Парадигма крови

Тем, уто умеет дружить.



Часть 1

Шестнадцатое января. Переполненный троллейбус.
И зачем я только в него залезла!? Надо было, как обычно, на шестидесятой! Тетка в собачьей длиннополой шубе.
Шуба воняет мертвой собакой, тетка смердит духами.
И почему они так любят этот приторный, душный аромат? Бабка с рюкзаком прямо передо мной.
Вот сейчас она поставит свой баул, отклячит зад, и начнет копаться в необъятном рюкзачном чреве. Так и есть! Бабкин широкий афедрон притискивает меня к тетке в шубе, умопомрачительная смесь тропических фруктов, пряностей с «волнующей» нотой падали, порождает в моей голове яркое видение тропического болота.
В зеленовато-бурой жиже плавают алые лепестки увядшей орхидеи, порхают крупные переливчатые бабочки. Среди лепестков из трясины торчит рука дохлой обезьяны, по скрюченным пальцам лениво передвигается толстая золотая муха… Из глубины болота поднимаются крупные пузыри. Когда они лопаются, влажный воздух наполняется тяжелым ароматом тления – вот этими миазмами и душатся тетки в волосатых шубах… Меня начинает мутить…

- Центральный рынок! – рычит динамик над моей головой.

Толпа качнулась мимо меня, люди начали протискиваться на выход. Дядька, в шапке «пирожком», безбожно дерет мои колготки своим чемоданом, мне засаживают локтем в селезенку. Я закрываю глаза, моя душа безмолвно кричит.
Чуть посвежело. Большая часть народа вышла, втягиваясь в ворота вещевого рынка. Суббота – время тратить деньги.
Мне удалось отодвинуться от «тропической» шубы, и я забилась в уголок на задней площадке. Последнее сидение оккупировала влюбленная парочка. В промежутках между лобзаниями они мило воркуют. Матом. Мне противно. Я отворачиваюсь и слепо гляжу на запотевшие двери.

- Академическая! – хрипит водитель.

Двери растворяются впуская волну свежего воздуха, за которой следует ощущение высоты и кружения, а потом появляется Он.
Боже правый! Где же твой «Ягуар»?!! В таком пальто не ездят в троллейбусах – это противоестественно!
Твои очки в золотой оправе, твои седые перья, словно из японского «аниме», твой стильный галстук с крупным узлом, твоя повадка короля, вышедшего в народ!
Все в тебе кричит: «Я не отсюда!" Я смотрю на него сквозь залапанное стекло террариума.
Я там, куда вам никогда не вырваться!».
Он приносит запах моря, запах неба, притаившийся в складках дорогого кашемира. Так, наверное, пахнет Свобода. Даже парочка на заднем сиденье затыкается, цепенея с полуоткрытыми ртами.
Его очки запотели.
Он плавным жестом снимает их и достает из кармана белоснежный платок. Прядь седых волос падает на его глаза, пока он протирает тонкие стекла. Он аккуратно складывает ткань и поднимает взгляд на меня. Это был выстрел «в упор». Я пошатнулась, и руки мои внезапно ослабели, сумка рухнула на пол.
Парочка завозилась и захихикала. Мне все равно, потому что я – в шоке! На меня смотрит зеркальное отражение! Это МОИ глаза!!! Долгую секунду он смотрит внутрь меня. Затем его зрачки соскользнули вниз и белые пряди занавесили их - словно кисея упала на окна. Он наклонился и поднял мою сумку. Темно-серый кашемир скользнул по грязному месиву на полу, но он этого даже не заметил.

- Прошу вас, - сказал он мне, и вложил сумку в мои руки.

Его голос отозвался в глубине моего «Я», заставив меня вздрогнуть и судорожно вцепиться в ручки сумки.

- Центр парка! – захрипело над головой.

Моя остановка. Все еще глядя на меня, он посторонился.
Я, словно во сне, прошла к двери и взялась за поручни. Он стоял в нерешительности. Двери раскрылись, и я, уже спускаясь, еще раз взглянула в его глаза. Он вдруг двинулся за мной, поддержав меня под локоть. Мы оказались на остановке друг против друга. Я смутилась, не понимая, что это происходит?

- Извините, может я слишком навязчив, но…, - он достал визитницу из внутреннего кармана. – Вот, пожалуйста, мне показалось, что Вам это может пригодиться…

Он улыбнулся, вложив карточку в мои руки.

- Почему-то мне кажется, что мы еще встретимся! До свидания!

Он развернулся и зашагал по улице в ту сторону, откуда мы только что приехали.

- До свиданья… - прошептала я глядя ему вслед.

Арисов Ренат Константинович.
Член-корреспондент РАМН РФ. Генеральный директор ОАО
«Море Спокойствия».
Цент психологической реабилитации.
Часы приема. Контактные телефоны.
Как странно, он совсем не похож на татарина… Зато я, видимо, похожа на депрессивную дуру! Я, со злостью, впихнула карточку в карман, и бодро зашагала по направлению к офису.
Часть 2

«Чирик-чирик-чирик!» - забавный звучок для сотика! Это звонит моя Вика. Здорово, но так некстати.

- Маша! – шумлю я. – Сотовый в кармане! Да, в правом! Да, брюк же!

Руки наготове, перчатки уже обработаны. Машка, улыбаясь под своей маской так, что глаза совсем тонут в загнутых ресничках, извлекает мобилу, приставляя ее к моему уху.

- Да, Вика! Да что случилось, зай? Вот сволочь! Да, да, да, - Вика чуть не плачет в трубку. - Нет, котенок, я сейчас - ну никак, я на операции. Я помылся уже, малыш! Вика, постой! Вика, ну хочешь, я набью ему морду сегодня вечером? Да, Вика! Ну хорошо, ну сходи, конечно, если тебе это поможет. Да, считаю надо, да, верю. Да хорошо, часов в восемь. Да, я подъеду, пока!

Машка кладет трубку обратно, мимолетно, словно невзначай, касаясь меня своим третьим размером.

- Что-то случилось? – спрашивает она, мигом улавливая перемену в моем настроении.

- Да к Вике на замерах заказчик приставал. Довел ее до слез, сволота, да еще начальнику позвонил, сказал, что она грубила и он снимает заказ…

- Козел, – утвердительно кивает Маша, открывая кран. – По рогам таких надо…

- Артем, все готово!

Это было тяжело.
Остановка сердца на столе. Руки дрожат. Внутри все словно стянуло. Сашка - анестезиолог звенит ложкой в стакане, разводя свой «Карте Нуар». Сизый дымок стелется под потолком, втягиваясь в вентиляционный люк.

- Да ладно, Тёмка, расслабься. Мы же его завели, все путем. Я схожу попозже, проверю. Слушай, ты куда поедешь, на «Семерку»? А то мне в «Техникс» заскочить надо, у тещи «аменины».

Я слушаю Сашкину трепотню и смотрю, как извивается дым в луче света. Да, Вика! Мне же надо к ней вечером. Так, поехали, душ, час на сон – и все пройдет! Вика, моя чудесная таинственная девочка! Я тебя люблю! И я женюсь на тебе, только ты этого пока не знаешь!
Машина завелась с третьей попытки. Это еще неплохо, учитывая почтенный возраст моей лошадки.
Сашка не умолкал ни на секунду, излагая все подробности строительства бани на семейной фазенде.
Я удивился, что это на него накатило? Вообще-то, Сашок не из болтливых. Я покосился на него. Здоровенный же он детина, наш Саня - анестезиолог!
Иногда я составлял ему компанию, и мы вместе тягали железки в фитнес-центре. Когда Саня толкал сто двадцать, меня не то, чтобы жаба душила, а так, древесная квакша: я чувствовал себя этаким пудельком - стрекулистом, рядом с этим мастино. Но Сашка этого не замечал. Он вообще плохого не замечал, потому что был на редкость спокойным и покладистым парнягой. Добрый он, Сашка.
Мы подъезжали. Я набрал номер Вики. Странно: чередой шли длинные гудки. Остановились возле «Техникса», Сашка медлил, ему явно не хотелось выбирать подарок одному. Я набрал снова. Опять никого. Это меня не то, чтобы огорчало, но уже удивляло: Вика не могла забыть о нашей встрече. Может, заснула от расстройства? Она в последнее время выглядела какой-то уставшей.
Ладно, мы отправились в магазин и купили этот пресловутый чайник с фильтром, что так алкала Санина теща. Я набирал еще три раза – все без толку.
Компаньон мой присмирел и начал виновато на меня коситься. Наверняка, в простецкой Саниной душе зародились меркантильные мысли, что раз уж у меня облом, то есть надежда подкинуться до дому. Конечно же, мой дружище признал эти мысли нечистоплотными, и теперь глядел несколько пристыжено. В другое время я бы умилился на Сашку, меня всегда умиляла его непорочность, но сейчас он меня раздражал. Мы подъехали к дому Вики. Саша потянул ручку.

- Ну спасибо, Темка, пойду я. До завтра.

- Ладно, посиди, - сказал я. – Поднимусь, позвоню. Если ее дома нет, подкину тебя.

- Да ладно, я на трамвае…

- Хорош нудить, тебе час трястись, сиди уж.

Минут пять я простоял под дверью, попеременно нажимая на звонок и на кнопки телефона. Глухо. Как в танке.
Я расстроился, и начал испытывать мрачное раздражение. Это уж слишком! Что, нельзя было предупредить, если куда-то собиралась? Вместо того, чтобы нажраться от пуза и уже спокойно спать, слоняюсь тут по магазинам, под дверями стою, как дебильный тинэйджер. Что я ей – с курорта что ли приехал? Или на диване целый день валялся?

Все это носилось у меня в голове вперемешку с картинками расправы над козлом-заказчиком, который представлялся мне хлыщом не первой свежести с холеной наглой мордой и бесцветными рыбьими глазками. Почему-то, в нем воплотились все мои сегодняшние неприятности. Сбегая по ступенькам и хлопая дверью машины, я представлял, как мой кулак с хрустом врезается в его гладкую челюсть, как вылетают из слюнявого рта красные брызги, и водянистые глазки приобретают глупое, изумленное выражение. Машина чихнула, и я очнулся. Фух, вот это картина! Чего это я? Я провел рукой по глазам. Нет, зверь никогда больше не оживет! Я опустил глаза, снова припомнился тот случай, стало стыдно. Я не должен больше так думать, я не животное, я должен контролировать себя. Саша внимательно смотрел на меня.

- Никого нет. Поедем, Саня.

- Знаешь Тёмка, ты что-то слишком нервничаешь, - произнес Санек, после некоторого молчания. – Ну что за горе, ну, может, встретила подружек, сидят где-нибудь, трещат. Они же девчонки, забыли про все на свете. Не надо так серьезно ко всему относиться!

Его отеческий тон снова вызвал во мне волну раздражения:

- Шурик, ну не все же - как ты! Тридцатник на носу, жена, дитё, теща, блин, дача, баня, мать ее! А Саша по лесу с картонным мечом прыгает!

Сказал и понял: лишку хватил. От этого разозлился еще сильнее.

- Что наша ж-и-и-изнь – игра-а-а! – шутливо пропел Санька, но глаза его сделались холодными.

Не любит он, когда об его увлечении в пренебрежительном тоне отзываются.

- Если бы ты, Артём, хоть раз со мной по лесу побегал, то и говорил бы. А так – лучше пропустим эту строчку.

- Ладно, Саш, не обижайся, устал я сегодня. Чувствую, пора мне в отпуск.

- Правильно, давай, договаривайся на февраль, поедем с тобой на рыбалку! Я такое место на Вонюке знаю…

Следующие двадцать минут я слушал описание всей прелести зимней рыбалки на озере Вонюк. Подъехали к Сашиному дому.

- Пойдем, Маринка нас накормит, я тебе книжку новую дам! – загорелся Саня, дергая ручку.

- Да нет, Саш, в другой раз.

Санек посмотрел на меня долгим странным взглядом, открыл дверь и вылез.

- Да, - сказал он, уже снаружи. – Знаешь, а мечи у нас настоящие!

Сказал, захлопнул дверь и быстро зашагал к подъезду.
Все это показалось мне чудным и отчего-то тревожным.
Часть 3

Я лежу в своей комнате и бездумно гляжу на мотающиеся за окном голые ветки.
Ничего не происходит, жизнь словно встала, застыв грязными ледяными разводами. Нет, на самом деле что-то, все же, происходит, но это «что-то» совсем мне не нравится.
Этот урод Симский, эти его потные ладошки и мутные похотливые глазки, этот шеф со своим идиотским:
«Клиент всегда прав, а постоянный клиент - прав постоянно!».
Эта работа: «Обратите внимание на новые поступления! Белый «Каир» прекрасно оттенит Ваши персиковые стены…
Нет, не устраивает. Желтый «батик», ну хорошо, это смелое сочетание!» Какое «смелое сочетание» - страх это а не сочетание!
Клиент всегда прав!
Я встаю и смотрю в то же окно, но уже стоя. Все та же грязь и все тот же холод с жиденьким снежком. Все так же мотаются бурые ветки. Когда же солнце, когда же тепло?!
Я набираю Тёмке и его голос прорывает вдруг тонкую диафрагму, за которой копились мои слезы. Я рассказываю ему про козла Симского и реву.
Тёмка сочувствует, но он не может приехать, у него операция. Я чувствую что больше не могу говорить, даю «отбой» и реву еще сильнее. Я никому не к месту, все чем-то заняты, чем-то нужным, полезным, любимым! Мне становится остро жаль себя, такую зареванную и такую дуру.

Проревелась, но легче не стало, теперь еще и голова заболела.
Что-то не так во мне, а может во всем мире? Что-то нужно сделать, но я никак не могу понять что? Может позвонить Даньке Водорезу?
Я набираю домашний телефон своего друга детства, своего наперсника и своего личного психиатра – Данила Водорезова.
Данькин телефон не отвечает и тут я вспоминаю, что Данила в Москве на каком-то очередном симпозиуме.
Надо позвонить на сотик – черт с ним с роумингом! Я иду в коридор, попутно с неодобрением глянув на себя в зеркало и вытерев тушь из-под кроличьих опухших гляделок.
Вытягиваю свою сумку из-под варежек, шапок и шарфов, забираюсь на диван, и вытряхиваю все содержимое в поисках новой карточки, а то денег не хватит.
Я переворашиваю всю гору, но карточки нет как нет. А это что? Белый прямоугольник ложится в мою ладонь: «Море Спокойствия» Центр психологической реабилитации.
Я некоторое время гляжу на мелованный картон, вспоминая все подробности той странной встречи. Снова приходит то ощущение неба и ветра. Я снова думаю, что так пахнет свобода. Мой взгляд падает на телефон. Возле телефона лежит кошелек, а в кошельке - мое выходное пособие. Это много, достаточно много. Я беру трубку и набираю номер. Женский голос, отвечающий после второго гудка не дает мне передумать…

Деревянная дверь впускает меня в уютный холл.
Салатное и белое. Девушка с короткой стрижкой и яркими глазами выходит из-за конторки, и делает шаг мне навстречу. Улыбаемся, здороваемся.
В стене аквариум с важными астронотусами. У астронотусов лица приветливых бульдогов, они никуда не торопятся.
Салатное и белое, тихо жужжит кулер под конторкой, от девушки пахнет дорогостоящей свежестью.
Она вкрадчиво говорит про то, что меня приветствуют, что мне рады, и что диагностический визит – бесплатно. У нее красивый голос и какая-то удивительная ритмика речи. Она приветлива, и я не нахожу той искусственности, что неуловимой аурой окутывает всех, кому поручено встречать клиентов. Кажется, что она действительно рада меня видеть. Это странно, но приятно. Я что-то мямлю про депрессию, про тяжелый период и про помощь специалистов. Она понимающе кивает и сообщает мне, что теперь все-все будет хорошо.
Почему-то я ей верю.
Комната походила на рубку космического корабля. В центре, перед огромным изогнутым экраном, размещалось кресло, как две капли воды похожее на противоперегрузочное ложе космонавта. Стены были покрыты каким-то мягким ворсистым материалом, напоминающим сероватую замшу.

- Присаживайтесь. Вы правша или левша? Хорошо. Кнопка «Да» под правой рукой. Сейчас Вы пройдете диагностические тесты. Они позволят нам работать более прицельно. Отвечайте только «да» или «нет», постарайтесь не задумываться. Вы готовы? Ну что ж, поехали!

Она разместилась чуть сбоку, за небольшим контрольным экраном, зашелестели кулера, оживших системников.
Свет в комнате померк, засветился вогнутый экран. Я несколько удивилась: такой операционки я никогда не видела.
«Крутая фирма!» - в который раз подумала я. Тесты продолжались довольно долго, но было интересно. Вопросы следовали один за другим и сопровождались картинками, звуками и прочей аудиовизуальной «вкуснятинкой».
То, что прошло часа три, я поняла только когда ощутила свою затекшую шею, да и кисть правой руки стала немного холоднее левой. На большинство вопросов я отвечала: «да». Раздался мелодичный звук и экран погас, успокаиваясь. Девушка зашевелилась в своем уголке, скрипнул стул. Я повернулась к ней, и заметила, что у нее хоть и уставшее, но удивительно воодушевленное лицо. Глаза оживленно блестели в полумраке, голос казался нетерпеливым, а движения говорили об охватившем ее возбуждении.

- Великолепно! Мы с Вами хорошо поработали! Результаты очень обнадеживающие. С Вами не только можно, но и нужно продуктивно работать. Я еще не проверила до конца, результаты должны пройти машинную обработку, но я уже с уверенностью могу сказать, что результат превосходит наши ожидания!

Я слушала, несколько недоумевая, о чем это она говорит? Выражения ее казались странными, но ее возбуждение уже передавалось мне. Я беспокойно задвигалась на кресле.

- Пройдемте в соседнюю комнату, выпьем по чашке чая! С минуты на минуту должен прибыть директор, видимо, он захочет взглянуть на Ваши результаты.

- Ренат Константинович? – спросила я, ощутив, как внутри неожиданно «ёкнуло».

За дверью оказалась маленькая офисная кухонька.
Девушка завозилась за стойкой.
Хлопали дверки, звенела посуда. Я стояла у единственного окна, глядя на ставшую уже привычной, хмарь и серость.
Глядя на спешащих с работы людей, на серый сумрак, опускающийся на город, я остро ощутила, что просто не могу туда вернуться.
Я просто не выдержу дорогу в переполненном троллейбусе! Меня переполнило физическое отвращение при взгляде на эти серые и черные согнутые спины, втянутые в плечи головы. Мне показалось на миг, что по улице бегут огромные, вставшие не задние лапы крысы.
Я поспешно отпрянула от окна, и снова окунулась в мягкий свет и ароматы чая с поджаристыми булочками. Где-то за стеной тренькнул звонок. Девушка поставила на стол три чашки и блюдо с булочками, улыбнулась, и исчезла за дверью. Я напряженно замерла у окна, изо всех сил пытаясь уловить малейшие шорохи, доносившиеся из-за двери. Через минуту послышались приближающиеся уверенные шаги, обрывки разговора, прекратившегося, как только дверная ручка повернулась. Распахивая дверь, моя девушка сияла как именинница.

- Виктория Сергеевна, вот Ренат Константинович, наш генеральный директор, и Карина Ренатовна – заместитель директора по работе с кадрами. Виктория Сергеевна Баркова, наша клиентка.

Девушка, имени которой я так и не узнала, исчезла.

- Ну, здравствуйте! – Ренат широко улыбался, показывая ровные белые зубы. – Я же говорил, что мы скоро встретимся!

На нем был дорогой темно-серый костюм, синюю рубашку у ворота охватывал шикарный галстук. Белоснежные пряди все так же непринужденно падали на широкий ровный лоб. Мне показалось, что с нашей первой встречи прошло всего лишь несколько часов.

- Карина, - позвал он. – Ну-ка, что мы тут имеем? Так, так…, - он погрузился в изучение поданных Кариной распечаток.

Я поглядела на девушку.
Сказать «очень красивая» - это значит ничего не сказать о Карине. Карина светилась изнутри, в Карине горели все разновидности огня: от ленивых колдовских огней, до яростного всепожирающего пламени ада.
Карина сама была огонь, сама – живое пламя. За этой девушкой можно было наблюдать как за языками костра.
Она была столь красива, что пялясь на нее вы не испытывали смущения, как не испытываете смущение следя за пантерой, волнами и полетом искр в ночном небе.
Сама Карина, видимо, знала обо всем этом столь много, что нисколько не смущалась этого внимания. Она улыбаясь смотрела на меня, и в ее взгляде я не нашла ничего, что напоминало бы взгляд соперницы, взгляд первой красавицы, да и просто взгляд девушки, глядящей на существо одного с ней пола.
Это были глаза хищного сфинкса. Когда ее зрачки скользнули по моей шее вниз, я смешалась, и перевела глаза на Рената. Он читал, и на лице его отражались удивление и надежда. Зрачки бегали от строчки к строчке и уголки его губ поднимались в сдержанной улыбке.
Меня вдруг затрясло от внезапного возбуждения. Я готова была вцепиться в них и орать: «Не бросайте меня, не гоните в эту серую ночь! Я хочу остаться с вами!!!». Ренат Константинович отложил листки и откинулся на кресле. Он полуприкрыл глаза и застыл, блаженно улыбаясь.

- Девяносто шесть, Каро, - сказал он.

- Я знаю, - ответила Карина, и мое сердце тронула мягкая кошачья лапа ее голоса.

Она опустила глаза, аккуратно помешивая ложечкой свой чай. Ложка чуть касалось тонких стенок, издавая негромкое треньканье. Я сидела напряженно вытянувшись и переводила глаза с Рената на Карину. Пауза затянулась. Наконец Ренат выдохнул и улыбнувшись хлопнул себя по коленям.

- Нуте-с, - сказал он, и энергия наполнила воздух. – Дорогая Виктория, у вас все очень неплохо! Даже превосходно, я бы сказал!

Он встал и потянулся, так сладко и вольно, словно на нем была пижамка с мишками, а не строгий костюм.

- Виктория, мы можем сделать из Вас совершенно другого человека! Мы можем радикально поменять не только Ваше восприятие, но и самоощущение. Вы больше никогда не будете ощущать себя «не в своей тарелке», мир повернется к Вам лицом и Фортуна будет любить Вас нежно и страстно. Она станет такой верной подругой, что Вы даже устанете от ее внимания!

Карина негромко засмеялась и поднесла чашку к губам.
Глаза ее остро сверкнули и скрылись за пушистым частоколом ресниц. Они наблюдали за мной, словно дозорные за высоким тыном: тайно и внимательно. Ренат бодро прошелся по комнате:

- Мы обладаем самыми передовыми методиками в области психологии и клинической психиатрии. Мы возвращаем людям радость жизни. Если желаете, можете взглянуть на книгу отзывов, - он кивнул куда-то в бок, а я отрицательно мотнула головой, в том смысле, что и так верю.

- Итак, если вы действительно хотите изменить свою жизнь, мы готовы помочь Вам, но…, - он остановился напротив меня и глаза его словно два копья уперлись в мою душу стальными жалами. – Но Вы должны принять твердое решение: «Да» или «Нет». Вы хорошо подумали?
Мои мысли заметались в неуверенности.

- У меня только тридцать тысяч…

Они засмеялись.

- Этого конечно недостаточно, чтобы оплатить новую жизнь, - сказал Ренат Константинович, смеясь. – Мы Вам хотим работу предложить. Очень хорошую, но она требует полной отдачи.
- Совершенно полной! – добавила Карина, она улыбалась, но черные глаза продолжали внимательно следить за моим лицом.

Они улыбались и я обратила внимание на их зубы. Очень белые и очень здоровые. Слишком белые. По спине вдруг пробежал холодок. Нечеловечески красивые люди… Я мотнула головой, отгоняя внезапный страх. Паранойя, у меня решительно паранойя!

- Я согласна! – сказала я, утвердительно кивнув. – Я действительно хочу изменить свою жизнь, и у меня нет работы. Только я не умею торговать, не работала в сетевом маркетинге, и не встречалась с религиозными сектами.

Они захохотали. Карина смеялась запрокинув голову, Ренат щурился и явно получал удовольствие, ухая, словно сытый филин.

- Виктория, ну что Вы, право! – сказал он отсмеявшись. – Я все-таки какой-никакой, но академик!

Он кивнул Карине. Она поднялась и вышла. Движения ее были неуловимо-плавными, будто огонек свечи танцевал на сквозняке.

- Каро приготовит все что нужно. Не беспокойтесь, мы серьезная организация. Я уже изучил ваше досье…, - я удивилась такой прыти. Уже и досье собрали! – И я удовлетворен результатами первичного тестирования. Даже более чем удовлетворен!

Он снова опустился в кресло и сплетя пальцы, постукивал руками по своим листам.

– Сказать по-правде, мы искали такого человека. Вас, Виктория. Мне сейчас трудно объяснить всю суть нашей работы, но вскоре вы все сами поймете. Для начала необходимо решить Ваши психологические проблемы. Для этого я предлагаю Вам применить наш специальный препарат, помогающий специалисту проникнуть в глубину человеческого сознания. О, не напрягайтесь так! – он снова заулыбался, видя как я невольно дернулась.
– Никаких наркотиков, можете посмотреть на сертификат соответствия, лицензию, - он кивнул на стену, где действительно висели золоченые документы в темных рамках. – Мы несколько раздвинем рамки Вашего сознания, позволяя Вашему мозгу самостоятельно помочь Вам. А дальше Вы многое поймете сами. Пойдемте!

Он встал и сделал приглашающий жест.
Сомнения охватили меня снова, я поколебалась секунду, но вдруг ко мне пришла уверенность. Уверенность в том, что со мной ничего не случится. Ничего плохого. Я встала и вышла за Ренатом.
Пройдя по длинному салатовому коридору, мой проводник распахнул белые двойные двери, выпуская наружу яркое пятно света. Комната напоминала операционную и, одновременно, стоматологический кабинет. Карина, вся в белом, стояла у металлического столика. Ренат достал из шкафчика кипельный халат и, не торопясь, облачился в него. На кармане блеснул золотой логотип «Море Спокойствия».

- Не боитесь? – спросил Ренат, когда я уселась в мягкое поуложе-поукресло. - Некоторых пугает белый халат. – Он уселся на вращающийся стул возле меня.

Карина подкатила стойку с каким-то прибором, отдаленно напоминающим УЗИ-аппарат. Ренат достал флакон и смочил прозрачным раствором ватный диск. В воздухе пахнуло ландышами.

- Разрешите, - он аккуратно откинул прядки от моего лица и протер мой лоб и виски. – Расслабьтесь, мы все сделаем сами.

Жидкость холодила лицо, я улыбнулась:

- Вы похожи на Морфеуса. Вот сейчас Вы предложите мне красную таблетку!

Он хохотнул, и переглянулся с Кариной, державшей в руках белые диски датчиков.

- А ведь верно! Я Морфеус, это – Тринити, а Вы, несомненно, Нео! Избранный! Только женского пола! – он приклеил датчики к моему лбу и вискам. – И таблетка красная, только жидкая!

Он откатился на стуле, давая дорогу своей ассистентке. В руках Карины был шприц, заполненный чем-то темно-красным, и резиновый жгут.

- Рукав! – кивнула она, склоняясь надо мной.

У нее была очень чистая кожа, золотисто-оливкового цвета. Наверное, она посещает солярий. Я закатала рукав и начала сжимать кулак. От антрацитовых волос Карины струился дорогой аромат. Это был запах сандалового дерева, прогретого полуденным солнцем.

- Как кровь, - сказала я, взглянув на жидкость в шприце.

- Нет, это не кровь, - откликнулся Ренат.

Он сидел теперь выпрямившись, лицо его было напряженным. Я глупо хихикнула, когда игла прошла в вену.

- Все эти сказки про вампиров… Это не про «Море спокойствия»? – попыталась пошутить я.

Ресницы Карины дрогнули.

- Разве мы похожи на вампиров? – промурлыкала она, распуская жгут, и обхватывая мою руку у локтя.

- Нет, у Вас теплые руки, - сказала я, и она мягко улыбнулась.

Эта улыбка была последнее, что я увидела в прошлой жизни.
Часть 4

- Привет, Артемий!

- Ты что-ль, Данька? Прива!

- Что делаешь? Давно тебя не слышал, камрад.

- Да, так, ничего особенного.

- Что смурной такой, случилось что?

- Да нет… Нет, да! Знаешь, Данила, это хорошо что ты позвонил. Если ты готов, чтобы по тебе сопли размазывали, давай встретимся. Мне надо выпить. Как ты?

- Да конечно, Тём, какой разговор. Я за этим тебе и звоню. Когда заедешь?

- В шесть – нормально?

- В самый раз.

- Давай!

- Пока.

Как хорошо, что он позвонил!
Удивительно, но Данька Водорезов всегда звонит, когда он нужен. Хороший он парень, этот Данька! Я внутренне улыбнулся: между мной и Данькой всегда существовала внутренняя приязнь, связь, как будто он был моим психологическим зеркалом. Зеркалом наоборот. Когда я был взвинчен – Данька пребывал в депрессии. Когда мне было тоскливо и серо – Даньку накрывала какая-нибудь заполошная мания. Но, стоило нам встретиться, как наше настроение выравнивалось, приходя в состояние умиротворенного созерцания, приятного пофигизма и даже легкой нирваны. Не сказать, чтобы мы крепко дружили и часто виделись, но с первой минуты нашего знакомства, возникла между нами взаимная симпатия, духовная комплиментарность.
Бреясь, я припомнил нашу первую встречу: прокуренная общага, початая бутылка водки, запах неизменной жареной картошки, какая-то томная девица, в покрытом истертым плюшевым покрывалом кресле. Хозяин комнаты – Сашка Смольников, пьяный, добрый и огромный, неслышно перемещается вокруг колченогого столика, подливая и подкладывая в разнокалиберные, покраденные из столовки, тарелки и стакашки.
Светка Галкина любимая всеми девчонка - лучший друг, по праву завсегдатая, сидит на диванной спинке и улыбается расслабленно и уже чуть-чуть косит.
Кто-то, кажется Жорик Смирнов, травит байки из сессионной коллекции, пытаясь произвести впечатление на эту новую даму в кресле. Дама, уже изрядно «подшофе», нежится в лучах мужского внимания. Она уже на втором курсе, и ей кажется, что мир познан вдоль и поперек. Припоминаю, что она из педуниверситета, мниться, с факультета иностранного языка.
Ей хочется, чтобы все считали ее женщиной-вамп, женщиной-рок, женщиной-тайной. У нее получается, но получается смешно, и я улыбаюсь чуть-чуть больше обычного. Помню как Сашка пихает меня в бок, и глухо гудит какие-то непристойные советы по поводу этой «Леди-ин-Ред». Раздается деликатный стук в дверь и за занавеской возникает тихая перепалка Жорика и кого-то невидимого. Стоящий за дверью отнекивается, они что-то бормочут, слышится какая-то возня и, наконец, в комнату втягивают худощавого парня, лет двадцати. Он щурится на красный абажур и смущенно здоровается, прибавляя: «Да мне кофе грамульку, да я пойду, хвост у меня по «детским»… Не, я пить не буду!» Его никто не слушает, Сашок гудит: «Это вот Даниил Водорезов, восходящая звезда детской психиатрии! А поскольку все мы тут еще дети сопливые, кроме дам, конечно, прошу любить и жаловать! Так, на всякий пожарный. А еще он – потомственный колдун, да! Да правда, вот те крест! Сейчас Даня выпьет водочки, прочистит свои чакры-макры, и все нам расскажет про дальнюю дорогу и казенный дом!».
Данила немного краснеет, но подчинившись тяжелой длани Сашка, падает на скрипучий стул напротив гостьи с «инъяза». Ему наливают «штрафную», и он, все еще немного тушуясь, опрокидывает стаканчик, закусывая хрустким огурцом с малой родины Сашки - села Помольное Тамбовской области. Я сидел в полутени, и украдкой рассматривал нового знакомого. На первый взгляд, он казался смущенным, он присмотревшись, я понял, что это всего лишь маска: когда глаза присутствующих отворачивались, уголки его губ слегка приподнимались и удлиненное лицо приобретало чуть лукавое выражение. Жорик заливался соловьем живописуя паранормальные возможности своего приятеля. Дама в кресле приоткрыла рот, глаза ее округлились. Светка едва заметно пнула меня в бок, и я понял, что зреет какой-то заговор. В сущности все шло к тому, чтобы развести новенькую. Жорик совсем недавно лишился очередной пассии и изо всех сил старался восстановить пошатнувшееся мужское достоинство.
Я продолжал неприметно следить за происходящим: Санек исправно подливает, походя одновременно на робота Вертера и на цыганского медведя на ярмарке. В глазах его появляется азартный блеск, а движения становятся чуть более оживленными. Жорик все трещит, а гость налегает на картошку, изредка помахивая вилкой, в тех местах, где Жорик явно привирает. Когда он склоняется над тарелкой, глаза его щурятся, он жует улыбаясь, отчего его заостренные уши двигаются, и делают его похожим на Братца Лиса. На какой-то миг, он поднимает глаза, словно ощутив мой взгляд, и я замечаю, как в его глазах прыгают чертики. Он быстро подмигивает мне и снова склоняется над тарелкой.
В курилке Жорик трепал Данила и интимно понизив голос живописал те плотские утехи, которые намеривался осуществить с будущей училкой. Данила сдержанно улыбался и отнекивался. В голове моей уже шумело и я рассеянно слушал этот монолог, изумляясь Жориковой прыти и той странной роли змея-искусителя, что так навязывалась нашему гостю. Наконец, Даниле надоело отбиваться и он послал нашего ловеласа «подготовить все необходимое» Жорик проворно ретировался. Мы остались одни, и незаметно разговорились о своих сессионных проблемах, посетовали на особо «полюбившихся» преподавателей и на несуразное, по нашему разумению, размещение лекций. Прервал нас Жорик, возникший в дверях с горящим взором, и сообщивший, что: «Все готово к сеансу!».
Как только он снова исчез, Данила вдруг посмотрел мне прямо в глаза. Я удивился: глаза его, показавшиеся мне сперва черными, теперь стали голубовато-серыми, точно сгущающиеся за окном сумерки.

- У тебя сейчас нет девушки, - вдруг сказал он. – Ты хочешь эту?

Я хохотнул, вопрос был несколько неожиданным.

- А что, ты можешь мне это устроить? – спросил я с сомнением.

- Могу, - просто ответил он.

По его тону, я понял, что он вовсе не бравирует. Я затянулся, раздумывая. Этот Данила определенно странный тип!

- Знаешь, - ответил я, глядя на тлеющий кончик сигареты. – Сейчас Жорику это нужнее. Я предпочитаю всего добиваться сам. Кроме того, она не в моем вкусе.

- Это хорошо, - сказал он, туша сигарету в консервной банке. – Рад, что у тебя есть вкус. И, кстати, не переживай насчет своей биохимии, ты сдашь на «хор».

Он вдруг широко улыбнулся, кивнул, и быстро вышел. Я постоял немного. Все это было странно, и я решил, что, либо я перебрал и мне мерещится, либо этот парень – полный придурок.
В тот вечер Данила гадал на картах девицы Ленорман. Стол был накрыт чистой простыней, красный абажур потушен, и комнату озаряла только свеча, обтекающая в чугунном подсвечнике. Данила нес какую-то чушь про темное прошлое этой дамы. Мне была не особенно интересна вся эта ярмарочная трескотня, но я с любопытством наблюдал за присутствующими.
Девица хихикала, Светка уселась на колени к Сашку и потихоньку поглаживала его бычий загривок. Сашка делал вид, что внимательно слушает пророчества, но взгляд его медленно стекленел. Жорик слушал, подавшись вперед, пожирая глазами свою «чаровницу». Водорезов говорил монотонно, без выражения, даже деловито, но я видел, как его зрачки блуждали по разложенным картам, как тени ложились на лицо, придавая ему почти бесовское выражение. Выложив что было, он перешел на настоящее. Я снова посмотрел на «педагогиню», и изумился. Ее глаза расширились, а лицо побледнело так, что это было приметно даже в неверном свете огарка. Закончив с настоящим, Данила, смешал карты и сказал:

- А вот про будущее я расскажу только Вам одной.

Он бросил взгляд на меня, и я буквально задницей ощутил, что, мне нужно выметаться. Я встал, словно под гипнозом, и направился в курилку, совершенно озадаченный. Остальные дружно потянулись следом, оставив Данилу вдвоем со своей «клиенткой». В курилке разговоры были преувеличенно веселы. Вскоре, гадающие показались в дверях. У дамы был обалделый и несколько испуганный вид.

- Жора, можно тебя на минуточку? – спросила она, и счастливый Жорик уже через несколько минут подавал ей пиджачок.
Они распрощались. Остальные тоже вдруг засобирались, откланиваясь с Сашком. На прощанье Данила пожал мне руку и сказал:

- Я в сорок пятой живу, если что, заходи, не стесняйся. В пятницу я дома.

«Он какой-то не такой, - пронеслось у меня в голове, - он, наверно, голубой!». Я отнял руку слишком поспешно.

В ту же пятницу мне пришлось прийти к нему в сорок пятую…
Но это, как говорится, совсем другая история. Позже, встречаясь с ним снова, я все никак не мог уяснить для себя: кто же он?
Он заинтриговал меня настолько, что я даже наводил о нем справки у общих знакомых. Одни говорили, что он завзятый бабник и секс-террорист, другие - что он наверняка голубой, третьи – просто выразительно крутил пальцем у виска. В одном все сходились: Данила Водорезов очень неординарная личность. Во-первых: Данила гадал. Гадал с точностью не менее девяноста процентов. Во-вторых: Данила самостоятельно выучил французский, немецкий и испанский. В-третьих: Данила уже на втором курсе работал в детской психиатрической больнице. Потом-то я понял, что - к чему, и сошелся во мнении с Сашком Смольниковым – единственным человеком, который мог считаться Данилиным другом. Данька Водорезов - грандиозный паяц и мистификатор. Главным его развлечением был эпатаж. Он разводил всех и всегда. Ему нравилось морочить голову и притворяться, а делал он это, надо признать, с большим искусством. Духи Станиславского и Нимеровича-Данченко не давали покоя студенту педиатрического факультета Даниилу Водорезову. И еще он познакомил меня с Викой. Они дружат с первого класса.

Я закончил бритье, улыбаясь. Еще раз глянув на себя в зеркало, я будто очнулся, и с удивлением отметил, что все еще могу улыбаться. События прошедшей недели, как мне казалось, начисто отбили у меня эту способность. Внутри снова появилась тупая боль. Тянущая, ноющая на одной ноте, сосущая где-то под ложечкой. Снова завертелось по протоптанной в мозгу тропинке беспрерывное: «Как же так, как же так, как же так?» Я привычным жестом провел по подбородку и, отстраненно наблюдал, как меняются мои глаза.
Такие глаза я видел не один раз: повернутый в себя, иссушенный взгляд тяжелобольного. Я сделал усилие, и загнал навязчивый вой поглубже в себя.
Я должен жить, я должен снова дышать, есть, пить и работать. Вот сейчас поговорю с Данькой, поделюсь своим нежданным горем, напьюсь до поросячьего визгу, авось пройдет, исчезнет, развеется… Собираясь, я продолжал думать над этим, но мысли уже не оформлялись в слова, прикрытые привычными, полуавтоматическими действиями.
Стоя перед зеркалом в прихожей, и засовывая права в карман куртки, я снова глянул на себя, и снова встретил взгляд бездомной собаки. Чего я жду от этой встречи? На этот раз я ответил себе прямо: я жду помощи. Моя жизнь круто изменилась, мои надежды рухнули, моя любимая девушка ушла!
Да не просто ушла, а исчезла, растворилась без объяснения причин. Ни слова, ни жеста, ни знака! Да, я понимаю, у нее была какая-то депрессия, да, она была не такая как все, но не сумасшедшая же она?! А может, это все же шизофрения, МДП, паранойя? А может, я что-то сделал неправильно, что-то такое, о чем сам не знаю? Все те же вопросы без ответов, все та же наезженная колея в моей голове! Заблудился, потерял почву под ногами, не вижу выхода. Я хряснул кулаком по притолоке: Артемий Пламень получил неожиданный, непредсказуемый удар и пребывает в глубоком нокауте, аминь! Я захлопнул дверь, и начал поспешно спускаться, безбожно грохоча ботинками по ступеням.
Он стоял у подъезда. Как всегда элегантен, как всегда грациозен. Я вышел из машины, чтобы пожать ему руку. Быстрый пронзительный взгляд, и вот уже Данька трясет мою руку более энергично чем всегда, его улыбка открыта, его голос исполнен бодрости.

- Приветствую тебя, о, Хозяин Ножа!

- Привет и тебе добрый внучёк старины Фрейда!

Я пытаюсь хорохориться, но он уже оценил, понял, насколько все плохо. Впрочем его никогда не удается провести.

- Куда?

- Туда где можно пить, курить и говорить!

- Тогда в «Мучачос».

- Где это?

- Да возле рынка на месте старого «Летнего». Не был там еще? Хотя конечно, откуда тебе! Ты же был занят, - говорит Данька, и я ощущаю сочувствие, а не иронию.

- Хорошо, к рынку, так к рынку. Там музыка не слишком орёт?

- Тихое место, достойное. Тебе понравится, увидишь.

- Да, с моим настроением только в бар «Зеленая тоска», помнишь «Голый Пистолет»?

Мы доехали, делясь новостями и ничего не значащими фразами. А в конце дороги случайно всплыло, что Данька, оказывается, защитился и даже издал книгу. Он не хотел говорить о себе, он видел, что сейчас нужно говорить обо мне.

«Мучачос» встретил нас негромкой музыкой, приглушенным светом, лившимся из тонированных окон, скатертями в виде пончо и приветливыми официантками. Столики, расставленные вдоль стен, были отделены друг от друга лишь полуколоннами из натурального известняка. Тем не менее, казалось, что каждому посетителю принадлежало свое маленькое личное пространство. Мы уселись, и я еще раз огляделся. «Мучачос» определенно мне нравился. Посреди зала, под круглым потолочным окном, вздымал свои колючие ветви-стволы, настоящий мексиканский кактус, в глубине зала размещалась небольшая сцена-подиум. Сейчас там было пусто, но расставленные на ней высокие стулья, говорили, что сюда скоро придут музыканты. Данила привольно разместился за столом. Подошедшую девушку-официантку, он приветствовал в своей обычной интеллигентно-вкрадчивой манере:

- Жанна, мон шерри, это мой друг, известный хирург Артемий Николаевич Пламень. Будь добра, нам для начала текиллы, только, я прошу тебя, без насекомых, мы и так верим.

- Даниил Алексеевич, сегодня у нас будет настоящая мексиканская музыка! Буквально через полчаса. Играет «Лос Пахос». Что подать первым?

Официантка Жанна улыбалась, чувствовалось, что Данька здесь не впервые, и уже успел понравиться. Большинство девушек были от Водорезова без ума. Но только до той поры, пока не начинали вести с ним совместное хозяйство. Доподлинно мне не известно, но по рассказам обиженных дам, в быту Данила был невозможен. Подозреваю, что жена его, либо должна быть такой же выдающейся личностью, либо совершенной дурой. Первое было трудновато найти, второе не интересовало самого Даньку. Последняя пассия, правда, держалась уже довольно долго. Кстати надо бы спросить: как она? Я припомнил: по-моему, ее звали Юля.
- Как твоя Юлия?

Данька оторвался от изучения меню, и грустно глянул мне в глаза.

- Она больше не моя Юлия…

- Прости, не знал.

- Ладно, ничего… Неделю как ушла. Со мной слишком тяжело, я же неадекватный.

Он продиктовал заказ Жанне, которая, несомненно, намотала на ус последние слова.

- Я заказал за тебя. Нормально?

- Ты же никогда не ошибаешься.

- Как видишь – ошибаюсь. – Данька легко прыгал по ветвям разговора.

- Так ты не один такой.

- Та же проблема? Виктория? Поссорились?

- Хуже, не поссорились.

Данька вопросительно поднял брови.

- Она исчезла. Просто исчезла и все.

- Родители?

- Да нет, ее и дома нет! – Я взъерошил волосы. – Просто дичь какая-то! Я сам ничего не понимаю.
Какая-то новая работа, какие-то люди…

Принесли текилу.

- Не спеши, – сказал Данька, разливая. – Давай!

Мы выпили. Текила была хороша, если я хоть что-то в ней понимаю. Помолчали. В клуб подтягивался народ. Соседние столики заполнялись, под потолок поплыл сигаретный дым.

- Далее, - сказал Данька, морщась от лимона. – Только по-порядку.

Я вздохнул, собираясь с мыслями.
Вся эта неделя пронеслась перед моим мысленным взором, точно мутные полые воды. Началось все с того злополучного вечера, когда Вики не оказалось дома. Я набирал ее номер каждый час, волнуясь все больше и больше. Ее все не было. К двенадцати Светлана Сергеевна – мать Вероники, уже рыдала в трубку. В половину первого, когда я в панике искал бумажку с номером Бюро Несчастных Случаев, мне позвонили.
Светлана Сергеевна, защебетала в трубку так радостно, что я подумал, что тетка, «тяпнула» для успокоения. Она говорила о каких-то «больших людях», о счастливом случае, о том, что удача наконец-то повернулась к ним лицом. Я совершенно ничего не понимал. С грехом пополам я выяснил только, что Виктория жива - здорова. Большего добиться от невменяемой Викиной матери не удалось. Заснул я часа в четыре, да и то, лишь потому, что это было просто необходимо: на завтра стояло плановое аортокоронарное шунтирование. В восемь я уже снова висел на телефоне.
Теперь Светлана Сергеевна была совершенно спокойна. Непробиваемо, танкообразно спокойна. Вика звонила, она нашла новую перспективную работу с очень высоким заработком. Сегодня же она улетает в Швецию на стажировку. Я убедился, что все сошли с ума, включая и меня самого. Чтобы Светлана Сергеевна, та самая, что начинала звонить каждые полчаса, если мы с Викой задерживались, та самая мнительная женщина, что постоянно талдычила о маньяках и бандитах за каждым углом, так реагировала на подобные вещи?! Я отказывался верить своим ушам. После работы я сразу же примчался к ним домой. На маманю я уже не надеялся - она переборщила с транквилизаторами. Я хотел дождаться Вики. Должна же она приехать за вещами!
Я одновременно был зол, как тысяча чертей и испуган, как потерявшийся щенок. Стоя под дверями, я дождался Викиного отца. Его ответы окончательно выбили почву у меня из-под ног: Вика не вернется домой. Оказывается, они со Светланой Андреевной уже ходили на эту новую работу и передали вещи, которые Ника попросила собрать. Так же, они общались с руководством «Моря Спокойствия» - так называлась эта чертова фирма.
Наибольшее впечатление на родителей произвел директор: Ренат Константинович. Академик, автор множества работ по психологии, туристическому бизнесу, экономике, лауреат каких-то там премий и наград. Вику взяли дизайнером интерьера и посулили какие-то совершенно безумные деньги. Теперь она уже в самолете, летящем в Москву.
Выслушав все это, я медленно спустился вниз, вышел из подъезда и побрел по улице, сам не знаю куда. Голову словно набили грязной ватой. Единственная оформленная мысль: «Вот ты и женился, Темень!».
Часть 5

- Ну вот ты и женился, Темень! – сочувственно произнес Данила, после того, как в последних словах выругал меня за эгоизм и недомыслие: надо было сразу позвонить ему. – Странно все это… Впрочем кто их поймет этих женщин! Вот я, например, я ведь и наперсник и советчик, и сопливая жилетка. Сколько девиц мне изливали душу – не счесть! Однако, Юлка ушла… Я, конечно, знаю почему, из-за чего, но я ведь каким был, таким и остался! Она же жила со мной таким – и все вроде нормально! И вдруг – хлоп - и все!
- Терпение лопнуло. Приступ твоего раздолбайства совпал с ПМС, накопилась критическая масса – и бабах!!! – я изобразил взрыв.
- Какой ты у-у-умный! – восторженно сказал Данила, если бы я не научился распознавать оттенки его голоса, я и впрямь подумал бы, что Водорезов восхищается. – Вот если бы ты еще научил меня – как истребить мое «раздолбайство» – тогда бы я век тебе кланялся! Раздолбайство, к сожалению, часть моего реликтового «Я», равно как и мое паясничанье, мое занудство, моя требовательность, самолюбие и склонность к паранойи. Если все это убрать – боюсь, от мосье Водорезова ничего не останется! Вот Вика со мной сто лет дружит, но только потому, что мы ни разу не целовались, не говоря уж о большем! Она бы тоже меня не выдержала!
- Да, ты прав. Но что же получается, мы никак не найдем «своих» людей? Ведь наверняка есть где-то комплиментарные нам женщины?
- Ну я-то может и не нашел еще, а может просто еще не вырос? А вот ты… Ты же любишь ее. Ведь так? – Данька отвернулся и помахал рукой кому-то из вновь вошедших. – Я вижу это в воде, я вижу это в земле….
Я нахмурился, пьяный туман уже заволакивал мои усталые мозги.
- Наверное да. Да, только теперь я такой злой, что даже не знаю, что мне чувствовать. Если бы она сказала: «Тёма – ты козел! Дитынах!» - тогда бы я знал что думать. Вот честно, Водорез, мне было бы легче! А так – я просто теряюсь. Я весь извелся!
- Заметно, Темень, заметно: ты пьянеешь после первой бутылки! – Данька кивнул официантке. – Согласен, неизвестность – худший из врагов человеческих!
- У меня крышу просто срывает. Я ведь хотел морду бить этому татарину! На его счастье – у меня операции каждый день. А может и на мое…
- Постой, постой, какому такому татарину?
- Академику Арисову – директору «Море Спокойствия».
- Арисову?! Ренату Арисову?!
- Ну да, - он их хозяин.
Данька откинулся на стуле, и выпучил на меня стеклянные глаза.
- Чё ты? – удивился я.
- Да ты ничего не путаешь ли, мон ами? – недоверчиво покачал головой Водорезов.
- Да что мне путать? – Я достал золоченую карточку и швырнул ее на стол перед Данькой. – Читай сам!
Данька схватил карточку и впился в нее взглядом. Больше минуты он изучал ее, а потом морда его расплылась в ехидной улыбке.
- Ну тебе действительно повезло, что не поперся с такими людьми воевать! Знаешь ли ты, друг мой, кто этот Арисов? Это ж корифей современной психиатрии! А работает этот монстр в области аудиовизуальной стимуляции коры головного мозга. Про альфа, бета, гамма волны слыхал?
Я мрачно кивнул, жуя мясо под острым соусом.
- Так вот этот Арисов – ведущий специалист в России и один из самых заметных в мире! Масса работ в психиатрии, а основная его кормушка – оборонка. По сути дело – он работает над кодированием и программированием человеческого сознания.
Я поперхнулся.
- А подрабатывает, значится в туристическом бизнесе? Интересно… Как же твоя Победительница умудрилась с ним связаться? И зачем она ему понадобилась? И что он вообще делает в нашей дыре? Вопросы, вопросы…
Данька задумался. Я почувствовал, как меня окутывает плотная, словно байковое одеяло, тоска. Потеряно, все потеряно! Данька молчал, глядя куда-то в пространство. За спиной послышалась какая-то возня, в зале возникло оживление. Я обернулся: на маленькой сцене появились музыканты. Четверка, одетых в национальные костюмы мужиков, размещались на сцене. Впереди, на высоком стуле уселся гитарист. Послышались мелодичные переборы, гитарист откашлялся и кивнул барабанщику. Публика зааплодировала. Своеобразный хриплый голос приветствовал собравшихся на испанском, зазвучала музыка и мексиканец запел. Я не большой знаток этнической музыки, но это было здорово! На время, я даже отвлекся от своих мрачных размышлений. В голове шумело, и гитара, казалось, звучала внутри меня. Он играл виртуозно, его руки порхали по струнам словно две проворные птицы. Все слушали затаив дыхание, и после каждой песни зал разражался бурными овациями. Данька кивал в такт музыки, но глаза его так и оставались стеклянными. Во время короткого перерыва, когда музыкантам в красно-коричневых пончо подали напитки, Водорезов наклонился ко мне и проникновенно сказал:
- Ты думаешь все потеряно? Нефига! Я так понимаю, что ты хочешь хотя бы увидеться с ней?
Я кивнул.
- Но как? Она же уже в Швеции!
- Ничего подобного! - Данька торжествующе взглянул на меня, наслаждаясь моим ошалелым видом. – Она еще здесь в городе!
- Откуда ты…
Данька сморщился, отмахиваясь.
- Ты же знаешь, у меня свои методы! Осталось только выяснить когда ты с ней сможешь увидеться.
Он полез во внутренний карман сюртука и достал рунические карты. Я смущенно хохотнул:
- Что, прямо здесь?
- А что? – Данька вызывающе огляделся. – Я достаточно пьян, и мне плевать, пусть смотрят! И ты смотри, камрад! – он кивнул певцу.
Мексиканец отхлебнул из запотевшего стакана. Его темный взгляд стрельнул по-над головами и уперся в лицо Водорезу. Тот, нисколько не смущаясь, разложил руны, бормоча что-то себе под нос. Проходящая мимо официантка, с интересом посмотрела на нас - я смущенно улыбнулся. Гитара снова зазвенела, хрипловатый голос выводил чужую мелодию.
На этот раз она была тягучей, непривычной. Внутри меня сладкой болью откликалась пьяная, размякшая душа.
Данька камлал долго. Он то смешивал карты, то раскидывал их в разных последовательностях, то давал мне вытягивать, вновь и вновь бормоча непонятные заклинания. Мексиканцы играли, кое-кто из публики, видимо уже достаточно набравшись, пытался плясать у сцены. Пьяные девицы – не самое приятное зрелище, я отвернулся к Даньке. Он закончил и сцепив руки смотрел на меня.
- Дело ясное, что дело тёмное! – сказал он наконец. – Вероятность того, что вы встретитесь есть, но только не в этом месяце и не в этом городе. К тому же, есть странные намеки на изменения судьбы…
- Чьей судьбы?
Данька фыркнул.
- А ты знаешь, твоей, ее, и, как это не странно, моей!
- Ладно, а хоть в какую сторону-то? Что, будет еще хуже? – язык у меня уже заплетался, но мысли были еще вполне четкие.
- А вот это я сказать пока не могу! Руны говорят о переменах, причем в самое ближайшее время. О больших переменах и о больших потрясениях. Надо еще на Таро погадать, для верности.
- Умеешь ты успокоить, Водорезов! – сказал я с чувством.
Программа кончилась, музыканты получили свою порцию хлопков, раздали автографы. Трое удалились куда-то в заднюю дверь, а певец отдал свою гитару и скинул пончо. Он что-то долго объяснял долговязому парню, видимо переводчику.

- Выпить хочет, - сказал Данька, прислушавшись. – Смирновской хочет.
Переводчик покивал и пошел к стойке. Мексиканец спустился со сцены и прошел в зал. Наискосок от нас, в нише, стоял двухместный столик с надписью «заказано».
Гитарист смело разместился там, скрываясь в полутьме. Ему подали водку и вазочку с черной икрой. Данька хихикнул, нагло глядя как он намазывает себе маленькие бутербродики толстым слоем икры.
- Почему они все так банальны? – спросил он меня. – Россия – икра, медведи, цыгане, «казачок», Распутин. Хотя, мы тоже недалеко ушли: Мексика - сомбреро, пончо, текилла, кактусы, Карлос Кастанеда. Ладно, допьем! Твое здоровье, камрад! – воскликнул он, кивая мексиканцу.
Тот ответил на испанском, и тоже поднял стопарик. Народ начал рассасываться. Данила потребовал Жанну.
- Жанночка, майне кляйне, нам еще кофе!
Жанна покачала головой.
- Даниил Алексеевич, извините, с полуночи в Диване закрытая вечеринка, уже без пятнадцати. Этот зал закрывается.
- Тогда мы туда! Туда и кофе! – Данила был бесшабашен и здорово пьян.
- Даниил Алексеевич, только по приглашениям, извините пожалуйста. Хорошо, я сейчас подам кофе сюда.
- Жанна, кофе и сразу счет, - вмешался я. – После кофе мы вас покинем, все хорошо, спасибо.
- А я не желаю! – воскликнул Водорезов.
- Данила, ты пьян! Мы с тобой возьмем «Немирова» и поедем ко мне, посидим, поговорим. Машину, вот только, придется завтра с утра забирать, - посетовал я.
- Ладно, но только не перцовой, - согласился Данька.
Мексиканец в своем углу чиркнул длинной спичкой, и запыхтел, раскуривая трубку с длинным прямым чубуком. Багряное свечение отражалось в его маслянисто-черных глазах. Данька покрутил носом, и склонился ко мне через стол.
- Ты понюхай, похоже, этот Хуан «пыхает»!!! Чуешь?
Я втянул воздух. Сквозь табачный дым пробился странный сладковато-терпкий запах.
- Чёж он курит-то? – я хмыкнул и полез за деньгами. – Интере-е-е-сная у них тут будет вечерина.
Мексиканец снова затянулся и откинулся к стене, прикрыв глаза.
- Глянь, «приход» начался. – Данька стрельнул в гитариста глазами, и сейчас же отвел взгляд. – Темень, а он следи-и-ит! – прошипел он прикрываясь счетом.
- У тебя уже идеи отношения. Допивай свой кофе и пошли на воздух, - проговорил я тайком поглядывая на мексиканца.
«Хуан» сидел, вытянув ноги, лицо его расслабилось, точно у спящего. Казалось, он дремлет. Веки были прикрыты, однако, под опущенными ресницами я приметил острый, словно черное лезвие взгляд. Мне стало не по себе. С соседнего столика снялась молодая компания и окружила мексиканца, пытаясь выразить свое пьяное восхищение. Данька поднялся, его изрядно «штормило».

Пока мы одевались и расплачивались, «Хуан» выбрался из объятий пьяных русских и, улыбаясь, прошел к выходу. У стойки он задержался, говоря что-то переводчику. Тот кивал и поглядывал на нас. Мексиканец покинул бар и направился в подвал, где располагался приватный «Диван».
Переводчик подозвал распорядителя, и что-то быстро говорил ему, тот вежливо, но твердо возражал. Мы приблизились к выходу. Они замолчали и прилизанный распорядитель недовольно кивнул переводчику. Уже в дверях он окликнул нас:
- Э-э-э… Даниил, э-э-э… Алексеевич?
- Я, - встрепенулся Данила. – Нам очень понравилось, спасибо большое!
- Э-э-э… всегда рады, - распорядитель явно колебался.
- Да, деньги на столе, сдачи не надо! – поспешил я его уверить.
- Благодарим. Даниил Алексеевич, а-а-а… не хотели бы вы остаться?
Мы удивленно переглянулись.
- Спасибо, но мы вполне довольны, и, к тому же, исчерпали свой лимит на сегодня. В другой раз – всенепременно! – Данила шутливо поклонился.
Я толкнул дверь.
- За счет заведения! – на трагической ноте воскликнул распорядитель. – Как постоянному посетителю!
Лицо его было несчастным, он явно «отрывал от сердца».
- Чудеса, - повернулся ко мне Данька. – Ну что останемся? Давай? – в его глазах запрыгали шальные чертики.
- Этот Хуан стопудово голубой! – сказал я. – Я видел как он договаривался.
- Да-а-а ла-а-адно, ты же со мной, милый! – противным голосом протянул Водорез, состроил мне «глазки» и вдруг захохотал совершенно невоздержанно.
- Дурак! – сказал я с чувством. – Вечно ты приключения ищешь на свою…
- Ага, - радостно согласился Данька и вихляющей походкой направился к лестнице в Диван.
Уж не знаю, сколько стоили приглашения, но когда мы прошли мимо, от распорядителя повеяло неизбывной тоской.
Часть 6

По длинной лестнице мы спустились в подвал. Два пуленепробиваемых охранника молча растворили дубовые двери, впуская нас внутрь загадочного дивана.
- Вау! – воскликнул Водорез обозревая полутемные внутренности чилаута. – «Вайт пусси, блек пусси, еллоу пусси»! – он раскинул руки и обернулся, блестя шальными глазами.
Данька поймал пьяный кураж. Да и было от чего!
Сходство с известным фильмом поразило и меня. Только здесь дух индейской пирамиды был несколько более подчеркнут. Стены имитировали истертые каменные блоки, колонны подпирающие высокий потолок, покрывали изображения индейских богов. Тут и там горели бронзовые жаровни, из курильниц вился ароматный дым, втягиваясь в замаскированные спутанными корнями сплиты. Помещение наполняла объемная музыка, на стойке из целого куска дерева танцевала щедро одаренная природой стриптизерша. Еще две извивались на возвышающемся в центре зала подиуме, отгороженном от публики стилизованной решеткой. Я огляделся по сторонам. В полумраке я приметил лица, до боли знакомые по газетным полосам, мне стало не по себе, как голому в трамвае. Я поспешно зашарил взглядом по углам в поисках свободного местечка. Когда я его обнаружил, то совсем не удивился, заметив во тьме знакомый красноватый отблеск. Данька уже сливался в экстазе танца с какой-то «богато раздетой» девицей. «Ох, будут у нас проблемы!» - подумалось мне. Делать нечего, я отодвинул тяжелый стул из грубо обработанного дерева и уселся напротив мексиканца.
- Текила? – произнес хриплый голос после минутного молчания.
- Давай! – мрачно буркнул я, краем глаза следя за отрывающимся Водорезом.
Музыка закончилась и Данька, поцеловав руку девице, бодро устремился в наш уголок.
- Буэнос ночес, камрад! – приветствовал Данька мексиканца. – Данила, Артём, - представил он нас.
- Диего-Антонио Манчарес – ответствовал гитарист, протягивая руку через стол.
- Диего… - Данька затараторил по-испански.
- Но! – ответил Диего, рассмеялся хрипло, но заразительно, и добавил что-то на своем языке.
Данька тоже заулыбался и пожал ему руку. Я тоже пожал протянутую кисть и подивился какая горячая и сухая у мексиканца ладонь.
- Я спросил его, - повернулся ко мне Данька, - голубой он или не голубой. Он сказал что он – не голубой, и что я мнительный русский дурак.
- Дурак! – подтвердил Диего, блестя в темноте ровными зубами.
- Ну, за знакомство! – сказал Данила, разливая по рюмашкам текиллу - бутылка появилась сразу же, как только мы уселись.
Выпили, и я почувствовал, что эта рюмка была уже лишней. Перед глазами начало плыть и кружиться. Я кивнул официанту и попросил проводить меня в туалет.
Когда я вернул себя в относительно приличную форму, и почувствовал начинающуюся головную боль, я вернулся в зал. Диего и Данька оживленно бормотали по-испански и было видно, что они спорят.
- Темень, ты представь: эта дурилка говорит, что Водорезов шарлатан и гадает неправильно! – возмущенно повернулся ко мне Данила, видать, только сейчас обнаружив, что я отсутствовал.
Я многозначительно кивнул, бошка болела все сильнее. Басы отдавались в висках и от дыма уже тошнило. Я бездумно уставился на стриптизершу. Ее тело расплывалось в несколько цветных пятен, и мне стоило немалого труда удерживать фокус. Данила с Манчаресом все трещали по-испански, я уже трижды пожалел, что спустился в этот Диван. Вдруг, мои томные размышления грубо прервались ощутимым толчком в ребра.
- Смотри, Темень!
Я повернулся и посмотрел на тарелку, на которую указывал длинный палец Водорезова. На цветной глазированной глине лежало три бурых комочка.
- Что это? – вяло поинтересовался я.
Манчарес, залопотал, блестя зубами и оживленно жестикулируя.
- Это, брат, пеотль! – назидательно сказал Данила. – Наш друг «Хуан» настаивает, чтобы мы его отпробывали немедленно! Говорит так и только так рождается настоящее предвидение! Ну что, докажем свою состоятельность?
- Данька, ты, конечно, личность увлекающаяся, но я не думал, что ты настолько доверчивый… Хотя и пьяный, - я неодобрительно глянул на сверкающего глазами мексиканца. – Завтра ты проснешься без памяти и без денег…
- Тёмка, у меня и так денег нету! – радостно сообщил мне Данила. – Не, не боись - Манчарес, хоть и Хуан, но наш человек! Мы с ним все обсудили. Досконально. Темень, надо! – он взял один комочек и протянул мне. Давай, жуй его!
- Даня, хорошо, я его съем, только потом пойдем домой, а? – я вкрадчиво заглянул в лихорадочно блестящие Данькины очи.
- О-кей! Договорились! Только положи в рот и обещай, что потом все расскажешь, что увидишь…
- Даня, я тебе все, все расскажу, только давай домой пойдем…

Я беру этот маленький шарик и кладу в рот. Горько-приторный вкус наполняет мой рот слюной. Некоторое время я жую этот жесткий «марципан», не чувствуя ничего кроме прежней тошноты. Данька с Манчаресом заворожено следят за движениями моих челюстей, а потом одновременно кладут себе в рот свои кусочки. Мы все трое сосредоточенно жуем, точно имбецильные парнокопытные. Данькин взгляд постепенно стекленеет, он застывает, пристально глядя в свою тарелку. Манчарес достает свою потухшую уже трубку, вытряхивает пепел в тарелку, набивает трубку из полотняного мешочка, и раскуривает ее вновь. Я смотрю на все это действо, достойное документализации, как кадры из жизни заядлых наркоманов. Все это начинает медленно, но верно выводить меня из равновесия. Я потыкал Даньку в бок – он даже не повернул головы. Манчарес полностью ушел в себя и даже глаза прикрыл. Только трубка медленно разгорается и гаснет в полумраке.
- Да ну вас куда подальше! – сказал я, и встал, пошатываясь. - Ты, Водорез как хочешь, а мне пора! Мне на дежурство завтра. Пошли домой!
Данька вяло отмахнулся.
- Пошли, я тебе говорю! - сказал я погромче, и потрепал его по плечу.
Никакого эффекта! Я плюнул, в сердцах, и направился к выходу. В голове у меня грохотало, и перед глазами все плыло. Драли бы черти этого шарлатана Манчареса, пропойцу Водореза, и меня, дурака, вместе с ними! Я поднялся наверх и вышел наружу.

На улице было светло, и солнце нещадно поливало красноватый песок своим золотым расплавом. Зыбкое марево дрожало у самой кромки пустыни. Возле входа, привалившись спиной к каменной кладке, сидел старик. Лохмотья его выбелило убийственное солнце, нечесаные седые патлы трепал горячий ветер. Старик перебирал гитарные струны. Звенящие звуки царапали мое сердце и больно отдавались где-то внутри.
- Дед, престань! – сказал я.
Гитара зазвенела еще громче. Струны взвизгивали, звуки взмывали, уносясь вверх, в желто-синее небо.
- Дед, прекрати, я тебе сказал! – сердито крикнул я и наклонился, заглядывая старику в глаза.
В его глазах плескалось жидкое золото. Я испуганно отпрянул и бросился прочь. Вслед мне неслись колокольные звоны и скрежещущий ржавый смех. Ноги вязли в песке, но я боялся остановиться. Я понял, что страшный старик нагонит меня, едва я замедлю шаг. Песок обжигал, набиваясь в ботинки, кираса раскалилась и сдирала кожу у горла, меч больно колотил по бедру. Задыхаясь, я взобрался на усыпанный песком и камнями склон. Моим глазам открылось поле битвы.
Единороги стояли широким фронтом, белые гривы полоскались подобно знаменам, витые рога нестерпимо блестели на солнце. Драконы выстроились напротив. Их перья, вздуваясь шальной радугой, преградили пустыню от края до края. Орлы кружили в ослепительном небе, наполняя воздух дерзким клекотом. Битва ждала. Я понял, что она ждет только меня. Я смотрел на Единорогов и видел их дружеские, ободряющие взгляды, я смотрел на Драконов и видел полные любви сердца, я смотрел на Орлов и видел, что они дарят мне мечту. Я никак не мог понять, где же все-таки мое место? Тогда, прямо передо мной появился воин в золоченых доспехах. Он стоял спиной ко мне, и на шлеме блестела корона. Корона из чистого золота горела, словно само Солнце! Это и было Солнце! Светило жарко клубилось, исходя огненными протуберанцами, прямо над его головой. Он протянул руку и указал на Единорогов. Я переступил копытами в нерешительности. Сзади раздался все тот же страшный скрежещущий смех. Я сорвался с холма, и понесся к войску Единорогов. С каждым шагом, на сердце становилось все легче. Да, так, и только так! Вот мое место, вот мои друзья, соратники, родные! Меня приветствовали хрустальным ржанием, стуком алмазных копыт, прохладными всплесками гривы. Я встал в ряд и обернулся. Солнце смотрело на меня, улыбаясь. Я видел только то, что мой Свет смотрит на меня, я понимал только то, что Свет счастлив за меня, что мой Свет ЗА меня!
Чистый звук пронесся над пустыней - и битва прянула, словно разделенный надвое, но единый зверь! Мы сшиблись в центре.
Взметнулись тучи песка, и солнце померкло в пыльном мареве. Я бил копытами, раздирая плоть и дробя кости, я пронзал рогом - и радужные перья летели в небо. Их кровь пахла удивительно приятно! Это был шиповник и мята, лаванда и апельсин. Я бил и кромсал их тела, только для того, чтобы еще раз втянуть ноздрями этот запах.
Так продолжалось бесконечно долго, и я несказанно удивился, когда пыль осела, и все внезапно кончилось. Поле было покрыто изломанными, исковерканными телами, драгоценные перья оседали, кружась и порхая, словно снежинки. Моя белая шкура покраснела от крови – чужой и моей. Мои бока ходили ходуном, а мой рог был сточен до половины.
Я осмотрелся, и увидел, как сквозь оседающую пыль проступают очертания золотой фигуры моего Света. Я приготовился издать победное ржание, но впереди, из груды тел поднялась фигура Дракона. Его перья, также, сплошь слиплись от крови, изящные лапы дрожали, на губах вскипала алая пена, но он вставал.
Я поднял голову: Орлы по-прежнему кружили в небе, их безупречные линии чертили воздух. Я посмотрел на холм, и увидел, что рядом с моим Светом стоит Старик. Теперь он не смеялся, и его черная гитара беспомощно валялась на песке. Я посмотрел на своего врага и ударил копытом. Из груди моей вырвалось яростное рычание.
Я – победитель! Только я!
Я бросился на врага, метя копытами в его грудь.
Дракон взвился на дыбы, выставив острые как кинжалы когти. Мы ударили друг друга, разрывая кожу и мясо, свились, и покатились в едином неистовом клубке. Наша кровь смешалась. Мои глаза отразились в его глазах… и, ударив последний раз, я вдруг понял, что убиваю свою Любовь.
Я растерянно обернулся, чтобы посмотреть на свой Свет. Под яростной Звездой я увидел лицо Дракона… Я все смотрел, и смотрел, и никак не мог поверить себе... Я обернулся, чтобы увидеть Любовь.
И я увидел ее лежащей во прахе среди многих других. Тогда я спросил: «За что?», но услышал лишь жалобный стон, вместо своих слов. Мой Свет улыбался улыбкой Дракона. Вдруг, с неба раздался пронзительный клекот, и стальная молния ударила в Звезду-Корону. Яростная, всепожирающая вспышка пронзила мое существо, Время и Пространство выгорели дотла...
В бескровных, пустых сумерках тихо плакал старик. Из его золотых глаз на невесомый пепел текли крупные слезы. Слезы собирались в ручьи, пробивая дорожки в сером пепле. Ручьи соединялись в реки, а реки сливались в моря. Моря постепенно покрывали выжженную землю…
И не было ничего, и только Дух носился над водой.… А под водой, на глубине три тысячи метров лежала гранитная плита.
На ней был высечен древний герб: щит, рассеченный на две половины. Справа был Единорог, Слева был Дракон, а сверху – Орел, что держал в когтях Звезду-Корону…
Часть 7

Данила проснулся и приоткрыл глаза. В полумраке тусклыми огоньками светились бортовые системы космического корабля…
- Тьфу ты! – Данила замотал головой по подушке.
Какие системы, какой корабль!
Данила полностью проснулся и сел, обтирая ладонями заспанное лицо. На прикроватной тумбочке тускло светились точки на китайском будильнике, глухо гудел уснувший комп. Страшно хотелось пить. Данила нашарил выключатель ночника и, предварительно зажмурившись, включил свет.
Комната его представляла печальное зрелище. Кругом царил неописуемый кавардак. Шмотки валялись на полу вперемешку с пивными бутылками, на столе была навалена гора дисков и стояла отвратительного вида пепельница, переполненная скрюченными бычками. На стул невозможно было глядеть без жалости, потому что он печально перехилился на один бок. Данила тяжко, со стоном вздохнул. Да, сон алкоголика чуток и краток! Он закряхтел, почесываясь и вспоминая те жалкие обрывки, что предоставляла его пропитанная алкоголем память.
Так, начинали с Тёмкой в «Мучачос». Текилла, мексиканец с трубкой… Как, бишь, его звали? Диего-Антонио Манчарес. Это Даня помнил четко, а вот что было потом? Вроде в «Диван» спускались, болтал с мексиканцем по-испански, опять текилла…
Дальше все сливалось в какой-то бред… Даня вздохнул, и решил не напрягать попусту больной мозг. Вот утром он позвонит Тёмке - и все разузнает! Он зашарил по полу в поисках тапок. В пределах досягаемости таковые не обнаружились, но сон слетел окончательно.

Ну что же, раз спать нет никакой возможности, тогда присядем за работу! Данила бодро прошлепал босыми ногами на кухню, открыл кран, и набрал воды в более-менее чистую кружку. Он пил воду мелкими глотками, с неудовольствием глядя на битком набитую раковину. В неверном свете заоконного фонаря, она казалась развалинами замка Дракулы. Выхлебав воду, Данила переместился в туалет, где так же, не зажигая света, осуществил насущные потребности организма.
Данила вообще не любил верхний свет.
Умывшись, он отправился обратно в спальню, и раскочегарил своего верного друга. Открыв документ под названием: «Книга два», Данила уставился на последние строчки текста. Подтянув под себя стул, он опустился на него, все еще глядя на экран.
Хряп-п-п! Стул повалился на пол, рушась под тяжестью хозяина.
Данила длинно и с чувством выразился, и, поднявшись, пнул бренные останки. Он собрал барахло, свалившееся вместе с ним, скрутил, наподобие куля, и заткнул все это в шкаф, подперев дверцы одной из составных частей бывшего стула.
Потирая копчик, Водорезов сходил на кухню за табуреткой.
Угнездившись, наконец, перед монитором, он накинул на плечи свитер и положил руки на клавиатуру. Посидел. Покрутил ползунок, читая написанное раньше, поправил кое-что, и вдруг понял, что сейчас он ничего не напишет. Мысль не шла. Ну, вот не шла и все! Писать в таком состоянии – дело бесполезное, это Данила давно себе уяснил. Если он писал насильно, то выходило так плохо и пресно, что потом все равно приходилось переделывать. Спать, однако, совсем не хотелось.
Данила протянул руку и включил модем. Кликнул на установке соединения. Что такое! Модем не слышал гудка. Данила попробовал снова, потом встал, и поплелся разыскивать трубку. Она отыскалась между диванными подушками. Данила нажал на кнопку и долго слушал шипение и потрескивание эфира. Где-то далеко играла музыка. Данила вскочил и со злостью швырнул трубку на диван. Конечно, он опять забыл заплатить за телефон!
С тех пор как ушла Юлька, все покатилось в тартарары!
Данила плюхнулся на диван и свесил руки между голых колен. Ну почему ему так не везет! Вроде бы симпатичный парень, неплохой любовник, даже талантливый! А вот - поди, же! Ну да, да, конечно, денег мало, и тапочки ставить в угол он так и не научился, ну да, и от компьютера его не всегда оторвешь, но ведь была же любовь, были же чувства!
Да какое были, они и сейчас есть!
Данила снова нащупал трубку, включил и приставил к уху, мрачно слушая шелест линии. Вот дела, он даже не может позвонить ей! А ведь, еще ничего не поздно исправить!
Данила был в этом уверен. Он поедет к ней завтра! Обязательно поедет! Вот купит большой букет герберы и поедет! Она очень любит герберы. Оранжевые!
Приободрившись, Данила встал и сделал шаг по направлению к спальне. И тут погас свет. Везде, даже фонарь за окном перестал гореть. Данила, чертыхнувшись, сделал несколько неуверенных шагов… И полетел носом вниз, споткнувшись обо что-то мягкое и теплое!

- Ети ее мать! Рамзес!!! Пошел на место, дрянь такая!!! – заорал Данила в ответ на глухой всхлип отскочившего Рамзеса.

После ухода Юльки даже собака совсем распоясалась и спала прямо на светло-бежевом ковре. Отпустив еще несколько угроз Рамзесу, Данила вдруг замолчал, заткнувшись на полуслове.
Из угла послышался тихий смешок.
Данила замер, не дыша, сердце его отчаянно забухало. Смешок повторился, это было совершенно точно! Холодный пот окатил его с ног до головы, в голове образовалась звенящая пустота.

- Да полно тебе, Лис, видишь, человек сомлел совсем! – Раздался вдруг густой бас со стороны кухни. – Все бы тебе потешаться! Давай, включи-ка аварийное освещение, пока наш друг в обморок не грохнулся!

Яркий луч ударил ему в лицо и Данила зажмурился.
- Водорезов Даниил Алексеевич. Двадцать семь лет, образование высшее, доктор медицинских наук, холост. Работает психиатром в МУЗ номер три. Автор ряда научных статей и докладов по проблемам детской психиатрии. Подающий надежды писатель-фантаст. Однако, замечен в упаднеческих настроениях, нигилизме и фатализме. Критиковал министерство здравоохранения на сайте «ввв психодок собака точка нет», злоупотребляет алкоголем по праздникам, - голос показался Даниле противным, а тон язвительно-ядовитым.

Прикрываясь рукой от бившего в лицо света, он изо всех сил пытался разглядеть говорящего. Мысли лихорадочно скакали. «Воры, фэсбешники, прикалывается кто-то…». Нет не то, не то. Противный голос продолжал:
- И сейчас мы наблюдаем конечный итог преступной карьеры гражданина Водорезова! Находясь в клубе «Мучачос», расположенном по улице Космонавтов двадцать четыре, он, вместе со своим соучастником Артемием Пламенем, известным, так же как Темень вступили в контакт с гражданином Мексики Диего-Антонио Манчаресом. Не гнушаясь присутствием первых лиц города, преступная троица, находясь в наркотическом опьянении, учинили дебош, следствием которого явилось порча имущества принадлежащего ООО «Элит-клуб», нанесение тяжких телесных повреждений кактусу, вида Агава Американика…

- Лис, агава – не кактус! – прогудело прямо над Данилиным ухом, и он испуганно шарахнулся в сторону. – Кончай ломать комедию!

Свет отвернулся, и Данила снова обрел зрение.
В его любимом кресле сидел тощий субъект, его ноги, обутые в не слишком чистые «казаки» покоились прямо на хрупком журнальном столике. Мощный армейский фонарь, что стоял рядом с креслом, теперь смотрел в потолок. На диване рассаживалось огромное тело, килограмм этак на сто двадцать. Причем, форма его походила на работы ранних кубистов. Все части этого тела показались Даниле грубо отесанными гранитными блоками.

- Кто вы такие? – выдавил из себя Данька.

Он хотел, чтобы его голос звучал возмущенно и повелительно, но стоя в одних трусах перед проникшими к тебе посреди ночи незнакомцами – довольно трудно изображать хозяина положения. В горле у Даньки пересохло, и голос сорвался на истерический всхлип.

- Мы – соратники великого Че! – гордо заявил ему тощий. – Но пасаран! – он вскинул сжатый кулак.

- Лискин, фу! – болезненно поморщился квадратный. – Не переживай, хозяин, не обидим. Особый отдел ФСБ, - он выудил из кармана «корочку». – На, изучай!

Данька опасливо взял протянутый ему документ, раскрыл его и сделал глубокомысленный вид. Книжица прыгала у него в руках, строчки сливались, а мысли смятенно роились.
Голова гудела, подобно растревоженному улью. Так ничего и не вычитав, он закрыл «корку», и протянул ее обратно.

- Как вы сюда вошли? И что вам от меня нужно? И могу я, наконец, одеться?!! – залпом выпалил он, чувствуя себя крайне неловко.

- Конечно, конечно! – прогудел «гранитный» с радушием в голосе. - Одевайся, мы никуда не торопимся.

- Дорогой дли-и-иною, да ночкой те-е-емною! - пропел тощий. - А в конце - казенный дом! – добавил он доверительно.

Данька шарахнулся в спальню.
На глаза ему попалась пустая телефонная база, и он тоскливо стрельнул глазами в трубку, лежащую рядом со «статуей Командора».
Однако, он тут же вспомнил, что телефон все равно не работает. Почему-то, эта мысль доставила ему мазохистское удовольствие. Он демонстративно закрыл дверь и начал копаться в шкафу. На ум ему приходили весьма разнообразные идеи по поводу ночных гостей. Пожалуй, самая разумная из них была: открыть окно и постучать в окно соседу - дяде Володе Сумскому, известному скандалисту. Но, она практически сразу была Данькой отринута – не-то из трусости, не-то, напротив, из-за неумеренной отваги. Разбираться было некогда. Довольствуясь скудным отблеском, пробивавшимся из-под двери, Данила натянул джинсы и рубашку. Долго ползал под кроватью, нащупывая носки. Нашел, натянул, и застыл на краю разобранной кровати, так ничего и не придумав.
В голову неотвязно лезла одна мысль: почему Рамзес никак не отреагировал на пришельцев? Данька даже подумал, было, о сложной истинной галлюцинации, как последствии применения мескалина. Он быстро проверил несколько симптомов, и убедился, что предположение его в корне не верно. Правда, особой радости это ему не доставило: галлюцинации казались ему чем-то более милым и привычным, чем парочка реальных незнакомцев, захвативших его зал. Подумал тоскливо: «Вот был бы пистолет…», вздохнул и поднялся.
Отворив дверь, он увидел, что тощий освободил, таки, его кресло, и нагло копается теперь на полке с дисками. Данька начал злиться, страх немного отпустил.
Одевшись, он почувствовал себя бодрее, защищеннее. Оскорбленно задрав подбородок, Данила прошелся по залу, и уселся в свое кресло. Сделав над собой усилие, он разложил руки по подлокотникам и широко расставил ноги. Таким образом, он принял «открытую» позу, символизирующую уверенность и силу духа. Тощий остро глянул на него и противно хихикнул, продолжая рыться в дисках.

- Я жду объяснений! – потребовал Данила, окрепшим голосом.

Лискин хихикнул еще противнее.
«Квадратный», которого по документу звали Давыдов Илья Иванович, 1968 года рождения, поглядел ему в спину тяжким свинцовым взглядом. Даниле показалось, что тощему не миновать приватной беседы.
От этого он почувствовал себя еще увереннее, и смог, наконец, рассмотреть внешность пришельцев. Скользя взглядом по грубым чертам Давыдова, Данька отметил хорошо очерченный твердый рот, с выраженными носогубными складками и выступающие вперед надбровные дуги.
Глаза «Гранита» - как окрестил про себя Данила квадратного, прятались в глубоких глазницах. Правую бровь рассекал шрам, идущий косо вверх, перечеркивая две горизонтальные складки. Нос Ильи был сломан в переносице и не далеко ушел от классической боксерской «смятки». Квадратная челюсть тоже носила следы битв – контуры подбородка и скул были неровными, местами оплывшими от неоднократных повреждений. Сразу за ушами начинались мощные шейные мышцы, покрытые скорее красно-бурой бычьей шкурой, нежели человеческой кожей. Седоватые, «перец с солью» волосы были аккуратно подстрижены и незатейливо зачесаны набок: видимо, прическа не доставляла Илье особых хлопот. Серый свитер грубой «ручной» вязки выглядел достаточно дорогим, равно как и ладные полуспортивные ботинки, виднеющиеся из-под мягких вельветовых штанов. Одежда казалась довольно новой, но уже осевшей по фигуре, из чего Данила заключил, что специально для него никто не наряжался.
Водорезов снова переключился на лицо Ильи и отметил, что вся эта неповоротливость и статичность весьма обманчива: «Гранит» был подобен медведю – зверю непредсказуемому и опасному. Глаза Ильи были похожи на двух куниц, что мгновенно высовываются из темного дупла, хватают зазевавшуюся белку и так же молниеносно исчезают. Такой же, «схватывающий», быстрый взгляд был у Ильи Давыдова.

Осмотр этот занял у Данилы всего несколько секунд, и делать серьезные выводы он не стал. Достаточно было, что «Гранит» не вызывал у него особой антипатии, чего нельзя было сказать о его компаньоне.
Лискин этот действительно был похож на старого облезлого лиса, даже не на лиса, а на драного дворового кобеля, из тех, что любят побрехать, но «жидки на расправу». Данила неприязненно оглядел мятую спину в горчичном пиджаке, мешковатые брюки, тощую шею и неопределенного цвета волосы, давно не видавшие забот парикмахера. Лискин постоянно двигался: голова кивала, ноги переминались, плечи дергались. А руки его, вообще, непрерывно что-то вертели, ощупывали, дергали, перекладывали с места на место, открывали и закрывали.
При этом Лискин противно дребезжал:

- И все-то мы про тебя, мил человек, знаем. И про жизнь твою непутевую и про увлечения твои сомнительные. – Лис ломался, подражая кондовому цыганскому надрыву. И про то, яхонтовый, что придут за тобой утречком, придут, сердешный! Ой вижу, вижу, подписывают ордерок-то, подписывают, недрогнувшей рукой! Бежать тебе надо, золотенький!

Данила уже ненавидел этого паяца.

- Действительно, Данила Алексеевич, поедем - времени в обрез! – прогудел Илья. Лицо его застыло, как будто он к чему-то прислушивался.

- Я никуда не пойду и не поеду!
Данька начал психовать не на шутку. А когда он психовал, он становился похожим на загнанную в угол крысу: панически-отважным.

- Скажите-ка, мистер Водорезов, - снова проблеяла мятая спина, - а где Вы были с шести часов пятого до…, - Лискин задрал рукав, глядя на часы. – До четырех семнадцати седьмого сего месяца?

- Не гоните вихрей, уважаемый! – задиристо ответил Данька. - Какое седьмое?! И вообще, могу я, наконец, узнать, что вы делаете в моем доме в четыре часа утра, как Вы любезно заметили?

Лискин многозначительно переглянулся с Давыдовым.

- Видишь ли, в чем дело, Данила Алексеевич, сегодня действительно седьмое февраля…, - прогудел Илья.

Данька замотал головой, выражая абсолютное несогласие.

- Вы что-то попутали, уважаемые, если бы сегодня было утро седьмого, то это значило бы, что я проспал целые сутки!

Гости снова переглянулись. Лискин развернулся лицом, и, прищурив один глаз, сказал:

- Спали вы, мистер Водорезов, или нет, а только на работе Вас вчера не было. Хотите проверить – позвоните своему заведующему, доктору Шамникову Валерию Сергеевичу. Уж он-то Вас обыскался!

Данька неуверенно ухмыльнулся:
- Да этого просто не может быть! Как я мог так долго спать? – он снова потерял почву под ногами и по хребту его бежал неприятный холодок.

- Вот мы и хотели бы у Вас узнать, где это вы шатались с вашим другом Пламенем и гражданином Мексики господином Манчаресом? Куда он вас водил, что говорил и что делал?

- Я совершенно ничего такого не помню, я спал! – Данька, снова начинал дрожать. – Если что действительно и было, - он вдруг припомнил горько-кислый вкус пейотля и совсем обмер, - то почему вы у самого Манчареса не спросите?

Лискин оскалился во весь рот, обнажая множество мелких и острых, как у щуки, зубов. Данька непроизвольно отметил, что глаза у него разной формы.
Когда Лискин улыбнулся, правый глаз его сощурился, скрывшись в мелких складочках, левый же, едва прикрылся светлыми ресницами. «Парез лицевого нерва» - машинально отметил Данила, продолжая бороться с подступающей паникой. По спине его сбежала капля холодного пота.

- Ага, мы бы спросили, не сомневайтесь, да только господин Манчарес в ближайшее время едва научится говорить «ма-ма» и «пи-пи»! – Лискин неожиданно громко захохотал, подавился и закашлял в кулак.

Данила испуганно воззрился на Давыдова. Илья поморщился и сказал:

- После вашей встречи, гражданин Мексики Диего-Антонио Манчарес находится в глубокой амнезии. Из его сознания полностью исчезли последние сорок восемь лет.

Данька расширил глаза веря, и не веря в услышанное. Илья продолжал, серьезно глядя Даниле в глаза:

- Шестого числа в три часа дня он был найден у себя в номере в совершенно беспомощном состоянии. Он теперь не то что не говорит, но даже и ходит под себя. Его психическое развитие находится на уровне шестимесячного ребенка. Грубо говоря, ему полностью стерли память.

Данила молчал совершенно пораженный.

- Да, - прокашлявшись, подхватил Лискин, - и компетентные органы довольно скоро выяснят, что накануне господин Манчарес проводил время с некими господами Пламенем и Водорезовым. Им, так же, не составит труда выяснить, что господин Водорезов весьма продвинутый психиатр, даром что детский! – он снова зафыркал.

- Кроме того, - добавил Давыдов, - у него в номере обнаружены психотропные вещества. Ты понимаешь, о чем я говорю? Вы же жевали пейотль?!

Данька потерянно кивнул.
- Утром за тобой придут, Водорезов! – сказал Лискин жестко. – Этот Манчарес, оказывается, довольно большая шишка там у себя в пустыне. Захотел Россию посмотреть. Изнутри, так сказать, вот и прикинулся простым музыкантом. У него куча бабок, Водорезов! Тобой займутся плотно. Подумать только: психиатр проводящий незаконные эксперименты над людьми, психиатр торгующий наркотиками – это сенсация!

- Это бред какой-то! – прошептал Данила, хватаясь за виски. - А где Артем? Что с Артемом? Он же был со мной, он свидетель, что ничего такого не было!

- А друг твой - Артемий Пламень, исчез! Растворился в тот же вечер, – сказал Илья. – На работу он не вышел, мать о нем ничего не знает, обратилась в милицию. Утром за тобой действительно придут, Данила Алексеевич! – в голосе Давыдова появились нотки сочувствия.

- Да?! – выкрикнул Данила и вскочил с кресла. Он начал испытывать двигательное возбуждение, иногда такое с ним случалось. – Да?!! А вы-то кто такие на самом деле? Я сказал, что ничего не помню! Что вам от меня нужно?!!

- Да ты не психуй, психиатр! – сказал Лискин, с удовольствием следя за Данькиной истерикой. – На самом деле, мы вполне представляем, где вы были, и что случилось с Манчаресом. Я даже догадываюсь, где находится твой дружбан Пламень. Мы помочь хотим. Мы – ведуны.

Данила остановился перед ним, и некоторое время удивленно смотрел на Лискина, как будто увидев его впервые. Потом Данила вдруг припадочно расхохотался.

- Вот как? Ведуны? Ну, конечно же! Как же я сразу не догадался! Это просто комедия, цирк! Вся эта история бредовая! – говорил он, захлебываясь смехом, потом вдруг замолк на секунду. – Ну ладно, сволочи, я все понял! – сказал он, угрожающе надвигаясь на Лискина. – Вы мне голову не морочьте! Убирайтесь отсюдова к чертовой бабушке, не то я в милицию позвоню! Я сейчас весь дом перебужу, уроды!

Давыдов медленно поднялся с дивана, а Лискин, ловко проскочив между полкой и креслом, скрылся у него за спиной. В руках его так и остался какой-то из Данькиных «дивиди».

- Не верит! – посетовал он Илье. – Придется показать!

Илья нехотя кивнул, и наступающий на них Данила внезапно остановился, схватившись за столик. Пол неожиданно качнулся у него под ногами. Качка продолжалась несколько секунд, грудь сжала неведомая сила, и Данила беззвучно хватал ртом воздух. Потом все прекратилось. Данька в ужасе смотрел на ночных гостей. Лискин вышел из-за спины Давыдова и пристально смотрел на Даньку. Данька распрямился, вытянулся в положение «смирно». Правая его рука вдруг сама собой пошла вверх и застыла в пионерском салюте. Данила с ужасом услышал свой собственный голос, говорящий:
- И понял Данила, что поступил хило,
Что кто-то развел его точно дебила!

- И треснул мир напополам, дымит разлом, таки-там-там! – с готовностью поддержал его скалящийся Лискин.

В руках его блестел диск с «Ночным Дозором».

- Хороший фильмец! И песня хорошая! Я возьму, посмотрю еще раз?

- Рад стараться Ваше благородие! – гаркнула Данькина глотка помимо его воли. По вискам струился холодный пот, глаза вылезали из орбит от непередаваемого животного ужаса. Телом управлял кто-то другой.

Илья пошевелился и сказал недовольно:
- Этот прием называется «черновое понуждение». Сам с нами пойдешь или так заставить?
Часть 8

Данила был раздавлен.
Размазан и расплющен, точно кошка по автобану. Наверное, в его голове что-то повернулось, потому что он совершенно не помнил, как одевался, выходил из подъезда, как садился в машину.
Данила воспринимал только бегущие за окном огни, в ореолах колючих лучей, головную боль, унижение и нестерпимую жалость к самому себе. Мысли словно обесцветились, превратились в тонкие, почти невидимые, лоскутки полиэтилена, колеблющиеся на мутных волнах эмоций.
Данила смотрел в запотевшее окно и остро желал не-то убить своих мучителей, не-то умереть самому.
Он сидел на заднем сиденье один.
Похитители даже не давали себе труд надзирать за ним. Этого действительно не требовалось: всю многочасовую поездку Данька просидел все в той же позе, вперив в окно невидящий взгляд. Оживился он только однажды, когда машина затормозила перед синеватыми милицейскими мигалками.
Данькино сознание озарила яркая вспышка надежды, что вот сейчас он распахнет дверь и, заорав, кинется к патрульным машинам.
Он поднял голову, но быстрый глаз Лискина в зеркале заднего вида, заставил его съежиться и испуганно отвести взгляд.
К ним даже не подошли. Полосатый жезл мелькнул за окном, крутнувшись в разрешительном жесте.
Потом они шли по черному летному полю, и Даньке казалось, что это блестящая нефтяная река среди бескрайней снежно-белой пустыни.
Ему было очень жарко и перед глазами плыло. Возле трапа он упал, больно ударившись локтем и свезя в кровь обе ладони. Его подняли подмышки и втащили внутрь точно тюк, набитый прелой ватой. Данилу уже окутал туман лихорадки, и он начал бредить. Ему снова являлись видения того мескалинового сна.

Вершину заливало яркое золотое сияние.
Все вокруг: камни, усыпавшие склоны, стволы деревьев, широкие веера их листьев, пучки колосящейся меж камнями травы – все казалось выдумкой одаренного ювелира.
Солнце, подобно жаркому глазу домны, висело прямо над головой. Легкие кисейные облака превращали небо в скорлупку перловицы: нежный желтовато-серебряный оттенок в зените мягко сливался с пурпурной дымкой небесных окраин.
Данила втянул в себя сухой воздух, ему стало тревожно. Он развернулся и, прикрыв глаза козырьком ладони, стал смотреть вниз, на залитую солнцем равнину.
Сначала ему показалось, что из-за горизонта поднимается гряда облаков – там, далеко, началось какое-то движение. Он продолжал смотреть, и уже через минуту ему стало мерещиться, что равнину охватывает наводнение.
Мутные валы катились вперед, со страшной скоростью покрывая расстояние. Данила щурился и изо всех сил напрягал глаза, пытаясь понять, что это он видит. За спиной скрипнул камень. Старик стоял выпрямившись, руки его скрещивались на груди.
Горячий ветер трепал кожаную бахрому его индейской одежды, и ожесточенно рвал пестрые перья из белых, как снег, волос.
Солнце снизилось, придвинулось к вершине. Как Данила не старался, разобрать лица старика на фоне нестерпимо сияющего огромного диска, было невозможно. Почему-то Данила был уверен, что встречал его раньше, вот только никак не мог вспомнить, где и когда
На всякий случай, Данила учтиво наклонил голову, но старик оставался неподвижен. Данила помедлил, сомневаясь, что старик вообще заметил его, затем пожал плечами и отвернулся.
На равнине происходили быстрые изменения: то, что казалось бегущими мутными водами, теперь остановилось.
Медленно оседала пыль, открывая взору странное зрелище. Всю равнину от края до края покрывала сплошная шевелящаяся масса. Данила всмотрелся. Ему показалось, что здесь собралось все население планеты, кроме того, ему мнилось, что он видит не только людей, но и каких-то иных существ. Все это сонмище шевелилось, колыхалось, вздрагивало, точно пятнистая шкура Левиафана.

- Тлальтекутли! – сказал вдруг старик, и засмеялся. – Первое чудище! Ну что, сотворим мир, дитя? Смотри!

Он поднял руки над головой, соединив ладони вместе, затем, с губ его сорвалось слово, от которого вздрогнула золотая вершина.
Данила поглядел на равнину. Колышущаяся масса вдруг словно вздохнула, и раздвинулась в стороны, подобно разделенным водам.
Одна часть теперь была более светлой, чем другая. Данила присмотрелся: картинка приблизилась вдруг, точно камера взяла крупный план.
Данька увидел ряд стройных светлокожих существ: ничего подобного он никогда не видел: это были люди и нелюди одновременно. Лица их, с четкими контурами, несколько выступающими вперед челюстями и высокими скулами, были прекрасны и отталкивающи своей инородностью.
Над высокими лбами плескались разноцветные гривы волос, похожие на шевелюры героев японского «аниме». Крупные глаза внешними углами поднимались к вискам, на месте бровей торчали пучки тонких вибрисов. Носы их были широкими и низкими, и оканчивались нежной бархатистой мочкой, точно у кошек. Голова сидела на сильной, длинной шее, оканчивающейся на нешироких и хилых на вид плечах.
Зато бицепсы на руках были мощны и рельефны как у гимнастов. Тела этих существ окутывали полупрозрачные развивающиеся одежды, и, когда порыв ветра облепил их силуэты, Данила увидел, что здесь были не только мужчины, но и женщины с небольшими крепкими грудями и узким изящным станом.
Но больше всего изумился Данька, когда сквозь трепещущий на ветру шелк, различил движущиеся под одеждой хвосты: толстые и широкие у основания, и тонкие и гибкие на конце. У некоторых они напряженно вытянулись в струну, у других – нервно хлестали по ногам, третьи держали их чуть на отлете.
Ноги этих существ были очень длинными и сильными, впрочем, вполне человеческой формы. У большинства они были затянуты в высокие сапоги на удобной спортивной подошве. Когда ветер плотнее прижимал к телу легкую ткань, сквозь нее серебром проблескивал какой-то материал, покрывающий тело и основания хвоста созданий.
Разглядывая все эти подробности, Данька перестал обращать внимание на окружающее. От созерцания его оторвал тихий смех и шорох камней под чьими-то ногами.
На вершине появился высокий человек с очень бледным лицом и сверкающими, как вороново крыло черными волосами. Он был одет в одежды из черной кожи, с бахромы на его рукавах то и дело слетали алые капли. В руке он держал блестящий посох, оканчивающийся овальным зеркалом. Поверхность зеркала бурлила и двигалась, словно ртуть. Из лопающихся пузырей выбрасывались струйки сизого дымка, они поднимались вверх, закручиваясь в причудливые спирали над посохом.
Глаза человека были темны и бездонны, точно ночное небо, в них ничего не отражалось. Он снова засмеялся - будто ночной ветер прошелестел в кроне спящего дерева.

- Так-так, мило! – сказал незнакомец, подходя к старику. – Приветствую тебя, о, достойный! – он склонил голову. - Что-то я не узнаю тебя, уж не Мескалито ли ты, о, старец?

В ответ на это старик чуть улыбнулся, и снова скрестил руки на груди.

- Так, души Огня в одну сторону, души Тверди в другую, хорошо! Спасибо, старец! Я вижу, что ты все еще помнишь древние правила, хотя и просидел так долго на Базааре. Как твои кактусы, старец, их по-прежнему много? Что-то редко ты появляешься в этом мире, неужели число твоих почитателей уменьшилось, о, Отец Хаоса?

- Привет и тебе, о, благодатный и извращенный Тецкатлипока! Я рад, что ты все тот же полный сил демиург!

- Не так уж полон, как в Первые Дни, но надеюсь сегодня пополниться свежими душами. Нужно больше крови, Отец Хаоса, скоро Солнце сойдет. Пусть грянет Битва! – сказал тот, кого назвали Тецкатлипокой.

На равнине рявкнула в миллион глоток людская и нелюдская масса.
Ряды покатились друг на друга.
Данила всмотрелся, и его измененное зрение позволило заметить некую странность: на стороне непонятных существ бились люди! Их было не так много, всего сотни три, и Даньке показалось, что среди них мелькнуло какое-то знакомое женское лицо.
Он хотел, было, приглядеться, но за спиной снова кто-то появился. Солнце приблизилось еще, и теперь его пылающий диск заслонял собой полнеба. Стало нестерпимо жарко.

- Все бы тебе убивать, о, Князь Ночи! – произнес мелодичный голос. – Все никак не насытишься? Уж сколько воинов и прекрасных женщин отдано тебе, мало, вечно мало!

На вершине появился третий мужчина – молодой и крепкий, с оливковой кожей и ясными голубыми глазами.
Черноволосую голову украшал пышный убор из белых и золотых перьев, ниспадающих до самой земли. Кожаная одежда его была расшита причудливым орнаментом, на груди блестели золотые чеканные бляшки. В руках он держал резной посох, оканчивающийся золотым серпом.
Он просто излучал достоинство и благородство, взгляд его скользнул по Даньке, на миг задержавшись на лице. Когда пронзительная бирюза его глаз коснулась Данькиных зрачков, Данилу внезапно охватил такой благоговейный трепет, что колени подогнулись сами-собой. Данька упал, и склонился до самой земли, по телу прокатились сладко-болезненные судороги, внезапно его захлестнули волны неистового экстаза. Некоторое время он пребывал в дивном, ни с чем не сравнимом оглушении.
Когда дыхание и слух вернулись, Данька потихоньку поднял голову, и сразу же отыскал голубоглазого – тот больше не взглянул на него, сколько Данька не пытался поймать его взгляд. Ноги мелко дрожали, и Данила остался сидеть, заворожено следя за источником столь неожиданного наслаждения.
Двое людей на вершине лениво переругивались, глядя на бушующую у подножия горы битву. Старик, улыбаясь, бродил туда-сюда, потихоньку складывая сухие ветки в подобие пионерского костра. Лицо его, с чуть тронутыми усмешкой губами, снова показалось Даньке до боли знакомым, но он никак не мог вспомнить, где же все-таки они встречались? Данила снова вперил взгляд в спину своего нового кумира.

- Ну и чего ты добился, Пернатый Змей? Подумаешь – прибавить чулели нескольким воинам! Ты что и впрямь собрался захватить Базаар и ударить по моим драконидам? Дешевый фарс! – говорил Тецкатлипока, плавно поводя жезлом.

Над равниной поднимался розоватый туманец, плыл, постепенно скручиваясь в тугие жгуты смерчей. Смерчи эти поднимались по склону и, один за другим, втягивались в зеркало жезла Князя Тьмы.

- А что ты с Зеркалом приперся, раз такой смелый? – язвительно отвечал тот, кого звали Пернатый Змей. – Может, подеремся? Прямо при всей честной компании! Мне есть, что тебе предъявить!

Звуки, срывавшиеся с их губ, были тягучими, как горловое пение, от них вибрировала Данькина плоть, дрожала сама душа. Язык, на котором они говорили, был Даньке совершенно незнаком, но, каким-то чудом, он понимал.

- Да для чего это? Битва демиургов! Смешно! Никто не победит, ты знаешь, так для чего ж выставлять себя на посмешище, точно сиамские петушки? К тому же, – добавил Князь Ночи, не менее ехидно, - если я расквашу тебе нос, твоей мамочке это не понравится, а я стараюсь не огорчать своих супругов!

- Не смей говорить мне о моей матери, о, Воинствующая Красота! Посмотрим еще, что скажет Род!!! – прошипел Пернатый Змей, резко обернувшись к своему оппоненту.

Глаза его вдруг зажглись дикой первобытной яростью, вмиг заполнившей все пространство жгучими иглами страха. Они вонзились в Данькин мозг, впились, потекли едкой волной, разъедая само мозговое вещество. Данила жутко перепугался, и начал задом, по-рачьи, отползать в сторону. Он двигался, пока не наткнулся на что-то твердое, подскочил, и пустился бы бегством, если бы старик не схватил его за шиворот.
Данила клацал зубами, трепыхался, и все никак не мог отвести взора от Пернатого Змея. Старик ухватил его за подбородок, и силой повернул к себе.

- Успокойся! – крикнул старик, встряхнув его, словно тряпку. – Расточи его Порядок своим Хаосом! Ты же можешь, ты больше не его Дитя!!!

В глазах Данилы потемнело, он увидел, как пляшут золотые пылинки в лучах яркого света, исходящего из глаз старика.
Он присмотрелся, и узнал в одной крошечной пылинке себя, в другой, покрупнее - Пернатого Змея, а в третьей он увидел спираль своей галактики. Знание вошло в него. Оно было таким громадным, что Данила остро почувствовал, как ничтожен его разум. Он судорожно втянул воздух и вдруг совершенно успокоился.
Все, что происходило потом, Данила воспринимал отрешенно, и как-бы со стороны: будто бы смотрел кино со своим участием.

Они собирались.
Их было уже девять.
Девять богов и богинь собрались под оглушительно-яростным солнечным диском. Их одежды переливались всеми цветами спектра, их лица покрывали узоры татуировок и полосы краски, в их волосах колыхались бесчисленные перья. Сонмы различных существ – бабочек, птиц, змей и жуков окружали своих властителей, в поникших от невыносимого жара кустарниках мелькали пятнистые шкуры ягуаров. Склоны горы покрыл шевелящийся ковер живых тварей. Все это множество пищало и вопило, шелестело, стрекотало и пыхтело, высунув языки от страшного жара.
Данила сидел у ног старика.
Боги и богини усаживались в круг. Они негромко переговаривались, обменивались приветствиями, шутками и колкостями.
Тецкатлипока и Кецалькоатль словно бы перестали замечать друг друга.
Пернатый Змей сидел, подвернув под себя ноги, и покуривал длинную трубку, из которой вились клубы багряного дыма со странным кисло-сладким ароматом.
Князь Ночи развалился напротив, положив голову на колени юной богини, прекрасной, как утро не море. Лицо ее, бесподобно-правильное, нежное, обрамляли шоколадные пряди, сплетенные в две тугие косы, над высоким золотистым челом вздымалась диадема из белоснежных перьев кецаля. Наряд ее состоял из живых цветов и бабочек, что перепархивали с места на место беззастенчиво являя взору ее безупречные формы. Тецкатлипока смотрел на нее снизу вверх, рассеянно отгоняя трепещущих крылышками насекомых, что по ошибке пытались примоститься на его лице.
Она что-то рассказывала старой нагой женщине с ярко-желтым лицом и костяным серпом, продетым в нос. Обе то и дело взрывались хохотом, отчего огромные груди голой богини колыхались, будя в Даньке, неподобающие моменту желания.
Напротив, в огромной золотой чаше, сидела строгая молодая богиня. Вокруг нее пузырилась кристально-прозрачная вода. Бело-голубые ленты, ниспадающие с головы богини, окунаясь в нее, превращались в цветочные лепестки, которые плыли по поверхности, и, соприкоснувшись с краями сосуда оборачивались живыми человеческими сердцами.
Сердца эти пульсировали, выталкивая вверх струи воды, подобно фонтану из тифозного бреда.
Еще один, довольно пожилой на вид мужчина, словно бы наслаждался лившимся с неба жаром. Лицо его было наполовину красным, наполовину черным, во всклокоченной седой гриве красовались две длинные тростинки, концы которых курились синеватым дымком. Раскидав носком мокасина крупные камни, он с силой вогнал в землю край заостренного щита, после чего уселся на него, и достал длинную черную трубку. Набив ее табаком, он дунул в чашечку, отчего табак тут же затлел.
Бог с наслаждением затянулся, выпустив вверх струю дыма. В воздухе сильно запахло горелой плотью, Тлалок – так звали этого солидного бога, замер, наслаждаясь.
Был и еще один неприятный субъект, одним своим видом наводивший тоску даже на одеревеневший теперь мозг Даньки – это был крайне худой бог, почти скелет, с мертвенно-бледной кожей, и черными кругами краски вокруг темных провалов глаз.
Жидкий пучок волос украшали несколько длинных перьев. Кожаная одежда была кое-где тронута разводами плесени, из складок его одежды все время сыпалась какая-то шелуха и мусор. Данила следил, как он устраивался неподалеку от прекрасной пары Тецкатлипоки и Шочикецаль.
Он уселся чуть позади и украдкой дотрагивался до живого наряда юной красавицы. От его прикосновения бабочки переставали трепетать крылышками, и падали, кружась как сорванные ветром лепестки. Бледный бог широко склабился, становясь еще больше похожим на иссохшую мумию. Тецкатлипока, заметив эти проделки, подмигнул ему и сказал:

- Миктлантекутли, нельзя же так любить свою профессию!

- Это не профессия, а призвание, Князь, а люблю я твою жену, давно и безответно, ты же знаешь!

Боги засмеялись, переглядываясь, как делают люди, смеясь над чем-то давно известным. Красавица Шочикецаль фыркнула и стряхнула со своих колен голову Тецкатлипоки, тот принялся шутливо умолять о прощении, целуя ее нежные пальчики.
Богиня сопротивлялась, и капли крови, срываясь с рукавов Князя Ночи, падали на ее нежную кожу. Бабочки сейчас же погружали в нее свои хоботки и принимались жадно сосать, дергая пушистыми брюшками.
Данила снова почувствовал иррациональность происходящего и прикрыл глаза, стараясь убедить себя в том, что он сейчас проснется у себя в кровати. Он так остро этого желал, что на секунду на него словно бы повеяло прохладой, показалось что он слышит отдаленное гудение и приглушенные, точно идущие через слой ваты голоса:

-… какого хрена ты это вообще сделал, так бы скрутили!

- А откуда мне было знать, что он такой нежный! Я вообще…

- Он же психиатр! Держи жгут, стервец, возись теперь тут!

Земля подпрыгнула заходясь тяжким стоном, Данила распахнул глаза.
Часть 9

Сознание вернулось резко. Одним мощным толчком оно вынырнуло из забытья, прихватив с собой бессвязные и туманные обрывки, то-ли сна, то-ли бреда.
Однако, мое «я» тут же скомкало их, отбросив за ненадобностью весь этот цветной мусор. Монотонно гудела голова и «летали вертолеты» создавая эффект вертящегося вокруг мира. Само по себе - интересное состояние, от которого можно было бы получить удовольствие, если бы моя внутренняя эскадрилья, то и дело не срывались в пике, скручивая в тугой жгут все нутро.
Но, несмотря на все это, было не так уж плохо.
Работа не требовала срочного присутствия. Можно еще поваляться, постепенно приходя в себя, принять ванну и выпить чашечку кофе… Я улыбнулся, вспомнив следующую фразу Лёлика-Папанова.
До вечера можно переделать еще кучу полезных и приятных дел! Более того, если будет не так худо, а обычно становится сразу лучше, как только я поднимусь, можно будет переделать ВСЕ домашние дела, накопившиеся за мрачную неделю.
Надо будет повесить это несчастное зеркало, которое какой уж месяц болтается по квартире, перекочевывая его с места на место, а не висит достойно, где ему велено. И разобрать, наконец, скопившиеся у меня банки с мамиными вареньями-соленьями, ибо некоторые уже имели трехгодичное темное прошлое…
Мысль, из вялой и неповоротливой амебы, уже начала походить на свободную, быструю птицу, когда внезапно налетела на преграду, возвышающуюся в моем мозгу, подобно темному бастиону. Она заметалась, лихорадочно восстанавливая вчерашние события.
Мое «Я» панически забегало по коридорам мозга, вопя и сшибая углы, оно царапалось о факты, получая синяки и болезненные ссадины. Глаза открылись одновременно с яркой вспышкой понимания: место, где я нахожусь не только мне не знакомо, но и ощутимо далеко от дома, очень далеко!
Место, представшее пред моим взором, действительно, оказалось незнакомым. Небольшая комната с единственным окном, задернутым плотными, серебристо-серыми шторами, напоминала палату интенсивной терапии. Все находящиеся здесь приборы, кроме капельницы, методично вливавшей в меня какую-то жидкость, были совершенно незнакомы.

Тело внезапно стало ватным, сердце, что называется, «опустилось». Некоторое время, я боролся с подступающей к горлу тошнотой неизвестности. Сделав над собой усилие, я все же собрался. Выдернув иглу, я уяснил, что лекарство в капельнице не наркотик, а всего лишь безобидный «физраствор» - помощь организму в борьбе с жестоким «бодуном».
Наверное, седативное, все же, присутствовало – страх быстро улегся, заменившись острой неловкостью и стыдом. Я загрустил и подумал, что, уважаемый доктор Пламень впервые надрался до состояния «делириум тременс». Ловля чертиков в припадке белой горячки, совсем не повышала мою самооценку. Я сел на постели, уныло созерцая странную обстановку.

Комната была чужой. Как по виду, так и по ощущениям. Привычные, вроде бы, вещи, выглядели как-то слишком уж футуристично. Они просто резали мой мозг необычным, но в тоже время по военному простым дизайном. Мебель была оливковой, одного оттенка с полом, и, как будто, вырастала из него. Дверь, слегка утопленная в стену, какой-то темно-синий агрегат, похожий на системник-переросток, плавные, как у самолета, обводы кровати. На неприлично-модерновом стуле, были аккуратно сложены все мои вещи. Спустив ноги на теплый, чуть пружинящий пол, я, первым делом, проверил карманы. Ключи, документы, бумажник с деньгами. Все было на месте. «Так... Значит, все пропить не удалось, и встречи представителями власти мы счастливо избегли. Иначе бумажник был бы пуст как мозг пресловутой блондинки …» - подумал я, отчаянно пытался вспомнить события минувшего вечера. Однако, голова содержала лишь набросок, изображавший Туманный Альбион в ночную пору.
Поспешно одевшись, я включил мобильник. Телефон, не дожидаясь подтверждения запрашиваемого PIN-кода, отключился, издевательски мигнув экраном на прощание.

- Черт! Отлично! – яростно фыркнул я.

Отрубившийся телефон всегда вызывал у меня раздражение, ощущение пустоты и заброшенности. Я направился к окну.
Надо, наконец, узнать, где ж я все-таки оказался?! Я вспомнил о возмутительном поведении Водорезова, мексиканце и своем наркотическом бреде, разозлился, и, помаленьку, картина начала проясняться. Память вернулась, и кадры минувшего вечера предстали во всей своей «красе». Где же этот костлявый негодяй? Ну, доцент Водорезов, лучше бы ты мне не попадался! Хотя бы дня три! Я вспомнил о времени и заторопился.

Шторы раздвинулись легко и услужливо, как будто готовились и ждали меня.
То, что я увидел за ними, слегка меня оглушило. Вопросы и предположения тут же выстроились в длинную вереницу, точно телеграфные столбы вдоль пыльной дороги. Я тупо пялился перед собой и одно, представлялось мне, мрачнее другого.
Страх снова царапнул горло: окно отсутствовало.
Отсутствовало полностью.
Вместо него на меня смотрел огромный матовый экран. Только сейчас я обратил внимание, как странно освещается комната. Мягкий свет лился со всего потолка, как будто поверхность его была одной молочной лампой. Подходя к двери, я уже знал, чего ожидать. Она, конечно, была закрыта. Заперта, или нет - еще вопрос, но, открываться от моего толчка, она совершенно не хотела.
Ручка отсутствовала.
Равно как и петли и любая видимость замка или запора. Но это, определенно, была дверь. Руки мои скользили по гладкой поверхности и вдруг пластина двери неожиданно подалась в сторону.
Я застыл от неожиданности. И тут же глаза мои «полезли на лоб», а сердце подпрыгнуло и радостно заколотило по ребрам: в проеме стоял Сашка Смольников.

- Ну, здорово, доктор! – Сашка улыбался, но я заметил некоторое напряжение в его глазах.

- Санька, здорово! Как я рад тебя видеть! – я затряс его руку. – Санёк, мне страшно неудобно, ты меня прости, я сам не знаю, как меня угораздило! Первый раз со мной такое, ты же знаешь! – я торопился объяснить ему все и сразу, мне было неловко.
– Кстати, не думал, что в НРЦ так все здорово, интересно сколько они тут получают? Надо спросить, у меня же повышение есть по анестезиологии-реанимации… Ну что, пойдем?

- Да ты постой, Тёма, ты не торопись, - сказал Сашок, пряча глаза. Под ложечкой у меня неприятно «екнуло»: неужели я что-то натворил?! – Мы, Тёма ни в какой не в наркологии.

- А где же? – спросил я, пересохшим вмиг горлом.

- Это военная база, Артём. Мы на глубине ста метров под поверхностью почвы…

Я рассмеялся, грозя ему пальцем. Сашок взглянул так серьезно, что смех застрял у меня в глотке.
- Я знаю, это звучит сейчас дико, но очень скоро тебе все объяснят, – сказал Сашка, оглядывая меня с головы до ног. – А пока, ты просто вбери эту новость в мозги и постарайся успокоиться.

Я почувствовал что ноги предательски ослабели.
Нашарив стул, я рухнул на сидение, и вперил в Сашку обалделый взор. Сашка прошел в комнату, и дверь за ним тихо затворилась, по-змеиному зашипев. Он прошелся туда-сюда, потом остановился передо мной, заложил руки за спину и склонил голову набок.
Некоторое время он молча разглядывал меня, словно сомневаясь в моем душевном здоровье. Тут я обратил внимание на ряд деталей, которые совершенно упустил от неожиданности. Во-первых, на Саньке была странная одежда: нечто среднее между формой команды легендарного «Энтерпрайз» и не менее легендарного «Звездного Десанта».
Неопределенно-изменчивого оттенка серая рубашка с воротником-стойкой, более темные брюки, которые я сначала принял за серые джинсы, широкий кожаный ремень с матовой пряжкой «в тон». Ботинки, напоминающие высокие черные кроссовки, но безо всяких там шнурков-логотипов-фенечек.
На плечах у Сашки поблескивали два серебристо-черных знака, изображающие стилизованный глаз, точно сошедший с египетских фресок. Санек проследил мой взгляд и чуть улыбнулся:

- Небесное Око. Практически как у «вольных каменщиков». Только немножко подревнее будет. Лейтенант, старшой, я, - он ухмыльнулся

- Саш, что за хрен?!! - просто спросил я.

Он присел и дотронулся до колена, заглядывая мне в глаза:

- Помнишь, Тёмка, я тебе говорил, что я не «толкиенист», и что наши игры гораздо серьезнее? Ты еще вечно дразнился. Ну так вот, такие пироги тут, база секретная, спецвойска. Ты, щас, Тём, не напрягайся, тебе все объяснят. А я тебе одно могу сказать: я страшно рад, что тебя призвали. Я всегда знал, что ты наш человек! – он потрепал меня по коленке и поднялся. – Пойдем, ждут нас.

- Саш, я ничего не понимаю! – снова начал я.

- Все, все, пошли, будет время вопросы задавать! Я тебе по дороге расскажу.

Дверь раскрылась выпуская меня в новую реальность.

- Тут все просто, Тёмка, рассказывал Саня, пока мы продвигались оливковыми коридорами. – Мы военное подразделение, своего рода «спецназ».
Ты же у нас продвинутый, читал про всякие там тайные организации, «ящики», ну, "Икс-файлз" смотрел, «Люди в черном»… Ага? Знал, но только не верил? Ну вот, зря не верил, - сказок на пустом месте не бывает.
Тут такое дело, один закрытый институт по паранормальным явлениям взял, да и открыл особое пространство, назови его как хочешь: «четвертое измерение», «потусторонний мир», «страна сказок», «обиталище богов»… Не важно. Оно есть и все.
Мы зовем этот мир Базаар. Уж не знаю откуда повелось, так назвали. Так вот, это место еще волшебнее, чем представлялось нашим предкам. Этот мир – этакая прослойка, перекресток, куда открываются двери других миров. Че, ты лыбишься? Во дурак, не веришь до сих пор?! Ладно, не верь пока, своим глазам поверишь, никуда не денешься. Так самое интересное, что врата в другие миры – это живые твари.
Проведение туда-сюда физических объектов – это всего лишь их жизненная функция, способ питания что-ли… до конца непонятно пока. Ну ничего, скоро разберутся. Одним словом, растут там штуки такие, навроде наших деревьев и кустов и можно через них, как через дверь: раз – и в другом мире!

- И в каком же? – спросил я, обдумывая, врезать Сашке по морде, чтоб опомнился, или самому истерически захохотать?

- В далеком, – ответил Санек уклончиво. – Не в нашей звездной системе.

- О, как! – заметил я, кривая ухмылка настырно ползла на лицо.

Сашка искоса глянул на меня и болезненно сморщился.

- Ты не иронизируй, а послушай, пока я терплю! Посмотрю я потом на твою вытянутую морду, когда звездочки чужие увидишь!

От его слов, меня снова обдало неприятным холодком. Мысли в голове опять перемешались. Засосало, заныло под ложечкой: а вдруг правда? Неужели правда?!

- Так вот. Базаар не новость и не такое уж чудесное открытие. Люди веками туда наведывались, только все больше колдуны, маги всякие, шаманы, друиды, и прочие такие. Да не какие-нибудь шарлатаны доморощенные, руками помавающие, а настоящие, что называется «белая кость». Из тех, про кого никто никогда не слыхал, а если и слыхал, то только в сказках да легендах. Чтобы на Базаар попасть способности нужны природные, ну или знания огромные, а скорее и то и другое. Главное войти, а там уж древи проведут куда изволите. Древи – это те самые, что на Базааре растут, древи – двери, древа - подходящее название.

Я снова хмыкнул.

- Да они и на выходе к нам, на Землю, выглядят как самые настоящие деревья.
Оказывается, даже водоросли могут быть древями, вот саргассы, например. Помнишь Саргассово море, Бермудский треугольник, то-се… разрастаются и вбирают, до чего дотянутся. Так вот и пропадают те самолеты-корабли. Ну так вот, теперь снова о главном: подразделение наше состоит из особых людей, не то что колдуны, нет, скорее паранормы. Родина дала задание – Базаар должен быть наш! Одна загвоздка: мы не одни такие умные. Достаточно охотников за таким сокровищем – возня международная затевалась одно время, чуть до вооруженного конфликта не дошло. Че ты брови подымаешь, не знал? Так ты еще много чего не знаешь… «родимый город может спать спокойно!» - Сашка засмеялся. - Мог бы и не проснуться в одно прекрасное утро, но обошлось. Обошлось, потому что люди узнали, что на Базааре они не одни – есть еще желающие из других миров.

- Инопланетяне?! – изумился я.

- Вот это - еще вопрос! – ответил Сашка серьезно. – Вроде и да, а вроде и нет. Разбираемся. Об этом пока рано. Главное, что человечество впервые получило внешнего врага. Мы на пороге настоящего объединения, не на словах, а на деле! Представь – сбывается сон всех утопистов: братство, равенство и мир во всем мире! Правда перед лицом общего врага, – Саня шмыгнул носом. – Хотя есть еще отдельные группировки, но мы с ними сообща боремся. Козлы, они всегда есть, куда ж без них!

- Кто же такие? – спросил я.

- Да так, много о себе думают, сволочь всякая, сектанты. Против регулярной армии им не выстоять. Сомнем. Главное, на плацдарме закрепиться.

- Ну, а я то-тут причем? – наконец, я задал главный вопрос, что вертелся у меня на языке все это время.

- Эх, Тёмка! – Сашок приостановился и схватил меня за плечо. – Да ты самая главная наша сила, вернее, такие, как ты! Вы – «сталкеры»! Проводники, навигаторы, штурманы. Вы можете открывать двери в пространстве!

- Стоп, я чего-то не понимаю, - сказал я, замотав головой. – Если ваши древи имеют выходы повсюду, не проще ли через них? Нагрузил авианосец – и в Бермудский треугольник! Ура! Банзай и хенде хох!

- Было бы здорово, Темень, да только не все так просто, не все просто! – покачал головой Сашка. Древей только начали изучать, классифицировать и выделять в группы. Так, войдешь здесь, а выйдешь - на каком-нибудь газовом гиганте…

- Ну так, Белку, там, Стрелку, макаку послать, что-ли?

- И это делают. Еще одно «но». Не все могут и через древей ходить: я ж сказал: пропускать – это их жизненная функция, вроде питания. Пропустят и часть тебя заберут. Еще пропустят – еще часть…

- Что прямо так: отъедят руку, ногу, что ли? – изумленно спросил я.

Санек хохотнул.

- Да нет, руки-ноги - нет, а вот, как бы это сказать тебе, атеисту черствому, жизненную силу, энергию, забирают. Мы зовем это «чулель» или «теотль», А если по-простому - душу они пьют, вот что.

Некоторое время мы молча шли рядом.

- И вовсе я не атеист! – обиженно сказал я, наконец. – Сам ты черствый!

Сашка снова засмеялся и двинул кулаком в плечо.

- Вот и прекрасно! У нас без веры – никуда! С панталыку съедешь! Так вот, мы – Подразделение Особого Назначения Неизученных Территорий. Сокращенно: «ПОННТ», прикинь!

- Прямо «НИИЧАВО»! – буркнул я.

- Ага! - обрадовался Сашка. – «Понедельник начинается в субботу» - наша любимая книжка, как у космонавтов фильм «Белое солнце пустыни»! А мы все, конечно, «понты» - нам нравится! – он развеселился. – Кстати, мы пришли!

Мы остановились пред дверью, отличавшейся от окружающего интерьера жизнерадостно-зеленым цветом. Сашка согнул крючком свой сосискообразный палец и вежливо постучал. Дверь отошла, с шипением прячась в стене. Я мельком подумал, что у них тут изоляция как на космическом корабле. За дверью нас встретил мягкий голубоватый свет и аромат свежесваренного кофе.
- Старший лейтенант Александр Смольников и лейтенант Артемий Пламень по Вашему приказанию прибыли! – отрапортовал Сашка, вытягиваясь «во фрунт» на пороге.

- Вольно! – рыкнуло из глубины кабинета. – Входите!

Я неуверенно переступил порог и огляделся. Комната тянулась в обе стороны от двери. Справа на противоположной от входа стене светились несколько больших экранов, подобных тому, что я видел в «своей» комнате. Шторы, прежде скрывавшие их, были раздвинуты, и являли моему взору различные графики и диаграммы, в которых я не уловил ничего хотя бы отдаленно знакомого.

- Проходите и садитесь! – зарокотало снова, и я нервно дернулся, поворачиваясь в сторону впечатляющего голоса хозяина кабинета.
Слева комната образовывала некий отнорок, большую часть которого занимал подковообразный стол. Сразу за ним я различил колеблющиеся занавеси, освещенные изнутри желтоватым электрическим светом. За занавесками двигалось что-то большое, звенела посуда.

- Вам с сахаром или без? – раздалось из-за занавески. – Пламень, я к Вам обращаюсь!

- Э-э-э… с сахаром, если можно! – ответил я.

Мне было не по себе.

- Лады…садитесь, я вам говорю! В ногах правды нет.

Я затравленно глянул на Сашку и поразился умильному выражению на его морде – казалось, он слушает нежный лепет своего первенца, а не глухое ворчание начальства.
Мы прошли и уселись у внешнего края «подковы».
По бокам стола, на стенах тоже мерцали экраны, один из них был плотно задернут, другой же совершенно вульгарно мелькал рекламой на канале «ОРТ».
Стол был пуст, не считая расставленных в шахматном порядке писчих приборов и пепельниц. Я подумал, что здесь могло бы собираться тайное «Общество Вольных Курильщиков» или еще что-то в этом духе. Я сильно нервничал и мои пальцы против воли отбивали дробь по столешнице.
Сашка знай себе ухмылялся, пялясь в телевизор. Я успел изучить интерьер до малейших деталей, пока таинственный хозяин колдовал за портьерами.
Наконец они заколебались, и, подобно разделенным водам пропустили своего «Моисея». Приземистая фигура начальства появилась между ними - точно кашалот всплыл из морских глубин. Сходство усиливалось еще и тем, что он явился нам, пятясь задом наперед.
Ворча что-то неразборчивое, хозяин кабинета, развернулся, оберегая густо уставленный поднос.
Следуя Сашкиному примеру, я вскочил и вытянулся, вспоминая недолгое свое обучение на военной кафедре. Я пожирал глазами скуластое лицо с неровной, словно обгоревшей кожей, раскосые глаза под широкими бровями, тяжелую челюсть и короткий ежик седеющих волос.

- Чулиев Тимур Нуриевич, - представился хозяин, поставив поднос на стол.

Он протянул мне широкую, словно лопата, ладонь и крепко пожал мне руку.
Мы уселись, и хозяин принялся разливать кофе по белым гжельским чашкам. Некоторое время мы пили крепкий и ароматный напиток, потом, сам не знаю как, разговорились – люди Востока всегда умели вести застольную беседу.

Слово за слово, разговаривая вроде бы ни о чем, меня ввели в курс дела.
Я выяснил, что пришла пора отдавать Родине долг за мое обучение, пора вспомнить, что все медики военнообязанные, что армии не хватает грамотных командиров и что мне несказанно повезло, потому что я призван на действительную военную службу в единственное в своем роде спецподразделение.
Все это было сказано так, что возражения никак не вплетались в плотную ткань беседы. Я совсем приуныл. Все это походило на хитро разыгранный спектакль, одно только не давало покоя – неужели Санек все это придумал, чтобы заманить меня в какую-нибудь бывшую республику на очередную междоусобную войнушку?

- Ну вот, Артемий Николаевич, и познакомились, приятно было побеседовать, - сказал полковник Чулиев в завершении нашего «кофепития». Глаза его превратились в две узенькие щелочки. – А теперь, Александр Иванович, проводи-ка его к «Рысям». Да через исследовательский корпус, а то наш новобранец ни одному моему слову не поверил! Всего наилучшего, лейтенант Пламень, Вы свободны!

Мы вышли и пошли по длиннющему коридору дальше. Казалось, эти гладкие стены никогда не кончатся, однако они все-таки оборвались ярко освещенным холлом, в который сходились пять, таких же, как наше, ответвлений.
Я заглянул в них через прозрачные здесь двери – все они имели свой цвет, кое-где даже маячили фигуры людей, спешащих по своим таинственным делам. Мы остановились перед лифтовыми шахтами, из которых доносился прямо-таки вой скоростных лифтов. Двери слева открылись и в холл вошла девушка в такой же форме, как и у Сашки.
Санек немедленно козырнул ей, она подняла руку к небольшой фуражке с кокардой в виде двуглавого российского орла, сжимающего в когтях этот странный египетский глаз. Потом девушка улыбнулась и подмигнула приосанившемуся Саньку, не забыв стрельнуть глазками в моем направлении. Шахта одного из лифтов зашипела и разомкнула тяжелые двери, девушка прошла в нее и снова окатила меня таким томным и многообещающим взглядом, что я даже вспотел.

- Светка, - сказал Санек. – Из «научников». Очень их шефу нравится.

- Так посмотрела, я аж подавился.

- Да они еще не то могут, эти ведьмы! – Сашка многозначительно хмыкнул.

- Кто-кто? – удивленно переспросил я.

- Да ведьмы! А, ну да ладно, пошли сам все увидишь!

Лифт зашипел, и раскрылся. «И что ж у них все на пневматике-то?!» - подумал я, с недоумением оглядывая покрытые металлически блестящими пластинами стенки кабины. «Сухожаровой шкаф какой-то!» - пронеслось в голове прежде чем желудок мой подпрыгнул к самому горлу. Мы с воем и свистом понеслись в Преисподнюю.
Часть 10

Сначала у меня выпали волосы.
На минуту придя в себя, я плакала, глядя, как мои пряди, безжизненным бурым войлоком, покрывают подушку.
Потом я снова проваливалась в тот странный бред, что накатывал сразу же, стоило мне смежить веки.
В этих видениях были залитые золотым и оранжевым светом города из белой кости и платины, высокие деревья, подпирающие своими ветвями небосвод, цвета семги.
В этих странных снах я видела свой дом из нежно-розовой драгоценной кости, свою комнату, окнами выходившую на необозримую водную гладь океана Сах.
Мириады маленьких белых ящерок каждое утро пролетали над моим домом, тучами опускаясь на прибрежные скалы. Они носились над водой, подобно треугольным наконечникам стрел, и с пронзительными криками бросались в волны, выныривая с трепещущими серебряными рыбешками в пасти...
Вечером они снова собирались на скалах, и тогда над берегом стоял невообразимый гвалт. Мне всегда казалось, что ящерки обсуждают события дня, обмениваясь впечатлениями с товарищами. Через час – полтора шум стихал и стая снималась, улетая назад в горы. Чисса, так звали этих созданий, всегда ночевали в горах. Да, из гостиной были видны горы!
Исполинские пики, покрытые снежными шапками, провожали солнце огненным блеском своих вершин. Когда на равнину опускался синий дым сумерек, и в городе зажигались первые огни, вершины все еще горели в густой синеве неба, подобно древним пирамидам, сложенным из раскаленного докрасна камня...
В этот час я любила посидеть на трассе с чашечкой ароматного нухи. Конечно, пока не возвращались дети. «Там» у меня было трое детей...
Я помню, как разбилось мое сердце, когда я очнулась от этого сна и увидела все ту же белую комнату, все те же мониторы, рисующие бесконечную кривую моего пульса.
Я кричала и рвалась, требовала вернуть меня обратно, к моим детям, к моим мужьям.
Ремни прочно держали меня.
Сознание захлестывали волны паники, и, по-моему я тогда была безумна, потому что знала, что у меня трое детей. С добрыми лицами, умными глазами, гибкими телами и длинными стройными ногами. У них были блестяще-черные волосы до пояса и сильные короткие хвосты. Кроме того, у меня было два мужа, к сожалению, я не могла вспомнить их лиц, но точно знала, что одного из них зовут Артемий Пламень, а другого – Фейссах, что значило: «Вспышки-Изумрудно-Зеленого-В-Глубинах-Океана».

После этого, я лишилась зубов и большей части кожи.
Кто-то поил меня с помощью трубочки, склоняясь над моей постелью, говорил что-то на мягком воркующем наречии, которого я не понимала, гладил по щекам, успокаивая, вытирая слезы.
Я все хотела рассмотреть его, но лицо расплывалось, маячило передо мной неясным белесым пятном. Постепенно, зрение исчезло вовсе и сны стали приходить наяву.
Они все больше и больше уподоблялись ярким воспоминаниям прошлого.
Я вспоминала, как приходили в дом дети детей, как залы и комнаты наполнялись их звонкими голосами.
Среди них были и мои внуки, и внуки моих друзей. Они разбегались по дому, копались в привезенных мной редкостях, щебеча и визжа от восторга, облепляли черного пушистого тиу. Тиу, которого звали Найденное-Далеко-Сияние, притворно ворчал и валился вместе с малышами на пышные аспарские ковры, задрав все шесть лап кверху и мотая многорогой головой.
Как ходили мы в парк на западном берегу и катались на всех каруселях, что нам попадались. Как низко кланялись нам встречные дракониды, выражая признательность и почитание. Как утром меня будил мой тиу, фыркая и толкая меня мягким теплым рылом, как Фейсах просыпался, с улыбкой открывая свои ясные бирюзовые глаза, как дрожали его вибриссы, когда он смотрел, как я отталкиваю мохнатую морду тиу, недовольно ворча спросонья.
Как он обнимал меня, со смехом зарываясь лицом в мои темно-медные волосы. Как наш помощник - Светлый-Как-Небо, подавал утренний сарш в дымящихся пиалах, и подсыпал душистый часси в курильницы, стоящие по углам столовой. Через полчаса он появлялся в дверях, неподвижный и светящийся выжидательным зеленовато-голубым светом. Это означало, что нам пора на работу.

Да, работа!
Как странно, о самом важном вспоминаешь в последний момент!
Хотя, может, для каждого главное - как раз эти милые домашние картинки? Нет, нет! Моя деятельность была очень значительной! Воспоминания о «работе» вызывали у меня ощущение тревоги и трепета. Тут память изменяла мне, являя яркие разрозненные сюжеты, такие грандиозные, насыщенные глубоким смыслом, что, начиная думать об этом, я просыпалась и снова оказывалась в мире боли и страдания. Теперь меня лихорадило, кидало то в оглушающий жар, то в тряский холод.

Ночь Приношения! Великая Ночь! Праздник Жизни и Смерти!
Теперь, я видела все, как наяву.
Я поднимаюсь по ступеням золотой Пирамиды.
Темно-малиновый диск солнца висит над пурпурно-черным горизонтом. Полированные грани Пирамиды Единого горят яростным пламенем заката.
Я поднимаюсь все выше и выше, преодолевая бесчисленные ступени.
Солнце идет вниз, а я иду вверх.
Наконец я вступаю на прямоугольную площадку на самой вершине. Я делаю несколько шагов, и замираю в центре квадрата, а солнце застывает над самой гранью земли.
Все затихает: и ветер, свободно несущийся в безумной вышине, и запруженная народом площадь внизу. Не слышно ни единого звука. Я медлю еще один только миг, собирая всю себя в единый кулак воли.
Пора!
Я вздымаю руки, вытягиваясь в тонкую струну, солнце, пылающим краем касается горизонта. В ту же секунду из недр титанической Пирамиды доносится не-то вздох, не-то дрожь. Звук нарастает, набирается силы, воздух над громадным сооружением начинает дрожать в зыбком мареве. Солнце словно подергивается прозрачной дымкой. Кажется, что и оно исторгает этот утробный рев, на переворачивающей душу низкой ноте. Край его исчезает за горизонтом, будто бы растворяясь в синих волнах земли. Пространство рвется в прощальном крике.
Еще секунда, и солнце словно срывается за край земли.
Остается лишь узкая, фосфоресцирующая полоска, очерчивающая окоем неба. С исчезновением последнего луча рев обрывается и я чувствую как звенит кровь в моих жилах. Этот звон все громче и громче, сердце грохочет, подобно молоту ударяя по наковальне сознания. Я физически ощущаю, как душа моя рвется наружу:
«Пус-с-с-ти! Пус-с-с-ти! Пус-с-с-ти!!!» - стонет в тесных сосудах моя кровь.
И я знаю, что сердца тысячи тысяч, собравшихся у подножия Пирамиды, стучат в том же ритме.
Темнота опускается, точно смывая чернильной волной все краски дня.
В хрустальном куполе рассыпается звездное сияние. Звезды с каждой секундой все ярче и ближе, они горят подобно глазам богов, они шепчут ласково и настойчиво:
«Пора! Пора! Пора!».
И тут пространство вздыхает, трепет катится по Вселенной.
Приходит Он!
Он появляется мгновенно, заслоняет собой половину мира и приближает свои глаза к моим. Из его глаз изливается Хаос. Мириады галактик танцуют вокруг нейтрино, амеба пожирает черную дыру, из камня рождаются бабочки, ледяная пыль обращается в огненные горы. Он улыбается, и говорит:
«Пора, дитя!»
Голос его проникает внутрь и разрывает мои покровы. Из миллиона трещинок наружу рвутся тоненькие фонтанчики крови.
- Кому? – спрашивает меня Дракон Хаоса.
- Тебе и Тецкатлипоке! – отвечаю я сквозь соленый вкус крови.
Я вижу только его глаза, но знаю, как мое тело, покрываясь кровью, начинает светиться рубиновым светом моей души.
- Кому? – в свою очередь спрашиваю я.
- Тебе и Единому! – грохочет Хаос.

Он отрывает свои зрачки от моих, поднимается, и простирает крылья над Пирамидой.
Он все растет, ширится во все стороны, закрывая собой небо.
Звезды гаснут, скрытые его непостижимой, непроглядно-черной и беспощадно-яркой сущностью.
Он открывает свою кровь.
Миллионы тончайших, ослепительно-белых лучей пронзают мироздание, их острые кончики, шипя, пробивают мою кожу, душа Дракона Хаоса изливается на мир.
Энергия вновь наполняет мое, уже наполовину опустошенное, тело.
На несколько мгновений я исчезаю, растворяясь оглушительном экстазе Катарсиса.
Через мгновенную Вечность я обретаю возможность видеть.
Дракон Хаоса парит под звездами, кружа над Пирамидой Единого.
Мир открывается, и то - тут, то - там, вспыхивают Драконьи Врата, пропуская остальных Драконов.
Небо превращается в трепещущий ковер, сотканный из сверкающих крылатых тел!
Меня охватывает неизмеримое счастье, сквозь слезы, смывающие кровь с моего лица, я вижу как от ночной земли поднимаются вихри рубиново-огненного пара, как он поднимается вверх, тянется к блистающим телам, окутывает их и впитывается в поющую плоть. Как острые струи драконьей крови, мириадами тонких нитей пронзают воздух, приникая к телам Детей Драконов.
Катарсис!
Ночь Приношения!
Великая Ночь, когда наши дети причащаясь, кровью Вечных, становятся взрослыми и вспоминают все прошлые жизни.
Ночь Возвращения, когда наши старики, не выдержав Кроведаяния, уходят обратно в теотль, с тем, чтобы возродиться в младенцах, зачатых сегодня.
Ночь Любви, когда весь народ Драконид, очистившись, ликует, празднует и дарит счастье своим избранникам.
Ночь Начала, после которой, через семь лет женщины родят новые яйца, с воплотившимися вновь драконидами!
Ночь идет вкруг планеты и Драконы идут вместе с ней. Мы ликуем до первого луча и все зеркала дымятся – это Ночной Ветер смотрит на своих созданий. Наш Творец ликует с нами, получая кроведаяния, и славя Единого.


Голос звал меня, вырывая из плена видений.
Все еще чувствуя терпкий восторг Приношения, я потянулась в кровати.
Тело наполнила счастливая нега здоровья. Я полежала еще немного, ощущая как мои мышцы наполняются энергией.
Давно я так хорошо не спала!
Меня снова окликнули, и я открыла глаза. Первое, что я увидела, был белоснежный потолок с солнечными клетками на нем. Я поднялась и уверенно осмотрелась.
Комната мне что-то напоминала, но я никак не могла понять бывала ли я здесь раньше, или эта комната мне только снилась? Вроде бы, раньше здесь стояли опутанные проводами мониторы, стойки с лекарствами, стеклянные шкафы, полные непонятных приспособлений? Теперь белую комнату наполняли цветы. Они были повсюду: стояли на полу в высоких вазах, занимали весь стол, свешивались с амплей, устилали пол живым ароматным ковром. Их было так много, что за этим ярким чудом, я не сразу заметила человека, сидящего в кресле у стола.
- Аснора! Деу ла керри тену ро! – прозвучало в комнате, полной цветов.
Я приподнялась на локте, вглядевшись в сидящую фигуру. Что-то знакомое, словно из давно забытых детских снов. Где-то я встречала этого мужчину с серебряными волосами. Только вот где? Я почувствовала, что моя рука задрожала, и откинулась на подушку. Слабость была еще слишком явной.
- Ты не помнишь язык? – спросил он.
Я отрицательно мотнула головой, и наволочка зашуршала. Я подняла руку и дотронулась до темени – под ладонью оказались жесткие, словно сапожная щетка щетинки. Я резко села и схватилась руками за свою голову.
- Зеркало, мне нужно зеркало! – вскричала я.
- Хорошо, будет тебе зеркало! – спокойно сказал он, чуть улыбнувшись. - Каро, ла наер щаор тено! – произнес он куда-то в сторону.
Издали послышался дробный перестук каблучков.
Звук шагов гулко отражался от стен, мне показалось, что там, за дверью скрываются огромные пустые залы. Вскоре мягко зашуршали неприметные за цветочным великолепием раздвижные двери, и в комнату вошла прекрасная смуглянка, в сопровождении двух невысоких узкоглазых парней. «Японцы» - всплыло откуда-то из подернутых дымкой глубин памяти. Дети восходящего солнца несли огромное зеркало в хромированной стильной раме. «Стильное» - мелькнуло у меня в голове - «Это значит: авангардное, модное, что-ли?». Зеркало внесли в комнату и поставили прямо передо мной.
Я впилась взглядом в отражение, даже не обратив внимания на их низкие поклоны и подобострастные улыбки.
Я была уверена, что та девушка что отражается в серебряном прямоугольнике никогда мне не встречалась.
Я впервые видела это треугольное, заостряющееся к подбородку лицо, покрытое нежной, словно перламутрово-светящейся кожей, эти высокие скулы, этот рот, с чуть приподнятыми вверх уголками. Я дотронулась до этих нежно-розовых губ, убеждаясь, что не сплю и уже не брежу. Я провела пальцами по лицу, дотронулась до аккуратного носика с идеальной формы ноздрями, и соскочила с кровати, приблизившись к отражению. Я не узнавала эти голубовато-серебристые, точно летние сумерки, глаза, по форме напоминающие апельсиновые дольки, опушенные длинными загнутыми ресницами. Я провела рукой по гладким, изогнутым будто крылья чайки бровям, и снова коснулась жестких коротких волос.

- Скоро отрастут, не надо беспокоиться! – промурлыкала золотистокожая красотка, беззастенчиво рассматривая меня.
Я взглянула на нее, и тут только обнаружила, что совершенно обнажена. В другое время я бы смешалась под их взглядами, но только не теперь. Теперь я рассматривала свое тело, как античную статую в музее. На это стоило посмотреть! Ладная, словно выточенная из розового дерева фигурка с узкой талией и гармоничными пропорциями, высокая грудь с небольшими коричневатыми сосками, плоский сильный живот, аккуратная задница и идеальной формы ножки, оканчивающиеся миниатюрными ступнями.
Я повернулась, заглядывая себе через плечо, тут меня пробил холодный пот и ноги снова предательски ослабли - хвоста не было!!!
- Где мой хвост?! – вскрикнула я. - Что вы со мной сделали, гады?! Где хвост? Где вибриссы, где когти, где мои волосы?! Мои прекрасные длинные волосы!?! Почему такие широкие плечи, почему такие слабые руки?
Ноги мои подкосились, и я снова бросилась на кровать, зарывшись лицом в подушку. Тело мое сотрясали бурные рыдания. Прохладная рука легла на мое плечо, и принялась нежно поглаживать плечи, голову, дрожащую мою спину.
- Тише, малыш, тише! Ты прекрасна, просто память изменяет тебе, ты слишком тяжело перенесла инициацию, все пройдет, все будет хорошо…
Голос ворковал и ворковал, убаюкивая и утешая. Я всхлипывала все реже и сама не заметила, как уснула.

Следующее мое пробуждение сопровождалось безумным голодом.
Еще не успев проснуться, я чувствовала, что тело мое рвут на части голодные спазмы. Казалось, каждая клеточка алкала пищи. Я открыла глаза и вскочила на ноги. Тело дрожало, но уже не от слабости, а от всепоглощающего голода. Я быстро огляделась в поисках какой-нибудь одежды.
Взгляд мой наткнулся на белую скатерть, покрывающую уставленный вазами стол. Трясущимися руками я начала составлять эти вазы на пол, одна из них упала, вода разлилась по полу, но меня это сейчас совсем не занимало. Я наскоро завязала на плече концы скатерти, и глянула в оставленное зеркало – вид мой оставлял желать лучшего. На меня глядело бледное как мел привидение с безумными лихорадочно блестящими глазами, лысое и укутанное в белый, с кружевами саван. Я плюнула на честное стекло и подошла к раздвижным дверям.
Взявшись за ручку, я дернула дверь в сторону – раздался страшный треск, дверь отошла вместе с косяком, тонкое бамбуковое покрытие повисло, оторвавшись от рамы. За дверью мне открылись бесконечные анфилады залов, впрочем, я так и предполагала. В широкий коридор открывалось множество дверей, неприметных с первого взгляда проходов, скрытых полуколоннами с изящными капителями.
Издалека послышался шелест шагов, и я встала посреди розового зала, уперев руки в боки и готовая на все ради хорошего куска мяса. Почему-то я страстно желала огромный кусок карбоната под острым кисло-сладким соусом. Я могла убить за него кого угодно! И я, несомненно, сделала бы это, если бы появившиеся азиаты не бежали рысью, толкая перед собой столики, уставленные многочисленными блюдами и напитками.
- Госпожа Чарамико Оро, госпожа, простите нас, мы не сразу увидели, что Вы проснулись, простите, Простите! – униженно кланялись они.
- Быстро! – рявкнула я, оглядываясь, где бы мне присесть.
Схватив столик за ручку. Я потащила его к ближайшему из диванов, что стояли вдоль стен этого зала.
Плюхнувшись на один из них, я сорвала колпак с одного из блюд – это оказался изрядный кусок печеного окорока. Я схватила нож и принялась отрезать огромные куски сочащегося соком розового мяса. Я пожирала шмат за шматом, давясь и урча, как дикий зверь. Сок тек у меня по подбородку, но в тот момент меня ничего не могло смутить – я ЖРАЛА!!!
- Госпожа Чарамико, госпожа Каро де-Коста, - пошептал один из слуг, выстроившихся по сторонам от моего столика.
По коридору уже стучали каблучки. Карина словно летела по-над полом, едва касаясь паркета изящными ножками.
- Привет, - сказала она, улыбаясь. – Как спалось?
Я смутилась, и поспешно оттерла стекающий по подбородку мясной сок.
Каро была прекрасна: легкое красно-оранжевое платьице почти ничего не скрывало, шелк нежно обнимал легкую фигурку, струился по точеным ножкам, слегка колыхался на ее высокой груди.
Я увидела вдруг себя во всем своем безобразии: лысое, замасленное чудовище в какой-то невообразимой хламиде.
- Спасибо, не плохо. Мне бы хотелось помыться. Здесь есть душ?
- Конечно, леди Чарма, в Вашем номере есть ванна и все необходимое, - сказала она, все так же улыбаясь. – Если Вы закончили – я провожу Вас.
Я осторожно отодвинула от себя столик с горой объедков, и встала. Я оказалась чуть выше нее. Каро сделала изящный жест:
- Давайте вернемся, и все покажу Вам.
Мы вернулись в комнату. Там и действительно была просторная ванная, скрытая за раздвижной перегородкой.
- Вот, если что понадобится – я здесь, - сказала она, пропустив меня внутрь. – Кстати, там, на вешалке халаты.
Она улыбнулась чуть более иронично, бросив взгляд на мое одеяние.
- Спасибо, – проговорила я.
Я чувствовала себя неловко, будто зашла в музей в резиновых сапогах.
- Да ты не стесняйся, со мной тоже так же было, - сказала она, внезапно переходя на «ты».
Я прикрыла дверь.
- Ты что предпочитаешь джинсы или юбки? – донеслось откуда-то из глубины комнаты.
- Джинсы, если можно! – крикнула я, с удивлением осознавая, что это слово имеет для меня какой-то смысл.
Я уставилась в большое, в пол стены, зеркало на свое отражение.
В голове все путалось, казалось, что во мне существуют два совершенно различных человека. Два человека, проживших абсолютно различную жизнь.
Я выкупалась, стараясь не думать о том откуда мне известно то, или иное названия пузырьков, выстроившихся на зеркальных полках. Растершись махровым полотенцем, я надела длинный розовый халат и мягкие тапочки.
Я вышла из ванной.
Каро восседала в кресле, в тонких пальцах дымилась тонкая черная сигаретка. Ароматный дымок струился вверх, исчезая под потолком. Она приветливо кивнула мне, указывая на кровать, где лежала одежда.
- Я думаю, тебе понравится, - сказала она. – А если нет, так вон шкаф, там полно одежды! Кушать не хочешь?
- Пока нет, спасибо.
Я взяла черные джинсы и белоснежную маечку с изображением серебряного дракончика на груди, шелковое белье тоже пришлось мне по вкусу.
- Символично, не так ли? – спросила Карина.
- Это дракон Порядка, подкласс Лед, - ответила я. – Только рожки поострее бывают.
Карина улыбнулась.
- Память вернется скорее чем ты думаешь. Давай, одевайся, и пойдем, прогуляемся.
Я взяла одежду и направилась в ванну.
- Какая ты стеснительная! – воскликнула Каро, смеясь. – Это последствия слишком долгого пребывания человеком!
Я остановилась.
- Что ты знаешь об этом? – спросила я, натягивая джинсы.
- О чем конкретно?
- Обо всем. Вот например, почему я была человеком, и кем я стала теперь?
- Это широкий вопрос. Так сразу и не ответишь, - задумчиво повела сигареткой Карина. – Вообще-то, мы надеялись, что ты сама все вспомнишь. А если в двух словах, то раньше ты была драконидой, затем твою душу взял Тецкатлипока и перенес в этот мир. Естественным путем зачав ребенка, он перенес твою душу в его тело. И ты выросла, ожидая инициации. Потом мы нашли тебя и ты стала кем и должно было по плану – дракгардом.

Я выслушала объяснения, однако ответ породил еще больше вопросов.

- Мне это ничего не говорит. Тебе придется объяснить подробнее.
Каро сморщила носик.
- Это долго, давай пойдем куда-нибудь, где не так скучно и можно покушать и выпить! А там я тебе все расскажу!
Я оглядела себя в зеркале.
- Но я же лысая! Это ужасно!
- Ну что ж поделать? – сказала Карина. – Хотя, погоди, сейчас что-нибудь придумаем!
Она раздвинула створки стенного шкафа, порылась там и извлекла серебряную шапочку с узенькими полями. Я надела ее и обнаружила, что мне это даже идет.
- Надо бы еще длинную сережку добавить было бы просто супер стильно! А ты очень красивая! Такое личико ничем не испортить, даже лысиной! – сказала Карина, вертя меня, словно манекен.

- У меня уши не проколоты, - ответила я, трогая свои мочки.

Карина фыркнула и дернула шнур у двери. Сейчас же дверь отворилась и на пороге появился японец. Каро что-то быстро проговорила ему, и тот с поклонами удалился. Через минуту он снова появился, и подал Каро деревянную шкатулку и серебряное блюдце с длинной иглой.
- Давай ухо! – скомандовала Карина.
- Да ты что, с ума сошла?! Нет! – я прикрыла уши руками.
- Да не бойся ты! Больно не будет! Давай скорее!

Она отняла мои руки и силой усадила меня на кресло.

- Не забывай, ты уже не человек, мы не чувствуем боли!
Каро быстро обвернула меня полотенцем, и ухватила мое ухо. Я зажмурилась, когда почувствовала, что игла касается мочки.

- Ай! Кровь! Скорее останови ее, майку зальешь! – воскликнула Каро.

- Да как же я ее остановлю? – закричала я, порываясь вскочить.

- Вот, блин! Да просто останови и все! Совсем памяти нету! Представь, что она уже не течет!

Я напряглась, представляя как кровь сворачивается на ухе.

- Слава Дракону!
- Что, получилось?
- Получилось, еще бы это не получалось! Тогда вообще – пиши - пропало! Совсем леди ничего не помнит, кошмар!

Карина ловко вставила в ухо длинную серьгу из множества серебряных цепочек и низок голубых камней. Я посмотрелась в зеркало и обнаружила, что все полотенце закапано кровью, а на ухе не осталось ни единого пятнышка.

- У меня получилось, - сказал я удивленно. - Мне кажется я что-то видела во сне. Что-то про кровь, про то, что я могла «открыть» ее и «закрыть»…

- Ну конечно, только это не сон, а твоя прошлая жизнь. Я думаю, ты все вспомнишь со временем. Кстати, ты не помнишь кем ты была в той жизни? Как тебя звали?

- Нет. Пока нет, - сказал я, качая головой.
Серьга колыхалась, издавая мелодичный звон. Ухо совершенно не болело.

- Пойдем. Завтра я тебе второе проколю, - сказала Каро и снова позвонила слуге.

На улице вечерело.
Я остановилась на пороге, осматриваясь. Здание, из которого мы вышли, напоминало купеческий дом конца девятнадцатого века. Дверями властвовал дородный швейцар с невозмутимым лицом философа-стоика.
Когда мы, в сопровождении двух азиатов, миновали тяжелые двери, украшенные блестящими бронзовыми ручками, он низко поклонился, и в изысканно-подобострастных выражениях пожелал нам хорошо отдохнуть, за что немедленно получил купюру от одного из сопровождающих. С одной стороны, обстановка и внутреннее убранство холла, куда нас привез неторопливый лифт, напоминало солидный отель, свято берегущий традиции отцов-основателей, с другой же – на фасаде здания не было ничего, напоминающего вывеску или логотип.
Улица здесь была вымощена брусчаткой, фонарные столбы, с молочными шарами светильников, обрамляли неширокий проезд. Прочие дома, насколько я могла видеть, так же, несли на себе отпечаток прошедших столетий. Сентиментальный дух старины оттеняли цветы, что занимали здесь каждый сантиметр свободного пространства. Они свешивались сквозь витые решетки балконов, обвивали арки возле подъездов, пестрым ковром окружали фонари, стелились вдоль карнизов и гордо вздымали свои головки из каменных ваз по бокам скамеек.
Солнце, словно розовое яблоко, катилось к закату, с любопытством заглядывая в арку в конце улицы. Мостовая блестела под его лучами, словно лакированная крокодилья кожа.
Улица была пустынна, городской шум почти не слышен. Лишь отдаленный стук каблуков, приглушенный говор, да едва слышная музыка, нарушали тишину, напоенную ароматами сырого дерева, свежей зелени и распускающихся цветов.

- Что это за город? – поинтересовалась я у Каро. – Да и какой теперь месяц?

Я невольно вздрогнула, вспоминая промозглый февральский вечер, что так круто изменил мою жизнь.

- Сейчас середина апреля, - ответила Карина, с удовольствием вдыхая вечерний воздух. – А город… не все ли равно, Чарма. Ну, если тебе так уж интересно, то я планирую выйти в Амстердам.

- Выйти? Откуда выйти? – спросила я, наблюдая, как один из слуг, направился вдоль по улице, оживленно болтая по телефону на родном наречии.

- Чарма, мы сейчас на Базааре, в одном из наших аванпостов. Там, - показала она по направлению увитой диким виноградом арке в конце улицы, - «тонкое место». Помнишь Бредбери, «Дверь в стене»? Эта арка, как раз такая «дверь», вернее не сама арка, а тот виноград, что ее покрывает. Виноград, конечно слабый древь, но здесь структура пространства такова, что существа, обладающие достаточно большим количеством чулели могут почти беспрепятственно пройти сюда.

Словно в подтверждении ее слов, в проеме арки показалась человеческая фигура. Неторопливо идущий человек на секунду замер, словно увидев что-то необычное. Постояв немного, черный, на фоне заката, человек неуверенно вытянул руку, и, словно слепой, сделал маленький осторожный шажок в нашу сторону.
Каро, достала мобильник и быстро набрав номер, произнесла что-то неразборчивое. Человек, сделал еще один шаг и остановился, растеряно крутя головой.
В доме напротив него отворилась дверь и на улицу выбежали двое детей, они подскочили к незнакомцу, что-то оживленно щебеча, схватили его за руки и потянули за собой.
Человек заколебался, сделав несколько нерешительных шагов, что-то заговорил им, но малышня не слушала, продолжая тянуть его в дом.
Наконец, человек сдался и пошел за ними, исчезая в дверном проеме, из которого доносилась музыка и смех.
- Взяли свеженького, - прокомментировала Каро. – То-ли маг, то-ли поделка Кецалькоатля…

Я хотела было, потребовать более подробных объяснений происходящему, но тут издали донесся рев мотора. Звук быстро приближался и вскоре из-за поворота вынырнул серебристый силуэт автомобиля. Быстро развернувшись, он замер на мостовой, японец подбежал к нему, услужливо распахивая дверцу.

- Пойдем, - сказала Каро, - поговорим по дороге!
Часть 11

Поговорить в тот вечер так и не удалось.
В машине, я прилипла к тонированному стеклу и заворожено рассматривала чужие улицы. Когда машина выскочила из-под зеленого кружева лоз, я испытала легкое головокружение, а затем на нас словно обрушился Амстердам, с его шумом, огнями и толпами туристов, заполняющих вечерние улицы.
Над старинными зданиями плыл монотонный гул, сплетенный из смеха, говора и стука шагов, из распахнутых дверей доносилась музыка, разноцветные огни по одному зажигались над входами в знаменитые «Коффешопы».
Все больше бело-зеленых логотипов высвечивалось по мере того, как темнело небо над черепичными скатами крыш, башенками, флюгерами и пестрыми зонтиками уличных кафе. И все больше странных песен, смеха и говора вплеталось в городской шум.
Машина с трудом пробиралась сквозь толпы гуляющих, плутала по улицам, терялась в проулках между старинными особняками.
Наконец, мы остановились перед серо-коричневым зданием скорее стилизованным под старину, чем действительно старым.
Наши сопровождающие выскочили из машины, дверки услужливо распахнулись. Вход, стилизованный под старинные замковые ворота охраняли два мордоворота в кожаных доспехах, весьма натурального вида. Две алебарды выше человеческого роста преграждали путь нескольким лохматым юнцам, напористо лопочущих по-английски.

- «Замок Даркердор» - одно из самых приличных мест, - прокомментировала Карина. – Хороший клуб, тебе понравится. Мицуси, скажи им!

Японец, тот, что постоянно болтал по телефону, раздвинул молодежь и что-то сказал охранникам. Те вытянули шею, глядя на нас поверх голов. Лица их отразили некое подобие радушия. Один что-то быстро заговорил в маленький микрофончик, прикрепленный к шлему. Практически сразу двери распахнулись и кучку юнцов оттеснили в сторону еще двое охранников, мы быстро прошли внутрь.
Миновав зал в средневековом стиле, мы начали спускаться по винтовой лестнице.
На стенах из выщербленного кирпича горели светильники в виде факелов. Откуда-то снизу ритмично ухала и гудела музыка. Тяжелая, окованная железом дверь распахнулась, и музыка почти оглушила меня.
Огромное, темное помещение было полно танцующих, ди-джей рулил на высокой кафедре в окружении горящих жаровен и стальных, покрытых шипами колонн.
Откуда-то из-под черного сводчатого потолка спускались толстые цепи на которых раскачивались клетки с полуголыми танцовщицами.
Над кафедрой ди-джея возвышалась рогатая голова огромного демона. Глаза чудовища испускали зеленые лазерные лучи, чертящие причудливые фигуры в дымном пространстве зала. Время от времени пасть демона открывалась, изрыгая оранжево-красные клубы жирного пламени. С загнутых рогов вздымались снопы золотых искр, опадая красивыми сияющими струями за спиной ди-джея.
Сам рулевой пританцовывал в рогатом скандинавском шлеме, длинные патлы развевались, на голой груди в такт музыке подпрыгивал огромный кельтский крест.
Как только мы вошли, перед нами появился молодой человек в костюме привидения. На лицо был нанесен соответствующий грим: глаза обведены синими кругами, губы замазаны лиловым, а волосы обильно покрывала мерцающая белая краска.
Он низко поклонился, прошептав свое приветствие на английском, и замер в учтивом полупоклоне, ожидая ответа.

- Что ты хочешь, поесть и выпить или потанцуем? – спросила Карина, приблизив свое лицо к моей голове, глаза ее оживленно блестели.

- Давай присядем куда-нибудь, выпьем, - ответила я, обводя взглядом помещение.

Карина заговорила, склоняясь к самому уху «привидения».
Музыка ревела так, что приходилось кричать. Слуга еще раз поклонился, и, сделав приглашающий жест, повел нас куда-то вбок, по полутемным галереям.
Мы поднялись на балконы, имитирующие соборные хоры и уселись за один из столиков, вереницей тянущихся над танцполом.
Теперь мы находились на одном уровне с дьявольской головой отделенной от нас лишь прозрачным пластиком, немного приглушавшим рев музыки. На столик темного дерева падали круги бледного света из светильника в виде бычьего черепа, свисавшего на цепи с забранного бархатом потолка.
Мицуси и Такаяса, отодвинули стулья, помогая усесться каждой из нас, а затем безмолвно удалились задернув портьеры и отгородив наш столик от общей галереи. Я и Каро раскрыли меню в дорогом кожаном переплете.

- Так… Ага, ага… угу. Ты что-нибудь понимаешь?

- Да, - ответила я – Я понимаю: «стейк».

Каро рассмеялась.

- Ну тогда, положись на меня!

Она щелкнула пальцами, и из-за занавесей выглянул Мицуси.
Каро что-то быстро заговорила ему – тот кивал и улыбался, поглядывая то на нее, то на меня, затем произнес «Домо!» и исчез с глаз долой. Карина улыбнулась и достала из кармашка длинную черную коробочку.

- Куришь? – спросила она, откидывая полированную крышку.

- Да я не знаю… - ответила я, с недоумением осознавая, что, хотя и понимала о чем идет речь, действительно не помню – делала ли я что-то подобное в прошлом или нет.

Карина подняла бровь.
- Ты знаешь, Каро, у меня в голове какой-то винегрет! – сказала я, приходя в еще большее изумление, что помню что есть этот самый «винегрет». – У меня, наверно, раздвоение личности. Я никак не разберусь – какое понятие из какой жизни! Как будто в моей голове помешали огромной ложкой - это очень неуматно, Каро!

Говоря это, я потянулась к черной коробочке и ухватила сигаретку. Пальцы привычно легли на тонкий цилиндрик. Каро щелкнула зажигалкой.

- Ничего, Чарма, постепенно все встанет на свои места! – сказала она, улыбаясь. – Расслабься! Давай сегодня просто отдохнем. Я, честно говоря, устала – мы же над тобой чертову прорву времени проторчали, и, надо сказать, это было не легким дельцем. Несколько раз ты вообще чуть не померла. Знаешь, как мы тогда перенервничали, у-у-у!?

Она затянулась и сделала энергичный жест сигаретой, как бы подчеркивая свои слова.

- Ну, теперь все в прошлом! Я рада, что ты оказалась такой симпатягой! – она чуть прищурилась. – Давай сегодня встряхнем эту сонную компанию! Это будет твое первое дефиле! – Ее глаза странно блеснули в полутьме.

Занавеси колыхнулись и появился официант с подносом. Ноздри защекотал аппетитнейший запах жареного мяса.

- Мясо! Чуть обжаренная оленина с пикантным соусом! – торжественно отрекомендовала Карина. - С кровью! – добавила она многозначительно.

Это действительно оказалось вкусным.
Даже больше – это показалось мне восхитительным. Я ела и ела, мне хотелось урчать и давиться, словно голодному зверю.
Мы рвали мясо зубами и сок тек по подбородкам, мы переглядывались и улыбались друг другу, глаза Каро сверкали бриллиантами в лучистых оправах ресниц, гладкие как шелк волосы блестели точно полированное черное дерево, обнаженное плечо мягко светилось.
Я ощутила, как шевельнулось у меня внутри странное и дикое чувство, шевельнулось, мягкой кошкой потерлось о щеку – и мое лицо загорелось. Я опустила глаза, переживая целую гамму ни с чем не сравнимых ощущений.
Я поняла, вдруг, что сегодня плотина запретов рухнула, разлетелась в мелкую крошку, развеялась молекулярной пылью, и теперь на меня несется цветное цунами свободы. Закрыв глаза, я втянула в себя этот пьянящий аромат. Голова моя закружилась, а сердце замерло, как перед прыжком с парашютом.

- Ну как? Здорово, правда? – спросила Каро, когда тарелки очистились.

- Бесподобно, божественно, и превосходно! – ответила я, вытирая салфеткой лицо.
Каро кинула тряпочный комок в тарелку, и взяла бокал. Вино вспыхнуло рубиновым отблеском.

- За нас!

- За нас! – ответила я.

Бокалы тоненько тренькнули. Я в несколько глотков осушила хрустальный сосуд и приятная нега тотчас разлилась по телу. Мне захотелось двигаться, приглушенная музыка позвала мое тело, я протянула руку Карине.

- Пойдем, попляшем! Мне хочется двигаться!

- Здорово! Пойдем! Покажем всем как надо двигать телом! – Карина легко вспорхнула со стула.

Стоящие за занавесями японцы склонились в поклоне.

- За мной, Мицуси, Такаяса! – смеясь сказала Каро, хватая за руки телохранителей.

Мы вихрем слетели с галереи и змейкой устремились через толпу.
Пробившись до самой «кафедры» с ди-джеем, мы взобрались на подиум прямо перед ним. Пронырливый японец моментально оказался рядом со стендом и принялся что-то кричать в ухо наклонившегося ди-джея.
Тот покивал, надвинул наушники и, ловко выкрутив винилы, начал новый микс.
Похоже, он знал для кого играет, потому что я сразу почувствовала, как мое тело откликается на жесткий, мрачноватый и вместе с тем бесподобно-забористый треш.
Я прикрыла глаза и позволила музыке заполнить мое существо. Мое «Я» полностью подчинилось постепенно ускоряющемуся ритму и в жилах загудела знакомая песня крови. Я двигалась, подчиняясь все нарастающему восторгу движения. Тело слушалось изумительно, казалось для меня нет ничего невозможного – еще чуть-чуть и я бы вознеслась подобно крылатому ангелу…

Я очнулась, только когда услышала бешеный рев толпы и увидела множество рук, поднятых над головами.
Повернув голову я нашла Карину и Мицуси, замерших в той же позе, что и я. За нашими спинами лился водопад искр.
Ди-джей, стоя аплодировал, повесив наушники на шею. Наверное, мы были чертовски похожи на анимешных героев!
Ничего не оставалось делать, как тоже поднять руки и приветствовать толпу, по которой метались лучи прожекторов.
Потом мы сбежали со сцены и продрались сквозь лес похлопывающих и поглаживающих нас рук. Прорвавшись к самой галерее, благодаря усилиям второго японца, раздвигавшего толпу впереди нас, мы неожиданно остановились.
Выглянув из-за спины Мицуси, я увидела человека в черной одежде. Мицуси заговорил с ним, но, тот, лишь слегка поклонился и уставился на нас с Кариной. Его глаза, совершенно черные в полумраке зала, отражали вспышки пламени за нашими спинами. Карина, отодвинула Мицуси и сказала несколько слов по-английски. «Черный человек» поклонился, что-то ответил и протянул руку.

- Алекс Тинкоф, - отрекомендовался он, с поклоном целуя руку Каро, а затем и мне.

- Он восхищен и т.д. и т.п. – перевела Карина слова, что последовали за поклонами. – И он, похоже, один из «диких» магов – я чувствую сильную ауру, - добавила Каро, повернувшись ко мне и заинтересованно подняв бровь. – За свой столик приглашает… а он симпатичный, пойдем?

Я посмотрела на молодого человека – лицо его и впрямь, казалось необычным: что-то было в темных, глубоко посаженных глазах, выраженных складках возле рта, тонком абрисе бровей и ровном прямом лбе.
Я чуть сощурилась, напрягая глаза полузабытым усилием.
Танцующие вокруг люди окутались еле приметным радужным сиянием, словно вторым контуром окружающим двигающиеся тела. Молодой человек напротив нас светился ярче всех. Его контур был голубовато-зеленым, лучистым.
Я перевела взгляд на свою руку и несколько секунд любовалась ровным синим свечением, исходящим от моего тела. Каро обладала ярко-оранжевой аурой, а Мицуси и Такаяса – второй наш охранник, светились слабо, но, все же сильнее остальных людей в этом зале. В глазах защипало и зрение вернулось в обычный режим.

- Ну, пойдем, посидим! – ответила я.

- О! Вы русские, правилна? – сказал вдруг «дикий маг». – Я тоже немножко русский! Моя дедушька русские! Он быль пленный у дойч…у немтсев! Я очтень рад! – он опять поклонился, все больше тесня японцев. – Пожалюйста, пошли, я очтень много рад!

- Ну конечно, где ж еще встретить русского, как не в Амстердаме! – улыбаясь отвечала Каро.– Земля очень маленькая, не правда ли?

Она позволила взять себя под локоток.
Мне ничего не оставалось, как последовать ее примеру и разрешить сильной руке Алекса поддерживать себя, пока мы поднимались на галерею.
Едва мы приблизились к столику нашего нового знакомца, как навстречу нам поднялись два молодых человека, столь же странновато-привлекательных, как и нежданный соотечественник.
Джетт и Стефан – так звали этих парней, бегло говорили по-английски, но русского не знали, поэтому беседа велась на странной смеси корявого русского Алекса и перевода Карины.
Мы мило болтали, разбавляя наши взаимные восторги большим количеством вина, вслед за которым, как и следовало ожидать, появилась водка и икра, ибо все пожелали отдать дань уважения «культурным традициям» нашей великой родины.
Слово за слово, беседа уходила все дальше от погоды и красот Амстердама.
В воздухе витала некоторая недосказанность, взгляды молодых людей становились все более ждущими. Глаза Карины чаще и чаще останавливались на нашем новом знакомце. Наконец, он повел речь о вечеринках, бассейне и о том, что неплохо бы избавиться от шума и грохота клуба и продолжить знакомство в тесном кругу друзей. Карина сжала мою руку под столом.

- Нам с тобой надо попудрить носик, - сказала она, продублировав фразу на английском.

Я согласно кивнула.
Японцы, как истинные псы, проводили нас до самого туалета, оказавшегося на удивление чистым и светлым для такого специфического местечка.
В стене напротив умывальников по хромово-золотым дырчатым трубам струилась ароматизированная подкрашенная вода, каскадиками извергаясь в подсвеченный полупрозрачный бассейн. Все было в высшей степени гламурно.
Хотя на подзеркальнике и были следы «таинственного» белого порошка, однако совсем немного, только чтобы подчеркнуть уровень клуба.

- Ну что? – спросила меня Каро, едва за нами закрылась дверь и грохот музыки ослабел. - Как тебе это фраер? Неплохой экземпляр по-моему, – сказала она, оглядывая помещение.

- Здесь никого нет – сказала я, проследив за ее взглядом. – Довольно симпатичный, однако…

- Ты хочешь спросить как мы будем его делить? – спросила она, доставая сигаретку. – Не переживай, я не ревнивая, - сказала она странно улыбаясь. - А, кроме того… - она поправила мою длинную серьгу, задержав ладонь у основания шеи.

Прохладные пальцы скользнули по моей ключице, коснувшись ямочки у горла.
У меня на секунду сбилось дыхание, я испугалась, что покраснею, но почувствовала, что этого не произойдет – сердце билось на удивление ровно. Наверное у меня что-то переменилось в глазах, потому что Каро вдруг опустила взгляд и убрала руку, нервно засмеявшись. Она затянулась и снова посмотрела на меня.

- Все будет так, как ты пожелаешь, – сказала она, и мне на секунду показалось, что она подавила желание поклониться.

Где-то внутри меня стало тепло и сладко и лениво шевельнулось удовольствие, похожее на нагретую солнцем сытую анаконду. Я ощутила как тень воспоминания промелькнула в моем мозгу, на секунду набросив тонкий флер иных образов на бело-хромовую реальность женского туалета.

- Ты, конечно, меня прости, может я рано спрашиваю, но, все-таки, - спросила Каро, глядя на бурлящую в бассейне воду, – ты уже начала вспоминать? Какому Дракону ты принадлежишь? Понимаешь, мне надо знать на что рассчитывать…

- К-кому? – переспросила я, удивленно.

Она снова с сомнением посмотрела на меня.

- Дракону! – ответила она, и помолчала, затягиваясь. - Ну ясно, все-таки ты слишком долго пробыла в человеческой форме. У тебя действительно солянка в голове! – она щелчком отправила сигарету в фонтан.

– От этих людей одни комплексы! – сказала она с раздражением. – Ну вот я, например, принадлежу Дракону Огня, смотри!

Она сжала ладонь и нахмурилась, затем медленно раскрыла руку – на ладони трепетали язычки бледного пламени.
Она тихонько подула на них, разворачиваясь в сторону. С ладони слетела тоненькая огненная струйка и сейчас же на другой стороне помещения вспыхнули полотенца.
Я ахнула, а Каро сделала неопределенно сгребающий жест руками и пламя моментально погасло не оставив ничего, кроме легкой копоти на кончиках бумажного полотенца.

- Вот так вот, - сказала она удовлетворенно глядя на мое изумленное лицо. – Ну а ты что-нибудь чувствуешь в себе, ты же должна хоть что-нибудь вспоминать?! – спросила она с надеждой.

- Боюсь тебя огорчить, но искры из глаз я не пускаю, – сказала я все еще пялясь на полотенце на дальней стене. – Только воду, и ту по каплям, - я уже могла шутить. - Я только ауры видела там, в зале. Когда этот Алекс к нам подошел.

- Это здорово! – ответила она, оживляясь и хватая меня за руку. – Теперь все пойдет быстрее, намного быстрее! Ну а что еще, ну вспомни, пожалуйста, хоть что-нибудь: какие-нибудь ощущения, что-то необычное, что угодно!

Она встряхивала мою руку сияя черными горячими глазами в окружении черных стрелочек ресниц. Ее лицо казалось мне словно подсвеченным внутренним медово-розовым светом.
Мне приятно было смотреть на нее, да и прикосновения ее мне нравились. Я подняла руку и коснулась ее волос, похожих на волны тяжелого черного атласа. Она замолчала и ее ресницы вздрогнули удивленно и немного испуганно. Я опять внутренне улыбнулась – странно, но я чувствовала, что она хочет казаться опытнее и сильнее, и, вместе с тем, опасается меня. Мне нравилось это.

- Мне кажется, - сказала я медленно переливая волосы с руки вниз, - что этот Алекс не задал свой главный вопрос. Мне еще кажется, что он не тот, за кого ты его приняла, и еще мне кажется, что эта вечеринка закончится вовсе не постелью.

Она ошеломленно заморгала и чуть отпрянула.

- Ты знаешь как будет?! – спросила она испуганным шепотом. – Это только Высокие Драконы Порядка и Великий Дракон Хаоса… Наверное Ренато был прав и тогда…Тогда ты – это ОНА…

- Я сказала что мне так кажется, - оборвала ее я.

У меня внезапно заломило в висках и кожа на лбу как будто съежилась.

- Если ты видишь что-то плохое, мы можем не идти! – торопливо сказала Карина.

- Мы ДОЛЖНЫ пойти – сказала я, морщась и сжимая ладонями виски.- Что-то у меня голова заболела. Мы должны пойти, и так надо… Подожди… Меня тошнит!!!

Я бросилась в кабинку, чувствуя, что к горлу внезапно подкатило.

- Что случилось? Тебе плохо?! Может домой поедем?! Да что ж такое?! – причитала Карина у дверцы, пока меня выворачивало.

- Погоди… все, мне уже лучше – ответила я.

И действительно: отвратительная пульсирующая боль прошла словно по мановению волшебной палочки, уступив место звенящей пустоте во всем теле.

- Странно, - сказала я уже умывшись. Тут, вроде, паленого ничего быть не может? Надеюсь они тут в спиртное никакой гадости не подмешивают?

- Да нет – ответила Каро, заботливо поправляя мне фуражечку. – Это ты слабенькая еще. Это я виновата, не надо было тебя сюда тащить. Может все-таки домой?

- Нет – ответила я твердо. – Я не хочу больше об этом говорить! – сказала я, ощущая отголоски дурноты при воспоминании о непонятном ощущении ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТИ событий, которое нахлынуло на меня несколькими минутами раньше.

За дверью послышался какой-то шум и голоса.

- Пойдем, - слышишь, там уже рвутся.

Мы вышли в темноту и грохот клуба. Уже садясь в черную машину у входа я на секунду задержалась.

- Каро, японцы с нами не поедут!

Карина распахнула глаза, помедлила, но потом все же быстро сказала что-то охранникам, те поклонились и послушно отошли в сторону, придерживая двери машины.
Я была уверена, что как только они захлопнуться Мицуси и Такаяса предпримут все возможные меры, чтобы последовать за нами.

Машина долго плутала по городу, пока не выбралась в пригород и за окном не начали мелькать стволы деревьев, выхваченные светом фар из сгустившейся темноты.
Алекс сидел в центре и его широкое плечо касалось моего. Беседа вяло крутилась вокруг да около преимуществ жизни на природе и я прикрыла глаза, сосредоточившись на ощущениях. Звуки голосов как будто отодвинулись и в мое сознание цветным потоком полились странные зрительные образы. Сначала это была дорога, стеклящаяся под колеса, потом я словно со стороны увидела несущуюся через ночь машину, а потом и дом к которому она стремилась.
Я точно невидимая птица влетела в открытое окно и пронеслась оп комнатам сверху вниз. Здесь были широкие лестницы и пустынные, как бы нежилые залы.
Откуда-то выбивался неестественно желтый свет по полу стелился почти незаметный белесоватый дым. Я словно прошла сквозь пол и увидела обширный подвал, освещенный множеством свечей. В центре зала на полу была вычерчена пентаграмма, внутри которой стоял человек в длинной мантии.
На некотором отдалении от него стоял черный алтарь, покрытый смоляным покрывалом. У противоположной стены стояли какие-то люди, среди которых я с удивлением увидела себя и Каро, наблюдавшую за происходящим скрестив руки на груди и слегка улыбаясь.
Зависнув под потолком, я обозревала эту странную сцену, пока меня не затеребили за колено. Алекс настойчиво хотел узнать что я думаю об индуизме и религии в целом. Я посмотрела в его глаза и увидела в них что-то, напомнившее мне взгляд собаки, когда она из страха лижет вам руку. Каро метнула напряженный и выжидательный взгляд.

- Что вы хотели спросить, мистер Тинькофф? – сказала я, чувствуя некоторую досаду – мне хотелось досмотреть это странное шоу в моей голове. – Я хочу знать что вы на самом деле хотели спросить?

Каро быстро перевела мои слова, напряжение росло. «Дикий» маг улыбнулся кончиками губ, зрачки его метнулись, и он ответил, тщательно подбирая слова:

- Скажите, пожалюйста, мисс Чарма, мисс Каро – ви носферату? Я правий?

Карина нервно хихикнула, и многозначительно стрельнула в меня глазами.

- Об этом можно судить двояко, - сказала она, быстро переведя эти слова на английский.

Алекс обернулся к ней и я почувствовала как деревенеют его мышцы. Сидящие впереди молодые люди напряглись, в зеркале заднего вида появились внимательные глаза Стефана.

- Скажите правда, мисс! Это важно!

- Говоря грубо, это так!

Я чуть прикрыла глаза, изо всех сил скрывая свое изумление. Алекс быстро обернулся ко мне, лицо его отражало бурю эмоций.

- Я отшень, отшень рад, моя госпожа, разрешите поцеловать ваши руки! Спасибо!

Он схватил мою руку и приник к ней губами. Я сидела совершенно ошалев от такой неожиданности. Затем он принялся целовать руки Карине. Оживившись чрезвычайно, Алекс то что-то говорил своим приятелям, или кто они у него там были, то снова рассыпался мелким бисером передо мной и Каро. Из всей этой трескотни я поняла только одно: он пришел в экстаз от мысли, что с ним в машине едут вампиры!
Я и сама несколько обалдела от столь смелых заявлений моей спутницы, однако, видя какие заговорщицкие взгляды она мне посылает, решила принять игру и напустила на себя таинственный и многозначительный вид.
«Дикий» колдун лопотал что-то об обряде и великой чести знакомства с нами, о перспективах и взаимном сотрудничестве – я плохо понимала его тарабарщину, а Карина не успевала переводить его излияния. Машина стремительно неслась во тьме.
Я молчала, улыбалась и думала...
Смутное беспокойство, не воспоминания, а скорее тени воспоминаний, воспоминания о чувствах тревожили меня. Слишком много перевернулось во мне, как будто я лишилась своей души, как кожи, как будто обгорела, и теперь лезет с меня шелухой и клоками прежняя душа. Она уже отмерла, но все еше ощущается подобием зуда, легким беспокойством.

Воспоминания буди похожи на слайды. Эти картинки застывшие и вычурные появлялись вспышкой и вдруг исчезали. Какие то толпы людей , разбегающиеся с искаженными лицами, эта картинка сопровождалась упоительным восторгом и бешеной, экстатической радостью, алтари, с распятыми на них телами, острый запах крови, хлопки крыльев, тугое дуновение в лицо, молящиеся на коленях люди в богатой одежде, золотое шитье риз, удушливый запах ладана и мое омерзение, потому что я знала о них нечто такое, за что следовало бы их разорвать в клочья.
Я много их знала, тех, кто прикидывался служителем Кецалькоатля, Христа, Аллаха и еще тысячи имен одного бога. Я много их знала, я находила их по кровавым следам их преступлений, по мощному запаху чулели и похоти. И узрев меня, они служили мне. Мне и моему Дракону. Узрив и поверив, что пришел конец их безнаказанным злодеяниям, они становились униженными рабами, ползая на коленях и падая в прах с тем же восторгом, нет, даже экстазом и трепетом, с таким же яростным фанатизмом, с каким до этого молились на себя сами, думая, что превосходят всех остальных и нет расплаты в этом мире.
Каждый, каждый получает то, что заслуживает.
Все эти твари, потом, чуть позже, расплатились.
Расплата не всегда была видна остальным, живым, но тем, чьи души , умирая, вопили о возмездии, те души, были отомщены.
Страшны были наказания Хаоса.
И даже сейчас я зябко вздрогнула, вспомнив, как были наказаны те, кто считал нас своими покровителями.
Никому никогда не покровительствует Хаос.
Ни злу, ни добру.
Хаос просто существует в этом мире и во всех мирах.
И в нем есть любые возможности и любые исходы. Те существа выбирали свою судьбу сами, и закон вероятностей приводил их к одному и тому же исходу.
Порядок дает нам судьбу, а Хаос - шанс ее исправить.
Были и такие, кто встал из крови и грязи и поднялся к свету...я улыбнулась.

- Мы приехали! - Карина тронула мою руку.

Часть 12

Подпрыгнув на очередной колдобине, машина встала.
Илья заглушил двигатель и в приоткрытое окно влетел отдаленный собачий лай, мычание и звонкое теньканье молотка по наковальне. Данила понял, что нет уже смысла притворяться спящим, и стянул покрывало с головы.

- О, посмотрите, уважаемый господин Водорезов пробудились! – почти без желчи в голосе констатировал Лискин.

Илья обернулся, окидывая Данилу сочувственным взглядом.

- Ну, ты как?

- Вашими молитвами! – злобно ответил Данька.

- Да ладно тебе ерепениться! Ну, прости, если обидели, честное словно, некогда было дипломатию разводить. Пойдем, мы тебе, право слово, все расскажем, все обрисуем. Ну, хочешь, в морду мне дай!

- Подожду, пока накопится, чтобы потом сразу оптом.

Лискин захихикал.

- Где мы? – спросил Данька, обозревая синеющие в отдалении вершины.

- Славное селение Мраково! Центр высокой культуры. Да мы тут проездом, переночуем, подождем кое-кого - и в горы.

- Я так понимаю, что моего мнения никто не спрашивает? – уточнил Данила, растирая затекшую руку.

- Да пока нет, - согласился Давыдов. - Пошли в избу, там потолкуем.

Они вышли из монструозной машины, марку которой Данила и не пытался определить, и пошли через заснеженную рощицу.
Миновав деревенскую окраину с невыносимо звонкими цепными собаками, они подошли к дому за серым от времени щелястым забором.
Илья деликатно стукнул в калитку. Во дворе скрипнула дверь, и сквозь щели в заборе замелькал синий спортивный костюм. Калитка отворилась и на пороге появилась суровая дама очень средних лет.

- От они, явились – не запылились! – приветствовала она гостей.

- Здравствуйте Елена Васильевна! Как всегда в прекрасной форме! Как Вам удается-то? – рассыпался Лискин.

- А то ты сам не знаешь как! – отрезала Елена Васильевна без тени улыбки. – Ну, проходите, нечего на пороге торчать!

Они прошли широким, покрытым утоптанным скрипучим снегом двором, и, взойдя на крыльцо, оказались в прихожей, которую ну никак уж нельзя было назвать деревенским словом «сени».

- Проходите, располагайтесь! – сказала женщина, пристально взглянув на Даньку. - Баню что-ли заводить?

- Если не трудно, Елена Васильевна! – ответил Илья, околачивая снег на половике.

Отворив внутреннюю, обитую дерматином дверь, он прошел в комнату.
Лискин проследовал за ним, быстро сбросив полусапожки, безбожно вонявшие потными носками. Водрузив на стул, прихваченный из машины рюкзак, он начал неторопливо расстегивать свою «Коламбию».

- Мы не на долго, вот подъедет завтра человечек, и мы уберемся.

- Привезли что-ли? – спросила Елена Васильевна, кидая на объемистый баул беспокойный быстрый взгляд.

- Конечно, как же иначе, Елена Васильевна! Мы же друг дружке помогать должны! Цеховость, взаимопомощь коллективная! – осклабился Лискин, уже рассупонившийся и готовый к действию.

- Ишь, запел! - мотнула головой женщина. – Не забывай, мил дружок – я не в вашем коллективе! И никогда в нем не буду!

- Это как угодно, уважаемая! – остановил их перепалку Илья. – Возьмите, пожалуйста, - он передал женщине блестящий фирменный пакет, за который она поспешно схватилась. – Мы хотели бы помыться и поужинать, если можно.

- Борщ свежий, на второе картошки нажарю. Не услышала, как подъезжали, - она метнула недоверчивый взгляд на Даньку, а потом снова перевела глаза на Илью.

- Дак тихо ехали! - загадочно ответил Илья.

Женщина развернулась и ушла, скрипя половицами.
Лискин фыркнул и продефилировал по комнате, разглядывая и ощупывая все, что попадалась ему под руку.
Илья подошел к окну, выглянул во двор и неторопливо затянул гардины, затем взял стул и уселся у тумбочки так, чтобы видеть окно, дверь и свое отражение в серванте.
Комната наполнилась желтоватым сумраком.
Данила продолжал стоять у входа, чувствуя какую-то внутреннюю опустошенность и нереальность всего происходящего.
Он медленно снял свое пальто, расстегнул ботинки и ступил на пол промокшими от набившегося снега носками.
Осмотрелся, и не нашел ничего странного в прихожей, коричневом паласе, старом серванте, диване с накидкой из серо-зеленого гобелена, развесистой люстре с молочными цветами, столе у окна, и телевизоре на тумбочке темной полировки.
Он вошел в комнату и прошелся вдоль серванта, разглядывая фарфоровые безделушки, тронул зеленую лиану, стоявшую на нем и, наконец, встал у окна.
Из недр дома доносилось позвякивание посуды, воробьи возились над окном, монотонно брехал охрипший барбос где-то неподалеку.
Наконец он понял, что его беспокоило – над деревней стояла тишина. Не та городская тишина, наполненная отдаленным гулом, ритмом никогда не засыпающего зверя, тайным движением, дыханием миллионов человек, а совсем другая.
Покойная, тягучая, вековая тишина, которая создается, сплетается из сонного, едва заметного течения жизни в промерзших деревьях, шелеста снежка, сыплющегося с крыши, изморозью в углах рам, шебаршением птиц под скатами и отблесками солнечного света на беленом потолке. Такую тишину не портил ни отдаленный стук молотка, ни лай барбоса, и фырчанье трактора где-то на другом конце села.
Данила вдохнул пахнущий домашним борщом воздух, прошел дальше, и уселся на жалобно скрипнувший пружинами диван.
Уставившись прямо перед собой, он погрузился в свои ощущения и с удивлением обнаружил, что все чувства его словно обострились, мир стал красочнее, глубже, полнее. Он провел рукой по поверхности гобелена, ощущая пальцами мельчайшие неровности ткани. Откуда-то пришла мысль о 1988 году, об «ивановской ткацкой фабрике номер 4», и Данила удивился, потому что всегда считал, что Ивановцы ткут только ситцы…
Данька встрепенулся испуганно, и быстро заморгал глазами. В который раз, за последнее время, он почувствовал, что сходит с ума. Сейчас, ощущение безумия было острее всего.

- Лискин, поди, погляди, у Елены Васильны дров хватает? – сказал Илья, поглядывая на Даньку.

Лискин покладисто кивнул и удалился, напевая себе под нос.
Потом вернулся, взял куртку и вышел в прихожую, завозился там, обуваясь. Данька словно видел, как он шарит по стене, нащупывая рожок, как борется с подмявшимся язычком сапог, стоя на одной ноге и ругаясь сквозь зубы.

- Что, обнимает? – участливо поинтересовался у Даньки Илья.

- О чем ты? – встрепенулся Водорезов.

- Да Кондратий, говорю, обнимает? Накатывает что-то странное? Видеть стал лучше, чувствуешь, что кожу содрали с тебя?

- Что это за состояние? – взяв себя в руки, спросил Данила.

- Это нормально, не переживай, осваивайся. Ты же и раньше был не такой как все, я прав?

- Я так не считаю!

- Да ну?! – притворно изумился Илья, глаза его сверкнули смешинкой. – А я тогда Кофи Анан! Да ты не сопротивляйся, тут ничего не поделаешь. Лучше будет, если расслабишься и постараешься получить удовольствие! – Он хмыкнул и осекся. – За понуждение еще раз прости, больше никогда не повторится! Я знаю, как это противно, на своей шкуре испытал. Я тебе сейчас вот что хочу сказать: ты не такой как все, колдун, ведун, волшебник, экстрасенс, - называй сам как хочешь. И ты должен, наконец, понять, что за такими, как мы, охотятся.

- Кто же? – спросил Данька устало, доносящиеся из кухни запахи наполняли его сознание, разбиваясь в мозгу на калейдоскоп оттенков. Мысли не покорялись ему и роились, гудя, словно дикие пчелы.

- Известно кто, система! – Илья поднял палец вверх. – Хочешь проработать всю жизнь в «ящике», с неплохой зарплатой, но без права выезда? Вся жизнь по подписке? Занимаешься только тем, в чем нуждается Родина? Вздрагивать и быть готовым по любому звонку? А?

- Нет, не хочу, конечно, – сказал Данила. – Но и под твоим «чутким руководством» - тоже не хочу. Кроме того, сейчас я в плену у тебя, а не у «системы» твоей!

Илья вдруг закинул голову и весело заржал, являя Даниле крупные зубы и неестественно красную глотку.
Даниле подумалось, что Давыдов страдает жестоким фарингитом, невесть откуда пришла мысль, что у Ильи очень высокая температура. Ему показалось, что он даже знает, что температура именно 39, 5 – ни больше, ни меньше. Снова испугался, но уже не так сильно. Наверное, устал пугаться.

- Да ни в каком ты не в плену! – сказал Илья, отсмеявшись. Вот освоишься – сам поймешь. Я тебя прошу, ты доверься нам, мы не такие козлы и уроды, как тебе кажется! Даже Лискин, он хоть и вражья морда, но не козел, поверь.

- Тогда скажи мне, наконец, что же со мной происходит?! Что все это значит?!

Данила подался вперед, впиваясь взглядом в лицо Давыдова. Ему казалось, что он упустил, просмотрел что-то важное.

- Ну, я кратко, а то там уже баня нагрелась, - сказал Илья, потирая квадратный череп. Короче, вы со своим другом втрескались в интересную историю, что к чему я и сам пока не пойму. Похоже, вас активизировали, ну подтолкнули, что-ли, к качественному скачку. Ну, понимаешь, скрытые способности… Ну сам лучше знаешь - ты ж психиатр, а не я. Так вот, тот, кто попользовался шкурой того мексиканца, будто бы включил вас. Да не только включил, но и сводил в такое место, куда вы сами - хрен бы добрались.

- Постой, как это - воспользовался шкурой? Это то, что я думаю, кодирование что-ли?

- Да Бог его знает, может и так, - Илья досадливо махнул своей широкой лапой. - Только тот, кто это сделал, был не просто мощным, а офигительно мощным. У нас все, третьего дня, просто до потолка подпрыгнули. Ну вот, и не только мы, а и «другая сторона» тоже.

- А ты не слыхал про такого психолога Арисова?

- Нет, я про психологов не знаю, я больше по другой части, сам понимаешь, МВД, спецназ, колдуны штатные, все такое. Арисова не знаю. А что?

- Потом расскажу, - пообещал Данька, - дальше давай!

- Да почти и все – локализовали, погрузились в машину, да и поехали. Сначала про мексиканца узнали - что его потерли до самого ползункового возраста. Думали, что он основной. Потом тебя и Пламеня увидели, глядим – к нему не успеваем уже, за тобой помчались, ну а дальше ты и сам…

- Постой, так где же Артём?

- Ну, известно где – на службе у Отечества!

- Так ему же, наверное, тоже помочь надо.

- Сомневаюсь, что ему наша помощь так уж нужна, - покачал головой Давыдов. – Его не обижают, а, кроме того, он же не такой как ты, ему, наверное, даже нравится приказы исполнять, бить врага по кумполу без страха и упрека.

Данька согласно кивнул.

- Артем правильный человек, ответственный. Да и по кумполу - не дурак. Я помню, целая проблема была у него из-за этого. Сам себя боится.

- Тогда он в порядке! – согласился Илья. – Главное, чтобы, когда бить начнет - это не был НАШ кумпол...

- Ну а ВЫ - это, кто? - Задал главный вопрос Данила, надеясь на этот раз получить вразумительный ответ.

- Да люди, просто люди, которые не хотят ходить строем. Я этого дерьма наелся – во! Понимаешь, когда открывается дар, и ты чувствуешь что можешь горы своротить, в прямом смысле этого слова - очень тяжело в кабалу попасть. Благо, есть люди, которые всегда поддержат, уберегут от революций всяких, отсоветуют становиться мировым диктатором и научат просто БЫТЬ. Ну вот, и раньше, бывало, гоняли, пытались кое-кого завербовать, но сильно не приставали. К тому же, всегда можно было смыться на Базаар. Это место такое – там не доставали. А сейчас – что-то гнилое началось. Чувствуем - что-то не то твориться в мире! Некоторые говорят – конец света скоро, настоящий, мол. Я в это особенно не верю, но Пришлых сам видел.

- Кого-кого? – удивился Данила.

- Пришлых. Говорят, народ был, давно, еще во времена динозавров. Цивилизация, почище всяких там ацтеков-майя. Якобы, ушли потом, куда-то в другие миры. А вот теперь, зачем-то вернулись. С «той стороны» к нам ходят.

Данька поежился, чем-то древним и мрачным повеяло от Ильи. Потянуло холодком, как из древнего капища.

- Вот и сбиваемся в кучку! Вместе веселее! – закончил Илья.

Данила внутренне согласился, что уж если такой «раме» потребовалось общество, то уж и ему – сам Бог велел. Немного приободрившись, он решил быть скромным и покладистым. Придет время, и он сам поймет – что правда, а что - нет…

- А какие они, эти «пришлые»?

- Да как тебе сказать… я видал-то их всего два раза. Один раз, мельком – когда был в трансе, ну колдовал, то есть. Тогда я видел только смазанную картинку: белые такие фигуры на двух ногах, странные, тонкие, с длинными волосами и хвостами до земли… Двоих видел, как они по равнине Базаара шли…Идут так по травке неторопясь, как будто гуляют, и мелкие феи вокруг них вьются, словно мотыльки вокруг лампы… потом смотрю, спрыжок неподалеку шевельнулся, а со спрыжками шутки плохи, это самая пакостная тварь на всем белом свете!
И вот я смотрю, спрыжок уже развернулся, готовится, а эти двое идут себе, как ни в чем не бывало. Тут они со мной поравнялись, вернее не со мной, конечно, но я голову дам, что они меня почувствовали! Один из них повернулся и прямо в глаза мне глянул – я аж испариной покрылся, улыбнулся и одними губами мне что-то вроде «привет» прошептал.
Я ему кричу: «Спрыжок, мол, над тобой!» а он кивнул, улыбнулся и дальше идет, прямо под покрывало спрыжка! Ну, я думал – хана им! Однако, стоило покрывалу вниз пойти, как эта парочка вспыхнула ярким пламенем и словно сгорела моментально, как порох, даже вроде пепел полетел… Спрыжок - ни с чем, вывернулся и вчетверо сократился. Я-то в пламени немного разбираюсь, не сгорели они, фикция это - только спрыжка заставили вывернутся. Потом не видел этих, но если увижу – узнаю наверняка – очень аура своеобразная, мощная такая, прочная…ну трудно описать, ты ж еще не видишь…

В доме хлопнула дверь, по ногам потянуло холодом. Лискин заглянул в комнату.

- Баня готова. Пошли что-ли?

- Я ничего не понял, - сказал Данила. – Какой «спрыжок», как «сгорели»?

- Ну, не важно, - ответил Илья, поднимаясь. – Пошли в баню, потом поймешь.

Баня оказалась обустроенной по всем канонам.
Лежанки, каменка, деревянные шайки, березовые веники и даже бадья с квасом. Первое время они просто сидели, обмениваясь ничего не значащими фразами. Потом Илья улегся на лежанку и Данька с Лискиным парили его в четыре руки.
«Гранит» стонал, кряхтел и мычал как морж во время гона. Украдкой, Данила разглядывал своих нечаянных компаньонов.
Без одежды Илья казался еще больше. Это была просто гора, состоящая из мышц, плотно укрытых толстой бычачьей шкурой, и поросшая жесткой черной щетиной, чуть курчавящейся на груди и мощных ножищах.
Лискин же, напротив, сплошь состоял из костей, словно канатами обвитыми жилами и явно проступающими сосудами - «мечта практикантки». Глядя на него, Данька не удивился бы, если б услышал сухой стук да треск, издаваемый худыми и длинными конечностями этого собакоподобного субъекта. На фоне Лискина, Данила, всегда считавшийся недокормышем, ощутил себя просто атлетом, и может, даже возгордился бы, если б перед глазами не маячила широченная спинища Давыдова.

Исхлестав пару веников об Давыдова, они отдохнули.
Затем, Илья принялся за Даньку, и Данька просто умирал и возрождался с каждым ударом ароматного веника, всеми порами ощущая влажный жар и терпкие испарения кваса, с шипением испаряющегося с каменки.
Лискин в это время что-то болтал, усевшись на лежанку напротив, Илья что-то отвечал ему, промеж ударами, но Даниле не хотелось вслушиваться, телесные ощущения завладели им целиком и полностью.
Потом Данила лежал с закрытыми глазами, укрывшись простыней, пропитанной березовым настоем, а Илья принялся за Лискина, который не затыкался ни на минуту, продолжая болтать между всхлипываниями и стонами, вызываемыми хлесткими ударами веничка. Сквозь затуманенное сознание Данилы проносились слова и причудливые образы, ими рождаемые.

- …Тогда, мы скажем, ух, что оборона никудышная, что кустари занимаются только собой, ай, и что это просто разброд и шатание, а никакая не свобода и равенство.

- А он тебе возразит, что отвеку стояли и еще простоим.

- А мы ему предъявим факты, вот его предъявим, он же знает, что пришлых все больше и больше, и ежу понятно, что среди опричников что-то затевается, ау-яй!

- Да ты скажешь, ты скажешь, в этом я не сомневаюсь, да только кому ты скажешь? Васе Камче ты скажешь?

- Ну а что остается, значит, Васе скажу, вай-яй!

- Да он себе на уме, этот Вася.

- Ну а что еще… ой-ай? Что ж поделать, если Вася такой у нас избранный, ух? И чем только этот Вася так хорош?

- Ой, болтаешь ты, Лис, ой, болтаешь… Смотри, как бы хвост не прищемили.

- А что, ай, а что? Что, не правда что ли, ух?

- Правда, Лис. Да только не вся….

- Эй, Данила, а что, ты что-нибудь видел? Там, ай, куда вас мексиканский друг водил, а?!

Данила нехотя открыл глаза.

- Да как сказать… Сон, странный такой. Я даже не знаю, как описать, бред какой-то. Боги какие-то индейские что-ли… расплывается все.

- А ты припомни, Данилушка, припомни, ой, все надо вспомнить подробненько…

В доме было что-то не так.
Данила почувствовал кого-то иного еще на выходе из предбанника.
В дверях он немного замешкался, возясь с тулупом, который дала ему неприветливая хозяйка, морозный воздух охватил его распаренное, раскрытое настежь тело, и, вдруг, словно толкнулось упруго: «ЖДУ!». Даня обмер на секунду, затем нахмурился, соглашаясь, наконец, принять очевидное.

- Там. Пришли.

Лискин с Ильей переглянулись и заспешили к дому.
На кухне, действительно, звенела посуда, и слышались голоса.
Хозяйка словно повеселела, в голосе так и играла настороженная радость.
Даня чувствовал, что она панически боится того, кто сидел за неплотно прикрытой дверью, и, судя по запаху, в охотку уплетал хозяйкин борщ.
Давыдов вошел первым, за ним последовал Лискин, а затем, бочком протиснулся и Данила. Стоило ему взглянуть на этот стриженый затылок, услышать хрипловатый смех пришельца, как Данила понял, что все происходящее имеет свою тайную и значительную подоплеку.
Где-то он встречал этого человека, вернее Данька был твердо уверен, что знал его.
Хотя в то же время, он был совершенно убежден, что никогда прежде не видел этого смуглого лица, этой подобранной фигуры и этих смоляных кудрей, буйной шапкой покрывающих легкую голову.
«Цыгане-медведи!» – подумал Данька устало – «Гитары с красным бантом не хватает, театр «Ромен» да и только!». Измучившись обилием ощущений, набегающих, словно разгулявшаяся стихия, Данила опустился на стул в уголке кухни, его безудержно клонило в сон, веки точно свинцом налились.

- Василий Камча, Верхний Круг Общины – представил гостя Давыдов.

Данила не сразу понял, что это к нему обращаются, медленно открыл глаза, улыбнулся и из последних сил поднялся со своего места, чтобы пожать руку новому знакомцу. Рука была крепкой и сухой, гость улыбнулся, и в карих глазах мелькнуло что-то такое, отчего Данька опять съежился, отводя взгляд.

- Наслышан, - сказал Камча сдержанно. – Что ж вы, уважаемые, человека совсем заморили? Посмотрите, он же с ног валится, его видимо «обнимает» вовсю, а вы его еще не кормили! Елена Васильевна, налейте скорее Даниле Алексеевичу, да приготовьте постель.

Три тарелки, словно по волшебству, появились на столе, исходя завитками ароматного пара. Тут же - порушенный крупными ломтями хлеб, розоватое на срезе сало, длинные перья лука и запотевший хрустальный штоф.
Давыдов улыбался и гудел как колокол, сыпя прибаутками, Лискин же, напротив, был странно тих и только сноровисто орудовал ложкой, да быстрым взглядом ловил каждое движение Василия.
Как только Данила опрокинул рюмку, самогон плотной пеленой укрыл его сознание, мир схлопнулся до размеров миски с красным наваристым хлёбовом. А последние ложки Данька дочерпывал уже совершенно «на автопилоте».
Кто-то - наверное, хозяйка, увел его в темную спальню, где он и упал, подобно подрубленному дереву, на пахнущие морозом и ветром простыни.

Утро было похоже на теплую кошачью лапу.
Мягко тронув сознание, долетели приглушенные голоса, солнце, пробившись сквозь узорную кисею, грело щеку, запах топленого масла и свежего молока щекотал ноздри. Данька потянулся и внезапно почувствовал себя бесшабашно счастливым, он замычал, выгибаясь, и вытянул растопыренные пальцы.
Со двора доносилось задорное чириканье, клохтанье кур, да перебрех собак. Данила сел и спустил ноги на палас. Он был в комнате один, если не считать важного серого кота, сидевшего на стуле, прямо на Данькиных брюках.

- Привет! – сказал Данька коту.

Кот посмотрел на него долгим взглядом и неожиданно подмигнул.
Потом встал на лапы, потянулся, спрыгнул на пол, и начал тереться о Данилины голые ноги, обвивая хвостом и бодая теплой головой.
Данила погладил тепло-мягкого зверя, затем встал, еще раз потянулся и произвел несколько движений, которые с определенной натяжкой можно было бы назвать утренней зарядкой.
Как только кровь быстрее побежала по жилам, тут же начался очередной «приход».
Мир навалился, миллионами ощущений, звуков и образов, в ушах зашептали, чужие мысли потоком хлынули в голову, краски цветным кружевом, обволакивали сознание.
Данька обмер, кружась в этом вихре, зажмурил глаза, хватаясь за обрывки собственного «Я».
Потом откуда-то из глубины начала подниматься спортивная злость на себя, на свою слабость, на то, что его собственный дар берет верх над его же разумом.
Данька напрягся, разгоняя цветной вихрь, потом встал прямо, опустил руки, которых почти не чувствовал, и постепенно, шаг за шагом, начал полузабытое упражнение с внутренней энергией, вспоминая все, чему учился на занятиях йогой еще в институте. Первые шаги были шагами по зыбкой трясине.
Однако через некоторое время, Данила почувствовал свое тело, мысли потекли спокойнее, образ и звуки наваждения поблекли и отхлынули, освобождая его разум.
Медленно, очень медленно, чувственная мешанина начала упорядочиваться. Звуки лепились к образам, вкус, цвет и запах находили друг друга, складываясь в осмысленные картины.
Данила вспотел, но, превозмогая слабость в коленках, отделил картинки друг от друга, упрятав каждую из них по отдельным ящичкам огромной картотеки, которую он специально представил в своей голове.
Аккуратно закрыв ящички, он позволил себе немного расслабиться и плюхнулся на кровать, все еще не спуская внутреннего взора с непослушных видений.
Вроде, все было спокойно.
Данька приоткрыл один глаз, мельком взглянув на привычный мир - ничего.
Тогда он открыл второй глаз и оглядел комнату – одна из ячеек картотеки дрогнула, но не более того. Тогда Данила снова закрыл глаза и самостоятельно выдвинул один ящичек. Внутреннему взору тотчас открылась картинка. Он видел все так, как будто смотрел немного сверху и справа.
Илья возле бани рубил дрова. Рядом стоял Василий и молча курил, сбивая пепел о поленицу. Щепки разлетались из-под топора, и Данька чувствовал их запах, запах разогретого человеческого тела и тонкий сладковатый запах дымка от странной черной сигаретки Камчи. Глухо ухал Давыдов, опуская топор на полешко, звенел металл, и трещало разрываемое им дерево.
Камча повернулся вдруг, и уставился прямо «в глаза» Даниле, ослепительно блеснув зубами. Данька стушевался и захлопнул ящичек в своем мозгу. Он распахнул глаза, тряхнул головой и встал, чувствуя радость и страх одновременно.

- Черте-что! – сказал он коту.

Тот задрал голову и хрипло мяукнул, устремляясь к двери.
Данька улыбнулся и начал одеваться. Ему стало весело, он поймал кураж, как тогда, в детстве, когда отец научил его ездить на двухколесном велосипеде. Одевшись, он вышел из комнаты, в поисках заветного места, посещение которого составляло сейчас насущную необходимость.
Туалет, как и следовало ожидать, оказался во дворе, и Данька, накинув куртку, побежал по скрипучему снегу двора, помахав рукой Илье и Василию, в складывающим поленицу возле баньки. Справив нужду, он вернулся в дом. В прихожей он столкнулся с Лискиным, тот кивнул ему, оглядывая с ног до головы.

- Что, сэр Даниа, полегчало? – спросил тот, криво ухмыляясь.

- Нормально, - ответил Данька, смело глядя ему в глаза. – Слушай, Лис, а как тебя зовут-то?

- Димкой кличут, - ответил Лискин, лицо его приобрело несколько удивленное выражение.

- Ну, привет, Диман! – сказал Данька и протянул ему руку.

Лискин разулыбался и с готовностью протянул Даньке руку.

- Не сердишься? – спросил Димка-Лис с надеждой. – Я гад, конечно, я знаю, но не конченный, ты не обижайся.

- Да ничё, проехали! – ответил Данила и еще раз встряхнул сухую ладонь. – Сработаемся, амиго!

Лискин чуть вздрогнул, но тут же засуетился, залопотал что-то о погоде, жаренной картошке и о сисястых доярках, встретившихся ему когда он проведывал машинку в рощице.
Данила почти не слушал его, пока Димка провожал его на кухню, где Данила умылся, поздоровался с хозяйкой, несравненно более приветливой, чем вчера.
Они уселись за стол и успели выпить по стопке, ожидая пока вернутся Илья и Василий. Которые, как поведал Лискин, вели очень важную беседу у поленицы.
Когда те появились, хозяйка подала завтрак, состоящий из жаренной на сале картошки, домашней ветчины и соленых груздей в большой глиняной миске.
За столом говорили о пустяках, об охоте, рыбалке и качестве самогона в окрестных селах. Василий больше слушал, поглядывая на Даньку веселыми глазами.
Данька все время чувствовал это внимание, но не подавал виду, уплетая картоху и ветчину. Ополовинили новый штоф, под шутки про аристократов и дегенератов и настроение у всей компании улучшилось.
Напившись чаю со свежим капустным пирогом, они вышли все покурить на крыльцо. Молчали, щурясь на солнце, курили и удовлетворенно вздыхали.

- Ну что же, - помедлив, проговорил Камча, туша окурок в рыхлом, тронутом солнцем снегу на перилах крыльца. – Пора и честь знать. Собирайтесь, да поехали дальше. До Побоища путь неблизкий. Машинка-то справится?

- Об чем речь! – ответил Илья, хлопнув себя по колену. – Поехали!

- А нас там ждут, в Побоище? – Спросил Лискин.

- А мы как отец Кондратий: жди, не жди - все одно приходит!

Лискин и Илья засмеялись над этой мрачноватой фразой, а Данька отвернулся, твердо решив ничему не удивляться и вопросов не задавать. Не то, чтобы ему было плевать на то, что эти люди навязывают ему какую-то роль, и он постоянно чувствует внимание к своей персоне, а просто он устал на все реагировать.
Казалось, что его запас негативных эмоций иссяк, уступая место куражу и скрытому ликованию. Он то и дело, украдкой оглядывал картотеку в своей голове, словно человек, выигравший миллион и по сотне раз проверяющий чемодан с хрустящими купюрами, веря и не веря одновременно.


К вечеру следующего дня они добрались до Побоища – старинного селения, затерянного среди дремучих, нехоженых лесов.
Маленькая команда окончательно ухайдакалась, то и дело выталкивая машину из вязких, уже почуявших весну, снегов Урала.
Горы подобрались незаметно, скрадывая горизонт, застилая окоем неба шумящими на ветру соснами, бросая под колеса неожиданные колдобины и трещины, сплошь засыпанные снегом.

Побоище встретило их звонким собачьим лаем, деревянными срубами, запахом дыма и лежалого навоза.
Едва машина, рыча и стеная на взгорке, показалась ввиду села, из леса, что подступал к самой колее, выпорскнула стая гигантских волков. Серые звери словно выныривали из сугробов, вздымая снежную пыль. Данька вытаращил глаза от изумления.

- Ишь, скачет бригада! – усмехнулся Камча.

- Понятно, тебя встречают! – буркнул Лискин. – Мы такой чести не нагорбатили!

Василий проигнорировал это замечание, приветливо помахивая рукавицей, скачущим по обочине волкам.
По узкой заснеженной колее, они въехали в центр села и затормозили возле самого большого дома, в котором, как и следовало ожидать, размещалось Правление.
На крыше старинного двухэтажного строения, торчал лес антенн и огромная тарелка спутниковой связи. Данька хмыкнул: выглядело это довольно дико. Где-то во дворе тарахтел генератор.

- Хо-хо, Станислав! – Василий выпрыгнул из машины, раскрывая руки навстречу одному из волков. – Сколько лет, сколько зим!

Волк поднялся на задние лапы, передние, водрузив на плечи Камчи.

- Знарровааа! – прозвучало в ответ.

Сначала Данька подумал, что ему послышалось. Он вышел из машины, скромненько встав поодаль.
Давыдов и Лискин, наклоняясь, пожимали лапы волкам, воздух наполняли своеобразные утробные звуки, издаваемые серыми зверями.
Прислушавшись, Данила с удивлением стал понимать, что это не просто рычание, а настоящая человеческая речь, просто гугнивая и смазанная волчьими глотками.
Снова торкнулся один из ящичков в сознании – Данила позволил ему отвориться. Фигуры людей и животных словно выделились на окружающем фоне, будто кто их фонариком подсветил.
Особенно ярко светилась фигура Василия – его силуэт был словно наполнен сконцентрированным люминесцентным раствором. Свет, точно жидкость, тек слоями, завихряясь яркими водоворотами в нескольких точках: на лбу, на горле, на груди и конечностях.
Данила без труда узнал чакры, расположение которых, было известно ему еще со времен увлечения йогой. Зрелище было крайне любопытным, однако Данила воспринял новое знание спокойно, в полной уверенности, что все это только начало чего-то большего.

Тем временем честная компания направилась к дверям.
Илья принялся грохотать кулаком в дощатую дверь, да так, что из соседнего дома начали выглядывать обеспокоенные соседи.
Однако, увидев, кто ломится к начальству – не только поспешно захлопнули дверь, но и моментально потушили свет во всем доме. На стук, в сенях послышалась возня и грохот, что-то рухнуло, и дверь сразу отворилась. В проеме показался здоровенный мужик, заросший щетиной до самых глаз.

- Оба-на! Пожаловали! Хаюшки!

- Привет, Петрович! - воскликнул Камча из-за широкой спины Давыдова. – Опять порнуху качаешь? Не слышит, не видит, хоть все село выноси!

- Гыыы! Цыган! Вот не ждал! Да я на «Удаве», там сидел, на втором этаже, – он протянул руку, здороваясь со всеми по очереди, не исключая волков. – Проходите, проходите!

- А что, Петрович, выпить есть у тебя? – спросил Лискин, потирая моментально покрасневший на улице нос.

- Да как же – у меня да не будет?! – гордо ответствовал небритый Петрович. – Смолянковы уехали вчера, так четыре литра ставили, за то, чтобы я их выпустил. Пошли в буфет!

- Что, бегут аборигены? – осведомился Камча.

- Да как же не бежать, Вася? Лысый позавчера такое устроил, я бы сам испугался! – отвечал Петрович, посмеиваясь из темного коридора, пропахшего истлевшим деревом и мышами. – Помнишь старый погост? Так вот позавчера над ним зеленое зарево поднялось, гукать начало, сначала на дворы крысы набежали, ну прямо ковром! Бабы повсюду визжат, мужики матерятся, прелесть! А потом три скелета на стежке показались – бредут по главной улице, кости с мороза скрипят! Один подгребает к Смолянковому окну, да в стекло и постучал! – Смолянков-то и выглянул! Как его инфаркт не хватил – не знаю. Одно видать спасло, что выпимши был, он последнее время все время выпимши. Ну, вот вчера он всей семьей и уехал. И Поповы с ними и Астаховы. Я им дал вездеход до Тирги, Андрюха повез, не встретились? Однако, Сидоренко и старики Басовы держатся – говорят, что при Хрущеве и не такое видали – кто горы под кукурузу распахивал, тому сам черт – не брат!

Смеясь, Петрович вел компанию по полутемным коридорам.

- Ну, и чё со скелетами стало? – заинтересовался Илья.

- Да чё, Александр Петрович вышел, матом их покрыл и отправил к Лысому обратно, вместе со всеми крысами. Крысы в огороде у Лысого построились в виде надписи: «Лысый – некромант хренов!» да так и замерзли. А скелеты всю ночь вокруг усадьбы маршировали… Располагайтесь! – Петрович щелкнул выключателем.

Буфет представлял собой просторное помещение, устланное самодельными циновками из камыша с длинным столом в центре и шикарной русской печью во всю стену.
Красный угол занимал старинный поставец, полный посуды, на бочонке, что стоял возле него, рядком висели ковши. Самой дикой деталью этого древнерусского интерьера была огромная офисная кофеварка у входа.

- Я щас в кладовку сбегаю, у меня колбаса, а в печке, как по заказу, картошки целый чугун!

- Мыыы тооожжее воооодгии атиимммм! – сказал один из волков, широко раскрывая пасть и нервно, совсем по собачьи, зевая в конце фразы.

- Не, ну чё ты, не мог раньше сказать?! – возмутился Петрович. – Прискочат вечно, голые, босые – нате вам! И жрут же - в три горла! Идите сами в спальню, чё найдете то и одевайте!

- Мыы теееме кабббанннааа пинесееем! Задрррррааа! – заверила его волчица с изящной шеей и аккуратной темной мордочкой.

Стая сорвалась, стуча когтями и пробуксовывая на крашеном полу.

- Молодежь! – сказал Илья. - Ни о чем не думают, дети просто!

Прибывшие разделись, повесив куртки на вешалку за дверью.
Камча тут же отворил заслонку печи, ловко ткнул ухватом в глубокое жерло и достал здоровенный прокопченный чугун. Лискин, быстро кинул на стол деревянный кругляш, служивший здесь подставкой под горячее.
Илья, присел перед зевом и начал подбрасывать в него поленца из аккуратной стопки у подножия печи.
Данила, чтобы не стоять столбом, направился к кофеварке и обнаружил возле нее, на чугунном столике банки с превосходным кофе, сахарницу, и множество разных приспособлений, знакомых ценителям настоящего кофе. Судя по прокопченным туркам и девственной чистоте кофеварки – кофе варили прямо в печи.

- А зачем тут кофеварка? – спросил Данька, вертя в руках большую медную турку.

- А, это Петровича! – ответил Илья, разулыбавшись. – Только ты у него не спрашивай, а то он злится…

Лискин и Камча зафыркали, переглядываясь.

- Она ему как память дорога, он раньше сисадмином в одной конторе в Москау-Сити работал, - сказал Лискин, блестя мелкими зубами. – С этой кофеваркой столько приколов! Вот однажды…

Дверь скрипнула, обрывая Лискина на полуслове. Петрович метнул тяжелый взгляд на турку в руках Даньки.

- Я - ничо, я – ничо! – поднял руки Лискин. – Я молчу!

- Понимаешь чё-нть в нормальном кофе? – кивнул Петрович Даниле, ставя на стол объёмистую корзину.

- Кое-что, - ответил Данька, аккуратно ставя турку на место.

- Ну-ну… Завтра утром сваришь, я погляжу, - проговорил он, выкладывая из корзины коляски домашней колбасы, сало, лук, плошку с грибами, какие-то крынки и свертки.

Данила перешагнул лавку и сел напротив Камчи, который уже раскладывал по глазурованным мискам с витиеватой надписью «Общепит-75», исходящую паром картошку в мундире.

- Сварит, сварит! – ответил за Даньку Лискин. - Если сможет! Что-то он, в прошлый раз, слаб оказался на расправу: всего пол-литра на троих – и он баиньки пошел.

- Ну не бреши! Положим не пол-литра, а семьсот грамм! – ответил Илья, расставлявший по столу узорные стопки «под хохлому». – А во-вторых, он еще себя покажет, уж я-то знаю, как эти доктора на самом деле могут!

- Ух, ты! Дак ты – доктор? А какой? Хирург? – заинтересовался Петрович, извлекая из корзины огромную запотевшую бутыль.

Данька покосился на нее. «Да что они все одной картохой, салом и самогоном питаются что-ли?!!» - подумал он, а вслух сказал:

- Да нет, психиатр я. Детский, причём.

- Психиатр?! – изумился Петрович. – Кр-у-у-у-то!

- Ага, такой он у нас, Данила Алексеевич Водорезов! – подтвердил Лискин, поглядывая на Даньку, как новый русский на свою крутую тачку. – Так что ты, Петрович поосторожнее, а то он все твои детские комплексы раскроет, будешь тогда гол, как сокол – никакой тайны! Чем тогда девушек прельщать?

Все дружно загоготали.

- Да ты Лис, не переживай, я-то найду, чем девушек прельстить! – ответил Петрович, разливая по стопкам.

Он хотел, было, еще что-то добавить, но дверь снова заскрипела, и все взгляды приковались к проему, за которым показалось нечто, лишившее Даньку дара речи.

В кокетливой позе, поставив одну руку на бедро, а другую, положив на дверной косяк, стояла изящная брюнетка в синей мужской рубашке и валенках на стройных гладеньких ногах. Смуглянка томно улыбнулась, подтянула желтый галстук на точеной шейке и объявила:

- Начинаем показ от кутюр! Коллекция «Весна-осень от Петровича»!

Мужчины за столом бешено зааплодировали, разражаясь приветственными криками, когда брюнетка продефилировала вокруг стола походкой профессиональной модели.
Вслед за ней показалась миловидная шатенка с шикарными волнистыми волосами.
На ней были кальсоны, стянутые под коленками в виде своеобразных и довольно милых капри, и меховой жилет на голое тело.
Затем, под бурные аплодисменты и свист в комнате появились три парня в ошеломляющих нарядах из старых «треников», ушанок и семейных трусов в сочетании с кирзовыми сапогами и домашними тапочками.

- Заслужили, заслужили, вот черти! – кричал Петрович, протягивая стопки молодым людям, когда бесподобное представление закончилось и все, под смех и одобрительные восклицания, расселись за столом.

Данила оказался рядышком с несравненной смуглянкой, и то и дело, косил на ее профиль в обрамлении темных локонов и нежную ямочку в основании шеи.
Ее звали Элия. Данька был совершенно сражен.
Самогон потихоньку делал свое дело, компания шумела все больше, вот уже появилась старенькая гитара, и Илья запел глубоким мощным голосом: «Скорей бы лед встал, пошел бы тогда на рыбалку…». «Ой-йоооо, ой-йооо, ой-йо!» - с душой отзывался народ…. Эли прижималась теплым плечом к Данькиной руке…
Данила закрыл глаза и позволил миру крутиться вокруг него. Из цветного вихря вырвались туманные и сладостные картинки ближайшего будущего. Он расслабленно улыбался – на каждой из них было утро, он и смуглянка - Элия на смятых простынях.

Дни летели незаметно.
Данька с удовольствием занимался хозяйством, обустраивая огромную избу, что досталась ему с щедрой руки Петровича.
Элия с которой он не расставался со дня прибытия, оказалась очень покладистой и даже удобной спутницей. Они жили вместе, словно муж и жена с той только разницей, что в их жизни не было ругни из-за денег, разбросанных носков, и, самое главное скуки.
Здесь Даньке не приходилось скучать.
Он, словно губка впитывал новые впечатления, изучал привычки новых знакомых, погружался в совершенно не знакомую жизнь на природе. Ему все нравилось: запах старых бревен, клохтание кур поутру, разговоры о магии, шаманские пляски у костров и тайные ритуалы некроманта Лысого.
Его везде привечали, с удовольствием рассказывая о своем ремесле. Впрочем, это была не новость – Данила всегда умел находить общий язык с людьми. Контингент здесь подобрался что надо. Этакая человеческая Кунсткамера, и Данька бросался на эти типажи, словно человек, десять лет просидевший в «одиночке». Дни шли и шли, пока не пришел тот последний день на его ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ пути…

Утром в окно тихонько стукнули.
Данила поднял голову взъерошенный и недовольный. В окно едва брезжил мутный свет занимающегося утра. Посмотрев в себя, он увидел приникшую к заиндевевшему, с ночного морозца, оконцу квадратную фигуру Ильи. Дальше, во дворе, покуривали Вася и Лискин, причем последний отпускал довольно двусмысленные шуточки насчет гулены-Эльки и всей ее стаи, не являвшихся в деревню уже целых три дня.
Данька нахмурился, когда Лискин намекнул о приближающейся весне, поры любви и собачьих свадьбах.
Конечно, он прекрасно видел, что стая уже два дня, подвывая, гонит одинокого красавца-лося, видел, как запали бока его черноухой волчицы, как стая останавливается только за тем, чтобы схватить пастью подтаявший снег, да прикорнуть на два-три часа, свалившись друг на друга под какой-нибудь корягой.
Он так же видел, что, несмотря на усталость, они горят особым, недоступным простым охотникам, азартом. Однако, все равно, слушать ядовитые шуточки этого тощего пса было неприятно. В окно опять постучали, уже настойчивей.
Данька перестал смотреть сквозь стену и вспомнил в чем причина столь раннего визита. Конечно же, они собирались на охоту за черным медведем-шатуном, что проснулся посреди зимы и пугал теперь неколдовское население Побоища своими внезапными появлениями. Сначала тощий, облезлый медведь только бродил вокруг села, изредка показываясь на склонах. Стоя на задних лапах, он принюхивался, и прислушивался к звукам, доносившимся от человеческого жилья.
Потом, окончательно отощав и обозлившись, стал захаживать на окраину, копаясь в выгребной яме и доводя до истерики дворовых псов. А третьего дня вовсе обнаглел – забрался к живущим несколько на отшибе старикам Кудиновым, убил цепного пса Сурика и разобрал стену сарая, добравшись до трех овец, две из которых вот-вот должны были принести ягнят.
Крику на утро было так много, что решено было наглеца прикончить, во избежание дальнейших злодейств. А, кроме того, практически всего мишку тотчас разобрали на составные части, устроив настоящую склоку за желчь и сердце. Желающих поделить шкуру еще не убитого медведя было гораздо больше тех, кто страждал бродить за косматым по сырому и холодному лесу.
У всех нашлись неотложные дела, и мероприятие чуть не сорвалось, поскольку ведуны, с присущей им обстоятельностью и любовь ко всему умозрительному, пустилась в изобретение тысячи и одного способа как избавиться от медведя «не отходя от кассы». Конец импровизированному вече положил Камча, просто предложив пойти и убить зверя из простой, но очень хорошей винтовки. Данила вызвался за компанию, потому что дома делать было совершенно нечего.
Элька была на охоте, а будни Побоища с его неизменными рутинными чудесами, со временем, стали казаться привычными и даже нудноватыми.
В компанию тут же добавились Лискин и Илья, которые, будучи очень специализированными магами, явно скучали среди зауми и эзотерики остальных колдунов.
Илья, например, был чисто боевой маг, ловко управлявшийся со всеми видами пламени и теплоты, а Лискин был просто шакал-оборотень. Или, как он любил называть, памятуя о любимом им Кастанеде – «дьяблеро».
Конечно, они тоже что-то там изучали, тренировались и ходили к другим на «мастер-классы». Но все это явно не доставляло им особого удовольствия.
Данька же вообще - в последнее время вставал с койки только для того, чтобы поделать кой-какие домашние дела.
Да единственно важным из них было кормление пятерых пестрых кур и горластого злого петуха, прозванного Данькой Баньши, за непередаваемо-мрачный нрав и тоскливый потусторонний крик, вылетавший не из горла птицы, а откуда-то из самых потрохов.
Большую часть времени Данила валялся на постели, переносясь в сознании в самые далекие уголки планеты, или наблюдая за другими жителями Побоища со стороны.
Конечно, это было полезно и познавательно, но Данила почувствовал, что отяжелел и начал покрываться жирком, что прежде для него было совершенно несвойственно. Вот поэтому-то он и вызвался прогуляться за беспутным мишкой в окрестные леса. Было еще кое-что, что Данила тщательно берег от постороннего глаза: он продолжал интересоваться личностью Василия – этого странного типа, который всегда чуял постороннее внимание.
Камча оставался для Даньки этаким «дежа-вю», постоянно бередя его любопытство. Вася то исчезал, то появлялся в селе вновь, всегда приветливый, всегда веселый, с неизменной хитринкой в темном лице и непередаваемым ощущением силы и власти во взгляде угольно-черных цыганских глаз.

Данила, быстро встал, поежившись – печь за ночь погасла, и из сеней тянуло ледяным сквозняком. Воткнув ноги в валенки, он стукнул в окошко, дав понять, что собирается. Быстро одевшись, он схватил рюкзак с притороченным к нему спальником, быстро сунул в карман сигареты, натянул шапку и подхватил стоящие в углу короткие охотничьи лыжи. Скрипнув дверью, он выскочил на крыльцо.

- Привет, соня! – проворчал Илья, протягивая ему руку. – Сколько дрыхнуть можно, охотничек?

Данька быстро поздоровался с остальными, вручил Лискину рюкзак и лыжи проскрипел снегом по направлению к сортиру. Через несколько минут маленький отряд уже шуршал лыжами по направлению к лесу.

- Где медведь узнали? – спросил Данила у широкой спины Ильи, что махал впереди него.

- Да, нет, тебя дожидались! – ехидно, ответил Лискин, сзади. И вообще, возьми винтовку-то!
Данила приостановился, принимая от Димки тяжелый брезентовый чехол.

- Он как чувствовал – на реку пошел. В горы вдоль реки продвигается, – заметил Камча, что шел замыкающим. – Посмотри, Данил, там камни и осыпь крутая. Надо нам будет его там перевстренуть. Поэтому мы ближе туда разделимся. Ты с Ильей повыше у камней засядешь, а мы с Лисом погоним его на вас. Стрелять-то умеешь? А то Лис за свою шкуру переживает.

Данька прикрыл глаза и уже привычно сосредоточился. Перед его внутренним взором пронеслись заснеженные сосны, звериные стежки, тоненькими цепочками стремящиеся к речке. Он словно пронесся над петляющей лентой реки, над обледенелыми берегами, над черными стремнинами.
Увидел нескольких оленей, что настороженно смотрели куда-то на другой берег, пролетел над бегущей вдоль берега волчьей стаей. Нет, это были не оборотни – обычные волки.
Понесся дальше, вверх по реке, туда, где на изгибе образовывался широкий плес.
Там он разглядел черную фигуру медведя, что ворочал лапой коряжистый мокрый пень.
Покружив над ним, Данила отправился дальше и оглядел каменистую осыпь у берега.
Река здесь пенилась по порогам и над водой поднималась водяная пыль.
По сторонам потока образовалось причудливое ледяное кружево, превращающее валуны в сверкающие замки и гроты.
Опустившись пониже, он осмотрел подступающий к осыпи лес и наметил несколько мест, где можно было бы хорошо спрятаться. Затем он открыл глаза и переключился на «другую волну» пытаясь осторожно коснуться сознания зверя, угадывая его желания. Как не старался, Данька не обнаружил в темном мозгу ничего кроме голода и недовольства. Зверь был зол и болен, шкура его чесалась, а брюхо сводило.

Еще полтора часа они бежали по рыхлому, слоистому снегу.
Затем, после получасовой передышки, разделились: Данила вместе с Ильей пошли вперед, продвигаясь к той каменистой осыпи, куда Лискин с Камчой должны были выгнать обреченного медведя.
Когда Данила и Давыдов достигли намеченной точки, солнце перевалило за полуденную отметку. Легкая дымка, поднявшись откуда-то из-за леса, заволокла небо грязновато-белесой кисеей. От реки тянуло ледяной сыростью и разгорячившийся от долгого бега Данька начал нешуточно подмерзать.
Они с Ильей расположились неподалеку друг от друга, прячась между больших валунов, покрытых снизу мерзлым мхом, а сверху причудливыми ледяными наплывами.
Хотя между камней ветер не так доставал, но Данила уже приплясывал, выстукивая дробь зубами – промокшая от пота рубашка и влажный свитер мерзко липли к телу, подпуская ледяной холодок вверх по позвоночнику. Некоторое время Илья заинтересованно посматривал на Данькины танцы, потом спросил:

- Тебе че, холодно штоль?

- Ну а че, не видно? – зло ответил Данька, уже десять раз пожалевший, что напросился в эту дурацкую охоту.

- А почему? – спросил Илья, проигнорировав противный Данькин тон.

- Потому что рубашка мокрая, герр Илия, и вообще, я с утра ничем не питался!

- А я завтракал, - спокойно сказал Илья, выставляя вперед ладони с растопыренными пальцами. – Да стой ты спокойно. Не дрыгайся!

Через несколько секунд Данила почувствовал, как рубашка становится горячей и по коже пробегают волны жара.

- Ай-яй, полегче, ты меня-то не зажарь! – воскликнул Данька, расстегивая куртку – из ворота заметно парило.

- Максимум, варка на пару, - посмеиваясь, отпарировал Илья. – Опа! Тихо, Водорезов! Идут.

Тут и Данила ощутил приличный «тычок» в сознание – Камча посылал сигнал о том, что они уже близко.

- В своих-то не попадешь, психиатр? – с поддевкой спросил Илья, наблюдая, как Данила передергивает затвор, прилаживая винтовку поверх обледеневшего валуна.

- Не беспокойтесь, меня папа в детстве четыре раза в тир водил, - так же ехидно ответил Данька, косясь, как Илья стряхивает с пальцев огненные сгустки, которые, шипя, пробивают сквозные дырки в слежавшемся снегу.

- А-а-а… ну тогда оно конеш-ш-шно, - ухмыльнулся Давыдов. – Тогда прошу прощения!

- А неспортивно, сударь, неспортивно! – кивнул Данька на пышущие жаром ладони Ильи.

- Че это «неспортивно»?! Я же не файерболлом, а точечными буду! – возразил Давыдов.

Данька хмыкнул и они замолчали, потому что ниже по реке возникло какое-то движение.
Две черные точки приближались, то и дело, скрываясь за стволами прибрежных сосен. Данила сосредоточенно следил за ними, и вот, на широком каменистом плесе появились две фигуры.
Медведь и какая-то желтоватая псина кружились на камнях в странном беге-танце. Медведь то бросался прочь, то останавливался, вертясь на месте и загребая воздух лапами. Желтая собака наскакивала на него, хватая за мохнатые ноги при любом удобном случае. Медведь ярился, ветер доносил глухой рев и скрежет гальки под лапами.

- Ишь, Лискин, обратился! – кивнул Илья на желтую собаку.

Данила смотрел во все глаза, подняв голову от ружья.
Он впервые видел Лиса в образе койота.
Вдалеке появилась фигура человека, который что-то прокричал и замахал руками.
Медведь рявкнул и побежал вверх по реке, подгоняемый визгливым воем койота.
Данила снова приник к прикладу.
Теперь зверь бежал прямо на них, норовя, однако, скрыться в прилегающем к реке подлеске. Койот, однако, умело оттирал лохматого от кустов.
Несколько раз медведь оборачивался, набрасываясь на докучливого врага, но койот, каждый раз, словно чудом, избегал тяжкого удара лапой.
Загнанный зверь быстро приближался, Данила выжидал момент, чтобы точно прицелиться в голову зверя, не задев мельтешившего вокруг Лискина.
И вот, когда он уже готов был нажать на курок, зверь неожиданно прянул в сторону, подмяв под себя желтое тело койота, сделал странное быстрое движение лапами, отчего собачье тело взлетело в воздух, описывая широкую дугу.
Истошный вопль перекрыл шум воды, бурлящей меж камнями, Данька ахнул, а медведь длинными скачками понесся к лесу.
Койот грянулся оземь и Данька, кинулся к пляжу, скользя и рискуя свернуть себе шею на обледенелых валунах.
На полпути он мельком обернулся, оглядываясь на хриплый рев медведя. Его морда уже коснулась голых кустов, опушки, как вдруг прямо перед ним вспух и лопнул малиновый жаркий шар, ослепляя зверя.
Медведь завертелся на месте, поднялся на задние лапы, совсем как человек схватившись передними за опаленную морду.
Несколько секунд поревел, мотая башкой, затем опустился вниз и, развернувшись, кинулся к реке, как раз на Данилу.
Руки Даньки вспотели, пока он прицеливался в несущегося прямо на него зверя. Он прекрасно понимал, что в этой ситуации единственный выход – это свалить медведя одним выстрелом.
Он прицелился.
Сердце в груди бухало так, что подпрыгивала мушка на стволе.
Даньку окутал первобытный ужас – он уже видел блестящие черные глаза, пену на темной морде, чувствовал звериный запах, смешанный с запахом горелой шерсти.
И тут он совершенно успокоился: точно кто-то отгородил его пуленепробиваемым стеклом от несущейся прямо на него лютой смерти.
В голове пронеслось: «все хорошо, руку чуть вправо». Прицел плавно повело и палец, словно сам собой нажал курок. В тот же момент в перекрестье попал правый глаз медведя. Грянул выстрел, и зверь кувыркнулся через голову, оглашая окрестности, не воем и не рыком, а, скорее тяжким стоном, переходящим в жалобный всхлип.
Пропахав гальку, он проехал в метре от Даньки, ткнувшись мордой в пенистую воду реки. Задняя лапа дергалась, по телу пробегали конвульсии, из ноздрей вырывались розовые пузыри. Данька замер, глядя на сотрясающуюся в последних судорогах тушу, затем снова повернулся к упавшему койоту и с радостью обнаружил, что тот приподнялся на передних лапах и, пошатываясь, пытается встать.

- Лис, ты как? Живой?

Морда койота изменялась, вытягиваясь точно резиновая маска, Данька заворожено глядел на это жутковатое зрелище.

- Нииичегооо, баашкооой тлессснулссся, нолмааально, – гугниво протянул Лискин, продолжая меняться.

Ноги его распрямлялись, потрескивая суставами, позвоночник изгибался и словно вытягивался. Под шкурой бурлило, будто там переливались какие-то студенистые массы. Данька содрогнулся и отвернулся в сторону, его затошнило.

- Ну, ты давай, Лис, побыстрее, - сказал Данила и пошел к туше, у которой уже стоял, склонившись, Илья.

- Здорово ты его, прямо в глаз! – заметил Илья, ворочая голову, залитую черной кровью.

На эволюции Лискина он не обращал ни малейшего внимания, словно ничего не произошло. Данила подошел и встал, глядя, как в прозрачной воде тонкими струйками извивается кровь медведя.

- За Лиса не боись, он же оборотень – сказал Илья, глянув на Данилу снизу вверх. – Щас обернется и будет как новенький! Ишь ты, доктор, побелел аж! – хмыкнул он. Ничего, привыкнешь. Ну-ка где там наш Цыган? – добавил он, распрямляясь и глядя вниз по реке, где совсем недавно маячила фигурка Василия. – Странно… - протянул он, - лесом, что ли подходит?

Данька тоже взглянул, и опять его взгляд наткнулся на корчащегося на камнях оборотня.
Вид розоватой копошащейся массы с торчащими из нее худыми конечностями, вызвал новый прилив дурноты, и он поспешно уткнул взгляд в каменистый берег.
Вдруг он замер – между камней что-то блеснуло. Все еще борясь со слабостью, он поддел носком невзрачный камешек, оказавшийся неожиданно тяжелым. Илья снова присел на корточки, тормоша медведя и бормоча что-то про раскладные сани, что нес Василий.
Данька наклонился и рассеянно поднял странный камень с блестящим боком, повертел его в руках, стирая налипшую грязь. Под пальцами отчетливо сверкнул желтый металл.

- Илья, гляди, это что, золото что ли? – удивленно проговорил Данила, протягивая находку Давыдову.

Тот глянул, и поднялся, удивленно присвистнув.

- А ну-ка… Илья подкинул камень на руке, поднес к глазам и поцарапал ногтем блестящий бок. – И впрямь, похоже, самородок! Ну, ты даешь, доктор, золотой самородок, грамм на триста, не меньше!

Данька забрал находку из рук Давыдова, недоверчиво посмеиваясь.

- Правда, что-ль? Ну, надо же… Никогда ничего больше десяти копеек не находил!

- Эй, Лис, давай закругляйся и шуруй сюда! – крикнул Давыдов. – Наш психиатр самородок на полкило нашел!

Данила опустил находку в воду, и отмытый металл тускло замерцал под ледяными струями.

- Удивительно… - ошеломленно прошептал Данила.

Вдруг его словно холодом обдало. Он медленно обернулся. Илья стоял вытянувшись, глядя прямо на Данькины руки. От него исходило жгучее ощущение опасности.

- Брось это! – проговорил Илья изменившимся, глухим голосом.

Данька начал медленно подниматься, ничего не понимая.

- Брось это немедленно! - повторил Илья угрожающе.

Тело его разворачивалось, в то время как лицо оставалось повернутым к Даниле. Под ногами что-то заскрипело, и земля куда-то поехала. Данька покачнулся, пытаясь удержать равновесие, и вдруг рухнул, куда-то вниз, судорожно взмахнув руками.
Земля расступилась, камни брызнули во все стороны.
Данила истошно заорал, хватаясь за осыпающиеся края образовавшейся под ним воронки. Все вокруг завертелось, под ногами образовалось какое-то шевеление, Данила судорожно подтянулся, цепляясь за убегающую землю, и вдруг оказался в воздухе в месте с тучей камней и песка.
Через мгновение, он грохнулся оземь, крепко приложившись затылком.
Чудом не потеряв сознание, ослепленный и ошарашенный он поднялся на четвереньки - в глазах двоилось.
Где-то в стороне кричал Илья, почва дергалась и ехала, перемещаясь в разных направлениях. В панике, Данила, поднялся, все еще ничего не соображая и замер: прямо перед ним, из развороченного берега поднималась золотисто-пестрый столб, оканчивающийся огромной змеиной головой, увенчанной колеблющимися перьями.
Два изумрудно-желтых глаза смотрели прямо на Данилу.
Не соображая ничего от страха, Данила заорал. В руке все еще был зажат самородок, Данька замахнулся, пытаясь метнуть его прямо в засасывающий взгляд, но золото словно приросло к коже.
Самородок дернулся, словно живой, и потянул Данилу к сверкающей змее. Данила схватился за свою руку, и поехал вперед, что есть силы упираясь, и вопя, как полоумный.
Откуда-то сбоку ему вторил звериный рык Давыдова.
Его тоже тащило к чудовищу – толстая золотая цепь с крупным распятием натянулась и влекла своего хозяина к свивающей крупные кольца твари. Давыдов рвался, схватившись руками за крупные звенья мудреного плетения. Галька фонтаном летела из-под ног.

- Змей! Это Змей! – орал откуда-то Лискин.

– Вас-я-я-я! Вася, Вас-я-я-я! Помог-и-и-и! … Мать-перемать!!! – хрипел Илья.

Через миг, Данила уже приклеился к чешуйчатой колонне и в ужасе дергался, взирая на покачивающуюся в вышине голову с золотистыми треугольными челюстями.
Голова эта начала медленно опускаться, разворачиваясь и играя раздвоенным языком. Рядом с Данилой впечатался Илья, с треском врубившись мордой прямо в гладкое золотисто-черное тело.
Змей свивал кольца, накрепко прижимая брыкающихся людей к самому себе. Вскоре у Даньки затрещали ребра, и свет померк перед глазами.
Илья хрипел рядом.
Только Лискин метался вокруг них, тонко подвывая и перескакивая через шевелящиеся витки.
Он еще не до конца обратился, и теперь по развороченному берегу скакало ужасное лысое существо, словно сошедшее с полотен Иеронима Босха, довершая апокалипсическую картину хаоса и ужаса, заполнивших зимний день.
Вскоре, давление змея чуть ослабло, и Данька со всхлипом втянул воздух. Огромная голова опустилась и по очереди осмотрела свою добычу.
Данька зажмурился, когда раздвоенный язык коснулся его лица. Пахнуло металлической окалиной, чем-то кислым и едким.
Сердце Данилы остановилось, и он сжался, ожидая неминуемой смерти. Однако тварь отодвинулась, осмотрела Давыдова, который все еще дергался, плюясь паром, и покраснев, как пожарная машина.
Змеиный язык коснулся его лица, и голова чудовища отдернулась.
Раздалось оглушающее шипение, словно огромный паровой котел стравливал пар. Змей стянул кольца покрепче, и Давыдов обмяк, повиснув, точно тряпичная кукла.
Данька заорал и задергался снова. Что есть силы, он пытался оторвать руку от предательского самородка, что накрепко припаял его к змеиной шкуре.
Лискин что-то орал и прыгал вокруг.
Змей обратил на него свое внимание и несколько раз пытался ударить головой в мельтешащую внизу тварь.
Лис отбежал подальше и подпрыгивал неподалеку, не переставая верещать. Данила заворожено следил за змеей. В голове звенело, и не было ничего кроме мечущегося ужаса. Он продолжал остервенело рваться, из разбитого лба на глаза текла кровь.
«Это конец!» - думал Данька, но это было не так. На камнях зашевелилась туша мертвого медведя.
Она поднялась из борозды, которую оставило тело змея, и поднялась, шатаясь и глядя на Даньку немигающим черным глазом.
Из зияющей на месте второго глаза, обожженной дыры, толчками потекла черная кровь. Мертвый медведь поднялся и раскинул в стороны лапы.
В правой блеснул металл. Повернув морду так, чтобы оставшийся глаз смотрел прямо на Данилу, медведь пошел вперед.
Клинок, зажатый в правой лапе, напоминал зазубренный полулунный серп. Змей снова зашипел и попытался загородить свою добычу, но тут сзади донесся удар грома и пронзительный свист.
Что-то с треском лопнуло, и змей стремительно распустил свои кольца.
Данька рухнул на четвереньки и попятился, натыкаясь задом на лежащего Давыдова. Медведь продолжал идти на него.
Оживший зверь рыкнул, опускаясь на три конечности, и прыжком догоняя запнувшегося Данилу, сзади на холку ему наскочил подоспевший Лискин, но было уже поздно: правая лапа, описав полукруг, замахнулась над Данилиной головой.
Сталь со свистом рассекла воздух. Время остановилось. Данила, широко раскрыв глаза, вперился в мертвый зрачок медвежьего глаза.
Вдруг что-то знакомое шевельнулось в его голове: какой-то образ, летний вечер, студенчество, курилка… Безопасность, покой, счастье.
Зверь открыл пасть и прянул ушами. Клинок шикнул в миллиметре от горла Даньки и со скрежетом вонзился в гальку.
Данила охнул и метнулся в отворенную им дверку. В последний момент, Данила вспомнил о товарищах и словно окликнул их, протянув руки Лискину и бездыханному Илье – мир округ него схлопнулся.
Часть 13

- Оксанка, открывай! – сказал Сашка, наклонившись к переговорнику.

- Фигушки! – ответил веселый женский голос. – У нас все дома!

- Да открывай, Ксюш, я вам молодого-красивого привел!

Из динамика донесся заинтересованный стон, и дверь зашипела, отворяясь.
В проеме сейчас же появилось сине-зеленое привидение в защитном костюме с откинутой набок маской. Мы вошли.

- Вот, прошу любить и жаловать: Пламень Артем Сергеевич, ведущий сосудистый хирург, ударник труда и заработной платы! – отрекомендовал меня Санек.

- Очень приятно! Оксана, – протянула руку Оксана – миловидная брюнеточка с блестящими черными глазами и чуть вздернутым носиком. – Проходите!

Мы вошли в ярко освещенное помещение, по-офисному разделенное невысокими перегородками. Я огляделся.
За прозрачными поверхностями боксов виднелись бесконечные ряды стеллажей, какие-то аквариумы, многочисленные приборы и аппараты, повсюду светились мониторы, тут и там виднелись фигуры людей в такой же защитной одежде, что и у Оксаны. Помещение наполнял гул и стрекот работающей аппаратуры, попискивание и тихий монотонный вой. Разветвленный лабиринт проходов вел в таинственные отнорки, в которых то и дело слышалось шипение открывающихся дверей.

- Анастасия Петровна, - сказала Оксана в переговорное устройство, гарнитура которого скрывалась под зеленой защитной шапочкой. – Анастасия Петровна, Смольников новенького привел! Ну да, того самого! – добавила она, кокетливо склонив голову. – Проводить? Хорошо, сейчас. Пошли в ЦЗ! – обратилась она к нам.

Мы пошли за Оксаной, следуя по коридорчикам, пол которых был окрашен в разные цвета, миновали несколько дверей, обозначавшихся цифрами и таинственными буквосочетаниями, переоделись в защитную одежду в большом, укутанном пленкой боксе, постояли под каким-то нереальным дезактиватором, фукающим на нас странно пахнущим аэрозолем.
Все это время Сашка трещал, что твоя сорока, рассказывая Оксане всю мою жизнь с самых пеленок. Так, как будто бы сам меня родил. Сначала я пытался вмешиваться, но он только отмахивался, говоря, что сватам положено как следует расхвалить своего жениха. Оксана заливалась смехом, и стреляла черными глазами из-под прозрачной маски. Так мы и добрались до таинственного ЦЗ.

На пороге огромного зала, по своему содержимому напоминающего музей естествознания, нас встретила строгая тетка лет сорока пяти. Она единственная не носила зеленого костюма и была облачена в ту же строгую форму, что и Санек.
Окинув нас ледяным взглядом, она скупо повела рукой, приглашая следовать за ней. И вот мы уже сидим у серого офисного стола, зажатого между пластиковой имитацией какого-то невиданного большеротого зверя и гигантской прозрачной панелью с небрежно начерченной диаграммой. Едва мы уселись, как на меня посыпался град вопросов.
Она выспросила все: начиная от детских страхов и заканчивая сексуальными предпочтениями. Я нервничал и злился, потому что помимо воли отвечал на все, ерзая на краешке стула, словно провинившийся первоклассник. Закончив свой допрос, «рыжая мымра» - как про себя окрестил я эту тетку, откинулась на своем вертящемся стуле и некоторое время молча рассматривала меня холодными голубыми глазами.

- Ну что, же, Артем Сергеевич, - наконец произнесла она. – Очень рада видеть Вас в своем подразделении! Ах, да, я не представилась, простите. Майор Колесова Мария Антоновна, действительный член-корреспондент Российской Академии Наук, сталкер и Верховный друид «ПОННТ».

Она протянула руку через стол, и я пожал сухую ладонь, зачарованно глядя в бледно-голубые глаза Верховного друида.

Следующий месяц я провел словно в угаре.
Я подписывал горы бумаг, проходил всевозможные медицинские обследования и тесты, тесты, горы тестов!
Затем начались занятия. В мою бедную голову, самыми разнообразными способами – от телепатического обучения до обычной зубрежки впихивалось все, что нужно знать начинающему супермену.
От зоологии до криптологии от алхимии до астрофизики и от теологии до квантовой механики… И, конечно, меня учили драться со Злом…

В первый понедельник апреля, меня привели к присяге. Это было довольно буднично, но не без некоторой торжественности. Все произошло так быстро, что опомнился я лишь ночью, лежа на своей постели и вперив глаза в чуть светящийся потолок.
Произошедшее со мной, вдруг развернулось в удивительно яркую и четкую панораму, полную удивительных, пугающих и вместе с тем безумно захватывающих происшествий. Я верил и не верил в то, что все это творится со мной и вокруг меня. Словно маленькую былинку меня подхватило потоком событий и несло незнамо куда и незнамо зачем. Я лежал, широко открыв глаза, и до мельчайших подробностей вспоминал ту безумную ночь, когда я впервые шагнул в иную реальность. Все словно повторялось: вот мы пьем первую рюмку, вот я уговариваю пьяненького Даньку пойти домой, вот я берусь за ручку двери и толкаю ее наружу...

Горячий ветер дохнул мне в лицо, дыхание перехватило и я закашлялся, вскакивая. Вместо тускло-желтого потолка передо мной расстилалось расплавленное золото песка.
Я очумело оглянулся. Пустыня расстилалась до самого края выжженных небес. Я стоял столбом и ужас холодным гадом полз вдоль позвоночника. «Снова, опять!» - пронеслось у меня в голове и я завертелся на месте, пытаясь найти хоть какие-то ориентиры в этом безумии. Присев, я зачерпнул горсть песка – песчинки струйкой потекли сквозь пальцы. Я затряс руками, и начал остервенело вытирать их об серую форменную футболку и «боксеры», передергиваясь, словно прикоснулся к чему-то омерзительному.
Солнце ощутимо палило затылок, и от песка струился нестерпимый жар, однако я затрясся так, что зубы мои звучно клацали, словно от самого лютого мороза.
Сорвавшись с места я вихрем промчался по обжигающему песку, потом остановился и в панике понесся обратно, на то самое место, где стоял. Опустившись на корточки, я затравленно оглядывался, полубезумно поскуливая: вокруг расстилалось нетронутое волнистое море песка. Мои следы были единственными на сколько хватало глаз в этом раскаленном аду.

Наверное, я бы сошел с ума раньше, чем солнце спалило бы мое тело, но и на этот раз провидение оставило мне рассудок. Однако только затем, чтобы подвергнуть еще большим испытаниям. Сначала я услышал какой-то звон: далекое треньканье и лязг тонкого железа. Некоторое время я прислушивался, соображая – правда ли это, или мне начало мерещиться. Звук приближался, я уже различал скрип песка под чьей-то тяжелой поступью. Я снова вскочил, вытянувшись в готовую лопнуть струну. Кругом не было ни души, однако звук приближался. Сердце колотилось на последнем пределе, в голове пронеслось:
«Ну все, Тёма! Смерть твоя идет!». Шагах в десяти передо мной воздух затрепетал вдруг, подернулся радужной пленкой и раздвинулся, словно кисея, отдернутая быстрой рукой. Золотой воин явился мне во всем блеске и величии. В первый момент он был настолько огромен, что, казалось, заполонил все пространство, блеск песка и раскаленного неба померк в его сиянии.
Он сделал шаг и остановился. Голос, подобный колоколу грянул:

- Здравствуй Артемий, сын Николаев! Приди ко мне, чадо!

Вселенная дрогнула, и за спиной его распахнулись два огромных сияющих крыла. Я пал на колени, пораженный.

- Встань и иди, чадо!

Я поднялся, и, встал, ослепленный всепоглощающим сиянием, исходившим из его глаз.
Он протянул руку и я шагнул к нему. Ощущение полета охватило меня, пронзив мое существо.
Я зажмурился, задохнувшись от восторга, наконец поверив в происходящее. Синева и прозрачность влились в меня вместе с ветром.
Глаза были не нужны – я ощущал Небо всем своим существом. Он был где-то рядом и, одновременно, во мне самом. Он улыбался моими губами и говорил моей душой.
Он походил на меня, на младенца и, вместе с тем, на моего отца. Он заключал в себе весь Мир и был чем-то больше мира.
Он был силен и стар как Вселенная и, одновременно, беззащитен и хрупок, словно проклюнувшийся из-под снега росток. В нем было все что я любил. Он был моей Жизнью и моим Светом.

- Смотри, чадо! – сказал он голосом Солнца. - Это Рай!

И я посмотрел: сапфир неба блистал вокруг.
Белые облака бесшумно плыли в необозримом просторе. Они сияли холодом и были легкими, как самый нежный пух. Они пружинили и пахли мятой, свежим бельем, из того далекого детства, когда бабушка приносила с мороза наволочки с вышитыми уголками. Мы летели по-над сверкающими паром и ныряли в его бестелесную сущность.
Когда это наскучивало, мы гуляли по упругим горам туч, становясь легче и прозрачнее ветра. Затем облака разошлись, и я увидел синие пики, увенчанные морозными шапками вечных снегов, зеленые леса, похожие на океан, и океан, подобный алмазному зеркалу. Мы неслись над водами и моя душа пела, глядясь в свое отражение, которым был Он.

Мы бродили по теплым кедровым лесам, пропитанным светом и запахом Вечности, дотрагивались до медной коры, разбирая все мысли древних деревьев. Мы останавливались у хрустальных ручьев, чтобы зачерпнуть их прозрачную жизнь. Птицы садились на наши плечи и медведи кланялись и кувыркались, забываясь в щенячьем восторге при виде нас.
Вокруг нас был мир и Мир был внутри нас. Все это время он говорил со мной. Он рассказал мне о днях Творения, о дружбе и сомнениях, о восторге первого успеха и первой горечи поражения. Я знал теперь о Его именах и я знал об именах Врага.
Я увидел Великий Потоп и был в Царстве Мертвых, где покоились кости Первых Людей. Я узнал о Тех-Кто-Ушел и о Драконах, которые были прежде людей. Древние ошибки ныли, подобно старым ранам.
Мучаясь и плача слезами покаяния я поведал ему о своих грехах и о Звере внутри меня, и Он простил меня. Когда же день склонился к закату, Он разрешил Солнцу уйти за горизонт и показал мне иные светила на черном бархате Пустоты, пронизанной мыслями Вечных.

Когда сладкий ужас вечного Ничто вошел в меня, Он рассказал мне о том, кто назывался Антихристом и о Последнем Дне, когда Солнце погаснет. Огромная печаль охватила меня и я поклялся помочь Ему, потому что не мог допустить и мысли, что великое Творение исчезнет в сгустившемся сумраке. Он был печален и светел и он сказал мне «Спасибо!».
И я снова стал счастливой маленькой искоркой на ладони Мироздания. Я знал теперь что мне делать.

Когда я увидел обледенелый берег своим единственным глазом, я поднялся.
Мое сердце не билось, но Он был рядом. На развороченном берегу бесновалось Истинное Зло.
Сверкая золотом чешуи, над землей возвышался Враг, принявший украденный образ. Антихрист был здесь же, я узнал его по жгучему ужасу, кричащему в нем.
Рядом корчились демоны. Один – впитавший все пламя Ада, приник к золотой шкуре Змея, другой – уродливое порождение Хаоса, кривлялся поодаль.
Я поднял голову – Змей был слишком спокоен, для того, чтобы убивать сейчас. Что-то здесь было не так, я чувствовал это, но мертвый мозг медведя не был не достаточно подвижен, чтобы анализировать причины моего беспокойства.

- Это страсти Антихристовы! – сказал Он. – Он мучается теперь. Враг принял мой облик, чтобы привить ему ненависть ко Мне. Избавь его сейчас! Иди!

И я шатаясь пошел вперед. Я поднял когтистую лапу с зажатым в ней Искуплением.
Серебряное лезвие отражалось в золоте змеиной чешуи. Ничто не могло остановить меня в моем движении, и я добрался до Змея с притиснутыми к нему демонами. Единственный уцелевший глаз застилала мутная пелена смерти, я занес свое оружие и повернул голову, чтобы лучше видеть свою цель. В тот момент, когда лезвие запело свою последнюю песню, я узнал своего врага…
Это был Данька Водорезов…

Он был спокоен и сидел на замшелом валуне прямо напротив меня. В уголках глаз Его затаилась Печаль. Он обыденно ворошил угли длинным прутиком и оранжевые искры возносились ввысь, уносясь в пространство так же, как и солнца в дни Творения.

- Теперь он стал Единственным – говорил Он. – Ятол добился своего: отныне тот, кто звался раньше Даниилом Водорезовым по ту сторону Добра и Зла. Им владеет Великий Хаос. Если Омеотль, наш Единый Творец не вмешается – Дитя Хаоса с равным успехом может убить и меня и Врага. Убить, уничтожить, стереть из книги Бытия, навсегда, без возврата.

Он чуть слышно вздохнул, и отбросил прутик. Я сидел по другую сторону огня и плакал от своей никчемности и своего ничтожества.

- Убив одного из нас, Демиургов, Единственный сам станет Творцом и Законом. Для этого мира. Другие – драконы, боги и смертные будут вынуждены смириться с его ролью. Впрочем, богам давно все равно. Лишь бы поступала свежая кровь. Чулель питает богов. Без нее они всего лишь тени.

Он встал и отвернулся, глядя на опускающуюся на горы ночь. Его белые крылья окрасили блики догорающего костра. Мне вдруг почудилось, что сверкающие серебром перья обагрились кровью, и я застонал, закрывая лицо руками. Я не мог допустить, чтобы Он исчез! Моя жизнь теряла тогда всякий смысл, ведь я лишь пылинка, живущая в луче Его взгляда. Удушливая темнота сжималась вокруг меня. Он тихо подошел и положил ладонь мне на голову.

- Не плачь, чадо! – сказал Он, и в мою душу полилось Утешение. – Не все потеряно. До двенадцатого декабря еще более полугода. Это много для человека и достаточно для Единственного. Партия еще не разыграна. Пока Антихрист во власти Хаоса – он все еще не определился. Ты еще можешь убить его, и ты еще можешь влиять на его решения. За эту душу теперь разразится настоящая война. В этой войне у тебя есть и враги и друзья. Я расскажу тебе о них. Те люди, что носят Знак Ока – твои первейшие помощники, я знаю, среди них есть близкие тебе люди. В них больше Силы чем в любом другом человеке и они верны мне. Тебе помогут.

Он сел рядом, и я смог посмотреть на него. Его лицо было светлым и чуть усталым.

- Я расскажу тебе и о твоих врагах. Первый из них это Лилит – первая Жрица драконид и первый демон. Ее тональ, или магический двойник – сам Дракон Хаоса. Ему и Князю Ночи приносит она кровавые жертвы от самых Дней Творения. Опасайся ее, ибо она может перевоплощаться и ходить среди людей. Единственное, что выдает Чарамико Оро – Спокойствие Хаоса на языке драконид – так это тяга к крови и презрение к людям. Хотя дракониды и ушли на Базаар вслед за своими тоналями – драконами, они никогда не оставляли Землю без присмотра. Тысячи лет следят они за людьми, ходят среди людей и вмешиваются в судьбы человеческие.
Среди жрецов Тецкатлипоки – Ятола всегда были дракониды в образе человека. Дракгарды – так они себя называют. Они любят кровь. Всю историю человечества дракгарды собирают кровавую жатву среди людей, миллионы жертв обагряют их алтари и чулель возносится ввысь питая ненасытных богов. Когда-то я пытался остановить все это… - он замолчал, и словно облако набежало на его чело. – Когда-то я жил среди людей. Мое имя было Кецалькоатль и я правил людьми и учил их Добру. Я запретил жертвоприношения, потому что полагал, что человек должен изливать душу в молитве, а не на алтаре. Я жил и старился так же, как и мои дети, однако я не ожидал, что век моих детей столь краток для планов бога. Я старел, и тело мое дряхлело. Ятол же не дремал. В те времена мы уже вели свой спор: Тецкатлипока был против моего творения и считал, что Земля должна остаться драконидам. И он задумал одну жестокую шутку: подосланные им колдуны предложили мне излечиться от старости.
В то время я сознательно ограничил свою силу и не мог распознать подвоха со стороны своих же детей. У меня была масса неоконченных дел, и мне не хотелось тратить время на смерть и возрождение в новом теле: я принял зелье…

Его лицо исказилось, и он надолго замолчал. Его боль отразилась во мне мучительным спазмом. Я скорчился, обхватив руками колени и скрипя зубами. Он посмотрел на меня, и я вернулся из пучины Страдания.

- Все кончилось плохо, чадо, я натворил такого, что было смертным грехом в моих же собственных заповедях…Видишь, даже боги совершают ошибки… - он вздохнул, но тут же ободряюще улыбнулся. – Мне пришлось уйти, но я никогда не покидаю своих детей. Уходят цивилизации, меняются религии, но Высший Смысл остается – Добро, Вера, Любовь! Вот проводники к Совершенству. Вот Путь Истинный! Я прощаю, а Ятол – наказует, я люблю, а Ятол преследует. И хотя он преследует тот же порок, что ненавижу и я, но в нем не осталось ни капли Сострадания. Тецкатлипока жесток. Я отец людям своим, он - суровый отчим. Поэтому, Тецкатлипока так оберегает своих драконид – они исправно дают кровь, они холодны и исполнительны.
Они ящеры и этим все сказано. Их чулель чиста и холодна словно горная вода, их любовь не согреет даже малый росток, они не совершают ошибок. Это мертвый народ и они должны уйти навсегда. Они пьют наше Солнце, и забирают наш теотль – Душу Мира, когда появляются на свет. В одном дракониде столько чулель, что хватило бы на пятерых людей! Я не могу смотреть как они перестают быть нашими детьми, как они откупаются от нас кровью вместо Любви! Я не могу больше видеть, как они уходят от нас вслед за Первыми – Драконами! Это ошибка и я исправил ее, создав людей!

Он встал, и крылья его развернулись, рождая во мне восторг и гордость. Я тоже вскочил, и он положил руки мне на плечи, его глаза блистали.

- Ты – моя надежда, чадо! – сказал Он, заглянув в мою душу. – Найди Единственного и заставь его отвратиться от Зла! Упреди Лилит, не дай ей одурачить смятенную душу Избранного! Убей демоницу и разорви связь драконид и Драконов! Я помогу тебе!

Он провел рукой по моему лицу, и в моей голове словно буря пронеслась. Все смешалось и вновь успокоилось, точно разложившись по невидимым полочкам.
Теперь я четко видел рдеющую точку где-то далеко в глубине моего сознания. И я знал как ее приблизить, как оказаться в том месте, где алел яркий огонек.

- Теперь ты всегда сможешь оказаться рядом с тем, кто звался Даниилом. Но не торопись! – он поднял руку, видя, что я готов рвануться по первому Его слову. – Ты еще не знаешь об остальных твоих врагах. Сядь и дослушай меня.

Он сел на прежнее место и посмотрел на догорающие угли – под Его взглядом огонь возродился вновь, и поляна озарилась веселым оранжевым светом.

- Те твари, что сопровождают Единственного – они обладают Силой не в меньшей мере, чем твои соратники. И они так же равнодушны к людям, как и дракониды. Тот, кто управляет огнем – думает что служит лишь самому себе, но это не так. На самом деле он служит Дракону Огня и тому, второму, что притворяется маленьким и смешным. С этим маленьким человечком надо еще разобраться! Его прошлое скрыто от меня. Я не вижу его прежние жизни. Это странно…

Он задумался, глядя в огонь.

- Похоже, эта тварь – демон, а может и бог! – воскликнул Он наконец, и взглянул на меня.

В Его взгляде появилось что-то странное, будто он удивился своему удивлению.

- Немыслимо! – сказал Он и засмеялся так просто, что я снова почувствовал поднимающийся во мне восторг. – Я не вижу ничего об этой твари. Все сокрыто! А это становится интересным!

Он оживленно встал, и крылья сызнова распахнулись за его плечами.

- В Миктлан, чадо! Твой путь лежит в Царство Мертвых! Туда где души сливаются воедино, туда где корни Древа Жизни пьют сок теотля, туда где хранятся кости древних, туда где сходятся Ад и Небо, туда где разрушаются прошлые сущности и возрождаются новые создания! Подготовься!

Он шагнул к обрыву.

- Найди того, кто был раньше твоим другом, найди и расскажи ему правду. Я не оставлю тебя!

Он повернулся и помахал мне рукой. Затем Он шагнул в пустоту. Крылья плеснули белым, и во мне зазвенела Песнь. Он исчез в ослепительной вспышке, вознесся сверкающим лучом, исчезая в бархате ночи… Я проснулся.

Кто-то настойчиво стучал в дверь.
- Войдите! – сказал я, все еще ошарашенный своим видением.

- С добрым утречком! – прогудел Сашка, входя в мою «келью». – Как спалося, лейтенант?

Я потер лицо ладонями и привычно обернулся в поисках окна. Окна, естественно, не было.

- Мне сон снился… - сказал я, пытаясь подобрать слова.

- Можешь не рассказывать, мы видали, – перебил меня Сашок, усаживаясь рядом со мной. – Ну что тут скажешь… Началось!

Я глянул на его серьезную морду и холодок пробежал между моими лопатками.

- Война, Тём! Пойдем к папаше, доложишь по форме. Три минуты на сборы!

Пока мы проходили сквозь путаницу переходов, Сашка изложил мне примерный план действий.
Все было рассчитано и посчитано, армейские аналитики от магии знали все наперед. Первой целью нашего наступления были те колдуны, что гнездились в предгорьях Урала.

Необходимо было вырезать эту раковую опухоль, грозившую разрастись до непредставимых размеров, уничтожить тех, кто мог бы стать на сторону драконид. Я соглашался и кивал, но одна мысль сверлила мой мозг – я не спросил Его о Вике! Когда я понял, что забыл о ней, забыл в самый ответственный и великий момент в моей жизни – я ужаснулся своему бездушию. И теперь я грыз себя, в кровь разрывая свое дурацкое сердце.

- Саш, я про Вику ничего не спросил! – прервал я его рассказ. – Ни-че-го!

Санек заткнулся на полуслове и даже остановился, вытаращив глаза в неподдельном изумлении.

- Артем, это… Это просто… охренеть можно! Тут Конец Света назревает, а он все про любовь!!! Не-е-е… Ты меня просто убиваешь своей непосредственностью детской! – Сашок развел руками. – Если мы проиграем – некого любить будет! Некого и некому, ты это понимаешь?!

- Саш, я понимаю, - смущенно ответил я. – Но и ты пойми, Сань, я НЕ МОГУ не думать о ней! Люблю я ее, люблю! Ну вот такой я дурак, что ж теперь?!

Санек, провел рукой по ежистому затылку.

- Лан, давай так: щас операцию проведем, а потом я сам этим делом займусь. Найду я ее. Есть у меня кое-какие мыслишки по поводу твоего Рената… Надо будет у предсказателей кое-что узнать…

Он повлек меня вперед, отмахиваясь от дальнейших моих расспросов.

Чулиев встретил нас оживленно, почти радостно.
Он походил на бладхаунда в предвкушении большой охоты.
Во время беседы он ходил по кабинету, то и дело потирая руки. Изложив план операции, он уставился на нас, изучая наши лица с выражением крайнего удовольствия.
У Сашки вопросов не было, а мне было все равно. Все эти операции казались мне мелкими и какими-то игрушечными, по сравнению с моей задачей и моими проблемами.
Я должен был найти любимую и убить друга. По сравнению с этим – все что говорилось про каких-то там колдунов было незначительно.

- И поспрашивайте у них про Водорезова и про Баркову свою, не уверен, что скажут, но мало-ли… Ладно, свободны!

Мы козырнули.

- Вот еще что! – задержал он нас на пороге. – Постарайтесь поменьше потерь среди этих выползков, - он поморщился – Не хочется руки марать! Выполняйте!


Меньше не получилось. Больше тоже. Наш отряд уничтожил врага.
«Колдуны потеряли убитыми 15 человек и 9 волколаков, ранено 13, взято в плен 46 колдунов и задержано 23 гражданских лиц не причастных к магическо-бандитской группировке. По непроверенным данным двоим колдунам удалось уйти. Ведется проверка» - Так бы могла звучать сводка с места событий.

Все произошло как будто помимо меня. Я разговаривал с ними, смотрел в их настороженные лица, а потом я отрешенно смотрел как наш десант прыгает в отпертый мной портал, как завязывается перестрелка и как Свет, льющийся из дыры в пространстве выжигает черную магию, точно лазерный луч - злокачественную опухоль. Единственный раз мое сердце дрогнуло – когда огромный волк прыгнул с крыши сарая, у которого мы залегли, наблюдая за зачисткой.
Когда Сашкин меч развалил надвое лохматое его тело, оно словно скукожилось, подернулось дымкой, будто затлело разом, а потом я увидел разрубленное человеческое тело из-под которого парящей лужей растекалась кровь.
Это была юная девушка. На ее смуглом личике, точно угасающие звезды, мерцали распахнутые в пол лица черные очи. Мне стало не по себе и я закрыл глаза, сконцентрировавшись на яркой точке в моем мозгу.
Данька шел по Миктлану.
Часть 14

Действо становилось интересным.
Едва машина остановилась, скрипнув гравием у парадного подъезда особняка, отворились двустворчатые двери, и странное шествие я вилось моему взору.
Мрачные фигуры в долгополых монашеских сутанах, с надвинутыми на глаза клобуками выстраивались по бокам мраморной лестницы.
Зажженные факелы в их руках отбрасывали красноватые отблески на увитые плющом стены и аскетичные тисы, охраняющие вход.
Из открытых дверей на темный гравий, усыпавший землю, лился приглушенный свет. Каро легонько сжала мою руку, когда фигуры в клобуках затянули что-то похожее на печальную латинскую литургию, так не вязавшуюся к возбужденному блеску в глазах нашего хозяина. Он, оживленно блестя улыбками, подхватил нас под руки и буквально внес в распахнутые двери.
Просторный холл заполняли люди, при беглом взгляде мне показалось, что здесь не менее сотни полусотни гостей.
И все новые и новые люди подходили изнутри дома, теснились в проходах. Едва мы вошли, как в зале установилась напряженная тишина. Алекс вышел вперед и заговорил, энергично жестикулируя и качая головой. Пока он произносил свою приветственную речь, я оглядывала публику из-под прикрытых ресниц. То, что я увидела, мне совсем не понравилось. Здесь было изысканное общество: дамы в вечерних нарядах, джентльмены во фраках, тут и там искрились бриллианты, вспыхивало золото. Женщины всех возрастов и национальностей с лихорадочно блестящими глазами и нервными улыбками напомнили мне засушенных и облитых лаком насекомых, настолько искусственно и принужденно они выглядели. «Гиены» - подумала я с неудовольствием. – «Гиены, подбирающие объедки и терпящие льва, только пока он силен».
Я переключилась на мужчин – о да, здесь были львы – отягощенные деньгами и властью монстры, пресытившиеся, отражающие на лицах все грани порока.
Рассеянно разглядывая этот бестиарий, я внезапно точно наткнулась на чей-то острый взгляд. Крепкий молодой человек сверкнул глазами откуда-то из задних рядов, и я на миг почувствовала, что он выпадает из общего фона. Отличается, словно лотос, открывшийся в выгребной яме.
Я впилась в него взглядом, пытаясь разглядеть больше, но его глаза потухли, и лицо приобрело царящее здесь выражение подстегнутой похоти.
Я еще немного посмотрела на него, прикидывая, стоит ли он моего внимания, но Алекс закончил болтать и кворум разразился аплодисментами. Под гром оваций мы пошли внутрь дома, минуя заполняющиеся публикой залы с ливрейными лакеями, снующих с подносами меж накрытых столов, мимо притворенных дверей с сочащимися из них странными запахами, мимо трех танцполов, вглубь и вниз. Мы опустились по нескольким лестницам и миновали четыре двери, охраняемые вооруженными людьми. Мы оказались под землей. Перед последней дверью, скрестив руки на груди, стоял рослый негр, в серой сутане. Оружия не было видно.

« Это уже серьезно!» – подумала я, отметив его яркую и колкую ауру.
С поклоном он распахнул тяжелые двери, пропуская нас внутрь. Проходя мимо, я задела его плечом, и почувствовала мощный толчок силы, его аура «плеснула» от неожиданного контакта.
«Мощный, но несдержанный» – подумала я, проходя в зал. Внутри все было покрыто коврами, тут и там возвышались подсвечники, державшие толстенные синие свечи, в центре на подиуме возвышался искусно украшенный кальян. Будто бы из ниоткуда лилась причудливая музыка. Алекс, непрерывно что-то лопоча, завел нас на подиум и усадил на разбросанные пуфики.
Я начинала раздражаться, потому что не чувствовала своей власти над событиями. Все во мне напряглось и как будто чего-то ждало. Я опустилась на подушки и прикрыла глаза. Каро присела рядом, я чувствовала ее плечо. Послышался шорох и протяжный выдох. В воздухе пахнуло медвяным дымком.
Каро курила.
Все еще не открывая глаз, я протянула руку, и в ладонь лег гладкий мундштук.
Дым тонкой холодной струйкой проник в мои легкие, и я почувствовала, как в голове образуется приятная неразбериха. Мысли стали яркими и блестящими. Я уже видела комнату сквозь сомкнутые веки. Скользкое ощущение Алекса что-то шепнуло ощущению охранника, со вкусом холодной стали, с горячей нотой похоти и пороховым привкусом зверства. Каро, придвинулась ближе, и шепнула, обдав мое ухо горячим, смолистым дыханием.

- Жертвоприношение! Это сатанисты.

- Ненавижу рабов! – ответила я, затягиваясь снова.

- Неважно, - ответила Карина. – Боги всегда приходят на кроведаяние. Мне интересно, кого они считают Сатаной.

- Слабость наказуема – сказала я, ощущению Алекса, приближавшемуся со слащаво-учтивой гримасой.

- Девошки, девошки! Я знал, што вам будет нравиться мое смесь для курения.

Он опустился на колени, перед нами и потянулся за мундштуком.

- Вы так хороши обе, две!

Его руки легли на наши колени.
Я чувствовала смесь вожделения и ярости, исходящие из его ладоней и, подобно жирным лианам, опутывающую наши с Каро бедра. Я открыла глаза и посмотрела на подернутые поволокой зрачки «дикого мага».
Куря, он становился почти привлекательным. Он щурился как оцелот, притаившийся в зарослях. Я усмехнулась и сказала:

- Вы умрете, Алекс! За этими дверями ваш пес держит маленьких детей, одурманенных вашими снадобьями. Я не буду выбирать Венеру.

Он вперил непонимающий взгляд в Каро. Карина лениво затянулась и перевела мои слова. Она источала негу и странную покорность.

- О, нет, дети только для вас, прекрасные вампайерс! Я выбрал маленьких сладких ангелочков с чистой кровью! Венера давно быть выбран. Она чистая и не грешная. Я сам выбирал. Хозяину понравится – он придет!

- Твой хозяин – твой бред, ублюдок! – сказала я, чувствуя странную дрожь в теле.

В голове запульсировал странный гул, похожий на шум далекого моря. Карина насторожилась, глядя на меня снизу вверх.
Я почувствовала, как в ней что-то подобралось – словно гончая взяла горячий след. Почему-то мне внезапно стало весело.
Мной овладело чувство свободы.
Я снова потянулась за мундштуком – запах и вкус курительной смеси будили во мне смутные воспоминания.
Я затянулась вновь, и зелье зашептало во мне, запело на разные голоса, сознание дрогнуло и взорвалось, расширившись во все стороны, затопив окружающее пространство бормочущими тенями моего «Я».
Молниеносно заполнив собой этот мир, я обнаружила тонкую грань, подобную пленке на поверхности воды. Образы водомерками скользили по поверхности, разбегаясь во все стороны от моего взгляда. Я легонько коснулась этой тонкой границы, и она лопнула, открыв мне сверкающий Базаар. Меня охватили умиление и восторг, когда я увидела такие знакомые башни, дороги, качающиеся на ветру султаны папоротников, горы, подернутые медовой дымкой, и бирюзово-золотые волны океана, лениво лижущего подножия скал. Я радостно приветствовала трех могучих черр-оркатов, что неслись по равнине, гоня перед собой стадо быстроногих чеверов. Облака пыли, поднятые убегающим стадом, красной пудрой оседали на мощных телах хищников, покрывая тяжелые зубастые головы, сильные, на отлете, хвосты, и мелькающие мускулистые ноги. Они были так красивы эти гигантские дети драконов! Неожиданно я вспомнила, что в люди зовут их «тираннозавры» и выставляют в музеях бездарно собранные скелеты этих прекрасных существ…


Это воспоминание немного отрезвило меня.
Пространство моей сущности сжалось, превратившись в узкий клин трепещущего света, исходящий из «я-теперешнего» и, ярким лучом, взрезающим глубины моей памяти. Я затянулась последний раз, и на недостижимой глубине, на самом дне, где оставались только пепел и прах событий, золотом вспыхнули буквы: «ЛИЛИТ».

«Лилит!» - повторила я про себя.
Лилит, Чарамико Оро – Спокойствие Хаоса, Первая женщина, Первая Жрица, и Первый демон! Лилит – ужас человечества, Лилит – вожделение жрецов, Лилит – пьющая кровь, Лилит – вечно молодая и вечно прекрасная Смерть во имя Служения. Чарамико Оро – дающая кровь и возрождающая уснувших богов! Да, я вспомнила эти имена, эти, и еще многие, что сопровождали меня на моем долгом пути. Перед моим взором промелькнули мои воплощения, я вспомнила сладкие мгновения моих смертей и мучительные моменты моих рождений. Я вспомнила все тысячелетия моей жизни и каждый день моего Служения. Я видела бесконечные вереницы жертв, что выходили из тэотля, и в него же возвращались, умирая под моей рукой. Кровь – драгоценная чулель, животворящая душа - омывала бесчисленные алтари, струилась на камни вечных пирамид и багровым туманом возносилась вверх - к алчущим богам, чтобы, низвергнувшись вниз, туда, где моря крови сливаются с морями теотля, оплодотворить Землю новыми жизнями.
Я вспомнила все девять кругов Миктлана и все тринадцать небес. Я вспомнила своего тоналя – Дракона Хаоса, моего магического двойника, моего брата по крови и моего отца.
И я вспомнила своего бога, чье имя звенело во мне всегда – Ятол, Тецкатлипока, вечный Науакуе – Ночной Ветер, Князь Ночи – мой бог и мой первый мужчина.
Видение захватывало дух – я снова стояла на вершине пирамиды в Великую Ночь Приношения. Я, живущая в обоих мирах, снова переживала экстаз Слияния. Снова в меня лилась кровь Хаоса и снова все зеркала Базаара дымились… В моих ушах явственно звенел смех Ятола… И последняя мысль прожгла меня словно яростный взгляд дракона – я ДРАКОНИД! Человеческая моя сущность осыпалась и облетела легким пеплом, унеслась прочь пронзительным ветром памяти, дующим из далеких тысячелетий моей жизни. Я открыла глаза и сказала:

- Карина, я - Первая Жрица!

Глаза Каро, уже давно следящие за моим отрешенным лицом, плеснули ярким пламенем восторга и обожания. Она склонилась, припадая к моим ногам.

- Я знала, о, Великая! Я знала, что ты вспомнишь! Не зря мы надеялись и не зря боролись до конца! Я так тосковала по тебе!

Алекс попятился с подиума, его глаза расширились, а рот чуть приоткрылся. В нем оставались только изумление, и зарождающаяся паника.

- Убьем их, всех, Саламандра! – сказала я, вспомнив свою вечную спутницу, ту, что прошла со мной долгий путь возрождений.

- Да, хозяйка моя, да, моя любовь! – с жаром ответила та, что в этом мире звалась Кариной, та, что воплощала Дракона Огня.

Я почувствовала, что негр-охранник напряженно прислушивается к, происходящему и, переступив Карину, пошла к двери.
Алекс шарахнулся от меня, и снова что-то залопотал, заламывая руки.

- Зажарь этого гаденыша, - равнодушно сказала я Карине, приникнув ухом к двери.

Саламандра сомкнула кончики пальцев своих тонких рук, и между ее ладоней зародился язычок огня.
Она развела руки, и язычок разгорелся, вытягиваясь в длинную колеблющуюся ленту. Алекс взвизгнул, тонко, как женщина, и выбросил руки вперед.
Я не увидела, а, скорее почувствовала, как с его ладоней срывается невидимый снаряд, направленный Карине прямо в грудь.
Я этого не хотела. Дальше все произошло в какие-то доли секунды, но мое время словно бы растянулось.
По залу пронесся невнятный шепоток, перед глазами у меня мелькнул рой разноцветных мушек, и Карина оступилась, делая шаг навстречу невидимой смерти. Время подпрыгнуло и пошло своим чередом. Страшный заряд чиркнул по виску поднимающуюся Карину, выбрив узкую полосу в ее черных волосах, и с шипением впился в стену, уходя дальше, в толщу земли. Срезанный клок не успел еще упасть с головы Каро, как она уже хлестнула огненной лентой по глазам «дикого мага».
Маг истошно завопил, вертясь и хватаясь за обугленное лицо, негр бросился в двери, влетая в комнату, как дикий барс, моя рука выстрелила из-за распахнувшейся створки и коснулась черного битого затылка. Черное тело по инерции пролетело несколько метров, врезалось в подиум, перевернув кальян, и затихло, зарывшись головой в подушки. Карина дохнула на свою ладонь, и клубящееся огнем облако вспорхнуло с руки, окутав мечущуюся и визжащую фигуру.
Я постояла в дверях, прислушиваясь к топоту, где-то на этаж выше и подождала, пока обугленное тело, что билось в предсмертной агонии, перестанет хрипеть и затихнет. Вокруг скрюченного трупа весело занимались ковры. Я подошла к негру, распластавшемуся на подушках, и погладила бритый череп. Я уже вспомнила все, что знала прежде. Хаос вновь подчинялся мне. Немножко сместив связи в потухшем на время сознании, я похлопала по лысой макушке. Негр зашевелился и приподнялся, водя вокруг непонимающим взглядом.

- Вставай и пошли, раб! – сказала я, улыбаясь.

- Он наш? – осведомилась Карина, наблюдающая разгорающийся пожар.

- Наш, - ответила я, - пойдем, здесь воняет. Выводи нас, черный!

Мы вышли из дверей, следуя за негром, что послушно шел вперед. Миновав коридор, мы оказались у входа на нижний этаж подвала. Из небольшого помещения у входа открывались еще две двери. Я «посмотрела» сквозь одну из них. Грандиозный полутемный зал освещался лишь мерцающими огнями бесчисленных синих свечей. В центре темнел покрытый черным покрывалом алтарь, а на полу красовалась по всем правилам выведенная пентаграмма.

- Вот и «святилище»! – констатировала я.

«Глянув» во второй проход, я обнаружила ряды тюремных камер и напряженно прислушивающегося охранника с автоматом на толстом брюхе.

- Что нужно сделать, чтобы «месса» началась? – спросила я у негра.

Тот ответил, все так же глупо улыбаясь:

- Привести жертву и ударить в гонг в Темном Зале. Все соберутся и Хозяин - тот, кого вы сожгли, придет и начнет обряд.

Я даже не удивилась, что его речь стала понятной для меня. Теперь я знала все языки мира.

- Упростим процедуру, - сказала я, глядя в расширенные зрачки «зомби». – Пойди, и убей того человека, что стоит за этой дверью.

Негр послушно повернулся и направился к двери в узилище.

- Госпожа, я чувствую запах свежей крови! – сказала Карина, раздувая изящные ноздри. – Похоже, там дети, о которых нам говорил покойник Алекс! Может, нам все-таки поесть, прежде чем мы продолжим?

Она выжидательно глядела на меня. Я медлила с ответом, прислушиваясь к своим ощущениям.
Я почувствовала прилив жгучего голода, такого знакомого и такого повелительного! О, этот Голод, такой характерный для дракгардов! Как много о нем сказано, как много написано во всех человеческих книжицах, описывающих вампиров!

Дракгарды, втиснутые в слабое человеческое тело, всегда испытывают это щемящее и мучительное, сладкое и побуждающее чувство. Человеческий организм настолько беден и скуден чулель, что дракониды, ставшие на время дракгардами, вынуждены все время питаться, поддерживая свою душу извне. Поскольку чулель, или как ее еще называют «душа» заключена в крови, что наполняет наши тела, дракгарды ВСЕГДА жаждут крови! Я усмехнулась: покойник Алекс был прав, называя нас «вампиры», «бессмертные», в одном он только ошибся: никто не живет вечно в ОДНОМ теле! Теперь, стоя у ворот Миктлана, ему придется в этом убедиться. Его грязная душа будет съедена Пожирателями Душ – детьми Чикунави-акатль – старой богини Пожирательницы Грязи, очистится и вольется в чистую и непорочную силу тэотля – Мировой Души, частью которой является чулель – личная душа живых существ. Тэотль, пронизывающий все и вся, та сущность мира, из которой черпают боги, та сущность, часть которой вкладывается в каждое существо при рождении, поглотит его, растворит и исторгнет вновь, новорожденной чулелью. «Ну что же, тэотлю все впрок!» - подумала я, и снова уставилась на дверь, за которой скрылся наш черный зомби. Он пробыл там всего минуту – и дверь медленно отворилась.
Наш подневольный проводник перешагнул через содрогающееся в последних конвульсиях тело охранника и встал перед нами, все так же тупо улыбаясь. Я похлопала его по горячему плечу и вошла в тюремное помещение. За прутьями решетки самой первой камеры, скорчившись в углу, сидела молодая девушка в полупрозрачном балахоне.
Длинные светлые волосы растрепались по ее плечам, лицо было спрятано в ладонях. Карина хищно втянула воздух, глаза ее сверкнули. Девчонка подняла бледное лицо и затравленно уставилась на нас из своего угла. Я тихонько потянула носом – от девушки шел непередаваемый «лакомый» аромат. Я отступила от решетки и пошла дальше, туда, где за глухой дверью слышалось слабое дыхание и тихие всхлипы.
Повинуясь моему знаку, негр, что неотступно следовал за нами, отомкнул и эту дверь. В этой камере были дети.

Три мальчика и три девочки четырех-пяти лет. Все они были голенькие и почти все спали, зарывшись в разбросанную на полу солому, подобно слепым кутькам. Похоже, что малышей чем-то опоили. Один из мальчишек поднял голову и уставился на нас осоловелыми от слез и зелья глазами. Он некоторое время молча смотрел на нас, затем поднялся и сел. Его шатало точно от сильного ветра. Едва слышно он заговорил что-то. Карина переводила:

- Тетя, - сказал мальчуган, глядя на меня. – Тетя, не убивайте нас, пожалуйста! Я буду всегда слушаться маму и папу! Я не буду отдавать кашу Джеку, и я никогда больше не буду сваливать все на Эмили! Если Вы нас убьете, моя мама будет очень сильно плакать и заболеет! Тетя, моя мама очень хорошая и я ее сильно люблю! Тетя, нам очень страшно, Хелен даже рвет!

Еще один мальчик поднял голову и вдруг улыбнулся:

- Тетя! Вы отвезете нас домой, плавда? А этих дядек нузно посадить в полицию!

От детей шел сильный и теплый запах, напоминающий запах свежеиспеченного хлеба. Во мне родился болезненный спазм. Я почувствовала легкое головокружение.

- Так что же, хозяйка? – нетерпеливо спросила Карина, кладя подбородок мне на плечо, ее голос напряженно звенел.
Я вновь замешкалась – мучительное ощущение Голода боролось во мне с чем-то неопределенным, расплывчатым, ускользающим и, вместе с тем, ярким - словно солнечные блики на белой стене.
Я не могла решиться на то, что раньше казалось таким естественным и обычным!
Я смотрела в сонные глаза мальчишки, на его русую всклокоченную голову, с застрявшими в волосах соломинами, на еще не развитые округлые плечики и понимала, что кто-то или что-то в моем прошлом мешает мне взять его жизнь. «Видимо, Каро права! – подумала я. – Я слишком долго пробыла обычным человеком!» И тут я внезапно вспомнила: его звали Артем!!! Я любила его, и хотела от него ребенка! Такого же мальчика как этот! Это воспоминание так потрясло меня, что я застыла точно громом убитая. Опомнилась я только, когда Саламандра дернула меня за рукав.

- Госпожа, так что же?!

- Нет, Карина! – сказала я, не отрывая взгляда от серых глаз мальчугана. – Ночной Ветер велит забирать детей, только если их родители тяжко согрешили. Родители этих детей уже сурово наказаны. Я вижу их муки. И я вижу руку Порядка в их судьбе.

- Но Чарамико! В твоей власти Хаос! – воскликнула Карина в великом изумлении. – Мы должны есть! Поменяй их судьбы!

- Рука Хаоса в том, что мы несем им избавление! – твердо сказала я. – Тецкатлипока уже наказал их родителей и их самих за те вины, что лежали на них с прошлых жизней! Их вина исчерпана!

Мальчишка, чутко прислушивался к непонятной речи, его глаза ожили и перебегали от лица к лицу. Я повернулась к застывшему истуканом негру.

- Открой камеру и приведи сюда девушку.

- Мы возьмем ее, госпожа? – с надеждой спросила Карина.

- Нет, - сказала я, борясь с подступающей дурнотой. – Нет, не ее, и замолчи сейчас же!

Карина сверкнула глазами и ее губы сжались. В ней разгоралось грозное пламя. Саламандра обиделась. Негр толкнул решетку и вывел девушку в белом. Похоже, это была та самая «Венера», которую должны были посвятить Сатане. Девчонка пошатывалась и в глазах ее плескалась паника. Я взялась за узкие плечи и легонько тряхнула ее.

- Так, слушай меня! – отчетливо произнесла я, ловя ускользающий взгляд расширенных зрачков.

Девчонка тряслась и никак не хотела «включаться». Я нетерпеливо кивнула Карине и та подошла, впившись взором в белую шею Венеры.

- Скажи ей, чтобы она взяла всех детей и вывела их через тот ход, что на том конце тюрьмы. Скажи ей, что единственный ее шанс – это довести всех малышей до ближайшего полицейского участка в этой вшивой стране!

Каро вяло переводила. В глазах девчонки не появилось ничего, кроме еще большего ужаса.

- Тфу, ты, дура какая! – вспылила я и с удовольствием влепила пощечину этой бледной амебе.
Девчонка вскрикнула и отшатнулась, хватаясь за щеку. В глазах появилось хоть какое-то подобие жизни.

- Иди, открывай дверь в подземный ход! – сказала я негру.

- Скажи им, чтобы выходили сами и помогли друг другу! – кивнула я Каро.

- Бери это, корова тупая! – я пнула автомат, валяющийся рядом с мертвецом у входа.

Девушка, со страхом косясь на меня, стащила ремень с трупа и повесила оружие на плечо, словно дамскую сумочку.

- От телуха-то! Не удивительно, что ты вляпалась в такое дерьмо! – сказала я и чуть-чуть качнула Хаос.

Тонкая струйка вылетела из моего «третьего глаза» и клюнула меж белесых бровей Венеры. Та пошатнулась, провела рукой по глазам, и тут же подобралась, обводя окружающее живым взглядом.
Она кивнула вдруг, что-то сказала и быстро пошла к детям, что столпились вокруг обмирающей от голода Саламандры. Девчонка подхватила одного на руки, протянула руку другому, что-то крикнула через плечо и быстро повела всю стайку к дальнему концу коридора, где открывалось темное жерло подземного хода. Каро подошла ко мне и проводила грустным взглядом удаляющуюся вереницу.

- Чарма, ты ей еще и мозги вправила? – спросила она со вздохом. – Я есть хочу!

Официальный тон слетел с Карины. Это говорило о том, что Саламандра теряет самообладание.

- Спокуха, Дуся! – сказала я, усмехаясь. У нас есть чем поживиться! – я кивнула на возвращающегося негра. – Он не такой прогнивший, как остальные, там на верху! Он годится и для жертвы и для нас, потому что он просто убийца, но не садист!

Карина подпрыгнула, захлопала в ладоши и радостно чмокнула меня в плечико.

- Хочу, хочу, хочу!!! – защебетала она, оглядывая мощную фигуру чернокожего.

- А сейчас пошли, ударим в гонг! Вечеринка начинается!!!

Мы вошли в тот зал, где теплились свечи.
В полумраке за алтарем тускло поблескивал огромный гонг. Каро обошла зал по периметру, рассматривая разнообразные орудия, и приспособления. Сатанисты знали толк в своих грязных утехах! Я улыбнулась своим мыслям и подтолкнула негра к алтарю. Отдернув покрывало, я заставила его лечь на отполированный гранит, покрыв с головой черной завесой. Я кивнула Карине.
Та засмеялась и шаловливо запрыгнула в центр начертанной на полу пентаграммы. Она блеснула зубами и опустилась на колени, кротко опустив голову в нарочитом смирении. Я ударила в гонг. Ревущий призыв облетел дом и откликнулся в дробном стуке шагов и гуле множества голосов. Я замерла, предвкушение бередило кровь. Вскоре двери распахнулись, и в зал влилась толпа гостей.

Слуги в сутанах несколько смешались, ища глазами своего хозяина, но все же быстро выстроились у алтаря, следуя давнему порядку. Я усмехнулась, заметив удивленные взгляды из-под глубоких клобуков. Гости наполнили зал и двери затворились, громыхнули тяжелые засовы. Шелестели одежды, шаркали ноги, и во всех глазах отражалось колеблющееся пламя свечей. Я замерла, вытянувшись за алтарем. Карина, стоя на коленях в центре пентаграммы что-то бормотала, мерно раскачиваясь. Латынь летела с ее уст, холодным потоком струились древние слова, против воли приковывая внимание тех, кого уже не назовешь людьми. Голос постепенно возвышался и зал замирал в подобии транса. Голос парил, отражаясь от стен, и пламя свечей вспыхивало и трещало, становясь все ярче и выше. Наконец с губ Саламандры сорвалось последнее Слово и пламя вспыхнуло, вырастая в багровые, плюющиеся искрами ленты. Карина вскочила, разводя руки, ее глаза сверкали, лицо исказила сардоническая гримаса. Огненные змеи вытянулись, свиваясь в яркий клубок под самым сводом мрачного зала. В зале кто-то ахнул, толпа пришла в движение, качнувшись к дверям. Я снова усмехнулась и чуть тронула меняющуюся ткань Хаоса.


Орда замерла, застыв подобно каменным истуканам. Все они разом потеряли способность двигаться. Гости зашумели, над сборищем понеслось сдавленное мычание – языки больше не подчинялись им. Одним махом я взлетела на алтарь. Мной овладел кураж. Покрывало плеснуло черным крылом и с шумом слетело наземь. Толпа охнула, зрачки, и без того расширенные от страха и неожиданности, превратились в черные провалы полные первобытного ужаса. Я захохотала. Каро вторила мне, и огненные змеи вспыхнули, загудели, клубясь от яростного жара.

- Несчастные идиоты! – рявкнула я, стоя над распростертым телом.

- На что вы надеялись? ВО ЧТО вы играли? – я обвела глазами побелевшие лица.
- Вы думали, что, поганя белое и чистое, вы тешите Вселенское Зло?!

Я подняла руки, и Хаос заструился вокруг. Черные стены дрогнули, покрываясь сетью трещин.

- Зло – это только вы! – крикнула я им прямо в перекошенные морды. – Всего лишь вы, а ВСЕЛЕННОЙ НА ВАС НАПЛЕВАТЬ!!!

Я тряхнула руками, и человек на алтаре затрясся, словно в лихорадке. На смоляной коже алым бисером выступила кровь. Капли быстро сливались, и вот уже на алтарь закапала соленая роса.

- Вы призывали Ад? – громогласно вопрошала Карина, источая смертельную угрозу.
- Он уже здесь!!!

Струи огня свились в тугие плети и яростно хлестнули толпу.
Обвились, захватили каждое тело, пожирая одежду и плоть. Зал задрожал от нечеловеческих, нутряных воплей.
Карина нежно засмеялась и вспрыгнула ко мне на обагренный кровью камень. Она со стоном припала к шее негра, слизывая струящуюся изо всех пор кровь. Голод взорвался во мне, алой пеленой покрыл мое сознание. Я приникла к кровоточащему телу. Благословенная чулель потекла в меня, проникая внутрь, питая и наполняя каждую клеточку изголодавшегося тела. Точно доброе игристое вино вскружило мне голову, все во мне завибрировало, затанцевало, подчиняясь ритму агонирующего сердца Жертвы.
Мир схлопнулся, замкнулся на ощущении УДОВОЛЬСТВИЯ. Я покачивалась, возносясь на легком облаке из солоновато-терпкой влаги к вершинам экстаза. Это было так узнаваемо и вместе с тем так ново, что я растворилась в слиянии телесного и душевного наслаждения, мощные валы блаженства катились сквозь мое сознание.

- Именем Господа, остановитесь!

Сильный голос прорвался сквозь стихающий вой живых факелов, прокатился под сводами и достиг моего сознания. С усилием я подняла голову и обвела зал затуманенным взором. Между горящими заживо, медленно, точно через кисель продвигался молодой человек. Я узнала в нем того, кто показался мне странным в самом начале вечера.

- Кто это тут о Всевышнем вспомнил? – лениво спросила Карина, чуть приподнявшись над распростертым телом. Ее лицо и грудь заливала кровь. Я облизнулась, утеревшись тылом ладони.

- Чарма, похоже, ты ослабела от воздержания! – усмехнулась Каро, игриво блеснув глазами. – Посмотри: он двигается!

- Ах, Каро, кто бы говорил! Он и едва дымится! – сказала я, присматриваясь к фигуре, продвигающейся между столбами огня.

Сказав это, я словно проснулась.
Мной овладело беспокойство. Я торопливо перебрала колеблющиеся слои Хаоса и направила тонкую стрелу энтропии прямо в грудь приближающегося человека. Стрела пронзила пространство, и живой факел на ее пути рассыпался роем мельчайших искр. Человек пошатнулся, но уверенно пошел дальше, приближаясь к нам. Я изумилась, рассматривая этого героя. Коснувшись его на иных уровнях сознания, я отшатнулась, словно от яркой вспышки. Это был сверкающий Порядок.

- Каро, у нас проблемы – он упорядочивает Хаос! – сказала я. – Мы почти не влияем на его Судьбу. Он строит свой мир сам. Он воплощенный Закон!

Карина поднялась, приготовившись атаковать.
Из ее рук заструились раскаленные волны жара. Я качнула головой и произнесла слова Призыва. Кровь, обагряющая алтарь, закурилась алым парком, поднялась вверх и скручивающимися струями втянулась в иное пространство, улетая к далеким богам. Человек приближался. На его груди блестел амулет в виде лучистого ока, заключенного в правильный треугольник.

- О, смотри-ка, оппоненты пожаловали! – крикнула Карина, упирая руки в бока.

Я силилась вспомнить. Знак на груди этого молодого человека вызывал во мне смутные воспоминания о Силе.

- Что, тебе надо, дитя Золотого Змея? – крикнула Каро. – Мы вершим правосудие!

- Молчи, демон! – крикнул мужчина, распахивая полы пиджака - на бедре блеснули пряжки меча. – Только Бог имеет право на Суд!!!

Человек приблизился еще на пару шагов и вытянул блестящую сталь из ножен.
Меч горел, отражая буйство пламени. Лицо воина так же пылало гневом, и было так же твердо, как и сталь в его руке. Он вгляделся в меня и вдруг замер, движение руки, вздымающей оружие, остановилось.

- Виктория??? – спросил он, в изумлении распахивая глаза. – Ты??? Что с тобой стало?! Боже мой!!! – он сузил глаза и с яростью уставился на Карину.
- Что эти твари с тобой сделали, Вика?!

Имя, слетевшее с его губ, больно толкнулось в сердце.
Я вспомнила все. Имя девушки, что любила человека, семью, дом, друзей и все свои прошлые жизни. Но самое главное я вспомнила главное. Кецалькоатль! Вот тот, кто златоперьим змеем вставал за крепкой фигурой, с клинком на поясе. Вечный соратник и вечный антагонист Тецкатлипоки.
Бог, не простивший Драконам их исход с Земли. Бог, дающий Закон и Судьбу. Наш гонитель и наш творец. Я испугалась. Призыв, напоенный страхом, с новой силой исторгнулся из моей груди.
Стена напротив покрылась сетью трещин и вспучилась, осыпаясь градом камней. Из тучи пыли, кашляя и отмахиваясь, выступила высокая фигура. Красная куртка блестела на его костлявых плечах, голые ноги были расписаны причудливыми узорами, ожерелье из человеческих зубов сухо потрескивало при каждом шаге. Вместо лица нам улыбался желтоватый череп, покрытый замысловатой гравировкой. В жидком пучке седых волос, каким-то чудом державшихся на блестящем темени, раскачивались три длинных пера кецаля.

- Кха-кха-кха! – откашлялся оживший скелет, щелкая зубами.

- Что тут у вас творится? Кто это решил перевыполнить план по засранцам? Пятилетку за три дня?

Скелетоподобный энергично отряхнулся и бодро подошел к алтарю.
Макнув палец в капающую кровь, он с удовольствием облизал его черным раздвоенным языком. Миктлантекутли – владыка Царства Мертвых взирал на нас черными провалам глазниц. Негр на алтаре вдруг приподнялся на локте. Безумная улыбка озарила обескровленное лицо.

- О, Джо! Я знал, что увижу тебя! Я знал, что Вуду - великая магия! -умирающий захихикал.
- А ты, жертва, вообще помолчи! Не с тобой разговаривают! Вон помираешь, и помирай себе, не отвлекайся! – прицыкнул на негра Бог Мертвых. – О Вуду мы с тобой там поговорим! – он ткнул пальцем в дыру, из которой появился. – Так кто у нас тут такой трудилец?

Мертвый Бог обвел нашу, замершую в напряжении, троицу бездонными провалами глаз. В глубине них вспыхивали синие искры. Косясь одним глазом на воина, я преклонила колени перед богом Миктлана.

- О, великий Миктлантекутли! Я, Первая Жрица, склоняюсь пред тобой и прошу прощения за самовольное деяние! Прошу тебя, о, Бог Мертвых, не наказывать меня за усердие!

- Тфу, ты, Чарма! Тут у вас такой бардак! Я даже не узнал тебя! – Скелет сделал раздраженный жест рукой. – Это тело тебе не идет! В прошлом воплощении ты была куда симпатичнее. Что за мода у людей пошла? С каждым годом женщины все тощее и тощее! О какой чулели может вообще идти речь при таком худосочном вместилище?!

Он уселся на алтарь, подвинув отходящего негра, и принялся болтать тощей ногой, макая палец в набегающую кровь. Воин Ока чуть пошевелился, медленно отводя меч. Карина, благоразумно павшая ниц перед богом, тихонько пустила по полу змеистый язык пламени. Воин дернулся, отодвигаясь.

- А ну, цыть там! – рявкнул Миктлантекутли, и меч звякнул об пол, а воин беззвучно скривился, хватаясь за внезапно повисшую руку.

- Вот так и замри! – удовлетворенно кивнул бог.

- Так, о чем это я? – череп снова повернулся ко мне. - Ах, да, мы тут про бардак. Я что хочу сказать: я уж не говорю про Драконов, но даже вы, дракониды, распоясались - из рук вон! Ладно, у меня уже никто ничего не спрашивает – можно или нельзя, так хоть бы у Тецкатлипоки своего осведомлялись, кого кода и куда подавать! У меня Миктлан что – резиновый? Или, может, я пожирателей в инкубаторах развожу? Нет, все так же – как родила их Чикунави-акатль так больше что-то не хочет! – он хохотнул. – Вот сейчас, например: без спросу пропихнули 256 извращенцев оптом! Ты хоть представляешь что теперь там – он ткнул пальцем за спину - творится? Там сейчас шум, гам писк, крики и метания по всем кругам! Да еще три колдуна, да еще этот вот – он похлопал негра по мускулистому плечу – сейчас отправится! Уже на мосту, поди!

- Прости меня, он хозяин Миктлана!

Я еще ниже склонилась пред Богом. Я помнила, что за его непринужденной болтовней скрывается редкостное коварство и фантастическая злопамятность.

- Кстати, а кто тот нервный субъект? – скелет кивнул на воина.

- Этот человек, о, Миктлантекутли, называет себя рыцарем Небесного Ока! – ответила я смиренно.

В черных глазницах вспыхнуло алое пламя.

- Ах, да! Змеевы выпозки! Спецпроект, так сказать! Ну-ну!

Мертвый Бог фыркнул проваленным носом.

- Взял бы я и тебя, до кучи, да только тебе в Тлалокан, ты же правильный! – сказал он молодому человеку. – Смотри, какой бодренький – вылитый Кецалькоатль в молодости! Что он тут? Искореняет Зло в твоем лице, Чарма? – спросил он меня.

- Да, господин мой, но мы не планировали убивать его. В Хаосе этого нет.

- Ну и правильно! – согласился Миктлантекутли. – Вы и так достаточно сегодня наворотили! Да, кстати, и Тонатиу тоже жаловался, что за последние 200 лет воинов все больше и больше! Вереницей уже за солнцем тянутся, от этого он волнуется аж пятнами идет! Он даже предлагал, - бог хихикнул, - всех ВМФ-овцев заранее считать утопленниками! Но Тлалок был резко против, обещав Солнцу спихнуть всех умерших от радиации в Хиросиме и Нагасаки, посчитав их воинами! Препирались как торговки селедкой! – Бог снова захихикал. – Такие вот дела!

Он помолчал, оглядываясь вокруг, потом спрыгнул с алтаря.

- Ну ладно, засиделся я с вами. Пойду. Надо же за хозяйством приглядеть.

Он сделал несколько шагов к черному провалу в стене.

- Ну, рад был тебя повидать, Жрица! Поаккуратнее только, а то 23 декабря уже близко, дай хоть площади подготовить, а то 5 миллиардов душ это не шутки!

Он снова сделал шаг и замер, обернувшись.

- Да, вот еще что! Чуть не забыл! Там у меня в Миктлане одна троица бродит…Фиг знает, что за народ и как туда попал. Смотрю пока. Так вот, тебе, наверное, будет интересно узнать: один из них, похоже, Дитя Хаоса…

Я вздрогнула и невольно оглянулась на воина Ока. Тот напряженно слушал, автоматически растирая пораженную руку. Я с досадой взглянула в пустые глазницы Мертвого Бога. Готова поклясться – в них светилось злорадство.

- Ой, пардон! Проговорился! Совсем вы меня заморочили своим Армагеддоном! Ну, пока! – он шагнул в провал.

Из темноты донеслось удаляющееся хихиканье.

- Каро, подъем! – гаркнула я. – Быстро, быстро!

Я устремилась к пентаграмме. Воин Ока, не говоря больше не слова, повернулся и побежал к дверям, перепрыгивая через догорающие трупы. В дверях он остановился и обернулся.

- Эх, Вика… - безнадежно проговорил он.

Мы шагнули в пентаграмму. Время стремительно утекало от нас. Только Миктлантекутли было все равно, какой из миров выживет, а какой погибнет в Последней Битве – Миктлан принимал всех…
Часть 15

Данька кувыркнулся во тьме последний раз, и грохнулся на что-то твердое, с противным скрипом проехавшись на спине.
Минуту он лежал, хватая ртом воздух и ничего не видя вокруг. Затем в глазах немного просветлело и сразу же, откуда-то слева, потоком полились отборные ругательства.
Данька поднялся и пошел на этот звук, выставив руки и почти ничего не разбирая в окутавшей его серой мгле.
Пол под ногами был твердый и скользкий, сухой стук подошв тонул в непроницаемом тумане. Вдруг, он споткнулся обо что-то мягкое и это «что-то» схватило его за ногу, рывком опрокидывая на себя. Данила заорал и сразу же увидел перекошенное лицо Давыдова.

- Черт тебя дери, Водорезов!!! – рычал Илья, обдавая Данилу раскаленным дыханием. – Где мы, мать твою?!

- Да я не знаю, правда, не знаю! Отпусти ногу, горячо же! – очумело оправдывался Данька, пытаясь высвободить ногу из раскаленных пальцев Ильи.

Давыдов выпустил Данькину конечность и закрутил головой.

- А где Лискин?! Лиски-и-ин! – заорал он зычно, но крик словно запутывался в белесых полотнищах, наползавших на них со всех сторон.

- Здесь я, не ори! – ответили вдруг так близко, что Данька с Ильей непроизвольно дернулись.

Из тумана показалась уродливая морда Лискина.
При всем желании, «это» нельзя было назвать человеческим лицом: вытянутые челюсти оканчивались красно-розовым носом – не человеческим и не собачьим, кожа была покрыта редкими бурыми волосами, глаза сидели слишком близко, как у животного, а безбровый лоб поднимался круто вверх, переходя в стесанное темя, над которым возвышались кончики полупрозрачных голых ушей.

- Батюшки… – прошептал Данила. – Лис, что с тобой?! Ты такой страшный!!!

- Твоими, мля, молитвами! – огрызнулся Лискин, выдвигаясь из тумана и хватая Данилу за грудки. – Куда ты нас засунул, придурок?!! А ну, отвечай, сталкер хренов! Я здесь перекинуться не могу!

- Да я не знаю…, - начал Данила, безвольно трясясь в тощих лапах Димки Лискина.

- Как это «не знаю»?! Как это не знаю?!!! А кто знает? Пушкин асс? Может, это он нас сюда сдернул?!! – Лискин кричал и кончики его полупрозрачных ушей тряслись.

- А ну, тихо! – прикрикнул на них Илья. – Хорош орать! Слышите?

Данила прислушался. Вдалеке зародился какой-то звук – словно ветер свистел в тонкую щель. Звук нарастал и вскоре, мягкое дуновение коснулось разгоряченных лиц горе-путешественников. Туман заколебался, отступил и перед глазами прояснилось.

- Тит твою мать!!! – хором выдохнули мужчины.

Они стояли на колоссальном мосту, одним концом терявшемся вдали, а другим, упиравшемся в гигантские черные ворота. Лискин выпустил Данькин ворот и присвистнул, хватаясь за голову. Данила сделал несколько шагов к краю и испуганно отшатнулся: опоры моста терялись в бесконечности.

- Где мы? – с ужасом спросил он.

- В аду! – рявкнул Илья, мрачно сверкнув глазами. – Ну, психиатр, спасибо тебе, выручил! – произнес он со зверским выражением.

Лискин истерически захихикал.

- Как в аду? В каком аду? – залепетал Данька.

- А вот это мы скоро узнаем! – оборвав смех, сказал Лискин.

Ветер усиливался с каждой минутой.
Его порывы тугими ударами толкали в спину. Вдруг над их головами что-то просвистело и с силой ударилось о обсидианово-черную поверхность моста. Каменное крошево брызнуло во все стороны. Осколок чиркнул Даньку по щеке.

- Ай! – вскрикнул он, прижимая ладонь к лицу – на пальцах заалела кровь.

Вокруг засвистело и в путешественников со всех сторон полетели камни величиной с добрый кулак.

- Это Миктлан! – взвизгнул Лискин, получив крепкий удар в плечо. – За мной, или нам конец!!! – Петляя, он рванул к мрачным вратам, черной громадой, возвышавшимся впереди.

- Куда, дурак?! – заорал Илья, сорвавшись с места.

- За мной, быстрее! – прокричал Лис, улепетывая во все лопатки.

Ветер уже ревел, камни летели все быстрее, визжа и взрываясь фонтанами осколков под ногами бегущих. Они помчались что есть сил, и нагнали Лиса уже у самых ворот.
Лискин ударился о гладкий черный камень и створки плавно разошлись, словно были сделаны из тонкого стекла. Они влетели внутрь, и двери тихо затворились за их спинами. Дыша как загнанные буйволы и размазывая кровь по лицам они остановились на пороге.

- Миктлан! – выдохнул Лис, согнувшись пополам и уперев руки в колени.

Данила поднял голову и вперил взгляд в пространство.
Перед глазами расстилалось светящееся поле, покрытое белесоватыми клоками тумана. Насколько хватало глаз тянулась бесконечная равнина. Тут и там высились темно-синие столбы, протыкающие пространство и словно сшивающие гипотетический «верх» с не менее условным «низом».

- Кого-кого? – спросил Илья, вытирая кровь с подбородка. – Чё ты сейчас сказал?

- Миктлан, говорю, глушок! – возвысив голос, зло сказал Лискин. – «Приехали, здравствуйте, девушки!» Не, Илюха, ну можно мне ему в морду врезать? – спросил Димка, кивая на Данилу. – Мы теперя как отсюда выбираться будем?

Илья выпрямился во весь рост, обозревая окрестности.
Было видно: он нервничает и не знает что и ответить. Данила растеряно смотрел то на него, то на Лискина. В голове его был полный сумбур, но из этого хаоса настойчивой капелью пробивалась какая-то рациональная мысль. Не успел он ухватить мыслишку за скользкий вертлявый хвостик, как Илья перебил его горестным вздохом:

- Эк угораздило-то! Точно, это Та Сторона. Мы-то хоть живые? – Илья с сокрушенным видом ощупал свое лицо, схватился за грудь и сосредоточенно прислушался к своему сердцу.

- Ребят, я вас не понимаю! – пробормотал Данька и тоже схватился за пульс.

Сердце билось часто, но ровно. Это его странным образом успокоило.

- Ага, потому что ты голимый придурок! – сказал Лис, усаживаясь на камни, и горестно разглядывая свое сморщенное тело. – Миктлан, тебе говорят, Царство Аида, Ад, Загробный Мир! Ферштейн? Вот ты скажи мне, о чем можно думать, чтобы открыть дверь именно сюда?

- Да я о спокойном месте, о безопасности… - промямлил Данька.

- Тихо вы! – оборвал их Илья. – Перестаньте скубаться и давайте разберемся в ситуации! Во-первых, надо выяснить что произошло там, на берегу! У кого какие мысли?

- Не знаю…- вздохнул Лискин. – Мое мнение, что на нас напал сам Кецалькоатль!

Илья глухо хмыкнул и покосился на согбенную фигуру, привалившуюся к черным створкам.

- И еще у меня четкое убеждение, что весь сыр-бор из-за этого вот субъекта колдунской федерации! – Лискин ткнул мосластым пальцем в стоящего перед ним Даньку.

- Да я-то тут причем! – взорвался Данила! – Охренели вы все! Схватили, потащили, тычут все кому не лень пальцами своими корявыми! А я вас просил мне жизнь портить? Сидел бы сейчас с Тёмкой в казарме, анеки травил!!!

- Ты, это…Того, Лис, и правда! – поддержал его Илья. – Ты чего на человека напустился? Он и правда не виноват, что так карта легла. Похоже на то, что он человек непростой, не зря им все интересуются. И Камча и остальные. Кстати, а вот куда Вася делся? И почему медведь ожил? По-моему он хотел тебя, Алексеич, прирезать. И нож откуда-то взялся, странный такой…

- Жертвенный нож ацтеков. Вот что это было! – буркнул Лискин. Скоро конец света, пора бы знать, раз уж служишь Тлалоку.

- Я никому не служу! – огрызнулся Илья. – Огонь служит мне!

- Ага, ага, - устало махнул рукой Лискин. – На здоровье! Это дело не меняет. Боги есть и никуда от этого не денешься! Это так же ясно, как то, что мы сейчас сидим в одном из домов Миктлантекутли и Миктлансиуатль! «Царственная чета владык Загробного мира, рада приветствовать вас в гостеприимном Миктлане!» - проорал Лис голосом радостного конферансье. Короче, 23 декабря Лазоревый Царевич, то бишь, наше теперешнее светило – сойдет на землю, солнце погаснет. Древние боги соберутся и будут решать – продлевать им наши мучения или стереть человечество в порошок, как уже не раз происходило. Я тут прикинул хрен к носу, и кажется, понял из-за чего сыр-бор разгорелся. Тут такое дело: помнишь драконид? – обратился Лис к Илье. Ну тех, кто живет на Базааре, полуящеры, полулюди? – Илья согласно кивнул. – Так вот, насколько мне удалось узнать – это попытка номер два. Они появились сразу после Драконов. И, похоже, что Базаар им вовсе не родной дом. Я там пошатался, поболтал кое с кем…

- Ты вообще много болтаешь, Лис! – неодобрительно посмотрел на него Илья и чуть заметно кивнул на Данила.

Данька заметил это, но вида не подал, сосредоточенно пиная маленький плоский камушек и весь обратившись в слух.

- Да какая теперь разница! – фыркнул Димка. – Пусть знает, вишь, Ильюха, как события разворачиваются! Не до глобальных секретов! Похоже, мы все тут повязаны Змеем, - Димка хихикнул, - и дело наше теперь семейное! Так вот, скажу я вам, други: солнышко-то наше одно для всех - и для драконид, каковые являются древними демонами по дохристианской, а равно, и христианской мифологии, и для нас, грешных. По слухам, сиречь, мифам и сказаниям, сейчас самая пора явиться Антихристу и произойти великой битве сил Тьмы и сил Света. Улавливаете связь? Ась?

- Кончай юродствовать! – буркнул Илья.

- Так вот… все складывается – дракониды, поклоняются своим Драконам и как не странно, Князю Ночи. Он же Люцифер, он же Тецкатлипока, поскольку этот субъект – бог-демиург, наравне с Кецалькоатлем. Правда во время оно эти два гражданина несколько разошлись во взглядах на жизнь и Князь увел своих драконидов на Базаар, а Кецаль решил завести свой сорт людей, собственно Хомо Сапиенс. А поскольку, тэотль один и солнце одно, он не придумал ничего интереснее, чем уменьшить количество чулеля, то бишь души, приходящуюся на, хм, простите за каламбур, душу населения…

- Я теперь начинаю понимать – закивал Илья, – поправьте меня, если я не прав. Значит, теперь, в преддверии Армагеддона, должен явиться Антихрист, который поведет в бой Темную сторону, став правой рукой Тецкатлипоки и возглавив драконид. Победив людей, они будут безраздельно властвовать обоими мирами. Понятно, что Пернатый Змей этого не хочет, и готов пойти на все, чтобы нивелировать перевес сил… а значит…

- Значит я Антихрист по-вашему!? – вскинулся Данила. – Н-е-е-е, ну вы вообще… Оборзели! Сначала всякие мексиканцы, потом колдуны, а теперь уже и боги меня трахают прямо в голову! Да вы чё? Это шутки у вас такие?! – Данила внезапно почувствовал приступ бешенства.

- Тш-ш-ш… замахал на него ладонями Илья. – Да тихо ты, тихо! Пойми, тебя никто ни в чем не обвиняет! Тем более это только предположение.

- Довольно похожее на правду, однако! – вякнул Лис, заработав в прямом смысле обжигающий взгляд Ильи.

Пока Лискин шипел и дул себе на обожженный нос, Илья продолжил, обращаясь к бушевавшему Даниле.

- Ты, Данила Алексеевич, не ругайся, не ругайся! Сядь и сам подумай, посмотри на себя, в себя, разложи свои чувства по полочкам. Наверное найдется кое-что такое, чего не всем открыто. Я чувствую в тебе великую, но пока дремлющую силу. Есть что-то такое, что тебя от прочих отличает. А если тебе не нравится Антихристом зваться – пожалуйста, назовем тебя Иным, Избранным – как тебе больше нравится. Вспомни свой сон – ты же сам видишь, как все сходится, словно по нотам!

Данила взъерошил волосы и махнул рукой. Он был возбужден и огорошен внезапно открывшейся картиной.

- Это все фигня! – снова подал голос Лис. – Лучше давайте подумаем, как нам отсюда выбираться? Ворота-то только на вход…

Он поднялся и сделал несколько шагов к краю каменной площадки на которой они стояли. Прямо за ней начиналось покрывало тумана и призрачные его языки лизали камни, словно сонный прибой.

- Я в принципе знаю несколько выходов, но вот чёта затрудняюсь, как туда добраться…

- Ох, много ты у нас знаешь, Лис, ох, много! – качая головой сказал Илья, – я уж и в тебе начинаю сомневаться, может ты Тецкатлипока и есть?

- Не, я Омеотль – Директор Космоса! – сказал Лис, и хрипло засмеялся.

Данька ухмыльнулся было, но тут же почувствовал что-то странное, осекся, и взглянул на Димку.
Ему почудилось что-то тайное во взгляде маленьких красных глазок, что-то знакомое и пугающее одновременно. Но чувство пронеслось и растаяло, оставив после себя лишь легкую тень неуловимого воспоминания. Данила повернулся к равнине и снова посмотрел на далекие, немного неровные столбы, высящиеся тут и там.
Он прикрыл глаза и посмотрел на них внутренним взором. Теперь он видел, что внутри титанических стволов происходило какое-то движение. Ему открылось и еще кое-что, неприметное простому глазу: стволы имели призрачные ответвления, походящие на легкие воздушные корни. И эти корни шевелились, колебались, подобно морским водорослям. Концы их, погруженные в туман, точно что-то искали в нем. Они медленно двигались, как щупальца гигантского спрута, и внутри них перемещалась какая-то светящаяся масса, поступая внутрь столбов, и дальше, было похоже на то, как древесным стволам течет тягучий сок.

- Да катитесь вы все, со своими выводами полоумными! – сказал Данила. – Ладно, эта фигня не кусается? – спросил он, указав на колеблющийся туман. Мне кажется, нам туда! – кивнул он на ближайший столб. - Это вход. Ну или выход.

- Уверен? – ухмыльнулся Лискин. – Если уверен, то пошли!

Он вдохнул, как перед прыжком в воду, и шагнул прямо в светящееся марево, моментально погрузившись с головой.

- Ой! – удивленно сказал Илья, и неуверенно оглянулся на Данилу.

- Да пошли уже! – глухо донеслось откуда-то снизу.

Данила кивнул и, задержав дыхание шагнул вниз.

Туман обжигал и холодил одновременно. Данила чувствовал, как прохладные щупальца ощупывают тело, заползают в ноздри, трогают что-то внутри головы. Данила чихнул и передернул плечами. Неприятное ощущение инородного тела в мозгу исчезло, но все равно, погружаться в беловатую непроглядную муть было крайне противно. Данька подрыгал ногами – никакой опоры не было. Он медленно плыл вниз, словно продавливая молочное желе. Над головой послышались приглушенные ругательства – это Илья последовал за ними.

- Ну и где ад с чертями? – крикнул Данька вниз, где, предположительно, должен был быть Лискин. – Как-никак Хозяин пришел!

- Заткнулся бы лучше, психиатр, накличешь! – послышалось снизу. – Знаешь старый анекдот про суслика? Его не видно, но он есть!

Словно в ответ на его слова, туман прямо перед Данькиным лицом раздвинулся и на онемевшего Данилу уставились бледные, чуть светящиеся рыбьи глаза.
Вслед за выпуклыми глазами показалась часть морды, покрытой крупными беловато-голубыми пластинами. Внизу открылась узкая щель рта, окруженная гибкими желеобразными щупиками. Данила замер. Тварь беззвучно пожевала узкими морщинистыми губами, глаза вращались, внимательно осматривая Данилу. Затем, из тумана показалось и все тело, похожее на вытянутое тело древних амфибий. Существо, размером с добрую корову, подобрало задние лапы под себя, усевшись на свернутый в кольцо хвост и наклонив полурыбью-полузмеиную безносую морду.

- Лискин, Лиски-и-и-н!!! – приглушенно зашипел Данила. – Тут какая-то хыка появилась!

В ответ ему послышалось издевательское хихиканье:

- Ну вот и поговори с подчиненными!

- Что там у вас происходит? – спросил сверху невидимый Илья.

- Тут кто-то появился! Местный житель! – ответил Данила, не в силах оторвать взгляд от шевелящихся щупиков вокруг рта чудовища.

- И чё? – забеспокоился Давыдов.

- Да ничё…- сказал Данила, и тут же осекся, потому что тварь, протянула вперед одну из шести перепончатых лап и похлопала его по плечу.

- Хтооо тыыыы? - спросило чудовище неожиданно приятным голосом.

Причем рот явно не принимал участия в звукообразовании. Слова рождались где-то в костях Данькиного черепа.

- В-водорезов Даниил – запинаясь ответил Данька.

- Смооотриии нормааально! – посоветовало чудище, сложив лапы на бледно-сиреневом пузе. – Провааалишься, живой!

- С-спасибо! – недоуменно сказал Данила.

Чудовище кивнуло и кануло в туман, словно растворяясь в белесой завесе.

- Ну, чё там? – беспокойно спросил Илья.

- Сказало посмотреть нормально.

- Ну так смотри! – сказал Лискин снизу.

Данила встряхнулся и посмотрел «из головы». Туман сейчас же рассеялся и перед Данилиным внутренним взором явился склон холма, у подножия которого плескалась черная маслянистая жидкость. Данила увидел Лискина, опускающегося на приплющенную вершину холма, себя и Илью, метивших прямиком в черную жижу.

- Загребай, вправо бери, Илюха! – закричал Данька и перед глазами снова поплыл молочный кисель, он заработал руками и ногами, словно плывя брасом.

Дрыгаясь подобным образом, Данила вскоре ощутил ногами твердую почву, охнув, он плавно опустился на невидимую в тумане поверхность. Он припал на четвереньки ощупывая жестковатую поросль, покрывающую рассыпчатую сухую почву.

- Лискин, Димка! Ты где? – зашумел он.

- Здеся! – ответили справа.

Поодаль что-то грузно плюхнулось и из тумана донеслись приглушенные матюки.

- Илюха, сюда! – закричал Данька.

Через некоторое время Данила почувствовал, что на ногу легла горячая ладонь Ильи, слева сопел Лискин. Данька слепо хлопал глазами, не видя даже своей руки в мутном молоке тумана.

- Ну и чё делать-то, не зги не видно, тудыть ёё! – дохнул в ухо Илья.

- Эх вы, сверхчеловеки! – фыркнул Димка. – Что, с испугу все способности поотшибало? Глазоньки-то прикройте, да смотрите как и положено в надчувственных мирах!

- Лан, попробуем! – сказал Илья, и Данила тоже послушно прикрыл глаза, снова сосредотачиваясь на внутреннем видении.

Теперь пошло легче, Данила увидел себя и друзей, сидящих на покрытом черной травой склоне, увидел сиреневое беззвездное небо и бескрайнее черное море, расстилающееся у подножия холма.
Справа и слева виднелась холмистая безлесная степь, проткнутая неизменными гигантскими стволами. Полупрозрачные, сочащиеся голубоватым светом корни змеились по степи, сбегая меж холмов прямо в черную жижу. В темном небе медленно плыли какие-то округлые тени, то сбиваясь в стаи, то расходясь, подобно огромным воздушным шарам.
Порой они опускались ниже, проплывая над поверхностью «моря» и испуская струи какой-то темной жижи. Напрягшись, Данила смог разглядеть некое подобие крыльев, а может и плавников, что трепетали по бокам раздутых тел неведомых существ. В черном «море» тоже что-то происходило. У подножия холма, там где светящиеся «корни» погружались в жидкость, кипел пенистый прибой, пузырясь, точно только что откупоренное теплое пиво. Временами на поверхности жидкости вздувались титанические волдыри, сопоставимые по размерам с холмами, окружающими друзей. Некоторое время выпячивание увеличивалось, поверхность его натягивалась, маслянисто поблескивая в неверном свете этого мира, затем медленно опадала, покрываясь множеством ямочек, словно попа на рекламе антицеллюлитных шорт. Данька хихикнул, удивившись такой отвлеченной ассоциации, и не к месту подумал, что у него давно не было секса. Друзья-маги молчали, крутя головами с зажмуренными глазами и яркими пятнами открытых «третьих глаз» посреди лба.

- Уныло… - сказал наконец Илья, почесав в затылке. – И неудобно. Может, завязать чем? У кого-нибудь платок есть? А то меня все время подмывает глаза открыть.

- У меня два! Тебе какой: батистовый с кружевами или шелковый в синюю полосочку? – хихикнул голый Лискин, вытянув облезлую морду и скобля лапой морщинистую шею.

Илья обреченно вздохнул, роясь по карманам.

- У тя шарф на шее! – подсказал Димка.

Данила тоже покопался в куртке и обнаружил грязный платок и кожаный ремешок неизвестного происхождения. Илья старательно обвязал голову шарфом, отчего стал похож на пьяного Али-Бабу с упавшей на глаза чалмой. Третий глаз сверкал сквозь повязку как бледно-голубой аквамарин. Данила, подумав, остановился на платке, разорвав его пополам и связав в длинную полосу.

- Калики перехожие! – констатировал Лискин, смотря на их приготовления ярко-синим цветком третьего глаза. – «Сами мы неее мееестныееее, подаааайте на хлееебушек!» - пропел он противным голосом и встал.

Данила невольно отметил, что теперешнее уродство Димки, как-то совершенно органично вписалось в окружающий их странный мир.

- Опа! Смотрите, смотрите! Щас поймают! – Лискин указал в небо, где далеко вверху клубилось округлые тени.

Данила и Илья задрали головы. В небе действительно что-то происходило. Данила напрягся, «приближая» зрение.
Высоко-высоко метался белый шарик. Огромные существа, напоминающие то, что встретилось Даньке в тумане, с удивительной для внешне неповоротливых тел прытью, гонялись за светлым пятном, которому пока удавалось уворачиваться от алчущих пастей и протянутых лап. Наконец, одна из тварей изловчилась и светлый шар словно прилип к окруженному щупальцами рту. Отростки удлинились, обвили светящуюся субстанцию, и свет как бы втянулся внутрь темной туши - будто сдулся детский воздушный шарик. Остальные твари кружили вокруг оглаживающего пузо счастливца, и выражение усатых морд было красноречиво-разочарованным.

- Что это такое? – спросил Данька и удивился, потому что только сейчас заметил, что звуки в этом мире исходят только от их троицы.

Все остальное – и трава и пенящийся прибой, и даже воздушная охота – происходило совершенно бесшумно.

- Дорогие дети! – ответил Лискин, поправляя на носу невидимое пенсне. – Сейчас вы просмотрели основной момент функционирования Загробного Мира. – Лискин продолжил, точно копируя интонации усталого учителя биологии. – А именно: френофагоз, или, говоря простым русским языком – душежорство. Здесь мы видим френофагов, или пожирателей душ, которые, только что, на ваших глазах сожрали грешную душу.

У Ильи гадливо скривился рот. Данила, однако, воспринимал эту речь даже с улыбкой – уж больно ловко ломался Лис.

- А сейчас, - продолжал Димка, указывая на отделившегося от стаи «пожирателя» - данный индивид произведет еще один естественный акт, а именно: испражнится. Таким образом, чулель этой грешной души вернется в круговорот Питао, или Мировой Души в природе. Но об этом мы узнаем на следующем занятии! А теперь, урок окончен – все свободны! – завершил Лис, следя костлявым пальцем за перемещениями «пожирателя».

Туша, крутя хвостом и загребая всеми шестью лапами, снизилась и пролетела прямо над их головами, направляясь к темной жиже.
Немного отдалившись от берега, чудовище зависло над глянцевитой поверхностью, трепеща едва заметными крыльями-плавниками. Через секунду, тварь извергла вниз черную струю, потрясло хвостом и неторопливо направилась прямо к застывшим на холме путешественникам.
Испражнившись, существо сделало круг и повернуло обратно. Над холмом оно зависло и подогнув соминую свою голову посмотрело сверху вниз на застывших на холме друзей. Некоторое время монстр разглядывал их, затем затрепетал крыльями и, подобрав лапы, плавно опустился на землю.

- Нууууу чтооооо? – спросило существо, прочно усаживаясь на толстый хвост. – Видееели как я егооооо?!

- Да-да! – закивал Димка. – Это было здорово, высший пилотаж!

- А тоооооо! – довольно протянул пожиратель, шевеля усами. – Я – моооолоооодееееец!

Чудовище потянулось к Даньке, желеобразные усики вытянулись как рожки титанической улитки.

- Да, ты – хороший, хороший! – попятился Данила.

- Боииишьсяяяя? – монстр фыркнул, словно усмехнулся. – Неее бооойсяяя, я тебяяя неее съеееем! Даай понюхаааюююю! Ты страаанннныыый!

Скрепя сердце, Данила протянул монстру открытую ладонь. Прохладные щупики щекотно коснулись кожи.

- Тыыы сииильныыый, Дааанилааа Вооодооорееезооов! – прогудело существо. – Я удивляяяяюсь!

- Ага, да! – ответил Даня, чувствуя себя довольно глупо.

Похоже эта тварь была той же самой, что появлялась, когда он погружался в туман Миктлана.
- Он Дитя Хаоса, чтоб ты знал! – сказал Лискин, блестя «третьим глазом» из-за спины Ильи.

- Оооо! – чудовище откинулось назад, по-собачьи склонив плоскую голову. – А что вааам нууужнооо в Миииктлааанеее, гооооспооода?

- Да, собственно ничо не нужно! – Илья отодвинул Данилу, выступая вперед. – Нам обратно на землю бы! Поможешь?

Монстр поглядел на Илью, круглые глаза вращались независимо, как у хамелеона.

- Нууу помогууу… Я неее голооодныыый теперь…

У Данилы полегчало на душе – он совсем не был уверен, что найдет выход самостоятельно. Хаос еще бродил в нем, как молодое вино. Он никак не мог совладать с ускользающими знаниями, что роились в его голове.

- Знааачит на Зенмлююю, тогдааа…

- На землю, на землю – перебил его Димка. – И поскорее, родной!

Монстр повернул один глаз, оглядывая Лискина. Выражение его морды неуловимо изменилось. Даниле почудилось, что между Димкой и тварью проскочила невидимая искра. Это показалось странным, но существо уже шумно вздохнуло и поднялось в воздух, повисая в метре над поверхностью.

- Нууу пойдееем! – сказало оно, прижимая лапы к сиреневому брюху.

Оно поплыло вниз по склону, туда, где в сумраке темнели корявые столбы. Друзья по несчастью поднялись, следуя за пожирателем душ. Некоторое время все напряженно молчали.

- Нууу чтооо новооого на Зееемлеее? – спросило чудовище, поворачивая голову. – Гоооворяят скооороооо Армааагеддооон?

- Скоро, скоро! – успокоил его Лискин. – А что это тебя так интересует? В первый раз чтоль? Или у вас тут с едой плохо стало?

- Дааа нееет, нормааально, хватааает… - сказало чудище. – Дааажеее хорошооо… я тооолстыыый! – монстр огладил брюхо одной из 6 лап. - Просто скууучно чтооо-тооо в послеееднее врееемя.

- Будет движуха, будет! – обнадежил его Димка. – Вот 23 декабря этот симпатичный эскулап организует нам грандиозную тусовку! – Димка похлопал Данилу по плечу и хихикнул.

Данила вздохнул, скинув руку с плеча. Илья неодобрительно поджал губы.

- А когдааа этооот декаааабрь? – спросил монстр. – У нааас тут время другооое!

- Ха! А в натуре! – вскинулся Лискин. – сколько времени прошло-то? У меня впечатление, что я ел три дня назад!

Данила «глянул» на свои часы – он никогда с ними не расставался. Часы были его привязанностью.

- На моих – 6 часов! – ответил он.

- Шесть чего? Утра или вечера? И вообще какого числа?

Илья озадаченно почесал где-то в тюрбане, замедлив шаг.

- Да… А ведь правда, я как-то забыл, что тут время другое! – сказал он. – Ладно, пошли быстрее – я тоже жрать хочу, сил нет!

- Эй, тебя как зовут-то? – спросил Лис у плывущего в воздухе монстра.

- Меняяя? – существо озадаченно расправило усики. – Меняя неее зооовууут! Никааак!

- Тогда будешь Толстый, ладно? – Димка улыбался всей своей сморщенной мордой. – Так вот, Толстый, сколько по-вашему до Земли-то?

- Нууу, до стволааа, что на Землюю выходииит примееернооо четверть возрожденияяя чулелиии…
Димка присвистнул и хлопнул себя по тощим ляжкам.

- Не фига се! Не-е-е, народ, ну мы попали!!! Короче: он о шести месяцах толкует!
Илья встал как вкопанный. Данила тоже остановился в изумлении.

- Как так?!

- Ну вот так! Все, мы к даже Армагеддону не успеваем! Просрали Конец Света, пипец! – Лискин нервно захихикал.

- Что же делать-то? – Илья зашарил в куртке. – Мля, и сигареты кончились, вот засада, млин!
- Нууу а можнооо и быстрее… - задумчиво прогудело чудовище, останавливаясь. – Если через Девяяятый Круууг на Базаар, а уже с негооо – куда хотииитеее.

- А сколько до Девятого? Мы с голоду не помрем? – с надеждой спросил Данила.

- Однааа десятаяяя…

- Два с половиной месяца – упавшим голосом произнес Илья. – Хана нам!

- Слушай, Толстый, мы живые, мы стока не протянем! Нам надо есть и пить воду! Ты знаешь что такое вода?

- Я знаааююю, я неее дурааак! – обиженно сказал монстр, шевеля усиками. – А о чем вы думалиии, когдааа к нааам совааались? Сами дураки!

Илья незаметно пнул Лиса в тощий зад.

- Да ладно, не обижайся, мы просто голодные и от этого злые! Пойдем через Девятый, делать нечего! Только ты не сердись, пожалуйста!

Толстый посмотрел на Даньку и задумчиво пошевелил усами.

- Лаааднооо, ради Хаоса.

Они продолжили путь.
Все надолго замолчали. Данилу обуревали мрачные мысли о своей незадавшейся жизни. Нахлынула апатия, да и пить хотелось прямо таки нестерпимо – так всегда бывает когда чего-то заведомо нет, этого-то и хочется. Он механически передвигал ноги и думал обо всем сразу и ни о чем конкретно. Они спустились с холма и пошли дальше. То и дело приходилось перешагивать через светящиеся корни, что змеились между холмами, подобно пластиковым трубопроводам. Данила пытался считать шаги, чтобы хоть как-то отвлечься и немного определиться во времени, но быстро сбился. Настроение его совсем испортилось – он банально устал от всего, что случилось за эти долгие сутки…

- Ладно, стоп! – сказал вдруг Илья. – Привал.

Толстый остановился и опустился на свои толстые лапы.
Данька сел там же где и стоял, затем лег, ткнувшись лицом в сухую траву. Сорвал надоевшую повязку, потер глаза и поморгал. Перед взором поплыли мутные полотнища тумана, затем пелена немного рассеялась и постепенно изошла в легкий флер. Окружающий мир явился Даниле так, как если бы он смотрел через мутное стекло. Путники примостились кто - где. Лискин вырвал пучок черной травы и теперь рассматривал ее, сведя глаза к влажному красному носу, Илья размотал шарф и остервенело утирал им свой взмокший загривок. Толстый неподвижно замер, распластав на земле жабье пузо и сложив в гармошку прозрачные крылья.
Над компанией витал дух уныния, все угрюмо молчали. Наконец, Лискин отбросил траву и кряхтя стал разбрасывать рыхлую почву. Данила отрешенно наблюдал за его действиями, не испытывая даже подобия интереса. Раскопав яму величиной с добрый таз, Димка энергично ухлопал ее ладонями, уплотнив стенки и дно. Затем он уселся по-турецки и замысловато сложил пальцы. Илья исподлобья наблюдал за ним. Данилу подумалось, что Давыдов мрачнеет с каждой минутой. Какие-то темные думы сгущались в квадратной голове Гранита, лицо его все больше каменело. Лискин посидел некоторое время, а затем стал раскачиваться, напевая что-то невнятное.
Данила приподнялся на локте, прислушиваясь, и вдруг почувствовал накатывающую дурноту. В голове его помутилось, и внутреннему взору явилась тонкая эфемерная сеть, подобная бесконечной паутине, распластавшейся во все стороны. Данила схватился за голову, охнул и часто-часто задышал, чувствуя что его сейчас вырвет. Давыдов издал неопределенный звук и вдруг все схлынуло, Даньку отпустило.

- Ну ты… - начал Илья, угрожающе нависая над сидящим Лискиным.

- Пейте быстрее, придурки, впитается щас! – перебил его Димке тыча пальцем в яму.

Углубление было до краев наполнено прозрачной водой.

- Данька, пей же!

Данила нерешительно зачерпнул полные пригоршни и приник губами к холодной чуть сладковатой влаге, напоминающей колодезную воду.
Лискин погрузил в яму длинные челюсти и по-собачьи лакал, брызгаясь и урча. Давыдов оттолкнул его и тоже принялся черпать студеную влагу. Опустошив ямку, Данила и Илья уставились на Димку, ожидая хоть какого-нибудь объяснения. Тот фальшиво насвистывал, повернувшись к товарищам тощим задом.

- Сюда иди! – с нажимом произнес Давыдов после минутного молчания. – Ты нам ничего объяснить не хочешь?

- Не-а! – нагло ответил Лискин, бегло глянув через плечо.

- А придется! – сказал Илья двинувшись вперед.

Он навис над Димкой точно готовый обрушиться утес, лицо его потемнело от ярости.

- Я-то думал, что ты всего лишь дьяблеро – оборотень, а оказывается…

- А оказывается, я не такой уж придурок, каким вам казался! – перебил его Димка. – Ну простите, ради бога!

- Оказывается, что ты что-то скрываешь! – отрезал Давыдов. – Слишком много ты у нас знаешь, ой слишком, Дмитрий Максимович!

Лискин устало махнул рукой и плюхнулся на землю.

- Ладно, шут с вами, сдаюсь! Присядь, Илюха, не стой над душой!

Илья нехотя опустился рядом, взирая на Лискина свинцовым взглядом.

- Ну, да - сейчас я изменил Хаос, получил воду путем случайной химической реакции. Ну, да – я пнул теорию вероятности под насиженный зад… Да! Но он, – он кивнул на Водорезова, – тоже так может! Да, я знаю Миктлан, потому что не раз бывал здесь и был не один… Да, я знаю Мескалито… Немножко!

- Кого-о-о?! – протянул Илья.

- Мескалито, Илюха, того самого Тайного Бога! Златоглазого Старика, что живет везде и нигде!

Данила охнул – яркие картины сна замелькали перед глазами.

- Так, хорошо, - сказал Илья с мрачной улыбкой. – Он, значит, Мескалито знает… Лан, нормально! Кого еще ты знаешь Максимыч, дорогой? С Кецалькоатлем не бухал, не?

- Да брось ты, Давыдов!

- Нет, погоди! Я вот интересуюсь для пущей ясности, может и вот это все приключение, - он обвел рукой унылый пейзаж, - ваша с Мескалито задумка? А то кто его знает, Тайного Бога? Может у вас там свои планы, о которых я, дурак, и не ведаю?

- У нас есть свои планы! – отрезал Лискин. – Но тебя, драгоценный Илья Иванович, они не касаются!

Их взгляды скрестились и Данила с удивлением отметил, что Лискин совсем не такой, каким представлялся раньше. Он словно вырос, стал ярче и сильнее, не смотря на внешнее свое уродство. Он больше не дергался и не суетился, движения его стали быстры и точны, а взгляд спокойным и властным. Даниле пришло в голову, что как раз сейчас ему посчастливилось увидеть истинного Лискина, а не гротеск и не маску. К еще большему удивлению Илья медленно отвел взгляд от маленьких глазок дьяблеро.

- Ну и шут с тобой! - Давыдов досадливо рубанул ладонью воздух. – Остохренели вы мне! Делайте что хотите, только до меня не докапывайтесь! Заколебали вусмерть!!!

Илья встал и широко зашагал прочь. Толстый, внимательно наблюдавший за разборкой, приподнялся на мощные лапы и распустил перепончатые веры крыльев.

- Мескалииитооо – сииильный бооог! – промычал монстр. - Никтооо не знааает ктооо он! Может иии Всевыыышнииий… Никтооо не знааает!

Он грузно снялся, и полетел вслед за Ильей. Данила проводил его тоскливым взглядом. Он снова чувствовал мучительную неуверенность.

- Ладно, Данька, не вешай носа! – сказал Лискин, заглядывая в глаза Даниле. – Все нормально будет! Нор-маль-но! Слышь?

Данила поднял не него глаза и встретился взглядом с Лисом. Он почувствовал что-то теплое и ободряющее во взгляде маленьких гляделок в обрамлении красноватых безресничных век, что-то ужасно знакомое! Лискин быстро подмигнул ему, потрепал по плечу, поднялся и пошел за удаляющимся Гранитом. Непонятно почему, но Данька почувствовал себя защищенным. Он улыбнулся и вдруг единым духом воспроизвел в голове ту картинку из тоненьких паутинок, что рисовалась ему недавно. Илья и Лис одновременно взвыли, подпрыгивая: прямо на их головы внезапно обрушилась тонна ледяной воды! Данька заржал, и дурашливо поскакал вслед за ними.
Часть 16

Мгновенное ощущение тошноты сменилось ярким светом и пьянящим вкусом родного воздуха. Базаар обнял меня, плеснул ароматом нагретых трав и смолистым терпким запахом гигантских папоротников. Я шагнула вперед. Сзади счастливо вздохнула Карина.

- Дома, мы дома! – засмеялась она, обнимая меня за плечи.

Мы запрыгали, визжа и смеясь как маленькие девочки.
Затем мы взялись за руки и побежали вниз с холма, на котором мы очутились.
Узкая стежка, вьющаяся между огромных чешуйчатых стволов, привела нас в светлую рощу, опускающуюся к самому берегу океана.
Мы радостно вдыхали соленый бриз, пробивающийся сквозь знакомые запахи деревьев и трав. Повсюду цвели синие титау, над чашечками которых вились мелкие феи, то появляющиеся, то снова ныряющие в аквамариновые лепестки, прыгая из своего мира в наш и обратно. Феи были чуть побольше бабочки и синие цветы были их излюбленными древями – маленькими дверками соединяющими миры.
На стволах, оплетенными толстыми канатами лиан грелись рено-гра – «детские драконы». Они то и дело перепархивали с одного дерева на другое, трепеща разноцветными кожистыми крыльями, чирикали и трещали, глядя на непрошенных гостей желтыми бусинами глаз. Когда мы приблизились к опушке, из кустов показалась рогатая голова сатира, ухмыльнулась зубастым ртом и фыркнула, снова погружаясь в буйную зелень.
Сонная дриада свесила голову с толстой ветки над самой дорожкой, лениво зевнула и погрозила изящным пальчиком, когда Карина, шутя, показала ей язык.
Мы вышли на берег.
Океан все так же гнал вечные воды, омывая скалистые утесы, над водой носились чисса, недалеко от берега, в теплой бухточке грелись тан-гро, маслянисто-черные шеи величаво изгибались над бирюзовой водой.
Я приставила руку ко лбу: в легкой дымке блестели башни вечного Тамоанчана. Я задохнулась о счастья – золото Пирамиды горело над самыми высокими шпилями и казалось ярче и больше тех снежных пиков, что обрамляли окоем, возвышаясь за главным городом драконид.

Родные места, места моего безоблачного детства, места моей юности, благословенные места моей первой любви.
Тысячи и тысячи лет моей жизни прошли здесь, тысячи и тысячи раз поднималась я по ослепительным ступеням золотой Пирамиды, чтобы встретить великие Дни Кроведаяния.
Мне захотелось побежать вперед смеясь и раскинув руки, словно ребенок, мне захотелось плакать и смеяться одновременно.
Я протянула руку Карине и она вложила мне в ладонь свои пальцы. Я посмотрела в ее сияющие глаза, они тоже были влажны. В благоговейном молчании, невесомые и тихие, словно ступая по воздуху, мы пошли к городу.

Столица встретила нас радостным блеском окон и аплодисментами плещущих флагов на приветственно вздымающихся башнях.
Ни фанатеющих толп, ни протянутых за автографами листков, ни летящих из окон конфетти, ни фейерверков не предвиделось. Да они и не нужны были. В каждом взгляде и каждой улыбке было узнавание.
Кэб, запряженный лощеным тиу-тиу, услужливо распахнул дверцу, едва мы шагнули на Привратную площадь. Скорее из вежливости, чем по необходимости, приветливый возница осведомился о цели нашей поездки. Мы были домашними героями, привычной гордостью, такими, каким мог бы быть Гагарин, если бы вечно жил среди людей.
Двери Совета распахнулись и впустили нас в покойный свет бесконечных анфилад, мелькание стройных колонн странным образом внесли мир и тишину в мои мысли. Исполнительные слуги, без лишней суеты, обеспечили нас всем необходимым, что требовалось путешественникам в конце трудной дороги.
Омовение, массаж, пища и немного покоя в хрусткой свежести подкрахмаленных простыней, словно обновили меня.
В Зал Совещаний я вошла полной сил и энергии.
С удовольствием я кивала знакомым лицам, озарившимся светом приветствия при нашем появлении. Здесь были все – давние соратники, благожелательные старейшины, дружелюбные сверстники и благоговейная молодежь.
Мне было комфортно и немного непривычно, так как и должно быть дома после длительного твоего отсутствия. Единственное, что омрачало мое настроение, это то, дефективное тело, что мне приходилось носить.
Я ощущала его как красивое, но слишком узкое платье. Я взошла на привычное место во главе вытянутого эллипса совещательного стола. Собравшиеся последовали моему примеру, рассаживаясь согласно давно заведенному порядку.
Стражи и помощники образовали второй контур, чуть поодаль, и Совет начался.
Я помню тысячи тысяч таких совещаний, все было как прежде: и свет и звуки и даже запах, исходивший из нагретых курильниц по периметру зала, но все же было что-то особенное в этом заседании.
Дух Судьбы носился над нашими головами. Казалось, сами Драконы громадными тенями вставали за спинами своих тоналей – драконид, прислушивались, следили за каждым жестом, каждым взглядом…
Возможно, так оно и было. Это был последний совет Эры Пятого Солнца, а может и последний совет в цивилизации драконид. Никто не хотел чтобы так случилось, поэтому все чувствовали себя близкими, почти родными друг другу.

Ре-Наа-То, тот самый седой красавец, что нашел меня в переполненном троллейбусе, наш главный Резидент, один из старейших дракгардов, доложил обстановку, сложившуюся на Земле.
Он рассказал обо всех агентурных сетях, раскинутых в мире людей, обо всех сочувствующих и обо всех явных и тайных врагах наших.
Мексика и Бразилия издревле были нашим оплотом, сохраняя все традиции культа Вечных богов. Кроме того, Базаар нашел верных друзей в Японии и Китае, еще, мы имели крепкую агентурную сеть на островах Океании и в Западной Европе.
Австралия, с ее огромными пустынными территориями и редким населением, как и многие века оставалась белым пятном на карте друзей и врагов, а в России и Англии мы натолкнулись на яростное сопротивление нашим идеям.
Хотя северные шаманы и были нашими давними союзниками, но христианский Центр, синергичный учению Кецалькоатля явился оплотом фанатичных Воинов Небесного Ока и примкнувших к ним островных друидов.
Эта полуправительственная, полувоенная организация внушала нам огромные опасения, и доклад Резидента вызвал бурное обсуждение, полное тревоги и озабоченности. Впервые в истории, нами всерьез заинтересовалось правительство огромной державы. Интерес этот, конечно был и раньше, но прежде это было сродни легкому увлечению оккультизмом, теперь же, это внимание переросло в осмысленную агрессию. Воины Ока имели серьезную научную и материальную базу.

Еще большее беспокойство привнес доклад Военного Советника Базаара.
Он рассказал об участившихся вылазках людей на Базаар. Тут и там неожиданно распахивались врата, кого-то пропускали и схлопывались вновь так быстро, что наши наблюдатели не успевали засечь ничего определенного.
На отдаленных островах были замечены признаки ведущегося строительства. Место было выбрано так удачно, что никакими, даже самыми современными средствами не удавалось установить наблюдение без риска быть обнаруженными и раскрытыми.
Базаар – прекрасный, но крайне своеобразный мир, здесь даже нам, драконидам, позволено далеко не все. Этот мир всегда был и остается самым открытым, но и самым таинственным во всех вероятных Вселенных.

Я сосредоточилась.
Я чувствовала некую угрозу, зловещее облачко скрывало истинный смысл сказанного. Интуиция, отточенная тысячами жизней, настойчиво шептала об угрозе, исходящей с этих труднодоступных островов.
Я внимательно слушала последующие доклады, но мысли мои все возвращались к таинственному строительству, что затеяли наши враги. Это требовало скорейшего разъяснения. Совет закончился. Пришло время принять решение.
Правитель встал и сказал свое слово. Приказы были отданы, цели намечены. Все ожидали лишь моего резюме. Жрецы всегда говорили последними. В нашей власти было переиначить все распоряжения Правителя. Жрецам, общающимся с Богами доверяли всегда и во всем. Я поднялась. Обошла глазами внимательные и ожидающие лица, посмотрела в настороженные глаза Правителя и сказала:

- Час Суда близок. Битва вот-вот грянет. Необходимо поднять войска в ружье. И вот еще что, - я помедлила – все агенты должны занять позиции. Пока планы людей не ясны, все агенты должны стоять на местах. Все, кто владеет стихиями должны быть готовы! Базаар НЕ МОЖЕТ пострадать. В случае малейшей угрозы безопасности мира Древей – я требую активации "Плана В"!

Совет зашумел, точно чисса, растревоженные появлением кор-корра. Правитель поднялся вновь, в его глазах отражалось удивление.

- Но Жрица, План В – это СЛИШКОМ глобально! Применение этого средства не только приблизит Армагеддон, но и напрямую спровоцирует его немедленное наступление! Мир Земли погибнет!

- Нет, Правитель, - сказала я твердо. – Погибнет лишь человеческая цивилизация, но не Земля! Земля переживала и не такие катаклизмы на своем долгом веку! Да, тяжело будет всем, да произойдет сдвиг в структуре тоналя, но мы НЕ МОЖЕМ допустить чтобы по глупости несовершенной расы было повреждено, или даже уничтожено главное сокровище Вселенной! Я за применение Плана В! Яростные времена – яростные методы! Пошлите своих агентов! – обратилась я к Ре-Наа-То – Проникающему-Во-Тьму.

Все выглядели подавленными.
Правитель лишь слабо кивнул в ответ на вопрошающий взгляд Резидента.
Гудя, точно растревоженный улей, Совет разошелся. Мы остались наедине с Правителем и несколькими высшими жрецами.
Подали шиет в тоненьких чашечках, легких, как перо кецаля. Я поведала им о встрече с Миктлантекутли.
Как выяснилось, дракониды, сидящие на Базааре тоже не теряли времени даром. Они назвали мне имя Дитя Хаоса и имя того, кто противостоял ему. Как только созвучия этих имен коснулись моей души, я застыла пораженная: Даниил Водорезов и Артемий Пламень… Данька и Тёмка… Мой Друг и моя Любовь! Я закусила губу, пытаясь унять взбесившееся вдруг сердце. Феноменальное стечение обстоятельств! Я почувствовала, что Хаос подчиняется мне ровно настолько, насколько Океан подчиняется рыбаку в утлой лодчонке. Чей-то непостижимо великий разум и неодолимо мощная длань чувствовалась во всем происходящем…

- Я отправляюсь в Миктлан! – сказала я, вставая.

Не слушая их возражений, я быстрым шагом вышла из Совета и направилась к Пирамиде.
Молитва не принесла мне покоя.
Хаос трепетал, разрывался и вновь свивался бесформенными клубами и не давал определенного ответа ни на один мой вопрос.
Я чувствовала, что Великий Дракон Хаоса пребывает в том же смятении, что и я. Единственная мысль, в которой я укрепилась, была проста и в то же время невозможна для существа тысячелетиями служившего одному Богу: кто-то третий вступил в Вечный спор Демиургов.
Неявное, но пристальное внимание чувствовалось во всем происходящем. Кто-то изучал нас, подкидывая события в нашу жизнь, как пытливый натуралист подкидывает крошки в растревоженный муравейник.
Шальной птицей влетела в голову и забилась, бестолково мечась мысль: а может Тецкатлипока и Золотой Змей не так уж и велики, чтобы застить мне Небо? Я задумалась, стоя перед алтарем.
Моя кровь капала с пальцев и розоватым паром поднималась вверх, испаряясь с золотых плит. А может, я просто никогда не смотрела вверх, туда, высоко, где нет ни большого ни маленького, туда, где непрерывно идет Творение? Может, все мы так привыкли к теплой опеке Отца, что замечаем его руку только когда она шлепает нас за наши шалости? Может, нам пора перестать колотить друг друга совком по панамке и поднять голову от нашей песочницы? Я затворила кровь. Сомнения мои не развеялись, но я приготовилась к главному экзамену в своей жизни – экзамену на право взрослеть.

Врата Пирамиды были универсальными. Это были Драконьи Врата. Хаос шепнул что-то ободряющее мне вслед. Минуя Мост, я шагнула прямо в Миктлан.

Часть 17

Они шли долго.
Время измерялось только потребностью в пище и сне.
Лискин учил Даньку, постепенно приучая к управлению теми знаниями, что гнездились в его голове.
Питались они только тем, что создавал Лискин, используя свою странную магию.
Обычно это было что-то напоминающее сушеное мясо, да пюре быстрого приготовления.
Это было не густо, но в их положении было не до кулинарных изысков.
Данила начал видеть ткань мира глазами настоящего мага. Это было узорчатое полотно, местами плотная, местами рыхлая и дырчатая, точно тонкое кружево. Нити Порядка тут и там были усеяны бусинами Случая. Этим случаем как раз и управлял Хаос.
Димкина фраза: « Порядок дает судьбу, а Хаос – возможность ее исправить!» - полюбилась Даньке, и он с удовольствием управлял мешаниной случайностей.
Он предотвратил вывих лодыжки у Ильи, послал случайно залетевшую грешную душу прямо в пасть Толстого и почувствовал себя истинным Дитя Хаоса.
Лискин усмехался, видя его усердие, а Давыдов все больше молчал, глядя на их уроки с мрачноватым смирением.
С Лисом у Данилы сложились неоднозначные отношения: с одной стороны, Данила восхищался служителем Тайного Бога, а с другой, его не покидало ощущение, что Лискин скрывает гораздо больше, чем показывает.
Данила подступал и так и этак, используя на хитром Димке все знания, что приобрел за время психиатрической практики, но Лис открывался ровно настолько, насколько считал уместным.
От этой тщеты Данила чувствовал себя все более и более несостоятельным и темным. Это бесило, но и увлекало его одновременно. Знаний становилось все больше, все легче было Даниле, то, что раньше требовало напряжения всех сил, отодвинулось куда-то на уровень интуиции, на уровень древних, глубоко зашитых в подсознание рефлексов.
Управлять случайностями стало так же легко, как моргнуть, почесать нос, как дышать. Как будто вспоминалось то, что когда то забыл.
Это как кататься на велосипеде — один раз научишься и в любой момент вспомнишь, стоит только снова усесться в седло.

В тот «день» Данила первым заметил яркую звездочку Случая на гладкой ткани Мирового порядка.
Бусина пульсировала, то уменьшаясь, до едва заметной точки, то увеличиваясь, до яркого рубина. По мере их приближения к Событию, Данила все больше беспокоился: кто-то настойчиво менял ход событий.
Данила поделился своим беспокойством с Димкой, и они вместе напряженно ожидали того момента, когда странное событие произойдет в их личном времени.

«Небеса» Миктлана разорвались, впустив огромную неопрятную птицу, которая, кружась и оглашая тишину Царства Мертвых хриплым клекотом, сейчас же вступила в бой со стаей пролетающих пожирателей.
Разогнав очумевших от неожиданности френофагов, птица практически рухнула прямо под ноги путешественников. Распластав потрепанные крылья, птица глянула на них мутным глазом и открыла крючковатый клюв, часто-часто дыша.

- Лысый?! – изумился Лискин, приглядевшись к распростертому перед ним грифу.

- Ни-че-го себе! От дела-то! – воскликнул Илья, впервые за долгое время, проявляя хоть какие-то эмоции.

Гриф посмотрел на них одним глазом, и, пошатываясь, встал на когтистые лапы. Он подернулся клубящимся маревом, скрываясь из виду. Когда плотная завеса рассеялась, все увидели того самого некроманта, что славился в Побоище своеобразным чувством юмора и крайним необщительностью.

- Лысый! Какими судьбами??? Откуда??? – они окружили прибывшего, наперебой обнимая и теребя его.

Тот неуверенно улыбался, вглядываясь в знакомые лица, но потом жестом остановил все расспросы. Лицо его словно поблекло, а у губ залегли горькие складки.

- Абзац, ребята! Нету больше Побоища… Хана нашей вольнице… - он усталым жестом провел по глазам. – И вот еще что, Данила… Это… Эльку убили… - он затравленно глянул в лицо Даньки и опустил глаза.

Данилу больно ударило в грудь, ноги подкосились. Он едва устоял, ухватившись за плечо Ильи.

- Как убили??? Когда??? – почувствовав всю бесполезность этих глупых вопросов, он проглотил тугой ком в пересохшем горле и махнул рукой. – Ладно, Сергей, я…сейчас…подожди. По порядку надо…

Данила бездумно пошел куда-то в сторону, спотыкаясь и не видя ничего кроме черных глаз и ямочек на смуглых щеках своей Эльки - волчицы. Может быть, он плакал, потому что что-то горячее текло по его лицу, когда он наклонял голову. На месте яркой бусины зияла огромная дыра, затянутая стальной сетью нового Порядка.
Кто-то схватил Даньку за плечо, затряс, словно тряпичную куклу.

- Что ты плачешь, дурак несчастный! – глаза Лискина сверкали яростью. – Распустил сопли, как баба полоумная! Жива она, жива! Она сейчас в Доме Солнца - Тонатиу’ичан принял ее! Ее удел - встречать восходящего Нанауацина и провожать его до зенита. Она идет рядом с Солнцем в торжественном марше и поет военные песни вместе с миллионами других, погибших в бою! Она возродится в сверкающей птице, и будет счастливо порхать, не ведая боли и мук! Ты забыл, кто ты есть! Идиот! Твое дело - сделать так, чтобы это солнце горело, чтобы все 13 небес, 9 адов и мириады земель БЫЛИ!!!

Он тряс Даньку за плечи и кричал ему прямо в лицо. Данила немного опомнился и почти со страхом глядел в пылающие золотым блеском зрачки дьяблеро.

- Все, Димка, хватит, хватит! – повторял он, схватившись, за тощие, но удивительно сильные руки Лискина.

Тот внезапно отпустил Даньку и отвернулся.

- Ладно… Прости… Сорвался. Не могу видеть, как сильные люди плачут.

- Я не сильный, Дима! – сказал Данила, глядя в сутулую спину Лискина. – Я просто человек, человек которого лишили собственной жизни. Я попал в омут, Дим. Я барахтаюсь в нем, но меня накрывает! Я погружаюсь все глубже и глубже! Вокруг меня темнота и могильный и холод! Я потерял все.

Лискин обернулся.

- Нет, Даня… Не в омут! Ты попал на вершину Мира! И тебе надо учиться летать!

Они постояли, глядя друг другу в глаза. И Данила почувствовал вдруг, что Димка Лискин прав. Мир распахнулся где-то внизу, лег призрачной картой, раскинулся миллиардами звезд в глубокой синеве космоса, задышал, переливаясь и струясь сквозь сознание Бога. Данила вздохнул и улыбнулся.

Сидя под мутным небом Миктлана, Лысый рассказывал:
«Там, на речке, все серьезно было. Петрович первый неладное почувствовал – по центральной улице с белыми глазами бегал, в било стучал, орал, что, дескать, караул, конец света! Все повылезли, гвалт поднялся: одни орут три бога, другие два, но страшные! Все мечутся – пипец!
Потом отлегло, потихоньку подглядывать начали. Знаете, кто там вас жучил? Демиурги! (путники обеспокоено переглядывались, но хранили молчание, слушая рассказ некроманта Сереги Лысого) Причем, что странно, та змея, та жуткая змеюка, что торчала из земли, что твой небоскреб – это был Тецкатлипока, а над лесом порхал Кецалькоатль!
И мишка, покойник, вовсе не оживший мишка (уж я-то в этом разбираюсь) а совсем другой тональ, наверняка маг Порядка!
По-моему вся троица желала одного – устроить вам пышные похороны! Вас спасло то, что они начали за вас между собой тягаться. Когда вы сдернули, они еще немного попихались пространственными возмущениями, поколотились друг об дружку и отвалили себе, как ни в чем не бывало… Теперь там озеро шести километров в поперечнике… ну это так, к слову… В общем, никто ничего не понял…Оно и правильно – пути богов неисповедимы! Или, может, вы знаете больше старого дяди Сережи?

Лысый помолчал, с надеждой глядя на троицу магов. Илья отрицательно покачал головой.

- Ну ладно… Так вот… - продолжил Лысый, - Шастали мы там шастали, нюхали, смотрели, только что землю не лизали. Васи нет, вас нет, полный разброд и шатание. Все в панике, Егорыч – узлы увязывает, Степка, лекарь - пьет…
Петрович в сети завис, ищет что-то… На шестой день вертушка прилетела, двое чуваков сходят, не скрываясь. Наши собрались, гудят в сельпо. Пришли эти двое… Ксивы предъявили, знаки отличия, все такое… Короче, ПОННТ - Подразделение Особого Назначения Неизученных Территорий. Я так запомнил. Александр Смольников, достославный. Ну, вы знаете... - Илья и Лискин кивнули, а Данила обмер, не веря своим ушам.
- Чувак стал – боевик самый натуральный, с мечом спит, наверное. Другого – впервые вижу – Артемий Пламень, запоминающаяся личность, «сталкер», похоже, и сильны-ы-ый офигительно!

Троица переглянулась.

- Из него Порядок прямо пышет, жесть, да и только!
Я рядом стоял, прямо челюсти сводило. Думал: колдовать навсегда перестану, пить и курить брошу. Так вот. Программу партии объяснили, призывы огласили, на совесть давили – плакать хотелось. Патриотизм там, все как положено. Ну, и между делом, про тебя - он кивнул на Данилу, - И про какую-то телку расспрашивали: Вика какая-то. Ну, наши послушали, послушали, покивали. Чаю с пирожками предложили. Ну а потом Петрович вежливо так, ну вы знаете, как он это умеет, указал им пути следования. Те обиделись, давить начали, угрожали. Слово за слово - поспорили. Наши видят – их двое, пузыриться начали. Тут волки подошли – вообще заварилось… Ну, а потом…эх! - Лысый потряс головой.
Даже не знаю, как все так вышло… Этот Пламень огромедную дверь открыл, размер... - Он завертел головой, ища с чем бы сравнить.
- Ну вот как кремлевские ворота, не меньше! Оттуда десантура пошла из Небесного Ока, Порядок прямо дуром прет, ну как лавина – колдовать не можем ну нисколько, вообще! У нас – охотничьи ружья, а у них – «калаши». Наши разбегаться начали, уходили, кто как может! Избы загорелись… куры летают, бабы орут, детей в портал пихают. Волки носятся, кого-то рвет у колодца… Эти эмиссары практически не участвовали – у амбара на взгорке лежали, там, где портал открылся… Элька… Она же отважная… Если бы не этот Пламень – Смольникову точно хана пришла бы… Она на спину ему с амбара сиганула… Пламень его оттолкнул… Ну а потом – все быстро… Смольников – он же маньяк и меч у него посеребренный… Прямо надвое… шансов – ноль… Я видел, я в это время на площади лежал с пулей в груди… вы же знаете, некроманты не умирают… Я лежал, пулю выдавливал. Чувствую никак – не выходит и все! И в глазах медленно так темнеет… Чувствую – кончаюсь! Обычный такой, человеческий карачун… И такой меня ужас накрыл, что словно земля мне силы дала – тональ явился и вот… Я здесь… Тональ привел! У меня же усиление за счет удачного тоналя… Гриф – птица смерти и некромантии… - добавил он, будто оправдываясь.

Помолчали, склонив голову.

- Царствие Небесное! – сказал Илья.

- Тонатиу’ичан! – повторил Лискин.

Данила молчал, катая желваки по скулам.

- Это…- сказал он хрипло, - Эти люди: Пламень и Смольников… Это были мои друзья…

Лысый воззрился на него как на прокаженного.

- Значит… и разбираться с ними - мне!

- Ишь ты, ишь ты! – осадил его Давыдов. – А мы не при чем! Послабони пока! Больно прыткий – сам разбираться. Тут еще надо дожить до разборок – мы пока еще в Миктлане.

- Да, и, похоже, что уже не одни! – заявил Лис, глядя в туманную даль меж далекими стволами, где появились две едва заметные черточки.

- Гости у нас! – кивнул Илья, поднимаясь. – Толстый, мож посмотришь? – спросил он френофага, что лежал поодаль, флегматично перебирая, свои мягкие ротовые щупальца. Тот покладисто снялся и тут же исчез.

- Давно хотел спросить, - сказал Данька не отрывая взгляда от далеких фигурок и заметно нервничая. – Как эти пожиратели перемещаются? Мы топаем больше месяца, наверное, а те столбы как стояли хрен знает где, так ни на шаг не приблизились по-моему?

- А они же часть того тумана, что виден невооруженным глазом! – сказал Лысый, отхлебнув самодельную воду из самодельной же фляжки. – Он тут растворился, а там соберется. Корпускулярно-волновая теория во плоти! – он напряженно хихикнул.

- Дань, не надо так переживать! – сказал Лискин, с сочувствием поглядывая на Водорезова. – Ты же видишь, они просто разговаривают!

- Спасибо! Спасибо, родной! – Данька театрально заломил руки. – Чего уж тут беспокоиться! Там всего лишь мой лучший друг, который собирался меня убить и моя школьная подруга, оказавшаяся не человеком, а демоном! Такое у меня каждый день, каждый день!

- Ты «видишь» что она демон? – изумился Лискин.

Данька заткнулся, анализируя сам себя, и тоже удивился: он отчетливо знал кто стоит там, вдалеке.
Линии судьбы ткались перед ним, подобно узорам ковра, выбегающим из-под проворного челнока. Все вокруг было открыто. Он знал то, что хотел знать.
Данила замолчал и «прислушался» к отдаленной беседе. Чем больше он слушал, тем больше краснело его лицо. Его друзья ругались. Ругались зло, безобразно. Он оскорблял ее, она ядовито жалила его. Он хамил, она отвечала вульгарщиной. Это походило на свару двух помойных бомжей, не поделивших последнюю чекушку. Этой чекушкой был он – Данила Алексеевич Водорезов. Данька затрясся, и, не в силах выносить эту омерзительную сцену, вскричал:

- Да провались все к чертовой бабушке!!!

В сердцах он топнул ногой и, вместе с Лискиным, Лысым и Давыдовым, провалился в Девятый Круг.

Они грянулись оземь, подняв тучу пыли и мусора.
Когда пыль рассеялась, пред ними предстала изумленная старуха с метлой в одной руке и золотым совком в другой.
Старая леди была крайне грузна, лицо ее было ярко желтым, а седые волосы были собраны в пучок и утыкан пестрыми перьями.
На пышных телесах бабуси была лохматая кацавейка из какой-то бурой шкуры, пестрые юбки были подоткнуты под ярко-алый передник. Портрет бабки дополнял костяной серп, торчащий в носу, и придававший ей исключительное сходство с разъяренным кабаном.

- А вот и она, чертова бабушка! – истерически хихикнул Лысый.

- Да чтоб вас приподняло и шлепнуло!!! – опомнилась старуха.

Четверка мигом взлетела в воздух.

- Ой, нет, только приподняло! – поправилась бабка.

Путники, в самых причудливых позах зависли в метре от пола, ошалело обозревая бабку и «хижину», в которой они оказались.
Это было довольно просторное жилище. Посреди громадного, как самолетный ангар, зала, стоял добротный стол, уставленный золотом и серебром.
Странные многокрылые твари с тихим писком вились вокруг свисающих с потолка разноцветных шариков. Вместо стен зал окружала плотная завеса звездной ночи, колеблющаяся, точно вышитые блестками шторы.
Бабка быстренько смела ту кучу пыли и сора, что разметали своим падением горе - путешественники, сгребла ее в совок и аккуратно пересыпала в глубокую золотую чашу, стоящую на столе.
Затем она водрузилась за стол, придвинула чашу к себе и, обозревая висящих в воздухе колдунов.
Она загребала мусор серебряной ложкой, совала себе в рот и жевала, хрустя и причмокивая. Закончив свою неаппетитную трапезу, она утерла рот белоснежной салфеткой и выбралась из-за стола. Уперев руки в дюжие бока она грозно спросила:

- Ну? Кто такие, зачем пожаловали?

- Я - Дитя Хаоса! – сдавленно пискнул Данька, висящий вниз головой.

- Адепты Тлалока, Мескалито и Миктлантекутли!- отрапортовался Лискин, приставив руку к воображаемому козырьку.

Лицо «бабули» немного смягчилось.

- Ну ладно… вижу, что не брешите!

Четверка плавно опустилась на мозаичный пол.

- Так что вам тут взыскалось? Нечасто у меня гости с потолка падают! – спросила бабка, усаживаясь на жалобно скрипнувший стул.

- Да нам бы Тецкатлипоку найти! – проблеял Лискин, растирая поясницу. – Да и на Землю не мешало бы!

- Ага… - сказала бабка, оправляя серп в носу. – Хочется, тебе, Единственный, уразуметь, кого из демиургов поспособнее прихлопнуть в Последний Час? – она с прищуром посмотрела на Даньку. Интересуешьси кто правый, а кто во всех грехах виноватый?

- Да, не… - пытался что-то возразить Данька, хотя старуха и угадала его желание.

- А то - не так!? – махнула на него бабка. – Дак и нечего тебе с ними балакать! Они тебе все одно правды не скажут, они мастера языками чесать да пыль в глаза пускать! Вот что! Садитесь-ка вы подле меня! Потчевать-то у меня нечем, сами видите! – Она махнула рукой на стол, где стояли драгоценные сосуды полные разнообразных нечистот. – Так хоть историей угостит вас старая Чикунави-акатль. Всю правду скажу, как она есть!

Они подтащили массивные стулья и послушно уселись в кружок – ни дать, ни взять смирные внуки вокруг бабушки, рассказывающей сказку на сон грядущий.

- Вот послушайте: Когда Омеотль – Всевышний наш победил первое Чудовище и разделил его тело на землю и воды, мы, божества были созданы им, Творцом нашим. Затем, Отец наш дорогу нам уступил, пример Творения показав. Мы тоже творить принялись. Первые люди – вовсе неудачные вышли. Разумом скудны и вида жалкого, потому, их сразу и прихлопнули. Вторые люди были лучше, но они были грешны и бездушны. На них наслали потоп. Дальше ваши священнику всякое городят, а вы послушайте как на самом деле вышло!

Бабка поерзала, пожевала губами, собираясь с мыслями и продолжила:

- Сначала, еще до людей, существовал мир Драконов – это вам хорошо ведомо – ящеры на Земле царствовали.
В ваших книгах пишут разное, спорят, откуда они взялись, да куда исчезли? Небылицы всякие плетут – смех берет! А все и ясно, как белый день и темно, как черная ночка. Драконий мир существовал долгонько - миллионы лет, и как водится, среди ящеров водились всяко-всяческие существа.
Были среди них и те, кто разумом наделен. Драконы они прозываются. Долгий путь прошли эти ящеры! Старатель копили чулель, умнели, век от века понятливее становилися! Обо всем-то понятие у них было, наука семимильными шагами шла! Суть-то в чем заключалась: а в том, что тогда Боги не скупились на тэотль и Драконы чулелью не бедствовали.
Солнце, так же, молодое было прилежное, боги все-то старались, первенцев своих щедро даря их вниманием и заботой. Драконы быстро развивались и вскоре стали сходственны нам - своим создателям. Мы хотели, чтобы наши чудные дети были бы к нам поближе. Без вас-то мы тоже место пустое, Творец скрылся давно – не докричишься, потому у нас с вами одна судьбинушка: мы даем вам Солнце и Землю, а вы должны нас, стариков, кормить чулелью. У драконов всего достатке было – славное времечко было!

Старуха вздохнула.

- Вскоре, промеж нас и драконов лишь одна ступенечка лежала. Драконы подобны нам стали: создали своих существ, чтобы и те кормили их кроведаяниями, так же, как они кормили нас. Боги ликованию предались, на успехи детей глядючи. И тогда мы открыли Драконам Базаар… И они туда поселились. Переселились с земли на мир Древей, прихватив все, к чему привыкли – животных, растения, и драконид своих новорожденных.
Дни богов долги. Не успели мы оглянуться, как вослед за новыми знаниями, что мир Древей открывает, драконы в мудрости с нами сравнялися.
Но, не долгой радость наша случилася. Драконы на другой путь ступили, совсем не по-нашему думать почли. Вместо соратников или, на худой-то конец, врагов, мы непонятное получили! Драконы пошли по своей стежке, а мы на своей осталися...
Вскоре, драконы и вовсе уходить стали. Куда – им одним, да Омеотлю ведомо.
На нас они больше и не глядели вовсе. Одно нас еще связывало – тэотль един для всех был. От кроведаяния они не отказывались и на Великую Ночь приходили и нам тоже воздавали и детям своим - драконидам способствовали.
Они приходили только за этим. Оно и понятно – для таких существ кроведаяние – высшая приятность и удовольствие!
А может статься, это всего лишь ритуал, традиция – мне не ведомо. Итак, на Базааре сиротами дракониды остались, да существа нижестоящие, коим в тэотле еще долгий путь предстоит. Мы, боги, были страшно разобижены – потеряли мы своих детишек и, однако, против воли, «дедушками и бабушками» сделалися.
На наших глазах росло драконячье отражение. Дракониды вслед за родителями продвигались к знаниям. Мы за ними смотрели втриглаза. Все боги помешать этому пыталися, не хотелося нам и этих потерять. Каждый из богов свое советовал. Однако, вскоре все поняли, что дракониды за драконами так и глядят и дело наше бесполезное.
Думы богов разделилися – одни говорили, что их надо уничтожить, другие за продолжение эксперимента ратовали. Даже повоевали между собой, правда, не шибко. На земле был потоп устроен, и память о драконах сгинул и как пыль развеялася.
Драконидам строго-настрого запретили в жизнь Земли вмешиваться, потому как им весь Базаар и все древи, досталися. Будет им и того. Многие боги мыслили: «Скорей бы поушли все!»

Бабка помолчала, вспоминая далекое прошлое.

- Золотой Змей с Князем Ночи тогда были очень дружны, хотя и имели противные думки о каждой точечке. Новую расу они создать задумали.
Принципы-то основные они прежние взяли, только ум, да разум поменяли чуток, ну и тела поспособнее - после Потопа прохладнее стало. Еще одно различие было: поуменьшили чулели на одно существо даденое, чтобы, значит, к духовным поискам и размножению подвигнуть. Вот поэтому вам, людям все время чего-то не хватает, и оттого же вы так много времени уделяете утехам любовным. Тэотль просит новых тел.
Оттого самого, не до спокойствия вам и по холодному пути Драконов не пойдете вы! Тяжко детей терять-то!

Старуха снова вздохнула.

– Вот, ладно мне-то, мои-то, вона – летают! По всему Миктлану расселилися, оболтусы! -
Она кивнула куда-то в сторону.

Старая богиня улыбнулась под своей носовой вставкой, ее рот, окруженный сетью мелких морщин, растянулся. Данила отметил про себя, что Толстый, несмотря на странное тело, здорово похож на свою мамашу.

- Поначалу все хорошо ладилось! Кецалькоатль – так прямо влюбился в людей. Все беспокоился, все радел! Даже на Землю спускался, в образе правителя проживал среди своих творений. Ну да это, знамо дело, плохо кончилось, ну так я не о том. Другие боги, вначале тож интересовались. Тецкатлипока тож помогал, души шлифовал старательно, чтобы не было в них червоточины греха, растления. Грешников наказывал, чтоб впредь неповадно было. Ну, а уж неисправимых, мы с моими детишками пожирали, всю грязь, всю скверну ихнюю сквозь себя пропустим, а чистую чулель выпустим – тем и пробавлялись.
Но беда пришла – откуда не ждали. Кецалькоатль с Ночным-то Ветром еще молоденькие были, не все знали-ведали. Не додумались они, что люди не смогут даяния давать, как драконы с драконидами!
Оно и понятно – откуль им чулели-то набраться, коль и на себя едва-едва хватает! Пришлось тогда людям человеческие жертвы приносить. Тецкатлипока драконидов своих подучил – стали они в человеческих телах рождаться и людей приношениям учить. Однако польза небольшая была – люди- то неразумные, да увлекающиеся, жертвы все многочисленнее, крови все больше, но людей-то все меньше!
Боги к этому творению охладели – скучно и постно богам стало.
На Базаар опять глядят, на Ночь Даяния сами являются. Обидно стало Золотому-то. Взяла его злая кручина, да и стыдно ему! Старался-старался, а толку - чуть!
Стал Тецкатлипоку задирать, да клевать: «Почто, мол, научил людей пакости, специально, ты, мол, насолить мне хочешь!»
Тому, понятно, тоже такие слова слушать досадно, ведь он тоже старался не меньше! Ну слово-заслово пошел раздор не на шутку!
Ночной Ветер известный пересмешник и на язык и выдумку быстрый: взял еще и на Шочикецаль – прекрасной матери Змея женился! Ну, этого Кецалькоатль вообще стерпеть не мог, чтобы его враг, да его же отчим!!! Так и пошел раздор да усобица…
А сейчас-то дело серьезное: Конец Пятой Эры! Царевич наш бирюзовый, Нанауацин славный, Солнышко теперешнее, скоро сойдет, канет в ночь непроглядную. Устал, замаялся он сердешный! Крови-чулели не получает достаточно, а ведь он еще и воинам покровительствует, оберегает их на ратном поприще…
Сойдет царевич и Суд начнется….
Тебе, дитенок судить тот суд! – Бабка кивнула на Даньку и посмотрела сочувственно. – Жалко мне тебя, дитятко! Тяжело бремя твое! Ну что ж поделать… Так уж Творец устроил.

Старуха хлопнула по фартуку.

- Ох, ты, а чего ж я сижу, старая?! У меня ж есть чем угостить-то вас!

Она поднялась и с удивительной для такого грузного тела легкостью, наклонилась под стол, достав огромную, оплетенную красным волокном калебасу.

- Вот, попотчую я вас, да и спать пора! Притомились вы, измаялись, а утро вечера всегда мудренее.

Старуха открыла тыкву и в золотые кубки, пенясь и шипя, полилось пиво. Данила прихлебнул – вкус был непривычный и восхитительный, а может, Данила просто забыл вкус пива…

Они расположились в другом зале, таком же грандиозном, и таком же пустом. Четыре широких ложа с синими одеялами и маленькими круглыми подушками приготовила для них старая богиня. Белье пахло ночными фиалками и свежим ветром.
Часть 18

Я был занят на протяжении трех месяцев.
Занят каждую минуту, за исключением кратких часов сна.
Несмотря на то, что перед сном я истово молился – мне ничего не снилось. Дни пролетали и лето пошло на исход, но я этого не заметил.
Целыми днями я открывал порталы и в пространственные врата вливались роты солдат, втягивалась тяжелая техника, шли вагоны с оружием и боеприпасами.
Я уставал так, что к концу дня у меня дрожали колени, но при этом я словно отсутствовал.
Все мое сознание занимали только два человека – Вика и Данька Водорезов.
Я перебирал каждый день, проведенный с ними, вспоминал каждое их слово, каждый жест.
Я анализировал все их поступки, пытался проникнуть в тайные причины их поведения.
И если Вика была и оставалась светлым солнечным бликом в моей жизни, то мысли о Даньке наполняли меня разрывающей болью.
Я был более чем убежден, что все, что случилось со мной – правда, но я не мог смириться с мыслью, что все произошло именно так. Сердце не принимало этого.
Я копался в прошлом, пытаясь найти зерна зла в жизни того смешного и доброго, шкодливого и умного парня, что носил теперь страшное имя - Антихрист.
Все, что я находил, было столь мелким и несерьезным, что я сам казался себе гораздо большим грешником, чем он. Теперь я должен был убить его. Того, кто не один раз помогал мне, вытирал мои сопли об свою жилетку, того, кто ободрял меня одним своим видом, того, с кем мне всегда было хорошо и спокойно!
Я чувствовал, что медленно схожу с ума. Только работа, изнуряющая, высасывающая все силы позволяла мне забыться. И я работал как зверь – до бесчувствия, до темноты в глазах. Порталы становились все больше, все большие грузы проходили в них, исчезая в иных пространствах.

В тот день я превзошел самого себя. Сорок пять огромных тягачей ушли в открытые мной врата.
Зачехленные сигаровидные тела на ревущих и плюющихся дымом платформах один за другим проходили сквозь радужную пленку пространственных врат.
Пот градом лился с меня, я скрипел зубами, но снова и снова посылал всю свою силу на прорыв Грани.
Когда последний транспорт перевалил критическую черту, я почему-то взглянул ему вслед.

Там, куда они шли, был сверкающий день. Аметистовый океан переливался в оправе позолоченных солнцем скал, тучи белоснежных легкокрылых существ носились над водами. Высокие деревья пенили листву под неслышным ветром.
Это была золотая мечта, прекрасная как легкий сон. Я сделал шаг и заглянул в этот радужный мир…
И я услышал, как тревожно кричат белокрылые существа, как трещат и стонут вековые деревья, под тяжелой пятой боевого железа, ощутил, как запах гари смешивается с запахом дробленых скал и раздавленной зелени. Я отшатнулся. Сашка, как всегда, был рядом. Я тяжело опустился на подставленный им ящик. В голове мутилось.

- Саш, какое сегодня число? – спросил я, глотая холодную воду из протянутой им бутылки.
- Первое сентября, Тёмка.

Почему-то мне стало не по себе.
Первоклашки, астры, белые банты и светящиеся глазенки пронеслись передо мной в цветном хороводе.
Серьезный мальчуган с новеньким портфелем и крепко зажатым в кулачке букетом встал передо мной. Серые глаза взглянули на меня. Я застонал, хватаясь за голову. Я так хотел, чтобы это был мой сын! Я хотел ощутить эту маленькую ручку в своей ладони, я хотел нести этот пахнущий новым портфель, я так хотел, чтобы в другой руке лежала узкая ладонь моей Вики!

- Тёма, ну что, что ты? Устал, Артем? Это последняя партия, последняя! – Сашка присел передо мной, обтирая мое лицо мокрой тряпицей. – Пойдем, дружище, я помогу тебе! Ты молодец, Темень, ты просто монстр! – Саша пытался ободрить меня.

Я посмотрел прямо в его добрые и участливые глаза.

- Саша! Это были ракеты-носители? Для ядерных зарядов?! Саша, для кого они???

Я не дал ему ответить, толкнув его в плечо с такой силой, что он свалился в желтоватую пыль соленой пустыни. Я вскочил в ярости.

- Ты правильно сказал, Саня! – сказал я, сжимая кулаки. – Я – монстр!

Вечером, я лежал в своей комнате в тяжком полудреме-полубреде и шептал сами собой складывающиеся горькие слова:

А я пришел с войны, а я включил свет.
В сердце моем - тюрьма,
В мыслях - меня нет,
По столу - глухой звон,
По ветру - только след.

Здесь и меня нет, здесь и тебя нет
Я никому не гид, я никому не пан,
Лапками шелестит
Кухонный таракан

Завтра настанет день,
Завтра я так же пьян.
Время мое летит
Время мое - стакан.

Выпью - и сразу смерть,
Выпью - и черт с тобой!
Слово мое летит.
Слово мое - отбой.

А наверху в тиши
Кружево Бог плетет
Боженька наш не спит
Боженька наш не пьет.

Дай мне чуть-чуть тепла
Дай мне чуть-чуть ума,
Время мое идет,
Имя мое - зима...

Ужасно хотелось взять в руки гитару.
И чтобы на столе стояла бутылка водки. И чтобы я был оглушительно, убийственно, до одури пьян. Чтобы ничег, ничего, ничего наконец не чувствовать.
Тихонько стукнули в дверь и Санек вошел и сел на кровать не зажигая света.

- Тём, не спишь?

Я молчал, зарывшись лицом в подушку.

- Мне это тоже не нравится, Тёма. У меня - семья. Но, Артем, если не мы, то нас! Это война на уничтожение, Артём! Если мы не защитим своих родных, то кто же Тёма? Кто сделает за нас грязную работу? Убирая дерьмо, невозможно не изгадиться, Тёма. Тем более, что мы знаем, что так надо!

- Так надо, Саша? – Я сел и уставился на его темный силуэт. – Ты так уверен? – я горько засмеялся. – Тебе хорошо! Не тебе Даньку Водореза убивать!

Он помолчал немного, я услышал, как скрипнули его зубы. Он наклонил голову, его голос стал глухим:

- Мне НЕ легко, Артём! Мне очень трудно. И не потому, что мне жалко Данила – он давно уже не человек, а потому что не меня избрал Господь! Не мне он являлся в Славе своей и не со мной он говорил, как с сыном! Я знаю, это грех, но мне до боли обидно, что Он избрал не меня!!!

Я распахнул глаза, пытаясь разглядеть его лицо, склоненное во тьме, я видел, как напряглись его плечи, вздуваясь буграми мышц.

- Ты, Артем, не имеешь Веры, ты словно фарисей требуешь доказательств снова и снова! А я, как Авраам – я сделал бы все, что Он не приказал мне! Я ВЕРЮ, так как Он завещал нам!!! Ты – просто слабый, безвольный червяк, Атрём!

Я отшатнулся от него, пораженный внезапно открывшейся истиной – Александр Смольников, мой верный друг, мой добрый Сашка – фанатик! Он встал, и я чувствовал исходящее от него презрение.

- Если ты не сделаешь, того, что Он приказал, это сделаю я! Даже не сомневайся!

Он шагнул к двери.

- И вот еще что… - сказал он, стоя в дверях. – Я нашел твою Вику. Она скоро будет в Миктлане, – в его голосе сквозила злоба. – И она – демон!

Он вышел, по военному аккуратно, закрыв дверь. Я вскочил, метнулся туда-сюда, замер, обхватив себя руками и вперив глаза в непроглядную тьму подземелья. И вдруг всей кожей ощутил, как давят на меня все эти тонны земли. Я взвыл, дернулся и шагнул в Миктлан, туда, где пульсировала алая точка.

Тоненькая фигурка, реющая в облачном небе. Черные столбы, словно рама ограничили эту картину, приковали взгляд к темному силуэту. Я приблизился, вглядываясь в женский абрис. До боли знакомый наклон головы, стройные ноги, словно влитые в ладные джинсы, изящный стан в кипельно-белой маечке.

- Вика?! – я рванулся вперед, веря и не веря своим глазам.

Она вытянулась, замерла на мгновение, а затем сорвалась и полетела навстречу.

- Тёмка!!!

Она была уже близко, я видел ее лучистые глаза, наполненные сверкающим счастьем. И вдруг словно кто-то с размаху врезал мне в челюсть! Я встал как вкопанный.
«ЛИЛИТ» - ярким пурпуром загорелись буквы в моей голове. Она тоже встала, тревожно вглядываясь в меня. Ее глаза словно потухли. Что-то чужое, незнакомое глянуло из ее зрачков. Мы замерли в нескольких шагах друг от друга. Я снова ощупал ее взглядом: это была она и не она.

- Ну здравствуй, Вика! – сказал я.

- Привет, Артём! – ответила она, пнув пучок черной травы.

Помолчали. Она смотрела вниз, пиная землю тяжелой сандалией. Я вдруг почувствовал нестерпимую обиду – не так я представлял эту встречу, совсем не так!

- Ну как ты, Артём? – спросила она отстраненно. – Говорят, ты теперь служишь?

- Да вот, служу, Вика! – сказал я. – Хотя, прости, может тебя теперь надо Лилит называть? Первый Демон?

Она вздрогнула, как от пощечины и гордо вздернула подбородок. В полуприкрытых глазах сверкнули молнии обиды.

- Да, это так! Можешь называть меня Лилит, Первый Демон, Первая Жрица, вампирша! Как тебе угодно, Воин Ока!

Ее ноздри раздулись и она действительно стала похожа на злого демона.

- Ну как там ваш «начальник»? Все так же рогатый, или наши ему рога-то поотшибали? – спросил я с издевкой.

- Да еще хватит, чтобы припереть к земле премудрую голову вашей змеюки! – огрызнулась она. – А то он куда как умен, фигурками размениваться, ферзями пешек снимать! – она сверкала глазами. – Как оно было, Тёма: приятно с ножом на лучшего друга набрасываться? Наверное весело - беззащитного зарезать?

- А что ж ты ему не помогла-то? – закричал я, и кровь застучала у меня в висках. – Ты ж у нас крутая! Сколько младенцев распотрошила? Тысячи, миллионы?

- Лучше бы тебе заткнуться! – прошипела она. – Воплощение Добра нашлось! Я-то хоть знала, что они возродятся, а скольких твои «добрые люди» порешили? В газовых камерах, радиацией, абортами, напалмом??? Ради эксперимента и так, чтобы не пищали???

Красная пелена упала мне на глаза. Рука сама легла на эфес меча, который я носил со дня присяги.

- Тварь, упыриха!!!

- Недоделок, дефектная ведомость!!! Давай, давай, ударь меня, попробуй! Или ты можешь только беспомощного Водореза ножом тыкать? Давай, бей, и посмотрим кто круче!!!

Я выхватил меч и моя рука взлетела для удара…
И тут прямо над ней из окружающего тумана вынырнула жуткая тварь!
Я разобрал только, полную желтых зубов, отверстую пасть, в окружении чего-то шевелящегося, скользкого и два бледных глаза, тусклых, словно у дохлого судака.
Что есть силы я метнул меч в эту образину, меч свистнул, вонзаясь прямо промеж глаз чудовища.
Тварь истошно заверещала, крутнувшись в воздухе над присевшей от неожиданности Викой, и, визжа, исчезла в белесых клубах. Я стоял, тяжело дыша, и оглядываясь в ожидании нового нападения. Красное марево ярости испарилось из моего мозга и я услышал как Вика тихо смеется. Я сердито посмотрел на нее. И она замолчала, ее глаза стали серьезными.

- Тёмка, почему ты не перезвонил после операции? Я ждала три часа. Мне было так плохо!

- Вика у нас была остановка сердца и клиническая смерть на столе!

Она поднялась и подошла ближе, заглядывая в мое лицо.

- Но вы же его завели? – спросила она, начиная вновь улыбаться.

- Завели, - ответил я и мне вдруг стало легко – я опять узнавал ее.

- Тём… - она склонила голову, хитро прищурившись. – Вот что ты сейчас сделал?

- Когда? – спросил я, отводя взгляд.

- Ну вот сейчас, когда френофага до полураспада напугал? – она улыбалась все шире.

- Я… Да так… - я прямо взглянул в ее смеющиеся глаза. – Рука дрогнула!

- Тёмка-а-а.. – протянула она, грозя пальцем. – Не ври! Ты же меня, вампиршу и злого демона от чудовища спасал! Почему ты это сделал? Скажи мне, Артём, это очень важно для меня!

Я помолчал, борясь с собой. Мое сердце разрывалось оттого, что она была так близко, я чувствовал такой знакомый, такой родной аромат ее кожи!

- Дурочка! – выдохнул я, хватая ее за плечи. - Я же люблю тебя!!!

Она приникла ко мне, спрятала лицо на моей груди и я почувствовал, как моя форменка становится мокрой от ее слез.

- Тёма, я тоже люблю тебя! Так сильно люблю!!!

Она обхватила меня руками, что есть силы прижимаясь ко мне всем телом, и зарыдала в голос.

- Тёма, что же нам теперь делать? Так все плохо, так плохо! – повторяла она сквозь всхлипы.

Я молчал, обнимая ее хрупкое тело. Это была моя девочка, моя маленькая потерявшаяся девочка! Мое сердце билось так, что стриженая ее голова, точно мячик подскакивала на моей груди.

- Вика, Вика, Вика! – повторял я, гладя ее по волосам.

Вдруг точно свет пролился в мою душу. Я чуть отстранил ее и заглянул в покрасневшие от слез глаза, обтер ладонью мокрые от слез щеки.

- Вика, - я с трудом подбирал слова. – Знаешь, может я и предатель, гнусный Иуда, но, знаешь, я не понимаю что такое «человечество в целом». Для меня человечество – это мои друзья, моя родня, моя любимая девушка… И я не понимаю бога, который хочет убить Любовь!

Она снова всхлипнула и улыбнулась сквозь набегающие слезы.

- Тём, да богов этих, до фига и больше! Но над ними над всеми – Всевышний, Творец! Он есть Любовь! И он сделал так, чтобы мы встретились! Я люблю тебя, Тёмка!

Она снова прижалась ко мне и я стал счастливым.
Мы стояли посреди Царства Мертвых, в преддверии надвигающегося Армагеддона, мы были врагами по крови, но мы любили!!!

- Что же нам делать с Данькой? – спросил я когда мы немного отошли от неистовых поцелуев, которыми я осыпал ее лицо, шею, руки. – Я вообще-то поговорить шел. Я не верю в то, что наш Водорез – Зло!

- Знаешь что? – сказала она, вытирая припухшую от слез и поцелуев мордашку. – А я тоже в это не верю! Я Даньку с детства знаю, он умница, каких больше нету! Давай просто оставим его в покое. Он сам во всем разберется!

- Согласен! – кивнул я и уселся прямо на землю, и потянул ее к себе, примостив на свое колено. – Но мне все-таки надо попросить у него прощения! Там, на речке я вообще ничего не соображал!

- Ушооол ооон ужеее! – протянул туман за нашими спинами и я вскочил, вертясь вокруг своей оси.

- Не бойся, - засмеялась Вика, сидя на черной траве Миктлана. – Это френофаг – он только мертвые души пожирает, он и сам бестелесный! Он – туман!

- А страшный, как живой!

- Кидаааютсяяя тууут, орууут… Псииихиии… Ушееел ваш Водорееезов. Вы его расстроооилиии!

Мы смущенно переглянулись. Похоже, обоим было стыдно.

- Слушай, Тём, так даже лучше. Давай оставим его в покое, он сильный, он справится! Потом извинишься.

- Хорошо. Столько всего случилось… Так странно… Какой случай нас свел?

- Это не случай! – сказала она серьезно. Не Хаос и не Порядок… Это вообще не те боги, которые все это заварили. Это кто-то третий. Я чувствую, что это…

- Омеотль? Всевышний Творец? – подхватил я.

Она кивнула.

- Мне кажется, что он снова с нами. Здесь давно навести порядок. Трудно это объяснить, но я чувствую!

Помолчали. Мне стало спокойно.

- Слушай, Вик, - спросил я, снова усаживаясь рядом с ней. – А правда, что этот Базаар твой двери во все миры открывает?

- Правда! – живо ответила она. – Только он не мой, он ОБЩИЙ! Там все растения – древи! Шагнешь – и на Марсе, на Венере, да что там Марс – в другой галактике или вообще в другом мире!

Она схватила мою руку, ее глаза светились.

- Тёмка, знаешь, как там красиво и как интересно!!! Представь, там и эльфы и сатиры и единороги и динозавры! Бог знает чего там только нет! И все потому что там Древи! Это, Тёмка, самый настоящий Рай!

Я посмотрел в ее лучащиеся восторгом глаза, и отнял руку. Она удивленно глянула снизу вверх. Я махнул рукой и решился:

- Знаешь что, Вика, получается что я конченный урод! Дебил первостатейный. Я недавно на Базаар ракеты переправил… И ядерные боеголовки… Такие дела…

Она вскочила в смятении.

- Артем, да как же это?!! Ведь если древи погибнут, а о ни же живые, то… Все – никаких переходов! Мир захлопнется! Тёмка, что же ты наделал???

- Вика, Вика, может, ваши успеют? Я координаты дам! Это только сегодня днем было!

- Тёма, мы в Миктлане! Здесь даже время течет по-другому! Остается только молиться, чтобы ваши не успели ничего сделать, потому что… Потому что если хоть одна ракета стартует, лишь одна… На земле начнется Армагеддон! Немедленно. Сразу!

Она говорила таким тоном, что страх холодной волной прокатился по моему сердцу.

- У нас на Земле есть агенты, которые обучены управлять стихиями. Мы дали им часть нашей силы… Так вот есть такой «План В». Он в том, что если возникнет хоть малейшая угроза Базару – агенты сделают все, чему мы их учили… Все вулканы проснутся, землю содрогнут сильнейшие толчки, поднимутся исполинские цунами и все воды выйдут из берегов… Это будет самая страшная катастрофа со времен Потопа… Теперь понимаешь?

- Тогда что же, что же нам делать? – я в ужасе смотрел на нее.

- Надо успеть! Ты должен заставить их отказаться от своего плана! Сделай что хочешь, но ракеты должны уйти с Базаара!

- Я бы сделал… Чулиев меня поймет… Но, там еще есть Сашка Смольников… - я вспомнил горящие фанатичным огнем внимательные глаза. – Он вас готов зубами рвать. И он от меня не отстает…

- Смольников? – она нахмурила лоб. – Это ваш анестезиолог что ли? Он такой…бычок крепкий?

- Да, а ты откуда его знаешь?

- Да вот знаю, - ответила она, что-то соображая, затем лицо ее прояснилось. – Он еще с мечом не расстается?

Я кивнул.

- А тогда… ты тогда передай мою официальную ноту: 23 декабря сего года мы вызываем вас на бой. Десять тысяч на десять тысяч мечников! Там, у Горы! Я думаю, твой Саша забудет обо всем на свете! Он же правильный, этот Рыцарь Ока! - она склонила голову и куснула губу — Но если это не получится, придумай что-нибудь, умнее тебя я никого не встречала, Тем. Их надо остановить во что бы это не стало.

- Я сделаю все, что от меня зависит! – сказал я, обдумывая ее слова. – Но… Вика, тогда нам придется снова расстаться!

Меня охватил жгучий страх снова потерять ее. Потерять НАВСЕГДА.

- Артем! Мы на Даньку всю ответственность свалили, может и нам надо немножко поднапрячься? Поступить, как взрослые люди?

- Вика, я люблю тебя! – почти крикнул я, притягивая ее к себе и снова бешено целуя ее куда попало.

- Все Тём, нам пора! – сказала она с силой отстраняясь от меня. – Даст Бог мы еще встретимся, там на Горе! До свидания, Артем!

Она шагнула в сторону и туман сгустился, окутывая ее фигурку.

- Я буду ждать тебя там! – крикнул я и она исчезла в молочных клубах.

Я шагнул на Землю.
Часть 19

Холодный ветер хлестнул меня, как бичом, ледяная пороша кинулась мне в лицо, словно стая мелких злых мошек. Степь...

Я огляделся, пытаясь понять, куда мне идти. Мутная белесая мгла расстилалась от края до края, небо сливалось с землей в белесом кружении. Форменка вмиг прилипла к телу, покрываясь ледяной коркой на плечах. Где-то тут был Центр.

«Вот будет забавно, сталкер замерз в степи прямо над бункером ПОНТов» - тоскливо подумал я и обнял себя за плечи.
Я побрел по снегу, щурясь сквозь метель и изо всех сил стараясь разглядеть хоть что-то, что могло бы указать мне на место расположения базы.
Я попытался сосредоточиться — но алая точка в моем мозгу мельтешила и прыгала, словно мошка у свечи. Мои зубы уже начали отбивать барабанную дробь, я испугался. В отчаянии я прыгнул, пытаясь поймать алый огонек, пространство качнулось, земля ударила меня в пятки и металический лязг затвора над самым ухом соединил меня с реальностью.

- Стой, кто идет?!!

- Свои, — прохрипел я, выплевывая снег и ухмыльнулся подумав: «Или чужие, но главное я пришел!»

- Веди меня к Чулиеву, я с донесением...

Молодое лицо в плотном, отороченном мехом капюшоне, недоверчиво нахмурилось и глухо забубнило в передатчик.
Я осторожно поднялся на ноги , распрямился - вроде ничего не сломал. Дуло автомата, как кобра заклинателя, качнулось за мной.

- Вперед! - коротко рявкнул солдат и повел меня через снежную муть к едва виднеющемуся вдалеке бункеру.

Входя в тамбуры лифтов, под взглядами охраны и камер, я почувствовал себя почти как дома, замерзшее тело оттаивало и кожа начинала гореть. Всю дорогу я улыбался как блаженный, физически радуясь теплу.

Мы опустились глубоко, гораздо глубже, чем я заходил, когда обучался здесь, в Центре.
Я почувствовал это по тому, как заложило мне уши, когда отворились двери лифта. Я завертел головой — вроде бы те же серо-зеленые коридоры, но что-то странное и страшное ощущалось среди этих стен.
Длинный ряд дверей по обоим сторонам, переборки и тяжеленные двери. «Казематы» - подумалось мне. Эта мысль неприятно кольнула, я покосился на своего молчаливого конвоира.

- Мне нужно видеть Чулиева! - беспокойно повторил я, взглянув на него.

- Вперед! - снова отчеканил боец, глядя мне куда-то в висок.

Беспокойство усиливалось, когда мы прошли в ярко освещенное помещение, где за стеклянной переборкой нас встретил мрачного вида майор в окружении охраны.

- Что происходит? - попытался я вякнуть, глядя, как мой боец возвращается ко мне, доклад его был слишком кратким, а козырнули они друг другу так, как будто уже получали медаль из рук президента.

- Отставить разговоры! - резко ответил мне лейтенант в сером мундире, а взгляд моего бойца блеснул восторгом, когда он прошел мимо меня, торопясь на выход.

Холодок вновь пробежал по спине, как будто крыло той метели, что бушевала наверху, коснулось меня вновь. Майор по-военному ровно держа спину подошел ко мне, держа в руках тонкий планшет с бумагами.

- Лейтенант Пламень, вы арестованы по подозрению в дезертирстве, предательстве Родины и шпионаже в пользу противника. Сдайте табельное оружие!

И он протянул руку ладонью вверх. Я проглотил тугой комок. Кровь бросилась мне в лицо. Негнущимися пальцами я расстегнул портупею и перевязь меча и положил тяжело звякнувшую пряжками кожу в раскрытую ладонь.

- Мне нужно видеть Чулиева. У меня доклад... - прохрипел я вмиг севшим голосом.

- Увидите, несомненно, когда придет время. - Майор холодно улыбнулся. - А сейчас проследуйте в камеру. - Он кивнул конвоирам с автоматами наперевес.

- Постойте, а...какое сегодня число? - Я вдруг обмер, вспомнив, что я уходил с Земли первого сентября.

- Двенадцатое декабря — ответил майор слегка поколебавшись.

- Мне срочно, срочно нужно видеть Чулиева, это очень важно, жизненно важно!!! - я шагнул к майору и автоматы разом звякнули, вскидывая дула.

- Ему уже доложили, не сомневайтесь, - майор сощурился.

- Пожалуйста, обязательно скажите ему, что речь идет о гибели Земли, об Армагеддоне, черт вас забери! - я сжал кулаки и закусил губу. - Дуло уперлось мне в бок, но я отмахнулся от него, словно от надоедливого комара.

- Поспокойнее! Обо всем будет доложено. А пока, чтобы успокоиться - вы напишете свое донесение на бумаге. Смирнов — дайте ему там бумагу и ручку. - Он посмотрел куда-то мне за спину и кивнул. Ведите его в камеру.

- Вы не понимаете, дорога каждая секунда!

Он только плотнее сжал губы и холодная сталь уперлась мне в спину.

- Вперед!

Я почувствовал как время сжимает мне горло, словно петля палача.
Успею ли я убедить Чулиева прекратить интервенцию, ведь пусковые установки наверняка уже смонтировали...

Я пошел вперед, мимо длинного ряда камер, шаги глухо отражались от стен.
Дверь одной из них с лязгом открылась, впуская меня в маленькое помещение без окон, со стенами, выкрашенными тусклой серой краской.
Молочный потолок, как и везде здесь, лил мертвенный и какой-то равнодушный свет на покрытый резиной пол.
Я прошел внутрь и сел на топчан, за маленький столик, и замер, стараясь успокоить взбесившиеся вдруг мысли. Лейтенант, вошедший следом, положил на стол несколько листков бумаги и ручку.
Глянув на меня сверху вниз, он удалился, лязгнули затворы дверей.
Я поставил локти на стол и обхватил руками голову, мне показалось, что череп готов взорваться.
«Так, надо рассуждать здраво» - сказал себе я и попытался взять себя в руки. Уставившись на белый лист я принялся рассуждать, ловя за хвосты мечущиеся мысли. Ну, то, что я еще жив и земля не выжженный, залитый черной лавой шар, это значит, что пуск ракет еще не состоялся, а может быть даркониды разрушили планы военных, может быть Вика нашла какой-то другой путь? Тогда мне совершенно нечего сидеть тут, дожидаясь...Чего дожидаясь? Встречи с Чулиевым, со Смольниковым, трибунала, конца света?

Я вспомнил мой первый день тут, тогда такая же паника владела мной и такая же тошнотворно-липкая неизвестность. Одно во всей этой истории было хорошо — я сталкер и пока еще никто не сможет удержать меня взаперти. Уверен? - ехидно спросил кто-то в моей голове.
Я закрыл глаза и принялся искать в темном пространстве алую точку. Ее не было. Волосы встали дыбом на хребте. «Так, тихо!» - прикрикнул я сам на себя.

Я снова попытался и понял, что проваливаюсь в панику еще глубже. Только черная беспросветная мгла да кружение мутных вихрей, так же, как наверху в степи.
Я старался снова и снова, но добился только того, что кровь застучала у меня в голове и затылок точно сковало горячим обручем. Я ничего не мог сделать, как будто и не умел никогда.
«Наверное, тут работают какие то чары, глушилки, что-то такое, что запрещает...» - подумал я. «Но от этого же не легче!» Отчаянье сжало мое сердце. Я никуда не смогу уйти. И это ощущается как паника, как смертная тоска. Я и не знал, что так быстро привыкну к этой свободе!
Вскочил.
Опять сел.
Снова встал, метнулся туда-сюда, от стены к стене и снова сел.
Обхватил голову руками, закрыл глаза и закачался мерно и ровно, точно медведь в клетке. Все это время мозг лихорадочно работал, перебирая и вновь откидывая десятки самых безумных вариантов. Мне показалось, что голова моя взорвется сейчас.
Как остановить готовое вот-вот свершиться безумие? Как сделать это до того, как человечество сделает последний шаг к гибели.
Время растянулось в резину, минуты казались бесконечными, а сердце билось об ребра, словно пленная птица о прутья тесной клетки. Наконец, мне удалось совладать с первым приступом отчаянья. Я как заклинание твердил себе вновь и вновь: главное, что у меня есть моя Вика. Мы снова вместе, Данька жив и здоров, а значит не все еще потеряно. Подумав о своей девочке, вспомнив ее улыбку и чуть припухшие от слез, но такие сияющие счастьем глаза, я все-таки немного успокоился.

Время еще есть. Нужно подумать, что сделать. Я снова открыл глаза и посмотрел на белые листы на столике. Сколько я здесь? Полчаса? Час? Нужно придумать, что написать такое, чтобы непременно заинтересовать Чулиева. Что-то такое, о чем ему сообщат непременно и быстро. Впрочем...
Я наконец начал здраво мыслить — то, что я вернулся ему доложат обязательно. Остается сделать так, чтобы он непременно встретился со мной лично.
И нужно сделать что-то, чтобы нейтрализовать Смольникова. От одного воспоминания о нем шерсть на загривке поднялась у меня дыбом. Этот человек внушал мне почти животный ужас. Чего стоили его безумные глаза!
Я должен остановить этого человека.
Почему-то я ощущал его словно абсолютное зло. Незнакомое чувство прокралось в мою душу. Разочарование в друге. И не просто разочарование, а то, неожиданное, неприятное, пугающее и бессильное чувство, которое поселяется в душе у всех... Жертв вероломства?
Я не мог понять как, когда и почему произошел такой страшный поворот. Вся моя долголетняя дружба рассыпалась осколками.
И эти осколки как толченое стекло рвали мои потроха изнутри. Образ моего друга будто вывернулся наизнанку. То, что было белым сделалось вдруг черным, то, что я считал преданностью и благородством стало вдруг фанатизмом и завистью.

«Он мне больше не друг» - пришла мысль.
Мне нужен Чулиев. И как можно скорее. Я открыл глаза и уставился на белые листы снова. Надо написать что-то такое, что задержит их. Что могло бы являться таким поводом? В голову приходили идеи одна глупее другой. Если бы я воспроизвел разговор с Викой, это походило бы скорее на сговор с врагом, чем на донесение, если бы я попытался объяснить свою уверенность, то не нашел бы ни одного факта, подтверждающего мои слова. Я начал писать об агентах драконид, про которых рассказала мне Вика. Написал несколько предложений. Перечел. Скомкал листок. Это походило скорее на бред в стиле фэнтези. Задумался снова, покусывая ручку. Все было не то!
«Я тут сижу, а время идет» Тишина, царившая в камере и вокруг, в коридорах Центра казалась осязаемой. Словно все эти тонны земли спрессованной тишиной ложились мне на плечи. Я почти физически чувствовал, как время утекает водой сквозь пальцы, выдавливается из меня этой массой тяжелой тишины.
Внезапно я почувствовал злость. «Черт! Я собираюсь спасать это самое гипотетическое человечество, которое разменял на своих друзей... И в то же время, я спасаю своих друзей от тех, кто стал нам врагом. Какой пассаж!» Я зло хохотнул и швырнул ручку на стол.
А-а-а... да катись оно, провались!!!

Я снова взял ручку и решительно написал: «Сообщаю Вам, что лейтенант Смольников С.Н. организовал диверсионную группу, имеющую целью сорвать операцию «Базаар». Им и его пособниками изготовлены устройства, изменяющие характеристики работы пусковых установок для баллистических ракет наземного базирования и собственных систем наведения баллистических ракет...»
Через полчаса я постучал в дверь камеры и просунул исписанные листки в открывшуюся прорезь. Я чувствовал себя не лгуном, нет, я чувствовал себя инквизитором, подписавшим приговор к исполнению. Вот только кому этот приговор?

Часть 20

Проводив взглядом тающую фигуру Темки, я почувствовала себя одновременно маленькой и сильной.
Я набрала полную грудь воздуха и расправила плечи.
Серое пространство Миктлана обнимало меня. Я закрыла глаза и растворилась в тумане Хаоса.
Нет места, более близкого к моей стихии, чем Миктлан. По сути дела, Миктлан и был одним из уровней существования Хаоса, ведь Смерть — это первый шаг к Рождению. Я почувствовала как меня наполняют новые силы. Тонкий запах, нежный и теплый запах, запах родственный аромату крови и тления. Запах чулели.

Здесь все было пропитано им. Запах, который всегда приносил с собой мой Дракон.
Я погрузилась в себя, одновременно растворяясь в окружающем сером пространстве. Вокруг зашептало, задвигалось, забормотало, замельтешило. Перед моим внутренним взором явилось тысяча, миллионы, миллиарды случайностей. Каждая из них могла стать новым зерном, из которого прорастает дерево событий.
Я сосредоточилась.
Мне нужно выбрать подходящие случайности, подходящие для того, чтобы повернуть события в нужное русло. Это потребовало от меня значительного усилия, отбросить ненужное, отделить информационный шум, продумать последующие возможности, сличить результаты с искомым положением дел.
Мне нужно остановить армию Воинов Ока, мне нужно сделать так, чтобы мой мир выжил. Оба моих мира. И чтобы те, кого я люблю, тоже остались в живых. Я не собиралась терять их, едва обретя вновь.

Словно Золушка я перебирала зерна и у меня не было доброй и заботливой тетушки-волшебницы, готовой помочь мне. Сейчас я все должна сделать сама, сделать все для того, чтобы спасти моего принца и стать настоящей королевой.
Не знаю сколько это заняло времени, я ощущала его только по наваливающейся усталости. Но все же...я нашла.

Медленно отступало состояние транса, дымилось и как будто испариной осаждалось на меня. Ноги стали ватными.
Не открывая глаз, я опустилась на сухую землю Царства Мертвых, осторожно баюкая внутри себя одно единственное зерно.
Одну единственную возможность помешать преждевременной катастрофе.
Я осторожно и бережно спрятала ее, запоминая каждую черточку предстоявшей цепи действий. Ошибка равна была смерти.
Отныне, я не должна совершить ни одного лишнего движения, не должна сказать ни одного лишнего слова. Малейшее отклонение заставило бы меня исправлять новую цепь событий, это значило бы начинать всю работу с нуля. Каждый раз, когда я ошибусь.
Первым делом, мне нужно было заручиться помощью. Первый пункт моего плана и был самым сложным. Ведь Боги — самые непредсказуемые существа во всех мирах.

Миктлантекутли. Мертвый Бог, хозяин Миктлана.. Вот к кому мне придется обратиться. Я вышла из оцепенения и поднялась.

- О Великий, я призываю тебя! - крикнула я вскидывая руки. - Помоги мне, Бог Мертвых, вечно живой и вечно мертвый бог!

Я подняла глаза к дымному небу и продолжала взывать на древнем языке, слова которого повергали в трепет каждую живую душу от начала времен. Язык Первых Демонов.

- Красиво, душевно! - раздалось вдруг над моим ухом и я вздрогнула, молниеносно обернувшись.

Прекрасный юноша с блестящими смоляными волосами, бронзовой кожей и дивной, совершенно обнаженной, фигурой смотрел на меня.
Три пестрых совиных пера, воткнутые в пряди на макушке были его единственной одеждой. Он элегантно опирался на длинный посох, покрытый причудливой резьбой. Все в этом юноше было прекрасно и дышало молодостью и здоровьем, все, кроме его глаз. Их просто не было. Вместо них зияли черные бездонные провалы.

- Ты продолжай, продолжай, давно я не слышал древнего языка, как поэтично звучит он, воистину услада слуха ну и всякое там... и так далее.

Юноша иронично улыбнулся. Я благоговейно склонилась пред ним, опускаясь на колени.

- Приветствую тебя, о великий Миктлантекутли!

- Привет, Чарма! Ничего что я так вот, по-домашнему? - он обвел рукой свои чресла, со стоящим фаллосом, притворно смущаясь. - Я уже даже не стал наряжаться в подобающую приему гостей одежду, потому что с некоторых пор, у меня тут проходной двор или там базар-вокзал. У меня тут уже не гости а так, как у себя дома народ шатается. Входит, выходит и даже дверей не закрывает. Не Царство Мертвых, а лифт какой-то.

- Прошу меня простить, Великий Бог — прошептала я утыкаясь в траву у его изящных щиколоток.

- Да полноте, вставай уже, ты-то ладно, Первый Демон все-таки имеет право приходить без предварительного звонка. С Первым Демоном мы знакомы не первый день. - он хихикнул.- Тавтология.

- И за них тоже прости меня, Мертвый Бог.

- Так чем обязан? - спросил он меня, чуть склонив голову набок и глядя, как я поднимаюсь перед ним.

- Я пришла смиренно просить тебя, о, Великий, о помощи.

- Вот почему я никогда не слышал, чтобы кто-то ко мне на чай зашел, поболтать там, потрепаться о пустяках. Все всегда с делами и просьбами...

Миктлантекутли описал кончиком посоха круг в пыли и почва взвихрилась, взвилась маленьким смерчем, облако сгустилось и приняло форму маленького кресла без ножек. Предмет повис в воздухе, чуть покачиваясь.

- Прошу, в ногах правды нет, как говорит какой-то там народ.

Я осторожно взялась за подлокотники странного предмета, ощущая под мальцами бархатистую, будто бы велюровую поверхность. Бог чуть улыбнулся и уселся прямо в воздухе, подогнув ноги как маленький мальчик. Он чуть качнул головой и мы поплыли над землей, кресло едва заметно покачивалось от моих невольных движений.

- Я знаю о какой проблеме ты пришла мне рассказать, - продолжил он, но решительно не представляю, чем я мог помочь вам.

Он говорил неторопливо и голос его звучал мелодично и одиноко в этом мире тишины и шорохов, будто голос иволги в тумане.

- Какую помощь живым может оказать Бог мертвых? Неужели ты хочешь, чтобы я натянул кожаную куртку, надел черные очки и как какой-нибудь архангел Михаил с пулеметом Гатлинга ворвался на Базаар и забрал бы всех этих воинов Ока, вместе со всеми их боеголовками. Они ведь еще никуда не полетели, кстати. Твой... кхм... молодой человек, между прочим, провел некоторую самостоятельную работу над ошибками...

Я кивнула, обратившись мысленным взором туда же, куда смотрели пустые глазницы Бога Мертвых.
Пространство изогнулось и вытянулось в трубу и точно большая линза сфокусировавшись, показала мне далекие события.
Пусковые ракетные установки под блистающим лазурью небом Базаара, суетящихся вокруг военных, мрачные, приземистые здания временных бункеров и людей в форме, конвой, ведущий какого-то человека.
Я присмотрелась — это был тот самый воин, которого мы с Кариной встретили на шабаше сатанистов.
Я вспомнила его имя — Александр Смольников, друг Артёма. Мое сердце сжалось, я посмотрела чуть дальше и увидела Тёмку.
Он лежал, свернувшись в калачик в какой-то маленькой комнатке, похожей на тюремную камеру.
Я поняла где это и мое сердце сжалось. Я увидела что ему пришлось сделать. Бедный мой честный, правильный паладин. Бедный мой наивный большой ребенок, ты переступил через свои принципы, ты перешагнул через свою честь! Я покачала головой и куснула губу, хотела было дотронуться, прикоснуться волной тепла к его стриженому затылку, провести по его плечам, но что-то, словно стеклянная стена окружало это место. Непроницаемое и упругое, точно полиэтилен.

- А... да-да — вывел меня из транса голос Мертвого Бога — это Центр этих, как его... ПОННТ.
Там мощные магические барьеры. Пожалуй, даже я попотел бы, продираясь сквозь их защиту. Сам милый наш баловник, золотенький наш Кецалюшка помогал обустраивать этот скаутский лагерь для своих детишек.

- Я не понимаю, неужели Кецалькоатль не понимает к чему может привести его затея? Ведь может начаться Армаггедон.

- Конечно ты не понимаешь, - хмыкнул Миктлантекутли, - ты же думаешь что Боги должны иметь какие то грандиозные, непостижимые смертным планы, что мы должны видеть и чувствовать что-то такое, что никому кроме нас недоступно, - он покачал головой и пестрые перья плавно задвигались в воздухе, - однако, открою тебе секрет. В нас есть все тоже самое, что есть в каждом из вас, только всего этого неизмеримо больше. В каждом из Богов есть все чувства, характеры и мотивы, что и во всем человечестве в целом.
Ведь вы созданы из нас. Плоть от плоти, кровь от крови. Мне ли тебе рассказывать, Первая Жрица, Королева Вампиров.
Кецалькоатль одержим такой же гордостью, что и тот воин Ока, что так надеется стереть в порошок цивилизацию драконид.
Кецалькоатль такой же фанатик и, так же, как простой человек или драконид одержим духом соперничества.
В общем-то... Он просто упрям и ему проще допустить Конец Света, чем признать, что его затея с людьми провалилась и его создания снова отбились от рук.
Твой рыцарь не подвел тебя, но его обман вскоре будет разоблачен и ракеты стартуют. Армаггедон неизбежен. И он случится раньше, чем Боги соберутся на Священной Горе. И хотя я и обижен тем, что как всегда кто-то будет устраивать там вечеринки, а я должен буду устраивать тут грандиозный «прием товара», я не знаю что я могу сделать, для того, чтобы остановить Воинов Ока. Любое мое открытое выступление против Кецалькоатля нарушит равновесие сил.
Я не друг ему, но так же я не друг и Тецкатлипоке, чтобы становиться на его сторону. Зачем мне лишние хлопоты, сплетни, а то и вражда.
Я устал от сплетен, распрей и вражды. Мне и женушки своей, Благословенной Миктлансиуатль и ее вечно болтающих и вздорных цицемиме, которые даром что прекрасны, словно звезды, но скандально-то как демоны!
Я в собственном доме живу, как на войне! - в интонации Бога послышались жалобные и капризные нотки. - И среди мертвых нет мне покоя!

Я решилась.
Подняв глаза я заставила себя посмотреть в его пустые глазницы.
Как только мой взгляд коснулся клубящейся в них тьмы, все мое существо скорчилось, мне захотелось вскрикнуть от ужаса перед распахивающейся впереди бездной, как будто, душа кувыркнулась и полетела вверх тормашками, кувыркаясь и визжа в клубящемся Ничто. Я задохнулась, но нашла в себе силы сказать:

- О, Великий Бог, я знаю кто может помочь нам! Мне нужен Хосе-Мария Антонио Эскобар! Он остановит их.

- Чего?!! - воскликнул Бог и мое летающее кресло дернулось так, что я чуть было не вылетела из него. - Кт-о-о-о???

Я моргнула и вернулась из тьмы его глаз. Он стоял в воздухе в полный рост и вся его фигура выражала крайнюю степень изумления.

- Я не ослышался? Ты говоришь о Святом Хосе? О Хосе - Молоте, о чёкнутом Хосе, о Безгрешном убийце Эскобаре??? Об этом полоумном быке, за которым сама Смерть гонялась десять долгих лет и не могла остановить этого безумного падре? Об этом фанатике, угомонить которого насилу удалось нам вдвоем с Тецкатлипокой с помощью сонма демонов.
О бешеном священнике, от которого сам Кецалькоатль, которому он вроде бы как служил, выл благим матом и готов был умолять нас избавиться от него!?! В уме ли ты, Первая Жрица???

- Да, я вполне здорова, мой Бог. Я посмотрела и вижу, что этот человек — единственный, кто помешает свершиться безумию. Его безумие больше и яростнее, чем у всех у них!

Миктлантекутли был поражен, я усмехнулась даже, отметив про себя, как велико должно быть удивление, если оно так ясно читается на лице, лишенном глаз.

- Вот уж не думал, что в моей долгой жизни, в жизни в которой я видел как рождаются и умирают светила, будет еще что-нибудь, что может меня удивить. Поздравляю тебя, демон, ты совершила величайший поступок в своей жизни — удивила Бога Смерти.

Бог Мертвых уже совладал с собой, к нему вернулось его насмешливое и ехидно-игривое настроение.
Он сотворил в воздухе жест и прямо из пространства ему на руку села летучая мышь. Маленькие коготки обхватили его длинный указательный палец и существо суетливо задвигалось, сидя вниз головой и расправляя полупрозрачные уши — локаторы. Голова существа поднималась, подвижный нос непрестанно обнюхивал воздух и бусинки глаз, блестящие, точно черный бисер сверкали, глядя на меня.
Бог провел ладонью по спине зверушки и та издала тончайший писк-стрекот, кожистые крылья расправились, задрожали и так и застыли... Зверек обратился в камень.

- Вот! Это тебе в награду! — довольно проговорил Бог Мертвых и легко стряхнул мышь с пальца мне на колени.

- Благодарю тебя, о Великий! - я с благоговеньем подняла подарок — зверек стал каменной заколкой для волос.

- Судя по тому, что ты собираешься сотворить, это может тебе пригодиться. - Мертвый Бог ухмыльнулся ехидно. - Когда Святой Хосе поволочет тебя на костер — дотронься до этой вещицы и тогда я смогу спасти тебя. А теперь, полагаю, нам следует обсудить детали этого безумного, как и сам Хосе, предприятия. Впервые за многие сотни тысяч земных лет мне так интересно — воскликнул Бог и снова уселся прямо в воздухе.

- Святой Хосе величайший вдохновитель идей ПОННТ, основатель ордена Небесного Ока, он один мог вести за собой всех рыцарей, без страха и упрека - сказала я.

- Ну да, да — сказал Мертвый Бог, - да, он величайший из всех, однако мы помним о его маленьком недостатке, не так ли? - он ухмыльнулся, обнажая мелкие острые зубы.
Да, у него был недостаток, который в то же время являлся достоинством, благодаря которому он столько лет избегал смерти, - я ответно улыбнулась, - да, его не интересовали женщины...
- Черти тебя забрали бы, да ты сама демон, Чарма, да. Этот безумец не любил женщин, впрочем мужчин он тоже не любил. - Мертвый Бог хмыкнул и помахал рукой в воздухе неопределённо.

Мы двинулись в воздухе вновь, полетели над пустой землей Миктлана, над сухой пылью и черной травой, что была и не жива и не мертва.

- Мы с Вами, мой Бог, знаем эту особенность и вполне могли бы ей воспользоваться, при возрождении этого усопшего - смиренно проговорила я, опустив глаза.

- Хмммммммм? - мертвый бог задумался... - Быть может, быть может, но ведь тебе, Чарма, придется дать свою кровь, и немало, чтобы поднять эти кости — он глянул на меня своими пустыми очами — придется.

- Я готова, мой Бог, мой Отец, я готова, потому что это нужно для всех! - я с жаром откликнулась, растворяясь под его взглядом.

- Какая хорошая девочка — он ухмыльнулся, - неужели ты так любишь его?

- Да — сказала я опустив глаза, его я люблю, это мой человек, мой.

- А ты знаешь, что он раньше был разбойником, в течении трех жизней грабил и убивал таких как ты?

- Да, я знаю его прошлые жизни — сказала я, - да и я не ангел, я всегда была демоном, от начала начал, меня всегда проклинали те, кто не понимал, так долго, что я перестала стремиться быть понятой... - Я потупилась вновь на черную траву, проплывающую подо мной.

- Славная, горжусь тобой — сказал Мертвый Бог.

- Спасибо, - сказала я и улыбнулась. - Итак, мы теперь должны поднять из мертвых моего врага, который охотился за мной с тех пор, когда появился на свет... Только единственное, что нужно сделать — это дать ему все и полностью.

- О да, - сказал Бог Мертвых неопределённо помахав рукой в воздухе. - Следует попробовать дать ему все, только.. .Останется ли у него та, харизма, которой он так легко управлял этими безмозглыми тварями в доспехах.

- Мы должны попробовать, это все равно единственный шанс, — сказала я твердо.

- Ну хорошо, я привык доверять существам, приближенным к драконам, все равно, если ты ошибешься — расхлебывать тебе, — он хихикнул, — максимум моих проблем — пропущенный праздник, так что — поедем, поедем на нижний уровень и я достану тебе эти кости, я прекрасно их помню, они мне дороги, как память — он снова засмеялся.

Мое кресло крутнулось в воздухе и мгновенно потемнело в глазах, тошнота вдруг подкатила к горлу и развеялась внезапно, изменилось ощущение и впечатление и я увидела пустую равнину, от края до края пустыни и над ней черное небо с белыми и голубыми звездами, прямо в зените которого, сияла дикая, огромная и ярко-серебряная Луна.

- Девятый круг! - провозгласил Мертвый Бог. - Станция Деризай — кому надо — вылезай! Пойдем сейчас кости рыть!

- Пойдем! - с готовностью ответила я и приподнялась с летающего кресла.

- Это прямо тут! — сказал Миктлантекутли и опустился на землю.

- Конечно, как скажете, господин мой, — ответствовала я смиренно и спрыгнула вниз, вмиг поднимая тучу тонкой серебряной пыли.

- Сейчас... - Бог Мертвых присел на корточки и принялся разгребать пыль.- Это где-то тут...

Я стояла над ним, для меня это место ни чем не выделялось среди остальной бескрайней пустоши. Тонкая пыль лениво взметывалась из-под его ладоней и тут же осыпалась вниз, как будто была слишком тяжелой, чтобы повиснуть в воздухе.

- А вот! Я нашел их! - Миктлантекутли поднялся, с торжествующей улыбкой на лице. - Вот они, ух, мои драгоценные! - он, хихикая покачал сжатый кулак, словно дитя.

- Смотри! - от шагнул вплотную ко мне и осторожно раскрыл ладонь.- Прелестно!

Я заглянула в его руку и увидела два черных кубика, похожие на игральные кости.
Это все, что осталось от Хосе-Мария Антонио Эскобара. Одна кость — это все о его душе, а вторая — все, о его теле.

- Как странно... - сказала я и протянула сложенные лодочкой ладони.

- Владей! — сказал Бог Мертвых и опустил кубики в мои руки.

Я сжала ладони, кубики были невероятно холодны и тяжелы для своего размера, их трудно было удерживать в кулаке, как будто они просились обратно в землю, в эту пыль, в забвение. Я подняла руки и прижала свою добычу к груди.

- Где ты собираешься воскресить его? - Миктлантекутли заинтересованно смотрел на меня и ленивое бледное пламя пульсировало в глубине его глазниц, как будто там отражалась холодная луна. - И, главное, когда?

- Я знаю... В день его смерти, все воины Ока собираются в тайной часовне на окраине Мадрида, в этот день посвящают новобранцев ордена. Там есть подземное капище, а в нем - алтарь, внутри которого заключен гроб Святого Хосе. Было бы очень неплохо, чтобы он воскрес именно тогда и именно там. Это они расценят как чудо...

- Да, это хорошая идея, - кивнул Миктлантекутли, - но ты должна действовать быстро, пока они не начали сомневаться, кроме того, я совершенно не представляю, как ты заставишь Святого Хосе действовать на твоей стороне.

Бог снова поджал ноги и уселся в воздухе.

- Нет никаких проблем доставить тебя в то место и в то время, но...

- Ты прав, о великий господин мой, — сказала я, - конечно мне нужно сначала поговорить с ним и, кроме того, есть один маленький секрет у Неистового Хосе, один маленький недостаток, или же, в его случае это можно было бы назвать достоинством — я сощурилась.

- О чем ты? - брови Бога Мертвых удивленно поползли вверх, - уж не хочешь ли ты сказать о...

- Да, Святой Хосе никогда не знал плотской любви. Он был девственником.

- А-ха-ха-х-х-х! - Мертвый Бог засмеялся, закидывая голову назад и его смех полетел над равниной подобно треску рассыпающихся скал.

- А я и не подумал, да, это же так важно для всех существ этого несчастного мира, сотворенного стариком Омеотлем! Он не знал любви! А где нет любви, где нет нежности, где нет страсти — все заменяется войной! Все эти фанатики...- Он снова засмеялся — кому бы, или чему бы они не служили - они все импотенты!

- Я собираюсь исправить этот маленький недочет — улыбнулась я. - Поэтому я хотела бы оживить его примерно за три дня до намеченной даты. Мне подошло бы какое-нибудь уединенное жилище, скрытое от чужих глаз, где-нибудь на побережье...

- Да будет так, моя маленькая дьяволица! - воскликнул Бог Мертвых. - Клянусь, я с интересом буду следить за тобой, но не забывай о моем подарке, если наш Неистовый Хосе опровергнет выкладки бесовского учения Фрейда.

Он снова засмеялся и ударил концом посоха по моей голове. Пространство погасло.

Часть 21

Море шелестело, шептало, вздыхало и осторожно касалось моих ног, точно огромный пес своим мокрым, широким языком.
Я вздрогнула и открыла глаза.
Серые тучи застилали горизонт, мелкие брызги дождя оседали на лицо. Я отступила от воды. Мои замшевые сандалии промокли, а вода была холодна.
Я огляделась, пытаясь сориентироваться. И тут же испуганно стиснула ладони. Я испугалась, что потеряла то, зачем спускалась на девятый круг ада.
Ах, нет! Холодные кубики все еще были зажаты в кулаке. Я облегченно вздохнула и передернула плечами — наконец осознала насколько был холоден ветер.
Эти мглистые тучи, эти одинокие чайки, похожие на летящие по ветру обрывки газет, эти неприветливые взъерошенные волны... Это был ноябрь на море.

Я пошла вдоль пляжа, растерянно оглядываясь по сторонам.
Мертвый Бог всегда выполнял обещания. Это было испанское побережье, как я и просила, но теперь мне нужно было найти какое-то прибежище.
Холод пробирался мне за ворот, мурашки бежали по спине, я начинала дрожать — это не лучшее состояние для медитации, к тому же, здесь в мире людей, не так просто было пользоваться своими, привычными для демона способностями.
К тому же, здесь я всего лишь дракгард, человеческое тело тяготило меня, сковывало, точно тесная одежда.
За пляжем виднелись темные деревья, нахохленные и мрачные в эту непогоду. Я снова посмотрела на небо, внутреннее ощущение времени говорило мне, что сейчас скорее вечер, хотя глазами трудно было определить это среди влажной круговерти низких туч, которые, словно ползли тяжелыми туманными брюхами над самой землей.
Я брела по пляжу, оглядывая берег и раздумывая где бы выбраться наверх, чтобы осмотреться получше.
Внезапно я почувствовала, как что-то шевельнулась в моих волосах. Я рефлекторно вскинула руку, хватаясь за голову и вдруг почувствовала под ладонью что-то теплое, копошащееся. Испуг быстро сменился радостью — я вспомнила о подарке Миктлантекутли. Нетопырь ожил и завозился теперь, путаясь в моих волосах. Улыбаясь, я осторожно сняла его с головы и поднесла к лицу.

- Привет, мой малыш! - сказала я ему.

Существо расправило большие полупрозрачные уши, глазки - бусинки уставились на меня, мягкий нос шевелился, тонкие усы дрожали, животное вздрагивало и беспокойно переставляло соединенные перепонкой лапки.

- Ну что? Поможешь мне, не зря же ты ожил? - спросила я и осторожно подула на него, раскрывая ладонь.

Летучая мышь замерла на мгновение, раскрыла огромные уши, встрепенулась и вспорхнула с руки.
Подняв голову, я проследила за ее неровным полетом.
Маленькое существо описало круг над моей головой и затем поднялось выше, понеслось по все расширяющимся кругам над пляжем и над деревьями, пока совсем не скрылось из виду.
Я обняла свои плечи, легкий короткий пиджачок намок под моросящим дождем и уже вовсе не защищал меня от сырого ветра.
Я потопталась на месте, холодный сырой песок проваливался подо мной, засыпался в сандалии, холод пробирался в штанины джинсов, я уже начала крупно дрожать, зубы выбивали дробь и единственное, что согревало меня, пусть не физически, а скорее морально — два тяжелых кубика в ладони — кости Святого Хосе.
Прошло еще несколько минут и трепыхающееся пятнышко вновь появилось на фоне серого неприветливого неба — нетопырь возвращался. Я радостно вскинула руку, подставляя моему маленькому помощнику удобный насест. Нетопырь приземлился, царапнул меня коготками и затоптался на ладони, приподнимая голову и открывая пасть, усеянную мелкими зубами.

- Ну что ты мне расскажешь, мой хороший? - Я снова подула на него и нетопырь забеспокоился еще сильнее, развернулся к зарослям на берегу, оборачиваясь и открывая рот.

- Я поняла, пойдем!

Я проследила направление, куда смотрел мой маленький помощник и поспешила через пляж к раскидистому дереву, что росло выше по склону.
Достигнув подъема, я начала карабкаться вверх, скользя по размокшей земле и тихонько ругаясь. Одна рука была занята летучей мышью, а из другой я боялась выпустить единственную мою драгоценность — кости Хосе. Я вскарабкалась вверх, изрядно перемазав коленки и локти, и наконец, выбралась на твердую землю.

Перед моим взором открылась узкая улочка, ограниченная с одной стороны высоким забором из серого камня, а с другой — ветхой оградой, сплошь заросшей кустами и перевитой плющом и виноградными лозами.
Я посмотрела на летучую мышь. Мордочка твари повернулась вдоль улицы, туда, где среди ветвей виднелся угол какого-то строения, почти скрытого в буйной растительности. Поспешив вдоль улицы. За поворотом, я увидела небольшой, крепкого вида дом из желтого кирпича. Каменная стена окружала его, за ней были видны лишь кроны садовых деревьев, да верхний ряд окон, занавешенных плотными кисейными шторами. Кругом не было ни души, да и дом казался нежилым и безмолвным. Нетопырь повернул ко мне мордочку и издал едва слышный скрип — писк.

- Сюда? - спросила я его, уже догадываясь об ответе.

Летучая мышь встрепенулась и вспорхнула с руки, перелетев ограду и устремившись куда-то под скат крыши.
Я прошла еще несколько шагов вдоль стены и обнаружила зеленую калитку с витиеватым рисунком из ромбов и кругов.
Я ухмыльнулась — не думаю, что тот, кто расписывал эту дверь, догадывался, что рисует одну из индейских свастик... Хотя... Кто знает, что за люди живут в этом доме и что за странное стечение обстоятельств заставили Бога Мертвых остановить свой выбор именно на этом доме?
Я ухмыльнулась еще шире, подумав, что могу найти прямо за порогом хладные трупы хозяев — Богу Смерти многое кажется незначительным, чтоб быть препятствием на его пути. Толкая калитку, я уже знала, что найду все двери в этом доме открытыми.

Дом встретил меня тишиной и каким-то, будто бы, напряженным ожиданием. Войдя в полутемную прихожую я осмотрелась. Большой гардероб из темного дерева, зеркало в резной раме, старый комод, стойка для обуви с парой мужских туфель, подставка для зонтика, шелковый темный шарф на крючке.
Все добротное и крепкое, но, ощущение покинутости уже поселилось здесь. Это чувствовалось прямо с порога.
Тонкая полоска пыли, что натянуло сквозняком из едва приметной щели у косяка, говорила мне о том, что здесь давно никого не было.

Я защелкнула дверь на замок и осторожно прошла дальше.
Отодвинув тяжелую атласную портьеру я увидела холл с камином и двумя креслами перед ним, дальше, в глубине зала, поблескивали перила лестницы, ведущей на второй этаж. Осторожно и тихо я двинулась по комнатам, обходя дом.
Он оказался небольшим - всего три комнаты наверху, кухня и холл внизу.
С особенной тщательностью я обследовала подвал, не найдя в нем, впрочем, ничего, кроме старого отопительного котла, садового инвентаря, да целого стеллажа, полного пропыленными бутылями.
Многие из них были пусты, но во многих еще плескалась темная жидкость. Похоже, это было домашнее вино.
Странно, но дом, так долго стоявший пустым, не носил на себе следов грабежа и оставался нетронутым ворами, хотя ни ставень, ни решеток я нигде не заметила.
Не задаваясь этими вопросами, я прихватила одну из бутылок и направилась на кухню, где тщательно изучила холодильник и шкафчики, обнаружив пару консервов с тушеным мясом и сосисками трехлетней давности, банку риса, коробку макарон и банку кофе.
Осмотрев свои находки я почувствовала себя бодрее — это все, что мне нужно, чтобы подкрепить силы.
Газовая плита действовала исправно, кран, чихнув, выдал мне струю ржавой воды, которая, впрочем, быстро очистилась.
Я наконец-то решилась расстаться со своей добычей и положила кости в центр обеденного стола, так, чтобы они все время были на виду, словно я боялась, что они в любой момент растворятся в воздухе.
Повесив пиджак на спинку стула, я опустила жалюзи и зажгла свет. Пыльная лампа загорелась, наполняя пространство золотистым светом и мне стало уютнее, я даже начала отогреваться у синего цветка газа.
Кастрюлю с водой на огонь, открыть банки - мне нужна пища, я не помню, когда я ела последний раз.
Я принялась готовить нехитрый ужин, с улыбкой поглядывая на матово проблескивающие кубики костей. Скоро, дон Хосе, скоро Вы вновь увидите свет!

Быстро утолив свой первый голод — голод человеческого тела, я почувствовала себя бодрее. Тепло разлилось по моим жилам.
Я замерла, положив руки на синюю столешницу. Время застыло, остановилось, растворилось в тишине этого дома.
Затишье перед бурей — подумалось мне.
Краткий миг безмолвия и покоя. Без мыслей, без тревог. Тишина и пустота покинутого дома. Вечерний, бледно-сиреневый свет лился из щелей жалюзи, и растворялся в золотом свете лампы. Я замерла на грани сна и яви.

Скоро... Сердце отбивало размеренный ритм, словно удары метронома. Скоро! Мне пора сделать то, что мне предназначено!
Открыв глаза я встала и быстрым жестом сгребла кубики костей в руку. Мне пора! Моя судьба зовет меня. Делай то, что должно и пусть будет то — что будет! Время пошло...

Что-то нужно одеть потеплее — подумалось мне, я прошла в прихожую и распахнула дверки старого гардероба.
На плечиках печально болталось два старых мужских пиджака, пальто и какой-то доисторический полосатый халат — да не густо, а за окном дождь...
А это что такое? Из под халата, задетого моей рукой сверкнул вдруг ярко-зеленый отблеск. Я сдернула плечики с вешалки и скинула с них полосатое чудовище...
О-о-о! Черно-зелено чудо, усыпанное стразами и блестками, простроченное золотой нитью и отделанное по рукавам каким-то феерическим золотым позументом. Это камзол?
Я повертела это чудо в руках, похоже, это был какой-то театральный костюм, то-ли из сказочного представления, то-ли из исторической постановки, или, может быть с карнавала? Я осторожно встряхнула его, сморщившись от облака пыли и накинула себе на плечи — он был мне почти впору, человек, носивший его был небольшим и худеньким, может это был мальчик, или женщина?
Повернувшись к зеркалу я сначала выпучила глаза, потом зажмурилась и рассмеялась — зрелище было сногсшибательным!
Я походила на сбежавшего из потустороннего мира лепрекона, впрочем, надо признать, довольно хорошенького. Зеленый камзол сверкал и переливался всеми оттенками изумруда искры и отблески фейерверком летели вокруг него при каждом движении.
То, что надо, для моей миссии — подумала я, главное сейчас — обескуражить и сбить с толку... потенциальную жертву.

Жертва! Мне нужно поднять мертвеца, дать ему новое тело, возродить его к жизни. Мне нужна кровь! Моя кровь оживит его дух, вернет из забытья, моя кровь даст ему новое дыхание, но тело, тело должно быть мужским, мне нужна новая оболочка, вместилище духа Святого Хосе.
Я еще раз окинула себя взглядом и решительно вышла из дома.
За дверью смеркалось. Непогода немного успокоилась, ветер утих и дождь перестал моросить. Влага все еще наполняла воздух, делая его тяжелым и вкусным, словно родниковая вода.
Летучая мышь спорхнула мне на плечо. Я прикрыла ее рукой и почувствовала как холодеет и твердеет ее тельце.
Подарок Бога Мертвых словно окаменел, превращаясь в экзотическую брошь на лацкане камзола. Я вздохнула, расправила плечи и быстро пошла по улочке, туда, откуда слышался шум машин и приглушенное гудение города.

Выбравшись из пригорода, из утопающих в зелени особняков, я вошла на пустынные, еще отдаленные улицы окраин.
Редкие прохожие, спешащие по делам скользили по мне удивленными взглядами, глаза их сначала останавливались на моем странном наряде, потом взгляды быстро перепрыгивали на лицо и тут же убегали, натыкаясь на мой изучающий взгляд.
Это все было не то. Женщина средних лет, старик, мальчишка, едва вышедший из подросткового возраста, семейная пара с маленьким ребёнком в коляске, все не то!

Я пошла дальше, углубляясь внутрь города. Прохожих становилось все больше, стали попадаться небольшие компании, за ярко освещёнными витринами магазинов мелькали люди, слышалась музыка и приглушённый смех, машины сновали туда-сюда, но я шла дальше и дальше.
Какое-то чувство, сродни голоду, толкало меня вперед — инстинкт охотника в поисках своей жертвы! Да, мне нужна жертва! Не просто человек, не просто существо этого мира, мне нужен тот, кто предназначен. Тот, кому судьба прикажет умереть сегодня ночью.

Улица, по которой я шла внезапно оборвалась и передо мной раскинулась площадь, брусчатка, покрывающая ее, влажно блестела, отражая сотни огней, множество людей, несмотря на непогоду, толпились и сновали вокруг памятника, изображающего мужчину на коне.
Там, за скульптурой, среди деревьев, воздвигалось что-то, наподобие сцены, или помоста, на высоких древках полоскались разноцветные флаги, музыка и аплодисменты доносилась оттуда, неслись в сыром воздухе и рвались ветром, звуча то тише, то вдруг громко и требовательно.
Я остановилась.
Мурашки пробежали по хребту, тонкие волоски приподнялись на загривке и внутри меня что-то екнуло и напряглось. Это здесь.
Я двинулась вперед, не торопясь, внимательно разглядывая каждого человека, что попадался мне на глаза.
Вернее, это были спины и профили людей, почти все лица были обращены к сцене, где кто-то пел и танцевал в перекрестье лучей прожекторов. Я расслабила глаза — они больше не могли мне помочь. Ноздри мои затрепетали. Запахи и нечто такое, нечто, ощущаемое как теплота и прикосновение прямо к нервам, как будто к усам зверя — вот то, на что теперь следует ориентироваться.

Я пошла сквозь толпу, и пробиралась через тела, касаясь их, трогая их и скользя между ними, как кот скользит, обтекая ноги гостей, почти незаметно, плавно.
Я шла до тех пор, пока не почувствовала тонкую струйку тепла, прерывистую и почти незаметную, подобную сквозняку из щелочки в окне.
Я поймала эту нить и, глядя прямо перед собой расслабленным мутным взглядом, пошла навстречу этому запаху-теплу, так же как при игре в жмурки. Теплее, теплее, холодно, теплее, тепло, горячо... Горячо!
Я сфокусировала взгляд. Прямо передо мной на лавочке, заваленной рюкзаками и сумками, в окружении пивных бутылок и банок, сидела компания. Все они сплошь в черной коже, начесанные «хаеры» переливались всеми цветами радуги, звенели металлические цепи и браслеты, обилие кожи и металла бросалось в глаза.
Голоса и смех их тотчас смолкли, изумленные глаза уставились на меня. Но это все было уже не важно. Только один черный, непроницаемый взгляд приковал мое внимание. В нем было то, что стояло на тонкой грани, колеблясь между жизнью и смертью, то, что было растеряно и не знало куда идти, словно чувствительные чаши весов дрожали в глубине его глаз. И запах — сильный и горячий, запах здорового тела, запах огромного существа, приютившего туманную и непрочную душу. Я нашла!

- Пойдем! - сказала я ему на испанском, слова появлялись из ниоткуда, не оставляя следа в мыслях.

- Ты? Кто? - ответил он изумленно, не отрывая взгляда от моих глаз.

Я протянула ему руку и он словно во сне взялся за нее и медленно поднялся с лавочки. Он был огромного роста, почти двухметровый, черная кожа и шипастые браслеты, длинные смоляные волосы были взлохмачены в гриву.

- Пойдем! - снова сказала я и потянула его за собой.

- Кто это? Что это за чудо, кто эта девчонка? — послышались удивленные голоса его товарищей.

Он растерянно обернулся и, как-будто во сне, двинулся за мной. Его рука осторожно сжала мою.

- Эй, куда ты, Тони? - какая то девчонка с огненными волосами вскочила с лавочки и схватила его за руку.

- Он скоро вернется, — сказала я ей.

- Я скоро вернусь? - словно спросил он, вновь заглядывая мне в глаза, он был пьян, или может быть какой-то легкий наркотик дурманил его.

- Он скоро вернется, - снова сказала я девушке и крепче сжала его руку.

Он осторожно освободился из рук девушки и пошел за мной, оставив ее в растерянности смотреть нам в след.
Я быстро повела его прочь и начала говорить с ним, так же, как говорят цыгане — постоянно, не переставая, не сбиваясь с ритма, чуть неразборчиво, тихо, но настойчиво.
Я говорила ему про то, что ему пора, про то, что настало время помочь мне, про то, что он самый лучший человек на свете, про то, что я давно его искала и теперь нашла, я говорила и вела его прочь, тем же путем, что пришла сюда.
И он шел за мной, точно очарованный, не споря, не возражая, слушая мой голос и покорно передвигая ноги, наклонив голову, прислушиваясь, точно огромный бык на поводу.
Иногда он растерянно поднимал взгляд, обводил глазами улицу, по которой мы шли и тут же, снова склонял ко мне голову, прислушиваясь и все более теряясь в бессмысленно, но настойчивом потоке моих слов.
Конечно, это был гипноз. Конечно. Я не имела понятия, когда и где я научилась этому, но я чувствовала, что так надо.
Тайное знание легко и без затруднений делало свое дело и мы без помех и без малейшей задержки добрались до дома за каменной стеной. Он спокойно вошел в калитку и остановился перед дверью в дом, а я все так же не отпускала его руки.
Странная легкость и воодушевление овладело мной, казалось, что я чувствую, как за спиной распахнулись черные сильные крылья.

- Сюда! - сказала я ему и провела его в холл.

Я поставила его в центре и принялась раздевать осторожно касаясь его плеч, рук, мощной груди...
Он покорно стоял, глядя стеклянными глазами сверху вниз.
Он дышал глубоко и ровно, словно спящий. Когда я опустилась вниз и расшнуровала его высокие сапоги он склонился, чтобы помочь мне, но я отвела его руку прочь, снова заговорив с ним.
Уговаривая, заговаривая, будто мать успокаивающая своего малыша.
И он снова выпрямился и остался стоять безвольно опустив руки вдоль тела, расслабленный и покорный. Я полностью раздела его и оглядела с ног до голову, обошла его вокруг, касаясь плечей и рук, мощных бедер, поясницы и спины.
Он был великолепен, на вид ему можно было дать не более двадцати, смуглая кожа и прекрасно развитые мышцы, крепкий костяк, сильная шея.
Все было в нем хорошо, но тонкая вуаль разрушения уже окутывала его. Его душа искала путь уйти. Я видела, что она искала выход, наркотики и алкоголь были для него уже привычным времяпрепровождением. Это прекрасное тело было похоже на огромный замок в котором только одна маленькая каморка приютила одинокое существо.
Его душа была слабой и робкой, словно потерявшийся ребенок, ей не по силам было владеть таким телом.

- Ты больше не будешь одинок, я помогу тебе. - сказала я и взяв его за руки, потянула вниз, заставив улечься на ковер.

На секунду в его глазах мелькнула тень разума, точно спящий на миг открыл глаза.

- Что ты делаешь со мной? - спросил он.

- Ничего страшного, расслабься, я сделаю тебе хорошо, - сказала я, улыбнувшись. - Держи это, это поможет тебе! - и я аккуратно вложила в каждую его ладонь по кубику.

- Что это? - спросил он невнятно и беспокойно шевельнулся.

- Это твой счастливый талисман, - сказала я и погладила его по рукам, - теперь все будет хорошо, спи, мой славный.

- Спокойной ночи, мама, - пробормотал он и улыбнулся.

Лицо его расслабилось и он задышал тише, откинул руки с зажатыми в них кубиками вверх, точно спящий младенец.
Я некоторое время еще поговорила с ним, рассказывая о том, что теперь его ждет сладкий сон, чудесные путешествия в спокойных мирах, о том, что его встретят теперь все, кто любил его и все, кого любил он, о том что он найдет все, что потерял и станет таким, как мечтал...

Затем я некоторое время молча смотрела на него, убеждаясь, что он погрузился в глубокий сон, затем поднялась и начала быстро, почти лихорадочно готовиться к священнодействию.

Символы пришлось нарисовать мукой и рисом, мне некогда было искать мел в этом доме, да впрочем это и не важно, хорошо, что я заранее заприметила связку свечей в подвале — это существенно облегчало дело.
Вино у меня было, огонь был, воды было сколько угодно, земля и воздух тоже не составляли проблемы.
Я совершала свои приготовления, тело вспоминало ритуал, как вспоминают давно заученный танец, а душа моя ликовала, так наверное ликуют души актеров, купающихся в овациях, так же, как ликуют души воинов, возвращающихся с триумфом, души спортсменов на пьедестале и души любовников, возносясь на вершины оргазма.

Прошло некоторое время, совершенно стемнело. Я посмотрела в окно — близилась полночь, когда все было завершено.
Осталось самое последнее. Я сняла с лацкана пиджака летучую мышь и принялась гладить ее по спине, чувствуя как тельце отогревается и размягчается, точно пластилин, члены животного сминаются, вытягиваются под моими пальцами.
Мне нужен ритуальный клинок. Темная бесформенная масса вытянулась под моими руками и застыла, когда я подула на нее.
Сетка муара пробежала по грубому лезвию, послышался легкий треск, и пепел вспорхнул с того, что когда-то было летучей мышью, а теперь стало клинком из черного камня.

Я разделась донага.
Моя жертва все еще спала и улыбалась во сне. Среди свечей и знаков, на пороге своей смерти.
Я села на него сверху и запела, звуки древнего языка тягучие, плавные, утробные полились словно из самой моей сути, из древних моих воспоминаний и с каждым звуком словно еще одна пелена спадала с моего внутреннего взора, пространство дрожало, как тонкая пленка с нанесенными на нее очертаниями предметов, таяла, истончалась, сворачивалось, съеживалась точно от сильного жара.
И наконец исчезла прочь. Прозрачная, звенящая пустота, без цвета, баз запаха, без звука - так можно было описать то, что теперь окружало меня и распростертое подо мной тело. Я занесла ритуальный нож над головой.
Звуки, исходящие из моего горла взметнулись звенящей пронзительной нотой и обрушились вместе с моим ударом в грудь моей жертвы. Тело содрогнулось, забилось в неистовой судороге, кулаки сжались так, что из под сомкнутых пальцев потекла кровь, хруст и скрежет разрушающейся плоти, дикий крик вырвался из его горла и тут же потоком хлынула кровь.

- Хосе-Мария Антонио Эскобар! - вскрикнула я и отворила свою кровь.

Алая струящаяся жидкость с острым запахом металла полилась из моего горла прямо на лицо бьющейся жертвы, соединяясь с его кровью и тут же впитываясь в тело, оставляя лишь пар, что поднимался вверх, окутывая нас.
И только этот алый пар, светящийся в пустоте был самым вещественным в этом ирреальном пространстве.
Мы соединились, слились воедино, окутанные розовым трепещущим коконом, на некоторое время мы оба перестали быть.
Часть 22

- К-а-а-а-кая прелесть! - голос из ниоткуда заставил меня очнуться.

Туман рассеивался, я несколько раз моргнула. Слабость волной накрывала меня. Я подняла голову и обнаружила, что лежу на груди голого богатыря, грудь его вздымалась и опадала, ладони были раскрыты и пусты, прямо у его горла копошилась, переступая перепончатыми крыльями, живая летучая мышь.

- Очаровательно! - снова раздалось откуда-то сзади и выше и я повернулась на звук.

В кресле у камина сидел закинув нога на ногу элегантный молодой человек в темно-сером пальто. На дорогом кашемире поблескивали мелкие капли, словно он только что вошел сюда с туманной улицы. Он улыбался.

- Моя Первая жрица повторила подвиг досточтимого нашего Змея и возродила одного из его самых яростных сподвижников! О, да и посланник не менее достопочтенного Миктлантекутли здесь! Интересно. Почему только я не в курсе событий?

Я поднялась с распростертого тела и, сделав несколько шагов к креслу, опустилась на колени перед молодым человеком. Летучая мышь вспорхнула и, трепеща крыльями, поднялась вверх, уцепившись за люстру нетопырь повис вниз головой.

- Здравствуй Ятол, господин мой! - проговорила я.

Я все еще не могла опомниться, перед глазами мелькали черные мушки, но даже будучи при смерти, я узнала бы Тецкатлипоку — Ятола — Врага, по исходящему от него запаху опасности и какого-то бешеного, разнузданного задора. Я узнала бы его в любом обличьи, хотя и странно было видеть его в образе современного человека.

- «Здравствуй, господин мой!» — передразнил он меня. - Вообще-то господам положено в первую голову знать, что делают их рабы. Вы, дракониды, совершенно отбиваетесь от рук. В то время, пока я дерусь со Змеем, чтобы дать шанс Избранному спастись, в то время, пока я сдерживаю Воинов Ока, для их же же блага, хотелось бы заметить, вы за моей спиной проворачиваете совершенно непонятные аферы и даже не даете себе труда поставить меня в известность!

Лицо Ятола не изменилось, улыбка все так же блуждала по нему, но я почувствовала почти паническое желание согнуться в три погибели и уползти куда нибудь прочь, спрятаться от этого взгляда, который словно жестокая рука придавил меня к полу.

- Посмотри мне в душу, господин мой, мои мысли открыты... - прошептала я.

- Да уж, будьте любезны, сударыня! - сказал он и наклонился, его рука подхватила мой подбородок и черные, мерцающие глаза приблизились к моим.

Я усилием воли заставила себя распахнуть веки и смотреть ему прямо в глаза.
Мурашки волнами побежали по спине, я почувствовала себя беспомощной, его взгляд проникал внутрь, казалось что он бесцеремонно роется в моей голове, отшвыривая ненужное и вертя перед собой понравившееся.
Он производил обыск в моих мыслях. Это было унизительно, но это было необходимо.
Он был моим первым учителем, моим господином, а когда-то, на заре времен и любовником. Кроме того, он был Богом.
И это давало ему право карать и миловать без тени сомнения и раздумий. Я всецело принадлежала ему почти так же, как я принадлежала Дракону Хаоса, и даже более того. Ятол был живым богом этого мира, Ятол БЫЛ, в то время, как Дракон Хаоса лишь появлялся здесь.

- Ну что ж... Забавно! - сказал он наконец и отпустил мой подбородок.

- Особенно смешно то, что тот самый сталкер, на которого возлагал такие большие надежды Кецалькоатль, оказался твоим избранником и уже поменял свое мнение обо всем этом балагане. Ты можешь гордиться, Жрица — ты поспорила с самим Богом и выиграла битву за одну ключевую фигуру. Это шах королю, не меньше. Готов признать, что зря сомневался в тебе. Любовь творит чудеса. Впрочем, как и страсти плоти.

- Благодарю тебя, господин мой...- прошептала я.

- Оденься, здесь прохладно, эти тела слабы, — сказал Ятол и передернул плечами.

Он поднялся и обошел распростертое на полу тело. Остановился, разглядывая спящего.

- Хосе-Мария! Как новенький! И даже улучшенный, после капремонта. Тюнингованый Бешеный Хосе! - он фыркнул и тронул носком туфли бедро спящего.

Поспешно натягивая на себя одежду я тоже посмотрела туда же, куда и Дьявол. Да, действительно, теперь, Святой Хосе перестанет быть настолько святым — мужское достоинство спящего вызывающе торчало, не оставляя никаких сомнений в своем рабочем состоянии.

- Послушай, - Ятол обернулся ко мне, - я, конечно, нисколько не сомневаюсь в твоем женском очаровании, но я тоже хочу присоединиться к веселью. Ты съела ферзя, а я хочу отвоевать у Пернатого Змея его офицера. Что если, я возьму Святого Хосе под свой патронаж и покажу ему как прекрасен этот мир во всех его чувственных красках? Надеюсь, никто тут не сомневается в моих способностях искусителя?

Я улыбнулась, обдумывая его слова, это было отступление от плана, однако, связываясь с богами никогда нельзя было просчитать всех нюансов.

- О, нет, господин мой, смею сказать, что это Ваш самый значительный талант! - ответила я ему.

- Не беспокойся, я посмотрел план в твоей голове и нахожу его разумным, и даже уже придумал, как сделать прилюдное воскрешение Эскобара еще более фееричным! У вас не хватает творческой фантазии, вы слишком нудные со стариком Миктлантекутли, нудные и серьезные до зевоты. Добавим немножечко хулиганства в этот скучный мир!

- На все воля Ваша, господин мой! - я поклонилась ему.

- Конечно! Еще бы ты спорила! - он заулыбался, сверкнув белыми ровными зубами, и в его глазах запрыгали веселые чертики, впрочем, кому как не Дьяволу, иметь самое острое и самое черное чувство юмора в этом мире?

- Итак, я займусь просвещением этого младенца- переростка, - он крепко пнул в ребра лежащее тело и спящий застонал и зашевелился, - а ты, не теряя времени, вытащишь своего разлюбезного друга из той глубочайшей во всех смыслах задницы, в которой сейчас он смиренно пребывает, - Ятол пнул еще — и спящий открыл глаза и вдруг сел, обводя все вокруг мутным взглядом.

- Привет! — сказал Хосе-Мария на испанском и хрипло закашлял в кулак...

- Возьми эту прелесть, - Тецкатлипока указал на летучую мышь, что теперь висела на люстре вниз головой, - сейчас я открою тебе портал. Куда ты хочешь отправиться до той поры, пока не состоится Битва?

- О господин мой, я думаю, мне следует вернуться на Базаар. Там мне помогут выручить... моего сталкера, - я смиренно опустила глаза.

- Хорошо. Поднимайся, старик! - он подал руку бессмысленно хлопающему глазами мужчине. - Время повеселиться!

Ятол рывком поднял мужчину.

- Кто вы, друзья мои? - спросил Святой Хосе, мягко улыбнувшись. - И что со мной?
- Да ничего особенного, дружище, просто ты вчера немного перебрал в веселом доме у Донны Анны и эти проститутки обчистили тебя до нитки! Не кажется ли тебе, что они нам теперь немного задолжали? - Ятол подмигнул ему и засверкал зубами.

- А...я кажется вспоминаю тебя... Дружище Базиль!

- Да-да, это я! - сказал Ятол и махнул мне рукой, приказывая удалиться.

Я отступила на шаг и оглянулась. В глубине зала бесшумно сгустилась тьма и черная воронка расширялась, вращаясь и исходя языками клубящегося Ничто.

- Ты все вспомнишь, друг мой Хосе-Мария, я все расскажу тебе, - говорил Ятол, обняв за плечи голого богатыря, - пойдем, я найду тебе что-нибудь, чтобы прикрыть наготу...

Он обернулся, быстро взглянул на меня и кивком попрощался. С люстры сорвался нетопырь и пролетел над моей головой, пропадая в вихре тьмы. Я шагнула следом.

Базаар сверкал.
Воздух над океаном пел и струился вверх, дрожа маревом над раскаленным песком. Белоснежные домики карабкались по склону, в порту неподалеку раскачивались мачты со спущенными парусами, вымпелы на них лениво шевелил легкий бриз. Я дома. Вздохнув, я поспешила вверх по портовым улицам, стараясь побыстрее войти во врата Тамоначана. Быстро добравшись до здания Совета, я немедленно потребовала созвать Малый Совет.
Пока помощники вызывали всех, кого я хотела видеть, я отправилась в свой кабинет, который скорее походил на шикарный номер дорогого отеля.
Я успела выкупаться и насытиться, съев огромное блюдо с овощами и слегка обжаренным мясом. Обряд истощил мои силы и мне требовалось много еды и питья. Едва я закончила трапезу, вошел длинноволосый и стройный помощник и кланяясь почтительно пригласил меня в Зал Совета.
Следуя за его легкой фигурой, глядя на то, как изящно и плавно двигается его белый хвост, унизанный золотыми браслетами в знак посвящения, я снова почувствовала острое желание защитить этот мир, этих прекрасных существ.
А еще... острая тоска поднялась во мне светлой холодной водой и заполнила меня всю. Мой любимый, мой сталкер, мой дорогой Артём... Тёмка...
Впервые в своей долгой жизни я почувствовала, как свет Базаара и сияние Пирамиды меркнет в моем сердце, уступая место образу всего лишь человека.
Но это был мой любимый человек. Чарамико Оро, Первая Жрица, демон Лилит... все эти имена таяли и во мне и все громче звучало только одно имя.
Человеческое имя. Вика, Виктория, Вик... Оно звучало все громче, потому что это имя произносил ЕГО голос, это имя шептали ЕГО губы.
Никогда ранее, никогда прежде не ощущала я этого всепоглощающего чувства одновременно нежного и трепетного, как крылья бабочки и столь же сильного и повелительного, бескрайнего, как океан. Казалось, что мне не нужно ничего, кроме того, чтобы просто смотреть в его глаза... и отражаться в них.
Я чувствовала, впервые за тысячелетия моей жизни я чувствовала ЛЮБОВЬ. И я не жалела тысяч потерянных жизней, мне достаточно только одной, но полной этого тихого и властного света.
Совет состоялся и лица были тревожны, хвосты беспокойно двигались и взгляды были напряженными и печальными.
Несмотря на то,что мы получили отсрочку, пока воины Ока проводили проверку в смуте, которую посеял Артём, все равно положение оставалось шатким.
Дракониды опасались открыто вступать в переговоры, опасались даже сказать о том, что знают, где базируются войска Ока.
Любой неверный шаг мог повлечь неожиданные и сокрушительные последствия. Все ждали меня и с жадностью слушали мой доклад в напряженной, наэлектризованной тишине. После доклада состоялось долгое обсуждение, которое, впрочем, не привело к какому-то определенному решению.
Все сошлись на том, что раз уж боги вмешались в этот спор, то единственным выходом будет лишь ждать и готовиться к Битве. Ритуальное сражение, честный бой, бой в котором многие жители Земли и Базаара погибнут, но этот бой сохранит нам сами Миры.
Слушая их речи, я, впрочем, думала лишь об одном. Как выручить Артёма?
Я видела, что опасность нависает над ним и чувствовала что не выдержу неизвестности и ожидания.
Мне прямо физически нужно было быть рядом с ним, только так я могла обрести покой и сосредоточиться наконец на нашем угрожающем положении. Мысль, что с ним может что-то случиться туманила мой разум, и, словно заезженная патефонная пластинка, мои мысли вновь и вновь по кругу возвращались к Тёмке. Я пыталась найти выход, мне нужно было сосредоточиться, Ятол спутал мне карты и расстроил выверенный план.
Это, однако, было полностью в его духе, не довериться своему Богу я не могла. Но, во мне все громче звучали слова и другого бога, того, с кем я всю жизнь боролась и кому противостояла... того, кого называли Богом Света, того, чье второе имя и суть звучало как слово «Любовь».
Совет закончился, мы немного поговорили с Кариной, Ренато и Правителем, после чего расстались, и я, в задумчивости, отправилась в свой кабинет.
Во мне происходила внутренняя борьба, я не могла сосредоточиться, чтобы начать медитацию. Что-то никак не давало мне это делать, какая то мысль, словно невидимая муха, бьющаяся в стекло не давала мне покоя, настойчиво жужжа на краю сознания.
Я никак не могла ухватить ее. Она ускользала и я снова и снова шла по надоевшему кругу мыслей. Я вошла в свой кабинет и подошла к окну, меня знобило, хотя в комнате вовсе не было холодно, что-то сжимало горло и теснило грудь.
Я отдёрнула шторы и распахнула окно.
Свет и ветер ударили мне в лицо. Солнце плеснуло в глаза вместе с яростным блеском золотой Пирамиды над самым пиком которой оно висело. Вдруг я подумала: я ведь тысячи раз поднималась на Пирамиду, чтобы славить Тьму, но ни единого раза я не поднималась на нее, чтобы прославить Свет! Понимание этого будто молния сверкнуло в моей голове. Почему? Почему я никогда не обращалась к Свету, ведь я так люблю солнце, я так люблю этот мир, озаренный его сиянием! Почему я была так слепа? И почему я так связала себя сама?

Все вдруг стало так ясно и просто.
Я развернулась и опрометью выскочила из комнаты, пронеслась по залу и, словно в вихре, помчалась по городу.
Все мое существо превратилось в единый порыв. Задыхаясь, я добежала до подножия Пирамиды. Сердце выскакивало из моей груди, когда я принялась карабкаться по ступеням. Но это не от бега, это было волнение, совершенно незнакомое мне волнение, которое, точно огромные крылья, несло меня все выше и выше.
Из пирамиды высыпали жрецы и с недоумением смотрели мне вслед, что-то крича и размахивая руками. Кто-то из них, кто-то из Высших жрецов, подобрав полы одеяния поспешил за мной вверх, но я остановила его повелительным жестом. Это должна быть только моя молитва, никто больше не смел сопровождать меня. Я поднималась все выше и вскоре достигла четырехгранной площадки пика.
Солнце стояло в зените. Свет, яркий, почти белый, заливал раскинувшийся передо мной мир. Снежные пики гор сверкали, обрамляя горизонт изысканной белоснежной зубчатой каймой, над которой точно купол синего хрусталя раскинулось высокое безоблачное небо. Казалось что мир звенит от этого света, тонким серебряным звоном.
Я вскинула руки, подняв лицо к Солнцу. Новое, совершенно иное ощущение обняло меня, мне показалось, что свет проникает в меня, в каждую клетку, до дрожи, до крика, пронзает меня насквозь. Казалось, что весь мир замер и ждет, и это было совсем иное, торжественное и легкое ожидание, ожидание взлета или рождения.

- О Кецалькоатль, Бог Света!
- К тебе обращается Первый Демон!!!

Крик мой вознесся вверх, отражаясь от небесных сводов, эхом звенящим разбился и полетел во все концы мира.

- Обрати сияющий взор свой, услышь крик мой, мою молитву, Пернатый Змей!

Пространство вздрогнуло и гул прошел по древним камням.
Свет словно стал ярче, затопил все пространство и стал осязаемым вдруг. Свет ощущался как присутствие, в нем появилось что-то живое и дышащее. Я опустилась на колени, прижав руки к груди. Я заговорила тише, но слова летели прочь в осязаемой тишине и город замер, немая толпа собралась к Пирамиде, тысячи вскинутых вверх лиц запрудили площадь вокруг нее, все безмолвствовали, в крайнем изумлении взирая вверх. Над пирамидой в небо встало белое зарево.

- К тебе обращаюсь я, Бог Света, к тебе, чье имя Любовь.

- Прости меня, мой Великий Бог, прости меня за все жизни что я прожила не ведая любви и не зная света, прости меня за то, что совершала не принимая тебя, не прислушавшись к голосу сердца, прости меня о, Кецалькоатль. Каюсь я в великом грехе неведения. Прости меня, за то что я была так слепа.

Зарево задрожало вдруг и свет свился жгутом, уплотняясь, двигаясь, кружась в вихре белого пламени, точно сверкающие перья колыхались над этим кружением, свет наполнился всеми оттенками радуги и над пирамидой появился огромный, занимающий все небо, яростно блещущий, переливающийся Змей. Его голова опустилась над пирамидой и огромные глаза, подобные титаническим бриллиантам повернулись ко мне.

- Говори! - Выдохнул будто сам воздух.

Мне показалось, что все мое тело, Пирамида, на которой я стояла, город, горы и солнце одновременно дрогнули, производя этот звук.

- Я больше не демон, - сказала я, глядя в эти сияющие очи, - Я больше не хочу быть демоном. Я отказываюсь от своей власти, отказываюсь от возрождений, отказываюсь от всех моих жизней ради одного. Прости меня и его за за все, Бог Света. Прости нам все грехи без любви по неведению и все осознанные грехи во имя любви. И оставь мне только одно — оставь мне твою суть. Спаси мою любовь!

Я замерла, протянув к нему руки и оглушительная тишина повисла над миром.
Кружение в небе прекратилось и Пернатый Змей замер неподвижно.
Глаза его пронзили меня насквозь миллионами острых, как иглы, лучей, точно выжигая во мне все то, что когда-то составляло часть моей сущности. Я почувствовала, что тело мое меняется, будто становится слабее, но легче, свободнее бежит кровь и исчезает тот постоянный, настойчивый голод, привычный зов становится все тише и будто бы память моя пропадает и развевается точно сон под лучами зари.

- Ты больше не демон! - выдохнул мир.

Ослепительная вспышка полыхнула вдруг, затопила все и заставила драконид у подножия Пирамиды пригнуться к земле, закрыть лицо руками, скорчиться в этом жестоком сиянии. Порыв ветра упруго толкнул меня в спину и полетел, зашумел, как будто буря накрыла город.

- Прощен-а-а-а... последнее слово бога растворилось в этом шуме.

Не знаю сколько я пролежала уткнувшись в пол, цветные пятна вспыхивали передо мной. Кроме них ничего не было видно. Напрасно я терла глаза.
Мне стало очень страшно, я начала думать, что ослепла навсегда. Однако постепенно, сквозь них я стала различать свои руки, а потом и каменные плиты на которых лежала. В стороне от меня вдруг послышался тихий стон. Почти на ощупь, на четвереньках я двинулась на звук. Кто-то лежал скорчившись на полу, очертания были еле различимы. Я подобралась ближе и перевернула тело на спину, это был человек! Я напряглась, пододвинулась ближе, силясь разглядеть его лицо и раньше чем глазами узнала сердцем:

- Артём!

- Вика? - он зашарил рукой в воздухе, схватил меня за руки - Ты?!! Я ничего не вижу, что это? Вика?

- Я, Тёмка, я! - и я обняла его, прижалась к нему, вдохнула его запах и слезы полились из моих глаз.

И вместе с этими слезами возвращалось ко мне зрение. Вот мой Тёмка, вот его плечи, руки, шея, подбородок, губы, глаза...
Его глаза. Лучистые, серо-стальные, как небо в ноябре. Небо, озаренное холодным солнцем. Эти искры, как искры , отражающиеся в льдистых лужах. Пронзительные, яркие. Сталь, лед и неожиданное мое солнце.

- Пойдем, Тёма, пойдем! - я взяла его за руку, подняла, как маленького, и повела прочь, вниз с этой пирамиды, прочь, сквозь толпу, сквозь взгляды. Мой приз, мой подарок, мое сокровище. Ревниво оберегать, лелеять, хранить в душе, в самом сердце. Люблю его, люблю, люблю! Никому не отдам! Ни богу ни черту никому, никому! Мой господин, мое дитя. Мой раб, мой пес, моя песня, мой храм.

- Тут так красиво! - его выдох, восторженный, сладко отзывающийся в душе.- Как красиво, я вижу, Вика!

- Да, это Базаар! - просто кивнуть и улыбнуться.

- Я счастлив! - и сжал мою руку.- Я так сильно счастлив!

- И я, Артём, я тоже, я люблю тебя! - и поцеловать интуитивно, но жарко, куда пришлось. В шею ли, в подбородок ли, ощутить мимолётно его щетину, ах, боже мой какая мелочь, главное, он — со мной, он рядом!

Идти, словно лететь по воздуху. Это никогда не было так. Так воздушно, так легко, никогда, даже в те времена, когда я сама умела летать. Никогда я не таяла так, не неслась, словно легкое перышко, не летела по воле легчайшего потока воздуха.
Базаар, Тёма, мы дома!

- Я счастлив! - снова повторил он, блаженно улыбаясь.

Тихое счастье, хрупкое, точно сосуд из хрусталя, звонкое и сверкающее.
Мы шли по улицам Тамоначана и никогда он не казался мне столь светел и великолепен, как теперь.
Его дома лучились светом, его окна, словно счастливые глаза провожали нас, о город, вечный город, город-рай, прибежище, покровитель, он провожал нас взглядом, он был с нами, каждым камнем, каждым цветком в палисаднике, каждым шорохом.
Ступать по плитам мостовых, будто по небесным облакам. Я заплакала опять. Безмолвно, тихо, слезы покатились из глаз вновь, но это были счастливые слезы.
Вместе, вместе! Мое сердце звенело и пело, тонким звоном, точно серебряный колокольчик. Он со мной, наконец, через тысячи лет ожиданий, я нашла, все, закончено, завершен мой путь. Путь к счастью. Алиллуйя! Мне хотелось петь это слово, повторять неумолчно: аллилуйя, аллилуйя, амен. Моя молитва — он, моя жизнь - он, все он, альфа моя и омега — он.
А вот и порог моего дома, старый старый дом, тысячи лет ждущий моего возвращения, светлый и тихий, пропитанный запахом лаванды и тонким ароматом древних дорог.

- Войди в мой дом, как возлюбленный мой!

- Я тебя... люблю, давно, Вика, малыш мой, я так долго тебя искал! - он обнял меня вдруг, прижался весь и я чувствовала как сильно и громко бьется его сердце, ярко, туго, больно! И мне тоже больно было в груди, в глазах, во всем существе. Больно и сладко.

- Постой! - он вдруг остановился и взял меня за обе руки, сощурился все еще слезящимися глазами, вглядываясь в мое лицо.

- Знаешь, я хотел бы войти в твой дом, не просто как твой любимый, знаешь... - он мотнул головой и вдруг решительно встряхнул мои руки. - Я хотел бы войти в твой дом, как твой будущий муж! Вика... я... - он словно проглотил тугой комок, - я прошу тебя быть моей женой!

Его зрачки расширились вдруг и снова сузились. Я прикусила губу. Волнение с новой силой охватило мое существо. Горячая волна поднялась откуда-то изнутри, как будто из самой души и вдруг ударила мне в лицо, щеки мои загорелись.

- Я хотел тебе сказать это давно, как раз в тот день.... когда ты пропала.

- Да! - просто сказала я. - на большее у меня сейчас просто не хватало воображения.

- Здорово! - он вдруг улыбнулся широко, совсем по мальчишески.- Здорово, фух это классно, и пусть все эти Армагеддоны катятся ко всем чертям! - он засмеялся, снова тряхнул головой и прижал меня к себе, целуя в запрокинутое лицо.

- Моя! Ты моя, моя!

- А ты — мой!

Он приподнял меня, целуя, а потом поставил и оглядел с ног до головы, словно любуясь и его лицо выражало такое наивное восхищение, что мне снова захотелось заплакать. Я подумала, совсем не кстати: откуда же в людях берется столько слез? И не заплакала, а только прикусила губу и взяла его за руку.
И мы вошли в эти старые двери, словно в алтарь, благоговея в тишине и прохладе, как будто во храме.

Да, мы действительно вошли в храм. Храм влюбленной пары. Зашли в мой Дом.
Я вернулась к себе домой, вернулась к себе, потому что я обрела его.
Я привела его в свой чертог, чтобы радоваться и печалиться вместе, чтобы вместе проживать каждое мгновение. Это поразительно! Как же раньше я это не понимала? Дивное ощущение полноты мира возможно только с любимым.

- Тёма… – взяла его за руку, слегка сжала его пальцы - Мой возлюбленный! Вот мой дом. Но, он не был моим без тебя. Потянула его в спальню. Сердце яростно заколотилось в груди от упоения и всепобеждающей радости. Тема со мной. И так будет всегда!

- Пойдем в постель…- кивнула на свое огромное, мягко светящееся шелком и бархатом ложе.

Оно ожидало нас. Так давно! Таких красивых счастливых, влюбленных.
Я мгновенно скинула с себя одежду и встала перед ним дерзкая, нагая, дрожащая от нетерпения и желания. Желания слиться с ним. Только с ним я полна. Это и есть Любовь. Когда я с ним, я чувствую единение со всем миром. Я снова почувствовала себя божеством, я чувствовала себя так, как никогда прежде. Ничто не могло сравниться с этим ощущением, ни опыт ведьмы, ни сила вампира, ни могущество демона.

- Как ты прекрасна, Вика! – воскликнул Тема, обнял меня и жадно прильнул к моим губам.

- Да…- прошептала, прижалась к нему всем телом, замирая от восторга, отдаваясь его жаркому поцелую, упиваясь ощущениями от его губ, языка, дыхания.. Как же сладко его дыхание, а язык его мед и молоко… Ярким огнем заполыхала кровь в моих жилах.
Тема оторвался от меня, быстро скинул с себя одежду, подхватил меня на руки и бережно положил на кровать, сел рядом. Ласково провел рукой узоры по моему телу. Глаза его мягко блестели и словно лучились светом, он любовался мной, как впервые.

- Какое это счастье, Вика! Смотреть на тебя, просто касаться, чувствовать, как ты дышишь…- улыбается мне, восхищенный, радостный.
Его взгляд лучезарный, словно у ангела.

- Я люблю тебя! - выдохнула и закрыла глаза.

И вдруг ощутила его обнаженное крепкое тело на себе, вдохнула его родной запах, его прерывистое горячее дыхание, гладкую кожу. Впитываю жадно, как иссохшая от полуденного зноя земля впитывает долгожданный дождь.
Да, он мой долгожданный! И теперь я всегда буду бояться потерять его. Я стала уязвимой. Но это цена за мои чувства.

- И я тебя люблю!- он вжался в меня, словно хотел проникнуть в меня всем своим существом, обнял меня так сильно, что мне показалось, что наши сердца соединились в одно и бьются точно огромный звонкий колокол.

- Ты теперь всегда будешь со мной!

- Всегда… – распахнула глаза, погружаюсь в его расширенные от страсти зрачки, провалилась, нырнула с головой, как в омут.

- Возьми меня. Я ждала тебя… вечность.

- Я и так беру тебя. Я забираю тебя себе, в себя, в свое сердце! - его губы скользят по моей груди, плечам, нагнетая возбуждение до почти непереносимой остроты, на грани боли.

- Ты моя…- прошептал он.

- Да, я твоя! – раскинулась под ним, мягкая, наполненная тягучей сладкой истомой, истекая желанием.

- Войди в меня! Я хочу отдать себя, чтобы стать собой!

Я вздрогнула. Артем резко вошел в меня, остановился на миг, привыкая ко мне, потом начал медленно двигаться, осторожно, как будто боялся меня повредить, как будто я сделана из хрусталя. Кровь ударила мне в голову, все предметы в комнате закружились передо мной. Но это не было бешеной свистопляской.
Это было Красиво, Правильно. Это была Гармония. Бог. Сансара.

- О Боже!!! – выдохнул Тёма, - Как! Это! Я сейчас умру!!! - его движения ускорились.

- Да, да! - подалась бедрами навстречу его движениям, обняла его спину ногами. Это было слияние, воссоединение, причащение… Исступление… Безграничная нежность и бесстыдная страсть.
Миллиарды звезд во всех вселенных вспыхнули и разом взорвались во мне, заполняя меня ослепительным светом.

- Я люблю тебя! – я не смогла сдержать крик, обхватила Артема, впилась губами в его шею, ощущаю, как внутри меня бьются тысячи жарких волн, ощущаю его содрогания.

- Наконец, мы вернулись домой, любимый.

«Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее. Если бы кто давал все богатство дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презреньем.»
Словно из глубины вод возвращаться, подниматься вслед за этими словами, как поднимаются пузырьки воздуха из темной пучины забытья.
Кто это сказал?
Память плывет ленивой рыбой.
Приходить в себя, вспоминать свое имя, его имя.
Это сказал один красивый мужчина с мудрыми глазами. Он был правителем. Царем... Ах, Соломон, да.
Я обняла СВОЕГО царя. Вздохнула судорожно, вздрогнула отголоском и рассыпалась вновь, точно пыльца с крылышек феи. Я только пылинка танцующая в луче его взгляда, только отражение в его глазах.

- Ви-ка. Ви-и-и-ка. Вик-вик, - мой птенец! - он улыбается и целует меня в нос. - Я буду тебя насиживать! - Артём смеется и плотно кутает меня в покрывало, обнимает сверху крепко-крепко, так что я едва дышу.
Я смеюсь вместе с ним и превращаюсь в свет.
Часть 23

Следующие несколько недель что-то происходило. Определенно что-то происходило. Только...
Это происходило где-то словно бы на другой планете, или во сне.
Нашей реальностью стала только наша любовь. Это было как наваждение, точно мания или захватывающее приключение.
Все, что творилось вокруг нас было несущественным.
Все эти боги, ракеты, армии, войны, все эти Концы Света. Все это ощущалось как нечто незначительное и мы оба чувствовали стыд и одновременно восторг, как дети, которые творят какую-то запрещенную, и, оттого еще более желанную шалость. Когда знаешь, что обязательно попадет, но в тот момент, в тот момент — только упоение и восторг!
Я куда-то ходила, осматривала войска, пыталась вникнуть в подготовку Битвы, присутствовала на заседаниях Совета, но уже через полчаса заседаний начинала ерзать, теряла нить обсуждения и мыслями возвращалась к нему.
«Как он там, что он делает?» Или просто вспоминала его, образно, без слов, ощущения от его руки на моем плече, от его губ на шее. Потом словно разбуженная птица очухивалась, стыдилась, смущалась, переспрашивала.
Окружающие смотрели на меня с легкой досадой и каким-то жалостливым сочувствием, словно на неизлечимую тихую сумасшедшую. И все улыбались. Потихоньку я стала замечать, что меня будто-ты оберегают, дела решаются помимо меня.
Судьбоносных решений от меня уже не требовали, впрочем, меня это мало заботило, я была благодарна моим друзьям за то, что они сняли этот груз ответственности с моих плеч. Все было неважно. Сейчас не важно.

О новостях нам чаще всего сообщали даже не на Совете, новости нам приносили гости.
В это время у нас почему-то появилось много гостей.
Даже слишком. Иногда они были даже некстати, учитывая то, что большую часть времени нам хотелось проводить где-то ближе к постели.
Однако, наш дом, словно фонарь мотыльков, привлекал и дракгардов и драконид. Впрочем, это было не удивительно, ведь наш дом, как фонарик в этой сгустившейся тьме и тревоге, лучился тихим счастливым светом и покоем.
Помню, как мы смеялись до упаду, когда Ренато в лицах представил нам возрождение Святого Хосе.
Как он восстал из гроба перед всеми чинами Ордена Ока в сверкающем панцире, белом плюмаже на шлеме, алом плаще, воздев меч...
Полупьяный и с огромным засосом на шее.
Его появление произвело не то чтобы фурор, а скорее эффект, подобный маленькому ядерному взрыву.
Все руководящие чины целую неделю провели в оглушении, покуда Святой Хосе проповедовал, Любовь и Свет, зачастую опираясь на плечо симпатичного молодого человека с хитрым лицом торговца из голландского «кофешопа».
Да, лучше Ятола никто не мог показать человеку все скромное обаяние порока!
Святой Хосе шествовал по миру с проповедями.
Днем он был в Париже, а к вечеру уже в Найроби. Толпы фанатиков росли с каждым часом, его называли Испанским Ошо, его величли Мессией, и обвиняли в статусе Лжепророка.
Через пять дней после возрождения он стал обрастать апостолами.
Число апостолов множилось и достигло тринадцати.
Первым и самым влиятельным был апостол Василий. Говорили, что он из русских и что настоящее его имя — Василий Камча.
Я улыбалась — конечно же, это был Тецкатлипока, Враг, Ятол, Дьявол. Наилучший импресарио всех времен народов с удовольствием включился в новую игру.
Мир бурлил в смятении, слушая слова того, кто называл себя Святой Хосе. Он говорил миру о Большой Любви, о Конце Света, и призывал познать радости бытия в преддверии Армагеддона.
Святой Хосе, словно символ, венчающий эпоху, словно гений, словно пророк, словно мессия нес в мир Любовь.
Любовь во всех ее проявлениях. Соединяющую души, властвующую, всепроникающую.
Вне зависимости от пола и возраста, вне зависимости от национальности и религии. Святой Хосе нес в мир Любовь с большой буквы.
Хосе-Мария Анотонио Эскобар стал новым Мессией. Он говорил так, что сотни тысяч людей, слушая его, созерцая его, как белую сверкающую искру, где-то на вершине горы Синай, задыхались от счастья, что миллионы людей из разных уголков мира молились на радиоприёмники, он стал пророком Армагеддона, он говорил то, что каждый хотел услышать...

Но, он говорил и о Битве.
Он призывал, он взывал к совести, к чести, к тому внутреннему закону, без которого человечество потеряло бы всякий смысл... Он звал...
Но вместе с тем... Он выполнял роль буфера.
Роль подушки безопасности. Пока проповедовал по миру Святой Хосе, пока священники разных стран предавали его анафеме, или возводили в ранг святого вновь и вновь, пока он исцелял болящих, поднимал на ноги парализованных и делал слепых — зрячими... ракеты не стартовали. Базаар жил.

Ятол делал свое дело. Тецкатлипока — враг, искуситель, хитрец, лучший импресарио — делал свое дело.
Да, мы многое узнавали. Но, самое главное мы узнавали друг о друге. Весь мир сошелся, соединился в нас самих. Мой — в нем, Его - во мне. Гораздо важнее было для меня то, что однажды вечером, когда мы лежали в темноте, на террасе, рука об руку, отдыхая после жаркого секса и смотрели как золотая луна Базаара величаво всплывает над океаном, Артем чуть сжал мою ладонь и сказал:

- Вик, знаешь, а я ведь стихи стал писать, когда ты пропала. Во мне было столько боли, что ей было тесно и мне приходилось отдавать ее бумаге.

- Прочти, - тихо сказала я и прижалась к его плечу.

- Хорошо...

И он начал шепотом, чуть запинаясь от волнения, смущаясь.


А я так бы хотел...
Быть искусанным в кровь тобой
Но ходить с гордо поднятой головой
И отвечать на вопросы:
"Что это? Это мой демон.
Вот, это он на портрете.
Я весь его.
А у него от меня дети.
Да, двое. И оба мальчики".
А ночью сжимать во сне твои пальчики.
Я так бы хотел.
Но мой демон уехал.
А, может быть, улетел...


- Так странно, я ведь тогда ничего не знал... ну... Про тебя.

- Ты Сталкер, милый, а это всегда больше, чем человек.

- Да нет, маленький, я просто все время жил только тобой, так много думал, что как будто кто то шептал мне про тебя... Все время, все время. Я думал, я с ума схожу. Серьезно! - он тихо смеялся и крепче сжимал мою руку, как будто боялся, что я исчезну, растворюсь в воздухе или снова стану демоном и улечу.

- А я никогда не сочиняла стихов. Так странно, так много молитв и заговоров, и никогда просто стихов...

- Это само приходит, Вик, если ты захочешь- ты сможешь. Только чур не такие, как я, ладно? Чур счастливые.

- Ладно... - отвечала я ему и мы замолкали.

Океан лениво катил валы на берег, дышал и качал на своей темной, лоснящейся спине серебряные блестки луны.

- Эх...- вздыхал вдруг Артем.

- Что?

- Как там Данька?

- Да. Я раньше могла бы узнать. Но сейчас не могу. Я просто человек...

- Мне стыдно перед ним ужасно, так стыдно, аж больно в сердце. Я же чуть его не убил! Я все время пытаюсь его найти, но вижу только мерцание, как будто он не один, а стая светлячков — вспышки, гаснущие во тьме, то тут, то там.

- Конечно, я кивнула. Он — Дитя Хаоса. Он уже сам превратился в Хаос. Он есть и одновременно нет.

Я нахмурилась. Действительно, мы вот тут лежим. Луна, романтика, а он там. В царстве мертвых. На серых безжизненных полях Миктлана. Я рассердилась вдруг. На себя, на Луну и на этот ласкающий бриз. И даже на Артема немножко, он мог бы вспомнить об Даниле раньше, ведь все-таки он его друг. Да ... Мы вообще всем ему обязаны. Я хлопнула ладонью по голой Темкиной груди. Меня осенило!

- А! Стоп! - Я вскочила.

- Что? - он тоже тревожно приподнялся.

- Слушай, а ведь можно попробовать узнать! Если во мне осталось хоть немного силы...

Я вскочила и, накинув простынь, стремглав бросилась в дом. Артем поспешил за мной, недоуменно и бестолково повторяя:

- Что? А? Что?

- Щас!

Я выволокла из шкафа шкатулку с украшениями и высыпала сверкающий ворох на ковер.

- Зажги свет!

- Хорошо! - Артем спешно засветил розоватый, похожий на тюльпан абажур.

- Черт, вот как же я забыла!? - я досадливо перебирала украшения, откидывая все эти блестящие камни, как ненужный хлам.
- А! Вот она! Ура! - я нашла.

Маленькая каменная летучая мышь! Подарок Бога Мертвых. Я торжественно протянула ладони с вещицей к Артёму.

- Что это?

- Это оттуда. Это Миктлантекутли дал.

- Оттуда? - Артем многозначительно потыкал пальцем в пол.

- Да!

- И что это такое? - он опасливо покосился в мои ладони.

- Это... Ну как тебе сказать, - я поняла, что не могу подобрать слова.

- Артефакт? - подсказал он мне.

- Да! Точно, это артефакт, это магическая вещь. И если я смогу оживить его, то мы отправим его туда, найти Даньку.

- Здорово! - Глаза Артема загорелись нетерпением. - Что для этого нужно сделать?

- Я пока не знаю. Не помню... Я многое забыла. Знаешь, как будто все знания... Как будто их слишком много... Памяти не стало хватать.

Я мучительно рылась в воспоминаниях, но в большинстве случаев, там, где раньше интуиция услужливо подсовывала мне уже заученные когда-то действия, слова, ощущения, теперь там было что-то расплывчатое, цветное и неуловимое, точно обрывки сна.

- Пойдем-ка со мной! - я решительно встала и направилась к выходу.

- Э-э-э! - стой!

- Что?

- Ты... Это... Так и пойдешь в простыне? - Артем сверкнул зубами — не, ну я конечно не против, но...

- Ах, да! - я фыркнула и скинула простынь с плеча.

- Афродита Пенорожденная! - восторженно выдохнул он.

- Но — но! - Я погрозила ему пальцем, и принялась спешно натягивать джинсы.

- Да, да. Первым делом, первым делом са-мо-ле-ты... - пропел он, и тоже принялся одеваться, все же, поглядывая на меня, как большой кот на райскую птицу.

- Нам нужно пойти в алтарь Пирамиды — сказала я, натянув майку, - там я сосредоточусь.

- Как скажешь, хоть к черту на рога, — с готовностью отвечал Темка.

- У Ятола нет рогов — сказала я, ожидая его, - я никогда не видела на нем рогов, рога у демонов это признак низких энергий, это все равно что наши коровы. С рогами.

- Да, тебе виднее! - Темка фыркнул беззлобно. - Пойдем в твой алтарь, в твою Пирамиду.

Мы вышли в ночь, рука об руку, как два хулигана, задумавшие какую-то дерзкую шалость. Город не спал. Он скорей притаился, и, тайно, точно из-под ресниц, наблюдал за нами. Безмолвно, кротко, словно ожидая чудес и приключений.
Даже океан притих, и, подобно большому коту, точно мурчал вполголоса, ластился к берегам, облизывал, обтекал волнорезы, донося до ушей лишь едва слышный, воркующий рокот волн.

- Я бы чего-нибудь выпил, - сказал вдруг Атрём, сжав мою руку.

- Я бы тоже, - ответила я, вдруг почувствовав незнакомое прежде желание отрешиться от мира, сконцентрироваться.

- Э! А тебе нельзя! - твердо возразил Артём.

- Это почему это? - спросила я запальчиво, перепрыгивая невысокий бордюр у дороги.

- Мне кажется...- он вдруг посерьезнел, - что у нас будет ребёнок!

- С чего это ты берешь? - я изумилась и даже остановилась вдруг.

- Я — Сталкер!

- Ёмана-а-а-а... - выдохнула я, смеясь, - а я, если что, Первый Демон.

- Ты уже не демон, - сказал он серьезно, - ты беременная женщина и высшее существо. Для меня по крайней мере, - оговорился Артём.

Я прислушалась к себе.
Да, это может быть, может быть, ах, Боже мой, это может быть.
Ребенок! Свет и рождение новой зари. Ребенок, венец нашего союза. Святой символ соединения! Я вдруг ощутила Зов. Зов Творения. Я почувствовала вдруг, что это действительно так. Плод любви. Альфа и омега жизни. Да, это может быть.

- Хорошо, я не пью! - сказала я и громко и настойчиво постучала в первую попавшуюся дверь.

- Ты сумасшедшая! - сказал Тёмка и затих, сжимая мою руку.

- Дайте чего-нибудь выпить! - повелительно сказала я в приотворившуюся дверь. - Именем Хаоса!

- Аферистка — едва слышно выдохнул Артем.

И дрожащая рука, буквально через пару секунд вынесла нам запотевшую бутыль.

- На, пей, - сказала я, взирая на Темку с чувством превосходства. - Наш народ не скупой.

- Русские, тоже! - разулыбался он, прикладываясь к бутылке, что передал нам неизвестный хозяин спящего дома.

- До-о-о-о, - я тоже русская, если что! - со смешливым пафосом ответила я, и мы снова продолжили путь к сверкающей в лунном свете туше Пирамиды.
Она лоснилась, точно кит, всплывший из глубин океана, блестела под Луной, будто айсберг из чистого хрусталя.
Мы дошли до Пирамиды. Она явилась перед нами в окружении домишек и келий, словно кит в окружении мелких рыбешек-приживал.

- Нам сюда, - сказала я, потащив Артема за руку внутрь титанического сооружения.

- Откуда ты все помнишь? - спросил Артем, благоговея под древними стенами.

- Я тебе не просто-так, что нибудь! - фыркнула я, - Я Первая Жрица, Первый Демон и прочее, прочее... - Я уже смеялась.

- Дьявольская смесь! - сказал он и вошел под сень древних камней.

- Пойдёмте, пойдёмте, мальчик! - мне стало весело.

Пирамида встретила нас тишиной. Той самой тишиной которая будет так же вращаться во всех сферах реала, как и тысячи лет назад.

- Никогда не надо говорить камням то, что они всего лишь камни, - многозначительно сказала я, шествуя по коридорам.

- Нам ничо за это не будет? - вдруг спросил он, как шкодливый пионер.

- Не-а! - сказала я , касаясь рукой теплых камней.. .Ничего ты не понимаешь в колбасных обрезках.

Его смех, его голос вселял в меня силы, я чувствовала что сегодня, именно сейчас, Боги благосклонны к нам. А вот и алтарь. Краем души я ощутила его яростное, черное свечение.

- Нам сюда! - сказала я и опустилась на колени пред алтарем Хаоса.

- Нам следует помолиться — вторил мне Артём.

- Да, да следует. Я достала каменную летучую мышь.

- Возроди душу мою. Бог мой.

- Так, тихо. Стоп. Я знаю как надо! - сказал вдруг Артём, вперив взгляд в потолок капища.

- Хорошо, давай ты! - я раскрыла ладони, являя силам ту жалкую серую летучую мышь, что лежала в моих ладонях.

- Омеотль, счастливый отец наш! - он вдруг возвысил голос, преклоняясь на оба колена.
- Спаси нас и сохрани в преддверии. Защити нас, отец Творения. Спаси нас, единый Бог!

- Артем, Артем, Боже мой! - я взяла его за руку, задрожав вдруг в яростном соединении, как будто это был секс, как будто это было — зачатие!

- Прости нас, Отец. Оживи наш дух, вдохни жизнь в это малое существо!

«А он поэт!» - подумала я вдруг.

- Приди, о, Омеотль. Всевышний творец!

На его глазах выступили слезы, Боже, оказывается. Я выйду замуж за последнего романтика этой вселенной. Я задрожала, прошла сладкими мурашками вдруг.

- Дай нам сил. Отец!

- Дай нам сил! - словно эхо повторила я за ним и вдруг, внезапно, неожиданно, шокирующе...
То, что было мертвым камнем зашевелилось вдруг на моей ладони. Нетопырь стал снова живым.

- Господи, Тёмка, он жив! - выдохнул я, затрепетав.

- Ну так … - сказал он скромно и преисполнился чувством собственной важности.

Я отметила это вскользь. «Ах, он так нуждается в одобрении!» Что даже и странно!
Он встал на колени перед пустым алтарем и начал молится. Просто смотрела на него, благоговела перед ним, осыпалась дрожью и восторгом. Молящийся мужчина, ангел, святой. Сила и кротость.
Внимать его словам, таять, подчиняться его голосу. Он молится, а я лишь внимаю. Усиливаю, посылаю, соединяю его слова с моим желанием. Прочь, лети прочь мой малыш, мое существо!
И черная летучая мышь вдруг вспорхнула с моих ладоней. Понеслась рваными кругами прочь, прочь!
Замереть на миг, соединиться с ним в его трепетном экстазе. Молиться с ним, быть с ним, жить с ним!

- Алиллуйя! - выдохнула я в тишине.

- Алиллуйя! - ответил он.

Я чувствовала покой. Я знала, Данька жив, все еще жив и в порядке.


Данила лежал на мягком, обнимающем ложе. Летучие мыши порхали перед проемом окна. Одна из них тонко, едва слышно пискнула, пролетая мимо окоема.

- Слава Тебе, дикая летучая мышь!!! - выдохнул внутри себя Данька.

Звездная ночь тихо смотрела в окна. Дане было удивительно удобно, и как-то очень спокойно, но сон не шел. Неподалеку тонко свистел Лысый и басовито похрапывал Илья. Данька повернул голову и почувствовал, что Лискин тоже не спит. Данила посмотрел на него «из головы». Лискин лежал, подперев голову рукой, и смотрел на него.

- Умаялись, - тихо сказал Лис, кивнув на спящих.

- Курить охота, сил нет! – сказал Данила.

- Ага! – подтвердил Димка. – А знаешь что? А я знаю где бабка табак прячет. Настоящий! Пойдем, тиснем?

- Да ну-у-у, - протянул Данила с сомнением. – Запалит, она же богиня!

- Не запалит, мы тихо! Да она и добрая.

Данила сел на кровати. Мысль спереть табачок у богини развеселила его.

- А что, пошли!

Они отправились по извилистым коридорам, хихикая и толкаясь, как пятиклассники, собравшиеся мазать пастой девчонок. Лискин, крадучись, вошел в зал, где на высокой кровати почивала Пожирательница Грязи.
На круглом столике стоял стакан, где плавало костяное полулуние из носа спящей богини. Из-за плотного расшитого золотом полога доносился мощный храп «бабки». Тихонько погромыхав в углу, Димка на цыпочках выбежал из спальни. В одной руке он сжимал трубку с длинным чубуком, а в другой мешочек, источающий аромат дорогого табака.

- Пошли, тут рядом балкончик! – прошипел дьяблеро, сверкая во тьме красными отблесками глаз.

Они вышли на титаническую террасу, ограниченную белыми, чуть светящимися в свете звезд, перилами. Пока Лискин набивал трубку, Данила перевесился вниз, заглядывая за край террасы. Внизу была Луна.
Исполинский серебряный диск, медленно плыл по прозрачным водам ночи в окружении звезд, что роились вокруг подобно мириадам разноцветных светлячков.

- Красота-а-а! – прошептал Данька. – Такая красота!

- Еще бы! – ответил Димка, раскуривая трубку. – Она же еще и богиня Ночи, по совместительству! – он кивнул в ту сторону, откуда доносился отдаленный храп.

- Слушай Лис, а боги вообще спят? Как люди? – спросил Данила, принимая ароматную трубку.

- Да в общем-то да, - сказал Лис, облокотившись на перила. – Она сейчас где-нибудь в другом мире, в другом теле. Совсем как ты во сне.

Данила отметил что Лискин почему-то не сказал «как мы». Данила передал ему трубку и внимательно посмотрел на озаренное красноватым светом лицо дьяблеро.

- Скажи, а вот этот твой Мескалито, он вообще хороший бог, или так?

Лискин улыбнулся. В полумраке он казался не таким уж страхолюдным.

- Да ничо так, покатит!

Данила промолчал и Лис продолжил, чуть помедлив:

- Вот смотри какая штука: люди – это подобие богов. Образ и подобие.
Есть люди злые, есть добрые, есть тупые, а есть талантливые. Так же и боги.
Вот бабка – она вообще честная и добрая, хотя и строгая тоже бывает. Кецалькоатль… Он правильный что ли, трудолюбивый, но упертый.
Тецкатлипока – тоже упертый, но по-другому, принципиальный, талантливый и обидчивый. И при этом любит кого-нибудь подначить. Ну не климатит ему на втором месте! Похоже, у него комплекс неполноценности. – Лискин хихикнул. – Тлалок, ну тот, что Илюхе нашему покровительствует, он серьезный такой товарищ, флегма! Ну вот, кстати, Илья как раз – вылитый Тлалок! Характер – один в один!

Данила слушал и все больше обалдевал: Лискин действительно СЛИШКОМ МНОГО знал! Он говорил о богах, как о своих однокашниках. Димка замолчал вдруг, видимо тоже спохватившись, что сболтнул лишнего, но слово – не воробей. Он затянулся и продолжил, глядя в ночь.

- А Мескалито – это творческая личность. Он дает возможность посмотреть на вещи «с третьей точки», со стороны. Его мир не черно-белый, а разноцветный. И он всегда стоит НАД ситуацией.

- Он – Хаос? – спросил Данила, напряженно всматриваясь в темный силуэт.

- Хаос.

- Значит, он – Разрушение?

Димка напрягся, помолчал, а потом сплюнул вниз, и передал Даниле трубку.

- Не-а! – сказал он уже в своей обычной развязанной манере. «В каждом конце есть начало». Пора бы знать - не маленький. А если серьезно, то откуда, если не из хаоса мыслей и образов рождается порядок Творчества? Мескалито – Бог Творения.

В голосе дьяблеро что-то изменилось: он звенел, точно струна, протянутая сквозь бесчисленные миры.

- Кстати, докуривай, нам пора. Армагеддон НАУ!!!

Данька охнул, роняя трубку на серебряный лунный диск.
Все вокруг кувыркнулось, завертелось в цветном вихре и сжалось в маленькую искорку костра, мерцающего в ночи.
Данила рванулся к нему и полетел. Он несся в бескрайней ночи. Он смотрел вниз и видел бушующую под ним битву. Люди и нелюди в странной тишине сплетались в молчаливой схватке. Они сокрушали врага и сами падали, обагренные кровью. Кровь эта, серебристо-розовым паром, поднималась вверх и устремлялась к далекому огоньку, туда, вслед за летящим во тьме Данькой.
Он чувствовал, что он, Данила, один, и от этого ему было легко и спокойно. Он мог подумать. Он знал, что у него есть на это время. И он думал. И мысли были только его, свободные и чистые, как этот ночной воздух. К костру он приблизился как раз тогда, когда в нем самом родилось решение. Простое и красивое как кристалл горного хрусталя.

Он опустился на каменистую почву и пошел вверх, туда где весело горел огонь.
Взойдя на плоскую вершину Горы, он увидел двух людей – мужчину и женщину, что в обнимку сидели у костра.

- Привет, бобры! – весело сказал Данька, вступая в световой круг.

Молодые люди вскочили. На лицах их радость мешалась со страхом. Артём шагнул вперед и сказал, глядя Даньке прямо в глаза:

- Здравствуй Данила! Я тогда, на речке… Прости меня, брат!

Данька заглянул в тревожные серые глаза и улыбнулся.

- Тём, я все знаю! Даже боги ошибаются, все, проехали!

Сказал и протянул руку. Они обменялись крепчайшим рукопожатием, и обнялись, смеясь и хлопая друг друга по спинам.
Сверху, визжа от восторга, на них напрыгнула Вика, целуя их обоих и смеясь.

- Ну где же кворум? Нехорошо опаздывать на Светопреставление! – спросил Данила, усаживаясь у огня. Мне тут доложили, что «Армагеддон нау» - опять наврали! – он шутливо сокрушался, глядя в огонь.

- Да уж! – ответил Артем, ероша волосы. – Насилу успели. Спасибо что только на мечах дерутся! – он кивнул на ворочающуюся во тьме битву. – А могли бы и ядерной бомбой…

Вика вздохнула, что-то вспоминая.

- Да, Водорез, понаворотили мы тут… Мы вот с Тёмкой тоже… Там в Миктлане, мы же чуть друг друга не поубивали! Ты прости нас и за это. Наверное, сцена была похабная?

- Да уж мерзее некуда! – ответил Данька, хмыкнув. - Мексиканский сериал!

Все засмеялись над странным каламбуром.

- Ну а ты-то как, Водорез? – спросил Артём.

- Ты хотел спросить «Ты-то КТО?», - Данька улыбался, хитро прищурившись.

Артем потупился.

- Так вот. Я, ребята, понял одну простую вещь: я – никто! Я химера, призрак и средняя величина. У меня нет прошлых жизней. Нет, даже в виде амебы. Я не заработал ни плюсов ни минусов. Моя карма ничем не отягощена. У меня даже нет…судьбы!
Я – Дитя Хаоса! Это верно, ой, как верно! Будто кто-то взял огромную ложку и перемешал ей все Творение. Драконов, богов, людей, драконид, дебилов и гениев, маньяков и святых, злодеев и миротворцев…
Всех и все что было и есть…
Потом этот кто-то взял каплю этого гомогенного вещества и капнул на свою ладонь, дунул, плюнул и – вот он я!
Я начал с нуля, я – среднее значение, я – чистый эксперимент…

Он помолчал, усмехнувшись немного горько, но затем его глаза задорно сверкнули:

- Но знаете, я не в обиде! Я прыгнул от вируса до бога! И я не хочу быть серой массой. Я решил стать золотой серединой! – он засмеялся и всем стало легче на душе.

- Я тут кое-что придумал, - сказал Данила, заговорщиски. – Надеюсь, Ему понравится! А вот и гости! – добавил он, поднимая голову.

Артем с Викторией будто отодвинулись назад, скрылись за кругом света.
Костер вспыхнул и из него вышел обнаженный юноша. В то же время издали послышалось кряхтение и на вершину на карачках взобрался Лискин.
Он зашипел и запрыгал на одной ноге, вытаскивая колючку, застрявшую между пальцами. Затем он подмигнул Даньке и уселся неподалеку от огня.
Молодой человек, вышедший из огня, потянулся, хрустнул шеей и облегченно вздохнул.

- Ну, привет, чтоль, Единственный! – сказал он Даньке и протянул руку.

Ладонь его была нестерпимо горячей, но Данила уже мог все. Он поздоровался с Нанауацином и спросил:

- Ну как работалось?

- Да как – хреново! - ответил молодой человек, потирая поясницу. – Работать всегда хреново, лучше не работать! Под конец уже совсем устал! Чуть отвлекся – на тебе протуберанцы, на тебе вспышки, солнцетрясения и все такое прочее! Ну и последствия отсюда – дыры озоновые, и тд и тп!
- Эти вот еще, – он кивнул в сторону битвы у подножия горы, - как начнут ныть, как начнут! Прямо удавиться охота! А, между прочим, чулели дают – только чтобы с голоду не сдохнуть! Короче, устал я. Вот сейчас ты быстренько кого-нибудь укокошишь, новое Солнце назначишь и я - в отпуск! Спать сначала, лет так на миллиард! – юноша мечтательно зажмурился. – А потом… Потом я побуду кем-нибудь типа кишечной палочки, или амебы! Простоты хочется, вегетатики!

Он засмеялся и Данила улыбался ему в ответ.
Поляну озарила новая вспышка, а затем еще и еще.
На вершину Горы приходили боги и битва замерла, взирая на них.
Они приходили в столпах огненных, в молнии небесной, в струях дыма и ярком свете. Они являлись белокрылыми и многоликими, сидя на лотосе и в небесных колесницах, они являлись так, как их видели, те кто верил в них.
Вершина заполнилась богами.
Последними явились два вечных друга и непримиримых врага. Демиурги встали рядом с Единственным.
По правую руку от Даньки встал строгий Кецалькоатль, по левую – нервно улыбающийся Тецкатлипока. Данила почувствовал тяжесть в руках. Он посмотрел на них и увидел, что его пальцы сочатся Хаосом. Все замерли, воззрившись на него. ГОЛОС, пришедший из ниоткуда спросил:

- Дитя Хаоса, готов ли ты вершить Суд над Творением?

- Готов! – ответил Данила спокойно.

- Ответь нам: кому умереть, исчезнуть из Книги Бытия, какой мир будет разрушен и кому стать новым Солнцем?

Голос гремел и сама Вселенная дрожала от его мощи.
Даже боги склонили головы, когда Глас Суда грохотал над мирами. Один Данила стоял нерушимым оплотом, высоко подняв голову и глядя на невидимые толпы, взирающие на него с ужасом и восхищением.

- Решение Единственного! - возвестил голос.

Данила шагнул вперед, и остановился перед костром.
Он повернулся, поднял руку, и тишина опустилась на землю. Огонь за его спиной вспыхнул, и горячими языками обнял выросшую вдруг фигуру. Заслонив собой небо, Данила сказал:

- Я решил.

Пространство зазвенело, тысячекратно отражая эхо его слов. Миллионы глаз обратились к объятому пламенем силуэту. Вселенная замерла.

- Я ничего не разрушу! – сказал Данька и его слова полетели прочь, разносясь по бесчисленным мирам. – Я сливаю воедино Землю и Базаар. Отныне все двери открыты. Я создаю новый мир. Я - Третий Демиург!

Миллиарды созданий ахнули в едином порыве, и ропот пронесся по космосу, на всех частотах и во всех диапазонах Бытия.
Данила поднял вторую руку, и пламя бешено заревело, испуская острые стрелы раскаленной плазмы.

- Имя мне – РАВНОВЕСИЕ! И я – Шестое Солнце! – голос Даниила возвысился, звеня на нестерпимой, разрывающей пространство ноте и оборвался, когда Даниил Водорезов, Единственный, Дитя Хаоса, шагнул в огонь…

Свет вспыхнул, затопив все вокруг, пронесся по мирам, омывая их новой жизнью, проникая во все уголки Творения. Миллиарды созданий пали ниц перед новым солнцем…
В благоговейной тишине тихо засмеялся Лискин. Если бы кто-нибудь посмотрел на него в этот момент, то увидел бы на месте уродливой согбенной фигуры - статного старика с длинными белыми волосами, пронзенными черным пером.
Единый Творец — Омеотль смеялся, кивая новому светилу и преклонившим головы богам.

- Я Троицу люблю! – сказал старик, и, улыбаясь, пошел прочь, шагая сквозь бескрайнюю Вселенную.

Проходя меж яростно пылающих звезд, он словно внуков, трепал их по огненным головам, и планеты прыгали, играя с его развевающейся одеждой…
Само Время встряхнулось вдруг, и, точно большая веселая собака, побежало вслед за ним.

Волгоград 2005-2011