Вернувшись с войны, Николай обнаружил прибившегося к селу, безногого молчуна, Костю Пахомова. Впервые он увидел Костю, когда тот лихо мчал верхом на квадратной деревянной платформе - с подшипниками вместо колес. Для удобства передвижения Костя пользовался деревянными брусками. Отталкиваясь могучими руками, Костя, как живой бюст, гнал свой деревянный постамент по пыльной дороге, а впереди восторженно катили пацанята на самокатках, сооруженных - как впоследствии оказалось, Костей же - из двух досок, с такими же точно подшипниками, как у него. Жил Костя в купленной за бесценок, маленькой хибарке на окраине села. Перебивался случайными заработками, дрова поколоть, что починить или смастерить, – в этом он был незаменим. К тому же, он получал приличную, по сравнению с другими, военную пенсию. Денег в селе никогда не водилось, но щедро платили натурой, в том числе выпивкой. Пил Костя также, как работал: самозабвенно. Вечерами из его обиталища часто доносились странные звуки - то ли пения, то ли бормотания, а может, и рыданий...
Как два подсохших от зноя стебелька, они сразу нашли друг друга. Просиживая вечера вместе, вспоминали каждый свое, пили, пели, бормотали и плакали... Потом расходились, опустошенные и умиротворенные, освободившись от угнетенности и безнадежности, чтобы назавтра снова встретиться. Много раз просил Николай Костю - переехать к нему, но тот с улыбкой отказывался: чувствовал, что обыденность ежедневного общежития обесцветит их дружбу и лишит права на уединение.
- Комиссовали меня в госпитале, в Гори, - с горечью рассказывал он Николаю, - вывели за ворота и - лети, куда хочешь, бывший летчик, командир звена, капитан Пахомов... А ведь совсем немного до Победы оставалось! Срезал фриц, мать его,- стучал кулаком по культи, - завалил! Ты понимаешь или нет!..
Он жадно хватал стакан и залпом выпивал чачу. Покряхтев малость, тряся курчавой головой, продолжал, делая длинные паузы и вновь вскидываясь по-пьяному:
- Домой возвращаться – смерть... Катя моя... Она такая гордая... Зачем красавице муж инвалид, я тебя спрашиваю?.. А ведь, только поженились, в мае сорок первого...
Он вздыхал, и набрякшие от пьянства, синие глаза начинали влюбленно блестеть:
– Такой девки во всем районе не было. Любил я ее очень сильно, Коля... Грех к такой жене без ног возвращаться... Умер и умер! – говорил с надрывом. - Она свое счастье еще найдет. Вот и посоветовали сюда, в Яблонево. Ох, и тяжко, Ко-ля!..
Николай, в свою очередь, рассказывал о своей Анюте. Вспоминал, как она его спасала, как они были счастливы в ту зиму сорок четвертого... Опаленные, оба начинали тараторить одновременно, не очень слушая друг друга, потому, что у каждого была своя война, даже по уровням – один ползал по земле, другой летал в облаках, подвергаясь такой же смертельной опасности, но это было почище, чем вдыхать все запахи того ада...
В день Победы Костя надевал офицерскую форму, и перед селом представал увешанный наградами герой, с голубыми петлицами летчика. В тот день он был главным на селе парнем, улыбчивым, гордым красавцем - с синими, грустными глазами.
- Смотри, Коля, какой я был молодец! - вечером, в подпитии, он хватал офицерскую планшетку и, откидывая рывком кожаный верх, доставал фотографии. На фото, рядом с самолетом, стоял Костя: здоровый, на своих ногах, веселый и беззаботный.
- Тогда были ноги, - продолжал Костя, вгоняя себя в раж, - а теперь вот - подшипники! Подшипники, ты понимаешь, Ко-ля! А как чешутся, как чешутся ноги, Коля! Мне бы хоть разок почесать пятку! Ты понимаешь или нет?
Он резко кренился к бутыли и хватая за горловину, наливал железной рукой по полной.
- Давай, Николай, выпьем! - качнувшись, он вздыхал горестно, - выпьем за щиколотки, Коля, за коленки, за пятки! За пальчики-ноготки, царствие им небесное, Коля!..
...Он потом удивлялся – почему сразу не дошел своей неуклюжей, мужской головой до простой мысли - как спасать Костю. Догадавшись, сел за стол, и тайком от него написал карандашом витиеватое письмо:
«Уважаемая Екатерина Сергеевна! – писал он, тщательно выводя буквы.- Христианский долг и дружеские обязательства, а также надежда на понимание и сочуствие, вынуждают обратиться к вам без соответствующего этикета. Позвольте представиться: Николай Виссарионович Горели, уроженец грузинского села Яблонево...
Весьма деликатное сушество этого послания касается судьбы вашего – тут Николай написал – «Бывшего», но аккуратно зачеркнул, - мужа, Пахомова Константина Константиновича, с которым я дружу, вот уже почти год. Независящие от него обстоятельства, а также рыцарские соображения, главными из которых было желанье – избавить вас от лишних хлопот, а также безграничная щепетильность, заставили его лишить себя счастья быть с вами и поселиться у нас, в селе Яблонево.
Уверяю вас, он всецело предан вам и только вам, и в глубине души мечтает о вас. Физический недуг не умаляет тех достойнств, которыми щедро одарила его природа.
Я надеюсь, вы любезно согласитесь приехать к нему. Он жестоко страдает от разлуки с вами, но не решается дать весть, что жив.
С глубоким уважением и надеждой,
Нико Горели
24 марта 1950 года.»
...Через месяц приехала она. Еле добравшись на попутках до села, встала, растерянно оглядываясь по сторонам. Пацаны ей быстро указали – где живет «Костиа лотчик»...
...Задержавшись на секунду, она стремительно отворила скрипучую дверь и без стука вступила в полумрак Костиной лачуги. Он сидел за столом, мастеря чью-то швейную машину. Николай сидел рядом и вслух читал газету. Увидев в проеме силуэт, Костя не сразу узнал жену, а узнав, уронил отвертку и заревел, как раненый медведь, выплескивая накопившееся, за пять лет, ожидание и горе. Она, бледная, как мел, подбежала к нему, и молча прижала его голову к себе, кусая губы.
- Катя! Катя! Родимая! Видишь, что со мной стало! – ревел он, прижимаясь к серому, демисезонному пальто. – о господи!..
Она вдруг отпрянула от него и закатила громкую оплеуху.
- Сволочь ты, Константин! – завизжала и бросилась с кулаками, барабаня, куда-попало. – Какая же ты сволочь! Сколько лет я жду, Иссохлась вся, а ты!.. Так бы и сидел в этой берлоге, если б не то смешное письмо! Да? Убить тебя мало! Зачем мне твои ноги, дурак!
У нее началась истерика. Она рыдала вместе с ним, то обнимая, то поколачивая... Николай потихоньку вышел, потрясенный увиденным. Он даже не был уверен – заметила ли она его. Скорее всего нет... Одного он не мог понять:почему назвали его письмо смешным...
...Они потом часто писали ему. Жили хорошо. Завели детей. С годами письма поредели, а потом и вовсе прекратились. «С глаз долой – из сердца вон»... Последнее письмо он получил двенадцать лет назад. Сообщали, что умер Константин Константинович, пережив жену на два года...
* В качестве иллюстрации использована обложка изданного романа.