Сколько в детстве открыто новых территорий, сколько покорено заборов и деревьев, сколько измерено луж, исхожено тропинок! Ах, эти тропиночки, что казались долгими дорогами! Я выросла в деревне, и моя первая тропинка шла от крыльца до сарая, возле которого, с солнечной стороны, стояли клетки с кроликами. Кролики были смешными и трусливыми и больно кусались. Над клетками нависала яблоня – кряжистая, с раскидистыми ветвями. Выходишь на крыльцо – и сразу в нее взгляд упирается, особенно весной, когда она вся в цвету, как большое пенное облако. Тропинка от кроликов вела в Травы, но там домашняя территория заканчивалась и меня дальше не пускали. Поэтому зеленые травы еще долго оставались Травами.
Другая тропинка вела от крыльца к лавочке под крышей, которую папа построил под разросшимся грушевым деревом. Мы с папой любили на ней сидеть, а рядом стоял домик – настоящий дом в миниатюре, его тоже сделал папа, я в нем играла.
Третья тропинка вела от крыльца к дому соседки тети Таси, всего-то метров двадцать, но я до него шагала небыстро: нужно было еще обогнуть лужу под черемухой, большой, в несколько стволов, когда она цвела, лужа покрывалась маленькими белыми лепестками и все делалось белым-бело и как будто бы даже негрязно. Тетя Тася много пила и много курила, у нее был синий нос и очень доброе сердце, и когда маме с папой надо было на работу в школу к первому уроку и тетя Тася была трезвой, меня оставляли с ней.
Когда я подросла, мне разрешили, наконец, пойти в Травы. Через большое, как мне казалось, поле тропинка вела в сырую низину, которую все называли болотом, к колодцу. Папа ходил за водой с большими ведрами, а я с маленьким бидончиком. Через болото вся тропинка была выложена досками и досочками, железными листами, какими-то решетками, там лежал даже борт от тракторной телеги. Вода и черная жижа все равно просачивались отовсюду, и надо было помнить, на какой доске куда поставить ногу и с какой скоростью ее убрать, чтоб доска не хлопнула по лбу, где увернуться от крапивы, а где передохнуть с тяжелой ношей.
Слева от этой тропинки, в кустах, мною были обнаружены развалины старой школьной бани – несколько черных бревен и рассыпавшаяся каменка. А еще я нашла там лужу без дна, тыкала в нее длинной палкой, а без толку. Через много лет от мамы узнала, что там копали колодец, выкопали глубоко, но вода не пошла. Каким чудом я не провалилась в эту «лужу», до сих пор не понимаю, видно, ангел-хранитель уберег.
Берег он меня еще не раз, например, когда я забиралась на высокую березу возле кроличьего сарая. Чтобы на нее залезть, нужно было сперва вскарабкаться на сам сарай, а с крыши – на нижние ветки. Забиралась я на самую макушку, где ветки совсем тонкие и растут вверх. Какой же чудесный вид открывался оттуда! Мало того, что вся наша деревня, как на ладони, так еще и соседние видны и некоторые дальние кусочками просматривались. Великим казался мне мир с березовой маковки, а когда ветер раскачивал ветки, мне представлялось, что я превращаюсь в птицу. Родители об этих моих превращениях, само собой, ничего не знали.
Ну, а потом открылся долгожданный путь к дороге, что плавно огибала наш дом, сад и старую школу. Тропинка эта от дороги к нашему дому вела чуть под уклон, и там я под присмотром папы училась кататься на велосипеде – маленьком, но двухколесном.
А старая школа, как все ее звали, ко времени моего детства была совсем уже старой. Ее построили еще до войны. Она была бревенчатой, на крыше – щепа, все окна и оба входа заколоченные. Но нас, бедовую ребятню, разве могли остановить заколоченные двери? Через секретные ходы и тайные лазы мы пробирались внутрь, по бревнам, как по лестнице, залезали на чердак, проделывали в щепе смотровые дырки и любовались окрестностями, а нас никто не видел. Тогда еще на клочьях старых пожелтевших обоев виднелись надписи, сделанные учениками, как мы думали, с незапамятных времен – кто примеры решал, кто шпаргалки писал.
Частенько штурмовала я и границу – забор, окружавший наш дом и сад. С переменным, правда, успехом: не считая нескольких ничем не примечательных падений, однажды, спрыгивая на другую сторону, я зацепилась подолом платья и повисла. Платье было только что купленным, от мамы попало. В другой раз я решила спрыгнуть с забора там, где были свалены старые доски. Одна из них оказалась с гвоздем, который прошил мне насквозь правую ступню.
И вот настал день, когда я пошла по самой длинной, самой извилистой и самой веселой тропинке – в школу. Она пересекала дорогу, поднималась на пригорок, где мы играли в лапту, а на откосе собирали цветные камешки, ныряла в школьный сад, в котором мы знали все яблони от корней до макушки, петляла между березами, справа от которых росли белые грузди, а слева - земляника. И, наконец, забиралась тропинка на горку, к школе. Подниматься в горку было трудновато, а частенько и неохота, но зато каково было спускаться! Летом вприпрыжку, зимой – на лыжах, на санках, а то и верхом на портфеле!
А потом я выросла. Вспомнила детство, захотела вернуться, найти оставленные вешки - и не нашла. Некуда было возвращаться. Кроличий сарай еще стоит, но больше нет около него кряжистой раскидистой яблони, она состарилась, и ее пришлось спилить. Тетя Тася давно умерла, и дом ее развалился, обломки сгнили, заросли густо малинником и крапивой, а лужа высохла, и черемуху над ней тоже спилили. Нет лавочки возле грушевого дерева, и грушевого дерева тоже нет, и домика. Нет рябин, между которыми висела качель, - они давали тень на огород, и там все плохо росло. Нет старой школы, ее разобрали на дрова. Нет тропинки к колодцу, разросшееся болото окончательно поглотило и ее, и сам колодец. Школьный сад огородили металлической сеткой, и я уже давно не знаю, растут ли возле берез земляника и белые грузди… Даже горку, с которой я лихо зимой съезжала на портфеле, спрямили, когда вели в коттеджный поселок водопровод.
Но больше всего я горевала, когда не стало моей любимицы – высокой березы, на которую я забиралась, чтобы посмотреть мир и стать ненадолго птицей. Она тоже состарилась, и папа срубил ее, а то она при сильном ветре упала бы на дом. Мне так не хватает ее – как старого друга, ушедшего без времени, потому что она забрала с собой мое детство - безвозвратно.
Теперь у меня тропинок нет, и хожу я теперь исключительно по дорогам.
Чистым. Ровным. Асфальтовым.