную женщину. С нарисованной жизнью.
январь 2010 года