- Мы будем танцевать злых мышей!
Мои балеринки расстроены. Молча шнуруют кроссовки.
- А что тут плохого?
- Как вы не понимаете: это самые плохие роли в «Щелкунчике». Армия мышиного короля! На них страшные крысиные рожи! – София корчит что-то невообразимое, приставив раскрытые ладони к ушам.
- И у них даже нет пачек!
Так вот в чем дело: девочкам не дадут пачек. Они так мечтали в них нарядиться…
- А кого танцуют остальные?
- Первоклассники все будут мышами! А Машей будет Катя из старших классов.
- А принцем?
- Мы не знаем, как этого мальчика зовут. Третий класс танцует снежный вальс. И у них будут пачки!
Аккуратно заматываю ленты вокруг балетных туфель, хочу сложить их в сумку.
- Что это там у вас?
Достаю множество мелких резиновых квадратиков… Сумка просто набита ими.
- Мы скажем вам на улице!.. всю правду…
И балеринки выбегают из школы. С нехорошим предчувствием выхожу вслед за ними.
- Еще раз спрашиваю: что это? – стараюсь быть предельно строгой.
- Это мы порезали коврик одной девочки из второй смены… - шепчет доверчиво Юлия с лукавыми огоньками в глазах.
- Зачем вы его порезали?
- Представля-а-а-ете, - воодушевленно начинает София, - вторая смена порвала Юлин коврик, и учительница дала нам ножницы, чтобы мы этот оторванный кусок отрезали. Мы отрезали, а потом решили отомстить…
- И вы еще не хотите быть злобными мышами? - моему возмущению нет предела.
- Да, мы хотим танцевать снежный вальс! Снежинки добрые!
- И у них есть пачки? – вложила всю иронию, но балеринки еще слишком маленькие, чтобы понять ее.
- А если та девочка, у которой вы изрезали коврик, совсем не виновата?... И если она отговаривала других, когда те рвали Юлин коврик? И если в ее семье нет денег на новый?
- Мы больше не будем, - виноватый голос Софии. - И мы не весь изрезали. Мы его укоротили!
- Только не говорите маме!
Заглядываю в их лица. Одухотворенные прекрасные лица… Словно в балетную школу набирают не только одаренных, но и особенно красивых… Им бы принцесс играть, а не мышей… А движения… Одним словом – балерины.
Останавливаемся у мусорных контейнеров и вытряхиваем следы преступления.
У девочек свое понятие о доброте и справедливости, этакое ветхозаветное из юности человеческой: «Око за око». И что-то подсказывает: не только из-за пачек они не хотят быть мышами.
Мне было лет двенадцать, когда я играла в школьном спектакле мачехину дочку. А Золушкой была упитанная отличница Оля Пивоварова. Мне сделали модный начес и броский макияж; я оттопыривала пальцы, чтобы хоть кто-то поверил, что это я объедаю Золушку, а не она меня, и противным голосом говорила:
- Золушка, признайся: тебе тоже хочется поехать на бал?
Потом принц примерял мне Золушкин башмачок, и он болтался на моей худенькой ножке, как галоша, а я корчила гриммасу боли, изображая, что у меня сорок первый размер.
А в финальной сцене мы втроем – я, вторая мачехина дочка и наша маман – на коленях ползли за Золушкой в горьком раскаянии и хватали зачем-то ее за юбку. Когда мы эту юбку нечаянно стянули, Пивоварова заплатила за наши слезы: мы все хотели быть Золушкой…
В парке у памятника Пушкину усаживаюсь на скамейку. Балеринки, щурясь на солнышке, жмутся рядом.
- Ну и урод этот Пушкин! – говорит Юлия.
Я только повела бровью… Они еще совсем-совсем маленькие. А в старших классах, когда будут танцевать «Лебединое озеро», никто из них не захочет быть черным лебедем.