Хорошее детство было у Будяков. У них бабуня была, им каждый Новый год Иван Григорьевич покупал ёлку, а мать возила летом в Керчь. И ещё они круглый год могли вдоволь кушать мёд. Правда была и обратная сторона медали сладкой привилегии. Это когда разморенная под летним солнцем улица сотрясалась от периодических воплей маленьких Будячат: «Ва-а-ай! Бабуня, больно! А-а-а!». Это означало одно – укусила пчела.
«Цэ полезно, цэ полезно!»– утешала бабуня. Она вытаскивала жало, дула на опухающую на глазах плоть и не переставала уверять, что укусы пчелиные очень полезны. Верили внуки в полезность укусов или нет, кто их знает, но им было больно, и они плакали, не взирая на пользу.
Назначенный день качки мёда Галя узнавала от матери: «Завтра Иван Григорьевич будет качать мёд». Хорошо, потому что баночка перепадёт и Чиликидиным. А Мари Трофимовна попробует не начатую банку, почмокает губами, чтоб знать, не ошибиться, и кивнёт утвердительно: «Это настоящий майский мёд!». Апробирование продукт прошёл. Больше Галя такого мёда нигде не ела.
Когда появилась пасека в соседском дворе, помнит разве только Люся, а меньшие так и думали, что она родилась вместе с ними. В памяти жива лишь опасность: заходя на Будякивскую территорию не надо ловить гаву. Смотреть надо под ноги, где ползают плохо видимые пчёлы, ходили то всё лето босиком. Собираясь в кино, Лёлька спрашивала: «Ну чо, обуваться будем или босые пойдём в клуб?». «Ты чо, – возмущённо отвечала подружка, – обуемся!». Малышня могла ходить в культурные места как попало, но не Галя с Лёлькой.
Старые большие абрикосы! Будь они в цвету, или уже все одетые в зелень, или усыпанные жёлтыми плодами, в любом обличье – этот маленький косточковый сад подобен сказке из Галиного детства. Она обожала эти деревья и хотела себе такие же.
Вот под этими рослыми красавицами и стояли в тени, как на курорте пчелиные домики. Но не все улики были Ивана Григорьевича, большая часть принадлежала Николаю Никитичу из Краснодара. «Он вам родыч?» спрашивала Галя у девчат. «Нет, он нам никто, знакомый» отвечали те. Тем более было странным: чужой дядька держал своих пчёл в Лёлькином дворе, а те ещё и кусались.
Но, дети заступались за знакомого – мол, он за всё, что они терпят, дал несколько ульев. Гале было интересно знать, какие именно улики являются собственностью соседей. Нинка показывала, тыкая пальцем то влево, то вправо – вот этот, этот наш, ещё вон тот, в общем, маловато, учитывая частоту криков.
Если Галя в детстве видела потомственного русского интеллигента, то это мог быть только Николай Никитич. Преподаватель института, культурный и выдержанный, он приезжал, начиная с весны почти каждый выходной к Будякам на велосипеде. Старательно защепленные прищепками широкие штанины брюк, чтоб не попали в цепь, шляпа и полное доброжелательности лицо.
И опять Гале было не понятно, сам Николай Никитич семью Будяковых тревожил так же, как пчелиный рой, каждый выходной, а к себе их не приглашал. И однажды, словно угадав Галькины мысли, краснодарский знакомый пригласил многочисленное семейство в свою профессорскую квартиру!
Галя томилась в ожидании весь день, ждала подруг и свежие впечатления. И удивляться, скажем, было чему. У этих, ну как бы из другого мира социалистического, но богатого, в спальне стояли две кровати вместе, у мужа своя кровать, у жены – своя. А застилось супружеское ложе одним большим и красивым покрывалом! Слово «плед» дети ещё не знали.
Такую невиданную роскошь, лично Галя могла увидеть разве что в кино. Всю картину великолепного убранства обрисовывала Нинка, Лёлька поддакивала: да, две койки, да, красивое покрывало. У не глупой, с хорошим развитым вкусом Нинки, не смотря на юные года, тоже голова кружилась от всего шикарного. Девочка всегда хотела большего, чем все остальные.
В любом возрасте, она часто спрашивала у Гали: «Помнишь, мы бегали по улице, обливались водой из-под крана, а возле нас остановилась «Волга», дорогу спрашивали?». Что-то зацепилось в памяти, но чёткой картинки не осталось.
В Волге старого образца, задумки новой модели ещё, наверное, таились в извилинах изобретателей, сидели городские, по сему видать, не бедствующие люди. Которые при советском строе были одеты в дорогие импортные вещи. Наверняка они пили дефицитный дорогостоящий армянский коньяк и закусывали чёрной икрой, о существовании коей такие, как Галя знали лишь из учебников. И Нинка хотела так же! Но вопреки Нинкиным мечтаниям толстый кусок пирога отломится мало чего жаждущей Лёльке. Она получит от судьбы материальных благ несравненно больше, чем сестра. Лёлька для всех, разумеется, была сама доброта, но и у Нинки сердце было не каменное.
Ещё не испорченное несбыточными желаниями малолетнее существо, однажды, осенним хмурым днём усмотрело вопиющую несправедливость. Это бабунька рассказывала Маруси, и Галя услышала и теперь расскажет всем. Мужик, прискакавший на коне, привязал животное к столбу и, оставив меньшего брата под проливным дождём, сам отправился к себе домой, возможно, пообедать. Надо полагать, если бы не дождь, детское сердце так бы не запротестовало: «Сам пошёл в хату, ему там хорошо, тепло, а тебя оставил бедненького мокнуть! – бурчала подобно сварливой старухе бабунина внучка, прильнув к окну, – а вот, если бы его так привязать и оставить под дождём?»
И пусть Нинка Будякова пользовалась в играх исключительно своими фантазиями, и повторять за Галькой, как эта делала маленькая Лелька, считала для себя не приемлемым. Но, уж коли судьба, поселила её тоже по соседству, значит, Нинка тоже была нужна. Хотя признаться в этом себялюбке Гале и не просто.
Именно Н. Будякова показала на вечернем небосклоне Большую и Малую Медведицу. Очертила пальцем дымку Млечного пути, и знала, как называется любимое Галькино созвездие – Лебедь. И когда Галина П. с балкона находит Большую Медведицу, то она обязательно вспомнит тот вечер, как они маленькие, задрав головы, изучали Прикубанское небо.
С Нинкиной подачи Галя впервые увидела Индиру Ганди и узнала, что есть такая знаменитая женщина. Девчонка вынесла на улицу журнал и показала: «Смотри, Галка, премьер-министр Индии, Индира Ганди!». Соседке понравилась – ух ты ж, красивая!
Она мечтала стать врачом, и поверьте, это был бы врач от Бога. Как-то не укладывалось, что Нинка умная, грамотная могла завалить экзамены в Мединститут, и тот, кто в её сочинении подставлял лишние запятые, наверняка уже поплатился. Оно бы, не мешало Клавдии Григорьевне обуздать коммунистическую совесть, да свезти профессорам взятку, а не надеяться на их честность. Легенды, ходившие в народе, были неутешительные: будто абитуриенты из Грузии просто выкладывали на стол перед комиссией ключи от машины!
Будяки такие родные из ушедшего детства, иногда казалось, относились к Гале лучше, чем она того заслуживала. Они приезжали совсем маленькие в больницу, когда Галька по неосмотрительности наелась запретной редиски, после аппендицита. Они поддержали, когда Галя уже после школы попала в Майкопе в больницу. Преданность, порядочность сестёр Будяковых пробуждали в Галиной душе безграничное чувство доверия, им можно сказать всё, ну, или почти всё.
И поэтому утрированный образ детдомовской Веры из сериала «И всё-таки я люблю…» времён строительства БАМа, пожилая женщина принять не смогла. «Вика, – говорила Галина Панайотовна дочери по телефону – БАМ – это моя молодость и то, что эту Веру показывают полной дурой – не верь, мы такими не были!».
Не любительница современных сериалов, пенсионерка купилась на то, что в фильме задействована маститая актриса Вера Алентова и вдруг такое разочарование: актрисе нынешнего поколения не удалось передать зрителю образ девушки семидесятых годов, что-то режиссер просмотрел, и картина слабая.