Моим друзьям по Прозе. Тем, которые мягко, но
настойчиво подталкивали автора под известное место,
терпеливо ждали, надеялись.
И, хочется верить, что надежда эта была
не напрасной...
Иван опоздал. Хотя, чего тут странного. Ну, вот такой он у меня, братишка. Не может, чтобы не остановиться у какой бабули, что в двух шагах от своей хаты вышла к дороге с ведром яблок в тщетной надежде пополнить скудный пенсионный бюджет. Обязательно ведь тормознёт, выберет из того, что горкой возвышается над краем, глянувшее на него аппетитным алым бочком, впитавшее в себя ласковое тепло южного солнышка и, небрежно обтерев о штанину, вонзит в него то, что ещё осталось от своего родного, вперемешку со вставным металлом. Не забывая при этом уточнять о цене, видах на урожай и вообще о том, а как тут, в их Сорокино, живётся. И не знает ли мать вот этого, Сергей Михалыча. Плотного такого, чёрненького. Он ещё лет семь тому у них в Сельсовете работал.
- Как, умер уже? Больше года? Дела-аа… А такой крепкий мужик был. Сердце? Ну, тогда понятно.
И что ему понятно?
А был бы его старый шапочный знакомый жив-здоров точно… Вот точно Иван ещё и по селу крюк сделал бы. Заскочил на подворье и, пока хозяин наливал с колонки ему в эмалированную кружку холодной воды, успел бы всё. И про курей расспросить, как, мол, несутся по такой жаре?
- А с комбикормом как? А зерно? Даёт совхоз? Только ячмень? Или пшеницу тоже? И по какой цене? Сколько-сколько? А на земельный пай?
Вот такой он, Иван. На какое время договаривались? А сейчас? Я уже и ждать устал, как вдруг с улицы что-то протарахтело невнятно, невидимое за забором, после чего резко и требовательно ударил по ушам сигнал автомобильного клаксона. Раз, другой. И почти сразу же за ним, практически без какой паузы, потирая бронзовой ладонью уже немного поредевший, но ещё густой ежик выгоревших до спелого ячменного цвета волос, во двор ворвался живой ураган. Не ожидавшие такого энергетического всплеска цыплята еле успели порскнуть в разные стороны, предупреждая паническим цивиканьем всю округу о страшной опасности, неожиданно свалившейся на наше тихое и уютное царство.
- Ну, что сидим? Сколько ждать можно?
- Вот именно, сколько? Когда договаривались? Ты где был?
- А-аа… Долго рассказывать. Потом, по дороге. Так ты как? Готов? Слушай, в пещеру заскочим? Тогда фонарик прихвати. Стой, стой! Куда? Ладно, шут с ним. У меня в бардачке должен быть.
Ага. Знаю я его - «должен быть». Если даже и есть, светит ли?
- Сядь, перекури. Две минуты. Дольше тебя ждали. Теперь-то уж точно – ни пещера, ни хутор никуда не денутся. Мам, наш фонарик где? В летней кухне? На подоконнике? Иван. Иван! Сюда слушай. Ты логом-то давно ездил? Дорога там хоть проезжая?
* * *
Про дорогу, как того и следовало ожидать, никто ничего толком не знал. Пришлось тормознуть у последней хаты на окраине Шмарного, прямо перед самым въездом в лог. Молодая женщина, приглядывающая за возившимся в траве карапузом, что-то внятное в ответ на вопросительное «как?» сказать не могла. И что с того? Проблем для Ивана это не создавало. Выскочив из машины и по-хозяйски толкнув калитку в зелёном металлическом заборе, он скрылся во дворе. Через секунду-другую на всю улицу, перекрывая исступленно-громкий лай очнувшегося от сладкой предвечерней дрёмы невидимого с улицы четырёхлапого сторожа, разнеслось требовательное:
- Хозяин. Хозя-а-аин!
А ещё через пару-тройку минут и этот самый «хозяин» в тапках на босу ногу, и Иван, были уже у машины.
- Не, мужики, не сомневайтесь. Ездят здесь, конечно, не часто. Но лето сухое. Дождей хороших с весны нету. Ну, что то за дождик, если и пыль не всегда прибьёт? Не в счёт. Так что колея набитая. Пройдёте. – и, бросив взгляд на видавший виды тентованный УАЗик, - А на этом - без вопросов. Сильно, конечно, не разгонитесь, но потихоньку выедете и к пещере, и к хутору. А от него уже по бугру, на Окольное, грунтовка приличная.
- Ну, спасибо.
- Да не за что. Бывайте.
Недовольно захрипел стартер. Пару раз, устало чихнув ему в унисон, рыкнул и залязгал своим железным нутром спрятавшийся под капотом двигатель. Куры, уже было приступившие к раскопкам прямо под колёсами машины, бросились врассыпную.
* * *
Лог. Почти такой же, как и тридцать лет тому. Заросшая луговым разнотравьем ложбина, стиснутая с двух сторон покатыми спинами бугров.
Тот, что слева, зелёной, как и сам лог, но уже начинающей подгорать под июльским солнцем масти, щедро разбавленной белыми пятнами кашки, желтыми – зверобоя, розовато-красными - Иван-чая. Второй – густо ощетинившийся лиственным подлеском, спускающимся почти к самой дороге, что, изредка белея меловыми проплешинами колеи, вьётся по логу, повторяя все его изгибы.
И чертополох. Высоко над дорогой поднял свои любопытные фиолетовые венчики, время от времени пытающиеся заглянуть через окна УАЗика в кабину. Да, действительно, ездят нынче тут нечасто.
Не то, что раньше. Вот, лог чуть раздался вправо, расширил свои владения. Знакомое место. Когда-то травы здесь не было. Не успевала вырастать. Да и не могла. Вытаптывалась копытами многочисленного колхозного стада, которое пригоняли сюда, на очерченный жердьевой изгородью полевой стан. Здесь бурёнки, частично укрытые короткой тенью, падающей от стоящего на бугру подлеска, отдыхали от полуденного зноя, пережёвывали свою вечную жвачку и благодарно отдавали накопившееся с утра молоко пришедшим из Шмарного на дневную дойку дояркам. А как только спадала жара, стадо снова, и теперь уже - до самого вечера, уходило в лог. На выпас. По пути оставляя на склоне левого бугра свои отметины в виде параллельных друг другу коровьих тропинок, полностью повторяющих изгибы возвышенности, как те отметки высот на топографических картах.
Где они те коровьи тропинки? Впрочем, как и само колхозное стадо? Только в памяти…
Ну, в ней ещё много чего. Только начни скрести по сусекам…
* * *
На дворе плотные вечерние сумерки. Хоть смотри в окно, приплюснув к холодному стеклу нос, хоть нет. Почти ничего не видно. Только клуб чёрным силуэтом проглядывается на фоне тёмного неба.
Вот-вот из-за реки, со стороны Шмарного, должны подойти волки. Потому на улицу лучше не выходить. Да и зачем? И в хате хорошо. Тепло. Не то, что на дворе. Где, как только зашло солнышко, сразу похолодало. Даже в старом, ушитом дедовом пиджаке и то - зябко.
Другое дело – у печки. Грубка почти прогорела. Но ещё видно в щелку дверки, как там, внутри, весело танцуют редкие красновато-желтые язычки пламени. Так что вьюшку закрывать рано. Но то дедова забота. А он не торопится. Шумно прихлёбывая, пьёт горячий чай с высушенными на запечке хлебными кусочками и рассказывает что-то про станцию и зерно бабуле, которая моет после ужина посуду и, занятая делом, пока не вспоминает о том, что пора уже и спать.
Какое «спать»? А сказку? Вот, как раз! Надо посмотреть книжку, что вечером принёс из библиотеки деда. С картинками. По ним можно и определиться, что попросить почитать после того, как умоешься и нырнёшь под одеяло.
Но добраться до картинок не удалось…
Бум-бум-бум! - загрохотало вдруг со двора.
Волки. Точно – волки. В ворота ломятся. Бабуля уже закрыла их на задвижку? Или они только на крючке?
Бум-бум!
- Эй, есть кто в хате живой!
Нет, не волки. Они только в сказках разговаривают. А так – зубами щёлкают. И… Воют ещё!
Если не волки, то кто? И любопытством преодолевая угнездившийся где-то в холодном животе страх… И когда совсем недавно выпитый чай успел остыть? Хвостом - за дедом, уже успевшим выскочить на крыльцо. Чтобы уцепившись за его штанину, осторожно выглянуть в сторону ощутимо покачивающихся под сильными ударами ворот…
- А ну, не балуй! Кто там? У меня ружьё. Щас, шмальну жаканом! Мало не покажется.
- Э-э-э… Охолонь, дед. То я, Колька.
- Какой такой «Колька»? Не знаем мы. Откуда ещё «унучек» выискался?
- Да, как же. С хутора я. Сын старшей сестры твоего зятя.
- Оли что ли? Колька?..
- Да, я. Я! Долго нас ещё с земелей под воротами мариновать будешь?
- Щас, щас, Николай. Открываю. А ты что тут делаешь? Ну, марш в хату!
То уже мне. Только какая хата? Колька. Колька тут. Может, чего вкусного с хутора принёс? Лесных орехов? Или сушёных груш? Так-то их грызть не особо, но если бабуля сварит компот…
Да и деду уже не до меня, возится у ворот с задвижкой. Вот, скрипнули они и через какую секунду дед, Колька - в пятне света, что выглянуло во двор из дверного проёма сеней и косым, продолговатым ромбом легло на холодную землю. За его границей, ближе к едва угадывающемуся в темноте забору, смутным силуэтом, ещё одна невысокая фигура.
Ого. Военная фуражка с блистючим козырьком и синим околышем, сапоги, пиджак с золотыми пуговицами… Значки! Белая верёвка. Такая же, как та, на которой бабуля обычно вешает сушиться постиранное бельё. Только у Кольки она значительно короче. И не натянута, а свисает от плеча какой-то загогулиной. Что только он на ней сушит? Портянки? Точно – портянки! Больше на ней ничего и не уместится. А так очень даже удобно. Снял сапоги, постирал и повесил тут же. Пусть сохнут. А сам по немцам. Из автомата - та-та-та! Здорово Колька придумал. Только… а где его автомат? Он же солдат. Как без оружия? В руках… Нет. Какой-то небольшой мешок, который Колька держит за лямку у завязанного верёвкой верха. А в другой руке… Шинель. Она. Вон, и синий погон виден.
Ну-уу… Вообще, даже я знаю. Если шинель не одета, как на том, которого почти не видно, так она в скатке должна быть. Через плечо. Э-ээх. Мне бы шинель и военную фуражку, уж я бы… Всё правильно сделал. И автомат не потерял бы.
Правда, о том, каким бы я, в отличие от Кольки, был хорошим солдатом, помечтать не удалось. Все мечты разлетелись на маленькие кусочки и стремительно умчались в тёмное беззвёздное небо от громкого:
- Ну, шо стоите? Проходьте в хату. Тикы поснидалы, все ще горяче. Заходьте, Мыкола. Щас, на стил накрыю. Повечеряетэ. А то хто з тобою? И видкиля вы?
Вышедшая из хаты на крыльцо бабуля сделала приглашающий жест в сторону сеней.
- Да не, ба. Я на минутку. Брательника забрать и – домой, на хутор. А-аа… Это? Земеля. Витька. С Долгой Поляны. В Старом встретил. Тоже дембельнулся. Танкист бывший. Мы с ним за это дело… Чуть вздрогнули на станции в буфете. За содружество разных родов войск.
- Да куда ты, Николай? - вступил в разговор деда – Куда на ночь глядя? Оставайтесь. Поужинаете, переночуете. Места в хате хватит. А утречком – домой.
- Не, не, дед. И не уговаривай. Домой, домой. Два года не был, а тут осталось… Через речку, логом. Меньше чем через час дома будем. Давай, собирай Лёху. Ну что, мелочь, пойдёшь со мной? На хутор. К тётке. У вас же тут, кроме курей и кабанчика – никого? А у нас – молочко. Парное. Как, Лёхин, молочка-то хоц-ца?
Фу-уу… Молоко. Тёплое. Настроение как-то незаметно стало портиться.
- А волки?..
- Какие?
- Ну, за речкой. На Шмаренском лугу. И дальше. В лесу.
- Тю-уу. Дурной что ли? Какие волки? То – зимой. И – не каждый год. А щас они в лес ушли. Далеко-далеко. Ну, если что, так мы палкой их.
- Какой палкой? У тебя же нет. А автомат где?
- Нет, так будет. Выломаем. Большу-ущую! А автомат… Какой автомат?
- Ну, твой. Солдатский.
Не обращая внимания на приятеля, прыснувшего за его спиной коротким смешком, Колька, сделав пару шагов к крыльцу, - у-уух! И я уже у него на руках, крепко прижатый к колючему сукну кителя.
- Не, Лёшкин. Автомат там, в части остался. Он дембелю не положен. Я уже всё. Гражданский человек.
- И собаку пограничную из армии с тобой не отпустили?
- Не. Как её, Лёш? А кто границу охранять будет? Да и зачем нам пограничная? У нас же Пират. Помнишь Пиратку? Помнишь?
- Помню. Коля…
- А?
- А у Пиратки щеночки есть?
- Так давай, собирайся. Придём на хутор, посмотрим. Если у Пиратки и нет, что, мы с тобой щеночка не найдём? Принесёшь потом деду с бабой. А то смотри, у них во дворе даже собаки нет. А знаешь, как щенка выбирать, чтобы он потом хорошим сторожем был?
- Как?
Но тут в разговор стремительно вмешивается бабуля:
- Якэ кутя? Шо ты, Мыкола, выдумав? В ничь, с дытыной. Лисом. Та ще й выпылы на станции. И нэ кажи нычого. Не пущу. Потим, днём як-ныбудь прыйдешь, забэрэшь. А то и батька вже скоро будэ. С йим и пиде.
- Правда, Коля. Куда. Ночь уже на дворе. Потом, как-нибудь днём, придёшь. А ещё лучше, если с отцом. Через недельку Константин приедет и сам с Лёшкой на хутор двинет.
- А что, дядька скоро должен быть? Вот это новость. Всё, мы тогда почесали. Надо мать предупредить, чтоб брагу ставила. Брательник скоро в гости пожалует. Как раз и дембель обмоем. Так что, Лёшка, придёшь с батяней?
- Да.
И нагнувшись к самому Колькиному уху:
- А ты щеночка найдёшь?
На что, так же, в ухо, еле слышным шепотом:
- Найду. А ещё знаешь что?
- Шо?
- Рогатку сделаю. Хочешь?
- Да-аа. Коля… Знаешь?
- Что?
Тихо-тихо, чтобы никто не слышал:
- Я тебя люблю. Сильно-сильно.
Чтобы почувствовать в ответ короткое, но сильное прикосновение тёплого, широкого лба где-то в районе своего уха.
И уже передавая меня деду с рук на руки:
- Ну, ладно. Так мы ждём. Счастливо оставаться. Пока, дед!
- Остался бы, Коля.
- Не, мы пошли. Ну, что, Витёк, ходу?
Так Колька и ушёл. В страшную, непроглядную темноту прохладной весенней ночи. К себе, на хутор. Чтобы по пути отбиваться от волков большой и тяжёлой палкой.
Вот такой он, ещё один мой братишка. Ничего, никого и никогда не боявшийся. Получивший свой первый срок за драку, что так неудачно сложилась для нескольких его противников, которых он заставил отступить и без большой, тяжёлой палки лет через семь после того позднего вечера в самом начале мая.
Где ты сегодня, Коля? Какие дороги топчешь на необъятных российских просторах? Потерял я тебя…
Продолжение - http://www.proza.ru/2009/10/19/283