Ольга и Руслан поженились в 1985-ом году. Ольга умела доставать вещи. Руслан был литератором.
И Ольга, захлебнувшись прозрачной жидкостью в рюмке, говорила Руслану:
-А почитай-ка свое лучшее: "ПьянствовАние листопадное"!
Пока Руслан рылся в ящиках стола, она шептала гостям:
-Вы сейчас такое услышите! - и вскакивала, вся раскрасневшись, - Русланчик! Где же рукопись?
И бежала искать. Рукопись - три листа ядовито-синей машинописи - клали на стол, отогнув краешек скатерти, кто-то придвигал к себе поближе бутылку, Ольга ставила на комод роняющие лепестки розы... Потом она шепотом говорила:
-Листопад, по-старославянски, осень...
И Руслан, строго сверкнув очками, набирал в легкие побольше воздуху и начинал с завыванием и вполне громоподобно:
"Ох ты, женище невенчанная, жена негодная, слободская..!"
Ольга отходила в сторонку и слушала, улыбаясь уголками темных губ, забывая в это прекрасное мгновение, что под "женой негодной" имелась в виду сотрудница почтового отделения связи поселка "Коммунисты" Вера Владимировна Петрова, (в 1985-ом для Руслана - просто Врунчик-Верунчик).
Так проходили годы. По праздникам собирали гостей и читали "Пьянствование", (но только с ударением на "А"), а повседневное пьянствование росло, как волна цунами, затопило последние остатки семейного уюта, последние ольгины мечты, затопило и понесло, наконец, саму Ольгу, разбивая ее о камни бессонных и пьяных ночей, истерик, долгов, депрессий. Но на работу она ходила по-прежнему. Располневшая, с опухшим лицом и немытыми волосами, она здоровалась сквозь зубы, смотрела прямо перед собой и не могла дождаться мига, когда вернется домой, к Руслану, вьющемуся котом вокруг двух белых пакетов из супермаркета. Год от года пакеты звенели все громче, а запахи, доносившиеся из кухонной форточки, становились все однообразнее. На работу Ольга ходила без опозданий и пропусков, с молчаливым ожесточением истязающего самого себя изувера. Не все догадывались, что она пьет. И неряшливость, и взвинченность, и красные глаза объясняли тем, что "муж-алкаш доводит".
У Руслана двухнедельные запои с последующим вызовом "коммерческой" капельницы были разрежены периодами пьянства скучного и ленивого, когда он словно повинность отбывал. Пил вечерами с женой и пил немного, малость самую - бутылку конъяка делили пополам, потом по банке пива. Выслушав ольгины указания - что разогреть на завтрак и на обед, да что не забыть скушать сегодня же или испортится - он помогал Ольге надеть пиджак/куртку/пальто, целовал ее на прощание и потом еще махал из окна, наблюдая как супруга торопится на автобусную остановку. Проводив Ольгу, Руслан спал еще часа два-три, а проснувшись, пил кефир, смотрел программу новостей, а иногда - если было настроение - выходил на творческую прогулку в парк.
Вместо бумажного блокнота теперь у него был ежедневник в фиолетовой коже с золоченой надписью "ГАЗПРОМ". Ольге заказчики подарили.
"Май. На цветах кислицы вижу жилки розовые, тонкие. А папоротники-то, папоротники-то разрослись! Дождь прошел, и как пасмурно-влажно-лиственно-духовито все кругом. А вот девчушки прошли. Лет пятнадцати, наверное. Курточки расстегнуты. Эх, молодые, что ж так быстро мимо прошли?"
Раз в год Ольга по-прежнему ездила в Тюмень, к своим загадочным "нефтяным заказчикам". Четыре недели одиночества Руслан переносил с трудом, и грядущие ольгины деньги - единственное, что не давало ему сгинуть в трясине беспросветной депрессии. И однажды, вернувшись из сибирских земель, Ольга сделала Руслану царский подарок. Она издала сборник его сочинений.
Помимо рассказа "Пьянствование листопадное" и фрагментов из незаконченного романа "Телефонистка со станции "Коммунисты"", в книгу вошли разрозненные и отцензурированные Ольгой записи из газпромовского ежедневника. Цензорскими крестами были помечены все мимоходящие досужие девчушки.
Выход книги в свет Ольга подгадала к юбилею: пятидесятому дню рождения Руслана. И снова были розы, и ледяная водка, и чтение "Пьянствования" вслух, клубы сигаретного дыма и терпкий запах октябрьских листьев, медленно падающих на балкон в сизых и долгих сумерках. Руслан вручил каждому гостю книгу с дарственной надписью. Тоненькую книжку в светлой обложке, под названием "Жизнь и труд", с фотографией Руслана, сделанной 15 лет назад, с уточнением - четким курсивом - "Издание осуществлено за счет средств автора".
Когда гости разошлись, Ольга прочитала "Пьянствование" вслух, и ровно четыреста семьдесят пять книжек в светлых обложках ждали своей судьбы, туго спресованные и обернутые шелестящей бумагой, а Руслан слушал, полузакрыв глаза и забыв о сигарете, дымящейся на краю узкой медной пепельницы. Мерно кружили листья. Час спустя Ольга трясущимися руками набирала номер неотложки и рыдала в трубку, путая номер дома с номером квартиры, название улицы и имя города, в котором родилась сорок восемь лет назад - города стужи, жары и бесконечных тополиных проспектов.
Два с половиной месяца спустя у Руслана случился повторный инфаркт. "Рецидивирующий", сказал врач. Ольга часами сидела на кровати и шептала что-то, обхватив голову руками и устремив взгляд на книжку в светлой обложке, на фотографию, на предательское уточнение, а потом вскакивала, начинала собирать какие-то пакеты, звонить по телефону, потом снова садилась и замирала.
Кружились однообразные дни 51-ой осени Руслана. Он гулял в парке, забираясь все глубже в сырые буро-золотые дебри, где белые ягоды дрожали на оголенных сучьях, покрытых огромными дождевыми каплями.
Пить врачи запретили категорически, и сперва Ольга до смертного ужаса боялась, что Руслан "не выдержит"..."летальный исход", - сказал врач, - "или, говоря по-простому, саван песцовый". Но проходили дни, недели, месяцы, а Руслан и речи не заводил о выпивке, и что самое удивительное - на выпивающих людей смотрел с тупым и немного бычьим выражением. И ольгина душа начала оттаивать, теплеть - как воздух, иногда, на несколько дней - в самом конце осени.
И вся встревоженная, взолнованная наблюдениями за мужем, Ольга не заметила, что сама бросила пить. Перемена эта произошла с ней без участия единой ее мысли или чувства - неприхотливо, неосмысленно.
Однажды после работы она толкала перед собой тяжелую тележку в супермаркете, и взгляд ее неожиданно упал на сверкающую алкогольную витрину. Ольга остановилась, склонила голову набок, и на лице ее появилось встревоженно-недоумевающее выражение ребенка, только пробуждающегося ото сна, не догадывающегося, было ли то, что пригрезилось, сном или явью... Но это длилось недолго. Она пересчитала деньги в кошельке и толкнула к кассе свою тяжелую тележку, всю оранжево-зеленую...и красную...сезон винограда и яблок.
Ольга похудела, подстригла волосы в каре, и лицо ее словно сбросило старую кожу, порозовело, занежилось. И она вдруг обнаружила, что Руслан перестал писать. Да и книжки куда-то делись... Несколько экземпляров, измятых и серых от пыли, Ольга обнаружила на антресолях, среди ненужного советских времен хлама. Куда делись остальные книжки - для Ольги так и осталось загадкой.
...Руслан идет по дорожке, испуганно отворачиваясь от встречных девушек. Он останавливается и подолгу смотрит на листву кленовую, излучающую тень и сияние; на пугливую и дерзкую трясогузку; на смятый дождем шиповник... Его и нынче можно видеть там. Он уходит все дальше, в самую глубь парка, глубь дикоголубиную, где старые ели удостаивают его своим хвойным и грозным сумраком...и там, когда небо темнеет, он собирает шишки. Он может обернуться вам вслед, и вы почувствуете его взгляд, пройдете немного и обернетесь сами. Но он уже далеко...там еловые ветки тревожат стойкие травы, там неведомая птица верещит печально и звонко...там его страна...кто посмеет пойти вслед за ним?