Люська Будякова утверждала, глядя на белолицую, младшую соседку, что эталоном красоты является не белая кожа, а смуглая. Галька, прекрасно понимая, что не попадает в разряд красавиц, опустила виновато глаза, не доверять Люсиной формуле красоты, оснований не было: она старше и знает больше. И первый раз в жизни девочка задумалась о своей коже. Кто из родни наградил её такой немодной кожей?
Оказалось, что белокожим был родной папка. Мари Трофимовна так и говорила с понятным только ей восторгом: «У Панжи тело было белое, белое, как снег!». Что с мамки брать, она же не знала, что ценится смуглость, а не белизна, конкретно тёте Марусе Люська ж ничего не говорила. Панайоту Гавриловичу в свою очередь передала белую кожу родная матушка, русского происхождения, ибо муж её, Гаврило чёрный, как чугунок, мог поделиться только чернотой.
Старшая дочь Клавдии Григорьевны, если знала не всё, то очень многое. К примеру, сидели дети как-то, и зашёл разговор о стирке. Ккак стирают их мамки и как девочки сами пытаются осваивать эту неблагодарную женскую работу. Галя всё честно и выложила, мол, стирает мамка два раза, а поласкает один раз. Пододеяльники там, простыни, полотенца вываривает, а если бельё цветное, то она его выворачивает наизнанку, намыливает, оно откисает, а потом она стирает раз и другой, а третий раз выполаскивает.
Люська выслушала и забраковала весь процесс стирки, выработанный Галькиной матерью: неправильно! «Смотри, – объясняла юная, но видать с немалым опытом хозяйка, – если бельё вывернешь, и начнёшь стирать, оно же не выстирается, грязь только размажется, стирать надо налицо! Стирать с мылом нужно один раз, а полоскать – два!». Кожу, надо полагать, смуглой уже не сделать, но со стиркой ещё не всё потеряно.
И на следующую день, когда мать склонилась над ванной, пришло яйцо учить курицу: «Ты, мам, неправильно стираешь!». И дочь, стоя у корыта, поведала матушке, чётко по Люськиной технологии, как надо.
«Та шо ты мне наболтала тут сорок бочек арестантов!» возмущённо скажет Мари Трофимовна и глянет с откровенным недоумением сверху вниз. Мамка часто в разговорах упоминала про арестантов, и, услышав любимую фразу матушки, дочь тут же представляла. Много, много бочек – сорок штук, а в них сидят арестанты и из бочек торчат их головы. Откуда ей было знать, что – это не заключённые, а мелкая сушеная рыбка, скорей всего, что и мамка не задумывалась о фразеологии выражения.
«Кто тебе это сказал, что бельё нельзя выворачивать при стирке?!» допытывалась родительница. «Люська говорила, что так не стирают!» в тон матери кричит и дочка. «Да, что там твоя Люська понимает! Я весь ОРС на Урале обстирывала, а она будет меня учить! Уйди не мешай!» и вся технология. Чтобы учить Мари Трофимовну необходимо иметь две головы, как минимум, а у Люськи была – одна.
Как-то осенью, тёплой и не дождливой, дети двух дворов принялись за строительство дома. Самое невероятное, что проектом заинтересовались полувзрослые Витька и Люська! До кучи сносились старые доски, кирпичи, выброшенная из хаты дверь была приспособлена, как часть стены. Построенная халабуда находилась на Чиликидинской территории, в огороде, накрытая фанерой, она и вправду была, как игрушечный домик, где можно ходить в полный рост.
Дети зажгли керосиновую лампу и по-деловому, как взрослые бабы и мужики, мечтали о том, что если сложить печь, то жить им тут никто не разрешит, но вечерами зимними здесь можно будет собираться! И Галька живо представила, как будет в общем домике тепло и уютно, что и в хату не захочется уходить. Это был первый и последний вечер радости и несбывшихся грёз. Дожди зарядили раньше, чем ожидали застройщики, и жилище развалилось, а выпавший первый снег, покрывший развалины и торчавшую одиноко старую дверь, вообще нагонял тоску, жалко, что так всё получилось.
Когда журнал «Советский экран» опубликовал фотографию советской делегации за рубежом, на переднем плане которой красовалась Анастасия Вертинская в коротеньком платье. Люськиному негодованию не было предела: «Поехала за границу в такой короткой юбке позорить Советский Союз!». Галя героиню фильма «Человек амфибия» не защищала, она только молча восхищалась смелостью актрисы, на которую обрушилась Витькина одноклассница.
Осуждая актрису, как она того заслуживала, учитывая воспитание советского времени, сама Люся юбок выше колен не носила. Но почему-то предпочитала в праздничные концерты по телевидению слушать не «Смело товарищи в ногу! Духом окрепнем в борьбе!», а совершенно не патриотичную песню Муслима Магомаева «Королева красоты». И если легковесную песню придерживали блюстители нравственности в пользу классических произведений, разочарованная комсомолка сидела на диване и с досады била кулаком подушечку – ну почему он не спел «Королеву Красоты»?!
Как упоминалось не раз, в виду немногочисленности населения, в совхозе школа была восьмилетка, так сказать издержки маленькой деревни. Когда Витька и Люська закончили восемь классов, то с Витей всё было ясно – одна дорога: быкам хвосты крутить. С Люсей, способной, и от которой Клавдия Григорьевна, кроме как поступления в институт, ничего другого и не ждала, обстояло дело сложнее. Учёба в ауле Октябрьском – не сахар. Рано вставать, добираться, как Бог пошлёт, и домой возвращались ученики поздно, в общем, мука и только. И взвесив все за и против, отправили Людмилу в Керчь к тёте Наде, что ни говори, там бабуня и школа рядом.
Какая ни добрая была тётя Надя, но она – тётя, у которой хорошо отдохнуть летом и уехать домой. От любимой бабуни, видать, внучка поотвыкла. И вышагивая по асфальту посёлка Аршинцево, мечтала девочка вернуться в утопающий в лужах и грязи родимый Прикубанский! Плакала Люська, как белуга и едва закончилась первая четверть, вернулась с чемоданами домой в новом красном пальто, купленном по случаю городского проживания.
В памяти остались ворсистая ткань и большие накладные карманы. Пассажирку с поезда Галя увидела через окно – Люська приехала! Девчонка накинула платок и выскочила на улицу. Люся оглянулась на соседку и та мигом оценила все перемены в знакомом облике. Лицо, словно отмылось, наверняка, сошёл просто загар, кожа вопреки моде, была белой, чистой и свежей! Люська была другая, казалось, избавившись от прикубанской копоти, она облачилась в городской лоск. И зачем она только вернулась, дура! Гале стало обидно, здесь в совхозе она не останется такой, лишь город способен так облагораживать человека и менять его в лучшую сторону!