7. КОСТЕРОК.
В жизни всегда есть место подвигу. Похоже, что эти слова старухи Изергиль когда-то оказали сильнейшее влияние на впечатлительного Евгения Петровича. К подвигам его тянуло как железную болванку к магниту. Так сказать, по естественной надобности Не знаю, как сейчас, а в Советское время основными местами для подвигов служилой интеллигенции были либо совхозные поля, либо овощные базы. Евгений Петрович тому был самым убедительным примером.
Представьте себе, октябрь, до снегов рукой подать. Совхозные плантации черноплодной рябины. Серый осенний день. Утренняя надежда, что погода разгуляется, не оправдалась. Наоборот. Полил жуткий дождяра. Все поспешно укрылись в близком лесочке. На поле ни души. Лишь в одном месте черноплодка продолжает методично потрескивать. Это Евгений Петрович, сидя на ящике под очередным кустом, продолжает обрывать ягодные кисти. Он в том же самом плаще, от которого ещё недавно так настойчиво искал оторванную пуговицу. Вода с мокрой листвы затекает ему в рукава. Глядя на него, первой не выдерживает приставленная наблюдать за нами совхозная бригадирша.
-Эй, мужчина! - Кричит она Евгению Петровичу.- Бросай работать. Иди к нам!
Возможно, что Евгений Петрович и сам подумывал об этом. По окрику бригадирши он понял, что его героизм замечен, поэтому молча поднялся и переставил свой ящик под новый куст.
Лес перестал спасать от дождя, который из проливного сделался нудно моросящим. На девчонок было жалко смотреть. Озябшие, с посиневшими носами они напоминали начинающих алкоголичек. Я попросил у кого- то спичек и направился к груде разбитой ящичной тары. Выбрал не до конца отсыревшие дощечки и расщепил их на лучинки. Составил лучинки шалашиком, который накрыл принесёнными из леса еловыми лапами. Разжёг костерок при помощи купленной в дорогу газеты, находившейся во внутреннем кармане куртки и потому оставшейся сухой. Огонь охватил лапник. Я бросил в него пару разбитых ящиков и пошёл в лес за новыми ветками для костра..
Костёр сделал своё дело. Люди обсушились, повеселели, затем принялись обирать кусты, время от времени возвращаясь к костру за новой порцией тепла. Все, кроме, Евгения Петровича. Он даже во время общего перекуса не подошёл к костру, съев свой завтрак в одиночестве, не покидая родного куста.
Не думал я, что этот костёрок мне ещё припомнится.
Года три спустя после описанного мной случая Евгения Петровича принимают в партию. Страна во всю перестраивалась. Горбачёв ввёл в партийную практику самоотчёты коммунистов, которые существовали в далёкихи страшных 1930-х годах, но потом были благополучно забыты. Самоотчёты проходили в плановом порядке. Каждый член партии в назначенное время должен был рассказать товарищам, как он выполняет свои партийные обязанности, о своих производственных успехах, общественной активности. Затем следовали вопросы и ответы, обмен мнений. Апофеозом данной процедуры было голосование о признании отчёта удовлетворительным. Кто за? Кто против? Кто воздержался?
Настала и моя очередь рассказывать партайгеноссам о себе любимом. Я перечислил свои партийные и общественные обязанности, достигнутые мной трудовые успехи, рассказал о своих планах. Ответил на вопросы. Начались выступления про то какой я сознательный и активный. Председатель предложил приступить к голосованию. Возражений не был. Вдруг Евгений Петрович поднимает руку и медленно, сдавленным голосом произнёс:
-Я тоже хочу сказать. Не хотел говорить, но придётся. Пусть Александр Валерианович не обижается. Я всё-таки скажу! Иначе… тут он виновато улыбнулся и, обернувшись в мою сторону, спросил:
-Вы помните, Александр Валерианович, как однажды нас послали в Коновалово собирать черноплодную рябину. Да, было дождливо, работать было неприятно. Но это был рабочий день. Мы обязаны были работать. Вы же вместе со всеми ушли в лес от дождя прятаться. Вы должны были объяснить людям, что их привезли сюда работать, а не на прогулку. Вы должны были личным примером вдохновить их на труд, а не занимать примиренческую позицию. И потом, когда дождь уменьшился, Вы, Александр Валерианович, развёли костёр. Люди, естественно, столпились у костра обсушиться, а потом то и дело постоянно бегали к
нему. Некоторые вообще, тот же Кутяков, тот же Тупилов, та же Меринова вообще от костра не отходили. Вы тогда, Александр Валерианович, намеренно, или нет, но фактически сорвали работу. То, что Вы о себе сейчас нам рассказали, это хорошо, с этим я согласен. Но было бы лучше, если бы не я, а Вы сами упомянули об этом позорном случае. Я считаю, что мы должны выразить своё мнение по данному поводу, а потом уже голосовать.
Евгений Петрович сел. Наступило молчание. Наконец, попросила слово Алла Самойлова. Хорошая, между прочим, баба!
_ Ну, что Вы говорите, Евгений Петрович!? Я тоже там была, промокла как собака, потом полторы недели в себя прийти не могла. Александр Валерианович проявил заботу о людях. Мы ему все были очень благодарны.
Евгений Петрович снова захотел, что- то сказать. сзагудели: Хватит, хватит, ставьте на голосование! Всё и так ясно.
Мой самоотчёт признали удовлетворительным.
Я посмотрел на Евгения Петровича. Он сидел с упрямо наклонённой головой.Брови его шевелились, как надкрылки жука, которому захотелось взлететь.
- Не взлетишь. - Злорадно подумал я. - Г...а многовато.
Вот тебе и человек будущего! На кой нам такое будущее!? Хотя кто-то, прочтя этот рассказ , может быть придёт к иному выводу.