Неважно, какой там листок
Оторвался от ветки родимой.
Ему одиноко в осеннем остылом саду
Он позвонил из Америки. "Я вылетаю в начале октября, хочу встретиться, ты будешь дома"?Конечно, где же еще мне быть. Начались звонки одноклассников, взволнованные переговоры. Мы не хотели больше смущать друга. Где, когда, по сколько сбрасываемся. И это для многих важно, большинство на пенсии, кто в состоянии, еще подрабатывает.
Последний раз он прилетал шесть лет назад. Мы долго вспоминали эту встречу. Он был моложав, наряден, возбужден, обмолвился, что идет и ощущает каждый бугорок. Мы все опустили глаза, чтобы посмотреть на его новые кожаные туфли. Потом он обратил внимание на мои часы, удивившись, что недешевая марка. Он был прежним. И тогда, когда студентом заявился ко мне домой в мамином плаще болонья, только вошедшем в моду. Я и не заметила, а мой сокурсник не преминул съехидничать на этот счет, заметив, что к такому плащу полагается косынка. Они встретились у меня дома, провели вечер и ушли вместе, обмениваясь колкостями.
Он оставался все таким же веселым, жизнерадостным, успешным. В тот раз мы встретились в кафе, он угощал, уговаривая заказать что-нибудь еще, кроме кофе, восхищался современной отделкой помещения, культурой обслуживания. Мы были зажаты, обижать его не хотелось, но знали, сколько стоит пирожное в таком заведении. Когда принесли счет, он растерялся, сумма была обратно пропорциональна размерам того заведения. Он все еще не мог прийти в себя, повторяя: «Ну и цены у вас». Побродили по городу, сфотографировались и разошлись. Потом товарищ, у которого он останавливался, показал пленку с записью свадьбы его дочери. Но я не сводила глаз с его младшего сына, он был точной копией того мальчика, который пришел к нам в пятом классе. Так же сверкали глаза в танце, а я вспоминала, как домашний ребенок впервые подрался в классе из-за меня, чем покорил окончательно. Я тогда впервые увидела, какие у него красивые, сверкающие глаза, но это было уже классе в седьмом.
Он начал приходить ко мне после школы, иногда отправлялись вместе на велосипедные прогулки. В студенческие годы познакомил меня со своими родителями. Обаятельные люди, инженеры-железнодорожники. Отец был заместителем начальника отделения дороги, человеком безупречной репутации, очень уважаемым на транспорте. Его побаивались, а жену любили за добрый нрав и отсутствие каких - либо начальственных ноток. Когда я не вышла замуж за Эдика, его мама несколько лет не здоровалась с моей. Маму это огорчало, она заговорила первой, попытавшись объяснить, что Эдик очень нравился всем, но что она могла сделать с этой вертихвосткой. Вертихвостка – это, конечно, я. Она, преувеличивала, я была скорее занудой, утонувшей в книгах. Мама была прощена, и впредь они раскланивались, останавливались и беседовали, как добрые приятельницы.
Эдик уехал со второй семьей в Америку 15 лет назад. Потом умер его отец, не пережив разлуки с сыном.Прилететь на похороны мой друг не мог, не было денег, мешали ещё какие-то обстоятельства, не зависящие от него. Его маму мы тоже хоронили без него. У её гроба соседка обмолвилась что, когда зашла проведать, в чашке Цили Соломоновны еще не остыл чай. Почему-то эта недопитая в одиночестве чашка предсмертного чая до сих пор не дает мне покоя. Каждый умирает в одиночку, но не всегда один. Неделю спустя он позвонил мне из Америки и грустно сказал, что умерла мама. Я ответила, что провожала её. Я не сказала, что положила еще один букет и от него, попросив в душе прощения за всех нас.
И вот спустя шесть лет мы встретились снова. К кафе меня подвезли невестка с внуком. Вечером она позвонила и, смеясь, сказала, что видела, как обнимал меня не Эдик, которого она знала. Я призналась, что в школе была безнадежно влюблена в этого мальчика, который ко всем относился одинаково. Сказала и поймала себя на том, что мальчик в отношении морского офицера, более трех десятилетий прослужившего на Севере, звучит забавно. Я приехала вовремя, но друзья уже ждали у входа. Темнело, моросил мелкий дождь, в кафе теплым желтоватым светом призывно зажглись окна. Мы вошли в небольшой зал, где уже был прекрасно сервирован стол, играла тихая музыка, поблескивали бокалы.
Как всегда бывает при таких встречах, все заговорили вразнобой. Воспоминания, смех и слезы, когда начали перечислять тех, кого уже нет на этой земле. Полтора десятка немолодых людей шумели, шутили, как расшалившиеся школьники. Один из наших одноклассников спросил у заокеанского друга:
-У тебя там, наверное, своя клиника? – Эдик печально усмехнулся,
-Какая клиника, Витя, приехал бы я, имея клинику, оформлять пенсию в 100 долларов.
-Так ты не врачом там работаешь, а почему?
-Да потому, что я хватался за любую работу, чтобы прокормить семью. Рыл канавы, делал все, за что хоть что-то платили. И это в 45 лет Я не смог подтвердить диплом. Там они никому не нужны, наши дипломы. Но теперь все нормально, я работаю в клинике, правда, не врачом.
За столом повисла напряженная тишина. Я знала давно, что у него скромная работа. Как –то позвонил вечером, счастливый и возбужденный, чтобы сообщить, что купил подержанный джип. Кого теперь у нас удивишь старой иномаркой. Мы подолгу говорили по телефону. Все его семейные новости были мне хорошо известны.
Виктор не отставал.
-А зачем же ты уехал туда? У тебя здесь было такое положение, авторитет.
-Ради детей, - сухо и коротко ответил наш друг.- И тут мы заметили, что он очень сдал, постарел, похудел, в глазах застыла тревога. А тут еще одноклассница достала небольшую книжку нашего школьного знакомого, организатора легендарного школьного эстрадного оркестра. Он живет в Израиле, часто приезжает сюда. Дал несколько концертов в клубе, на который пригласил одноклассников и друзей покойной матери, работавшей до отъезда в железнодорожной поликлинике. Он любит повторять, что сердце его навсегда осталось здесь. Об этом были и стихи, которые мы слушали с комком в горле.
Эдик печально прослушал стихотворение и неожиданно сказал:
-Мне там до пенсии трубить еще 7 лет, а жене 15, кто знает, как сложится жизнь.
Кто-то спросил, как справляется с выплатами за дом. Мы знали, что он был куплен в кредит. В прошлый раз он с гордостью показывал фотографии.
-Платят дети,- так же коротко ответил друг. - Дочь с мужем получили университетское образование, хорошо устроены, сын заканчивает медицинский колледж, будет домашним врачом.
Мне хотелось вмешаться, я видела, как нелегко отвечать ему на эти вопросы. Промолчала, ему нужно было выговориться. Я знала, что у него появились проблемы со здоровьем, как у многих в этом возрасте, но у него хорошие дети, волноваться за будущее особых причин нет. Счастливый настрой встречи как-то незаметно улетучился, каждый подумал о своем. Не все из нас могут рассчитывать на помощь детей, скорее, наоборот.
Разговор стал стихать, начали собираться домой. Потом вдруг вспомнили, что приготовили ему подарок - майку с нашими подписями, набранными крупными буквами, и большую книгу о родном городе. Он смутился, растерялся.
-Мне нечем вас отблагодарить.
-Да, ладно друг, будет трудно, приезжай, как – нибудь прорвемся,- произнес кто-то из подвыпивших ребят.
Я чуть не расплакалась и быстро простилась со всеми. Проводить меня вышел моряк. Эдик смущенно натягивал майку, запутавшись в ней.
Ехала и думала, доживу ли до того времени, когда дети друга захотят вернуться на Родину, чтобы обеспечить его внукам достойное будущее, а родителям - обеспеченную старость. А вот заклинания власть имущих, что поднимаемся с колен, что достигли дна кризиса и скоро начнем всплывать, кажутся такими неубедительными. Всплывем- захлебнемся - оттолкнемся. Хочется спокойно и достойно жить в стране, из которой никому никогда не захочется уезжать.
Tania (Яндекс.Фотки)