И нет ей покоя гори, но живи

Александр Раков
Есть такая песня, в которой мудрые строчки «Жизнь прожить – не поле перейти» заставляют задуматься над тем, как и зачем мы живём. А есть судьбы людские, которые складываются, как песня — героическая или весёлая, это уж от человека зависит. Сегодня рассказ о женщине, чья нелёгкая судьба, похожая на тяжкие вздохи баяна, увенчалась весёлым колокольным перезвоном. Знакомьтесь: Антонина Петровна ОСИПОВА. Эту деятельную старушку в Старо-Панове знают и любят все: ведь именно её стараниями в посёлке вырос чудный храм во имя свв.мчч.Адриана и Наталии, посвящённый памяти воинов, погибших при обороне Ленинграда.

— Я помню себя лет с четырёх, когда в 1929 году нас выслали в сталинский лагерь на Урале. За что? Да за что тогда высылали… Отец был из дворян, и во времена НЭПа занимался поставками мяса в Ленинград, скупая скот по окрестным деревням. А потом в одночасье из предпринимателей стал врагом народа. Маме предложили: «Разведись. Его возьмут, а тебя с детьми не тронут». Но брак у родителей был венчаный, и мама мужа своего не предала. Отец со старшими братьями подались в город, купили лошадей, стали извозчиками.

Папа надеялся, что нас — маму и малышей — оставят в покое. Увы, нас погрузили в эшелон — и на Урал. До сих пор не уразумею: какой в том был прок? Там ведь надо было руду добывать, а с баб и малолетних ребятишек какой спрос? Поселили всех в пустом бараке с дырявой крышей — а морозы на Урале нешуточные, — даже нары отсутствовали: каждая семья ютилась на куче тряпья, которое смогли прихватить с собой. Еды не давали. Мама продавала вещи и покупала хлеб с картошкой. К весне много детей умерли, тогда комиссия из двух человек в кожанках и женщины-врача выбили эшелон и отправили всех обратно…

Вернулись мы в свою деревню в Тверской губернии, но наш дом со всем добром советская власть конфисковала и там жил председатель колхоза. Хорошо, родственница приютила, в сарай пустила. Потом перебрались в Старо-Паново. Семья была верующая, мы ходили в церковь Свв.Адриана и Натальи. Мирная жизнь длилась недолго: 1941 год вновь всё перевернул. Старшие братья ушли на фронт. Мы оказались под немцами. Мне тогда 15 лет минуло.

Эвакуироваться не успели. Всё произошло так быстро, никто не ожидал. Помню, как по Таллинскому шоссе шли и шли наши войска, уходили без единого выстрела, также без выстрелов надвигалась немецкая громада. Несколько молодых солдат — совсем мальчишки — шли по полю, напрямки. Ох, что тут началось! Как их все оскорбляли, кричали: почему отступают, почему предают нас. Ни у кого не нашлось для них доброго слова, куска хлеба. Тогда один солдатик потряс в воздухе винтовкой и прокричал: «Вот чем воюем против пулемётов и танков. Одна винтовка на всех. Меня убьют — другой возьмёт, и так по очереди…»

Первое впечатление от фрицев: бегут по улице и кричат: «Цукер, цукер…» — сахар просили. Обид, правда, никаких не чинили: не вешали, не расстреливали, не насиловали. Это ведь были не части СС, не каратели, а простые фронтовики. А вот финны — в фашистской армии были не только немцы, но финны, венгры, итальянцы, — те лютовали. Бывало, ввалится финн в дом, дверь пинком настежь — а на дворе зима, — встанет в дверном проёме, автомат на нас нацелит и ухмыляется. Мы сгрудимся в углу, а отец шепчет: «Тоня, беги к немцам, зови на помощь». Я прошмыгну в дверь — и к окопам, кричу на бегу: «Финны, финны пришли».

Немцы хватают автоматы — и к нам. Финн сразу навытяжку и идёт вон. Вот так и жили. А когда уж наши стали прорывать блокаду, немцы согнали всех нас в Красное Село, погрузили в вагоны и отправили в концлагерь где-то под Шлохау, если я правильно произношу название. Там мы пробыли два месяца, потом приехали из какого-то поместья и всю семью — отца, маму, меня, двух сестёр и младшего братика — увезли на крестьянские работы.

Всё приходилось делать: сеять, полоть, собирать урожай, за гусями ходить. Жили мы в тех домах, в которых раньше немцы-рабочие жили. В одной половине мы и поляки, в другой — французские военнопленные. В воскресенье немцы давали выходной. К нам приходили поляки с губной гармошкой, и мы устраивали танцы — жизнь брала своё. Помню лишь один случай, когда нас с сестрой едва не расстреляли. Послал нас немецкий бригадир, который управлял поместьем, за грибами в лес. Без разрешения в лес ходить никто не смел. Ягод, грибов полно, но всё пропадало зря. Бригадир наказал собрать белых грибов. Не найдя белых, мы набрали подберёзовиков — всё не с пустыми руками возвращаться. Как он взбеленился! «Отравить задумали!» — орёт. Заступился какой-то немец-солдат, объяснил, что русские такими грибами не брезгуют и что отравиться ими нельзя. Так и жили на чужбине в трудах, страхе и тоске по Родине.

Старшие братья тем временем доблестно воевали. Старший, Николай, закончил войну в Берлине. Средний в 1943 году получил сильную контузию и был отправлен в тыл. Младший, Павел, работал на Кировском заводе, а как немцы подступили к Ленинграду, записался добровольцем. Но эшелон с новобранцами, идущий на фронт, обстреляли немцы. Брат вместе с другими ранеными был отправлен в госпиталь в Сибирь. Там, окончив курсы шофёров, вернулся на фронт, возил снаряды на передовую. Войну закончил в Польше.

После победы нашей армии над фашистской Германией мы вернулись домой, где нас ждали новые мытарства: раз были в плену — значит, предатели и враги народа. Особенно досталось мне. Я была очень молода и в Германии, общаясь с немцами, поляками и французами, неплохо овладела этими языками, а вот по-русски стала говорить с лёгким акцентом. Из-за этого меня не брали ни на работу, ни на учёбу. Так и осталась я с восемью классами образования. Слава Богу, устроилась швеёй в ателье.

Когда приехали в Старо-Паново — сердце захолонуло: от деревни ничего не осталось. Ни церкви, ни домишка, ни деревца, зелёной травинки и той было не сыскать. Сплошь чёрная, истерзанная взрывами земля, страшная, мёртвая. Власти объявили, что всякому желающему строиться будет выделен участок с условием, что хозяева посадят не меньше пяти деревьев. И мы впряглись в работу. Не пять деревьев — сад яблоневый разбили. Дом строили из шлака, смешанного с глиной и цементом. Чего-чего, а шлака было вдоволь: город углём отапливался, а шлак за город свозили… Обустроившись, задумалась я о том, что надо бы церковь восстановить — храм взорвали наши войска, выбивая оттуда немецких снайперов. Но тогда ничего у меня не получилось. Шёл 1946 год.

Только в 1989 году смогла я заняться строительством церкви, когда была избрана депутатом районного совета. Мне было уже 66 лет. Начинать работу пришлось с архивных поисков: понадобились документы, доказывающие, что до войны здесь уже была церковь. Дальше на доброе десятилетие растянулось оформление необходимых документов. Делала-то всё одна.

— Разве епархия не помогала? Ведь Божьим делом занимались.

— Ну как же! Я была на приёме у владыки Иоанна (Снычёва), он благословил. А если бы не он и его молитвы, наверное, ничего бы и не было. Но мне ведь нужно было ещё найти архитектора, рабочих, деньги, стройматериалы. Справилась. В 1997 году началась стройка. Не буду рассказывать, сколько порогов директорских кабинетов различных предприятий пришлось обить. Расскажу лишь один случай, и вы всё поймёте. Понадобился нам цемент. Мне подсказали: «Езжай в Пикалёво, к директору цементного завода». Приезжаю в Пикалёво; на дворе ночь, февральский мороз — и ни души. Спасибо, на вокзале меня приютили: видят, старая бабка мается, — чаем напоили, спать уложили. Утром явилась к директору, объясняю, что строю в Старо-Панове храм, посвящённый нашим солдатам-фронтовикам, павшим в боях за Ленинград, и записку свою безграмотную о том подаю. Он обрадовался: «Доброе дело!» и отгрузил столько цемента, сколько надобно было.

Завершением моей работы по строительству храма стала покупка 250-килограммового колокола. Несколько лет я копила деньги, чтобы провести в дом газовое отопление: тяжело углём топить — и годы не те, и здоровья не хватает. Накопила 300 тысяч. Как удалось? Коз держала, молоко продавала, шила день и ночь. А как скопила — колокол купила. Всё, дальнейшим обустройством церкви пусть другие занимаются, благо у нас чудесный батюшка о.Антоний Витвицкий. А мне уже 84 года, пора на покой.
Когда я подходила к церкви по мосточку, связывающему два берега реки и ведущему к храму, до меня донёсся радостный колокольный звон, созывающий прихожан на службу.

Побывала Ирина НИКОЛАЕВА газета "Православный Санкт-Петербург", №10, 2009