В каждом человеке, говорят, живет Бог. У Иннокентия Петровича он был добрым – многое прощал и потом за это никогда не спрашивал. Бизнес, раскрученный со всеми вытекающими отсюда последствиями. Жена молодая, любовница еще моложе. И жена, конечно, про соперницу ничего не знала, ну по крайней мере за всю жизнь ни слова о ней, ни полслова. Дочь Варвара – красавица, да удачливица – вся в отца.
А вот у соседа его по лестничной площадке, Владимира Серафимовича, Бог был суровым. Суровым и справедливым. С вечера на жену прикрикнет, утром обязательно ногу подвернет. Слово дурное про начальника скажет, кто-нибудь обязательно услышит да передаст. Тот потом под любым предлогом, а премии лишит. И так во всем. Да жена больно горячая попалась – четверых нарожала. Поди-ка, на зарплату редактора заводской газеты, прокорми всех.
В церковь ходили оба прилежно. Иннокентий Петрович для порядка. Нагрешил – стало быть, покайся. Каялся регулярно, от того-то, разумел он, все в делах и ладилось. Ну а Владимир Серафимович, похоже было, и взаправду веровал.
«А вот, поди ж, как с Кешкой-то жизнь развела, – думал он, подходя к церкви, – ведь было дело, в одном литературном институте учились. В общаге в одной комнате жили. А теперь так, соседи – и поговорить не о чем».
Да и в студенчестве каждый свои мысли при себе держал. И у одного, и у другого – дневники были, в одной стенке хранили, за выдвижными кирпичиками. Каждый за своим. Будущая профессия литераторов – такие маленькие слабости, как дневники, делала не только не смешными, ну и вроде как необходимыми. Тренировка стало быть каждодневная, почти что в эпистолярном жанре.
В соседние квартиры въехали случайно, женились оба поздно, а в остальном жизнь потекла у каждого своя. У Иннокентия Петровича – приличная, у Владимира Серафимовича – горемычная.
Так и дожили до благородных седин.
К старости Иннокентий Петрович ворчливым стал, да в себя ушел. Вроде всё, как и положено в его возрасте, а Серафимович от чего-то повеселел. Никак умом тронулся от тяжелой-то жизни, – думал его сосед, – улыбается все чего-то, шутит. А чего улыбаться то? Вон еле-еле по лестнице поднимается. Нога-то после инсульта совсем почти не ходит.
Олег и Светлана собирались пожениться. Проведенное у бабушек детство, связало их накрепко. Приняв в подарок от соседского мальчика игрушечный совочек невиданной красоты, трехлетняя Светланка ощутила себя принцессой. Это ощущение всегда потом возникало рядом с ним. Даже и не понятно, как он умел это делать. Когда-то между их семьями была какая-то существенная разница, о чем свидетельствовал антиквариат в квартире бабушки Олега и несколько раз прибитые половицы там, где жила бабушка Светланы. Но со временем различие не то чтобы куда-то ушло, а просто стерлось.
Родители их свадьбе были несказанно рады и даже предложили объединить квартиры, соорудив между ними причудливую арку.
Дневники, найденные рабочими в стене, и с одной, и несколькими сантиметрами левее с другой стороны, были аккуратно завернуты и переданы молодым хозяевам. В тот же вечер Олег и Светлана, сидя на диване и уютно закутавшись в одно одеяло, изучали семейные реликвии. Философские размышления стариков они просматривали вскользь, а вот смешные или грустные моменты порой даже зачитывали друг другу вслух.
«Слушай, ну как на разных планетах жили, – наконец-то сказал Олег. Ему было немного неловко за деда, но и поводов для гордости было предостаточно. Помнить-то он его совсем не помнил, дети в их семьях из поколения в поколение были поздними.
«Эх, черт! Уходит жизнь-то, – прочитал юноша последний абзац, – и не уговорами, ни мольбами ее не остановить, не задержать.»
Тут он через плечо заглянул в тетрадь, которую держала в руках Светлана. Прочитав строчки в самом конце листа, он, то ли с изумлением, то ли с завистью, взглянул на свою любимую женщину. Ее дед заканчивал свой дневник словами «Радостно-то как, Господи! Света впереди сколько, добра, блаженства. Спасибо, что не оставил!»