Почему так бывает порой?
Почему однажды вдруг всплывут в тебе робкие видения – полуощущения-полувоспоминания, будто толкнут тебя изнутри, ты можешь даже покачнуться, - и тут же исчезнут, еще не узнанные. Что это? С кем это было? Когда? Через год или два это повторится и уже не отпустит. Странное ощущение будет появляться снова и снова - запахом, цветом, звуком, вдруг нахлынувшей грустью о чем-то забытом – и тут же таять, оставляя слабый след, неясный и тревожный. И мучаешься, и пытаешься понять: что это было? Забытый сон? Мечта? Воспоминание?
В старом, сильно заросшем лесу прохладно и сумрачно. Пробираться в нем трудно. Но вот поднимаются ветки, еще и еще, и перед нами открывается просторная дорога, вдоль которой с обеих сторон ровными рядами стоят цветущие кусты. Что это? Как мы попали сюда, в это странное, почти нереальное место? И как он оказался там – посреди леса, - этот заброшенный старый парк? Мы молча бредем по нему. Вот темная липовая аллея. Она зовет, она манит скользящими в ней тенями. Кажется, там ходит кто-то беззвучно. Но я не иду туда. Меня притягивает другая, необычная, странная аллея – сиреневая. Там все дышит тайной. Там ветер шевелит запахи и покачивает солнечные пятна на теплой траве. Я вхожу в нее, иду по ней, дышу ее сиреневым запахом, и чудится мне, что где-то здесь прячутся шепоты и тихий смех, рассыпавшийся когда-то по кустам, по траве. Где-то здесь летает старая, забытая песня. Только теперь ее поют листья. Или птицы? Или воздух?
Тени в аллеях похожи на людей. Они проплывают за кустами и, кажется, наблюдают за мной. Я знаю об их присутствии, но не смотрю по сторонам. Я иду легко, тихо, стараясь быть незаметной, чтобы не пугать ее – прежнюю, неведомую, таинственную жизнь. Она все еще здесь. Ее хранит парк, словно никак не может с ней расстаться, словно не хочет ее отпустить. Я иду тихо. Я слушаю ее.
***
Утро. Такое раннее, что все краски бледны, все словно под вуалью: бледное поле, бледные цветы, и вдали полоска тумана медленно тает. И сонный парк грезит о чем-то в белесой дымке. У пруда мелькает среди ветвей белое платье. Вот оно вновь показалось за кустами, вспорхнуло на дерево, нависшее над водой, и медленно опустилось на него.
- Ах, как хорошо! Какое чудесное утро! Необыкновенное! Вот если бы оно длилось долго-долго, а я бы так сидела и сидела… – Люка вздохнула и осторожно опустила ногу в воду. Прохладно, но как хорошо! – Как только взойдет солнце, обязательно искупаюсь! – пообещала она голубой стрекозе, дремавшей на листе кувшинки.
- Помнится, Золушка теряла только одну туфельку, а тут целых две.
Люка вздрогнула так сильно, что чуть не соскользнула в воду. Голос был незнакомым, и кому он принадлежал, не было видно.
- Странно, - продолжал рассуждать голос. – Неужели здесь поселились духи? Потому что такая крошечная обувь уж конечно не может принадлежать человеку.
Раздался смех. Люка тоже улыбнулась. Испуг уже прошел, да и неудовольствие из-за непредвиденной помехи как-то незаметно исчезло. Незнакомец вдруг перешел на громкий шепот.
- Жорж, ну почему ты не предупредил, что в парке появились феи?
Люка едва сдерживала смех.
- Ах, прости, прости. Не успел, - послышался голос Жоржа. – Но я исправлюсь. И чтобы загладить свою вину, я познакомлю тебя с одной из них. Она наверняка сидит на своем любимом дереве.
- Так это дриада? – удивился незнакомец.
- Сейчас сам увидишь.
И с этими словами из аллеи наконец вышли Жорж и незнакомый молодой человек. Он улыбался, и от его улыбки становилось и спокойно, и радостно… Только откуда этот холодок внутри – будто летишь с огромной высоты и дух захватывает?
- Позвольте нарушить ваше уединение и пожелать вам доброго утра, - весело сказал Жорж, как бы вовсе не замечая легкого замешательства своего спутника и девушки.
Люка быстро справилась с волнением и ответила чистым, спокойным голосом:
– Доброе утро, господа.
– Вы не исчезнете? Пожалуйста, не исчезайте! Ведь феям позволительно иногда побеседовать с людьми? – Незнакомец повернулся к Жоржу. – Ну же, представь меня скорей, а то вдруг это небесное создание улетит с первым лучом солнца и оставит мне только воспоминание и безутешное горе, да еще, быть может, вот эти чудные туфельки.
Жорж рассмеялся и церемонно сказал:
– Позвольте представить: мой старший брат. Лейтенант Павел Лесновский. Прибыл в отпуск.
Поль щелкнул каблуками. Ах, как ловко это у него получилось!
- Очень приятно, Павел. Жорж мне все уши о вас прожужжал. Да и не только мне. Меня зовут Юлия.
- Ну, разумеется, я мог бы и сам догадаться! – воскликнул Павел и улыбнулся.
Жорж и Люка переглянулись. И Павел продолжил:
- Вы ведь знаете, что ваше имя переводится как ангел? Никакое другое вам и не подошло бы.
- Вот как? А все домашние и друзья зовут меня Люка и не испытывают от этого ни малейшего неудобства.
- Люка? – повторил Павел. – Это еще лучше. Самое подходящее имя для феи.
Жорж поморщился.
- Ну, хватит, Поль, ты, кажется, слишком увлекся феями. Люка может обидеться.
- Нет, нисколько я не обижаюсь. Мне даже немного жаль вас разочаровывать. Но ничего не поделаешь. Я вовсе не бесплотный дух, и вы можете в этом убедиться, - девушка, глядя на Павла, протянула ему руку, - а заодно поможете мне встать.
Жорж был всего на полшага ближе, но оказался проворнее. Когда Павел увидел ее стоящей на дереве, такую хрупкую, легкую, с огромными сияющими глазами, она показалась ему еще прекрасней. «Я мог бы часами смотреть на нее и любоваться, - подумал он. – И я знаю, что это и за целую жизнь мне бы не наскучило. Если бы только это было возможно…»
Люка легко спрыгнула на землю. И в этот момент Павлу и впрямь показалось, что она может взлететь, и то ли, чтобы удержать ее, то ли еще почему захотелось взять ее на руки. Павел тряхнул головой, отгоняя эти мысли, и неожиданно для всех вскочил на то самое дерево, где только что была девушка.
- Поль! – воскликнул Жорж.
Сбрасывая обувь, Павел попросил:
- Подождите меня! Всего пять минут! Только не исчезайте, Юленька!
- Что вы делаете? Павел, куда вы? – Люка ахнула и растерянно посмотрела на Жоржа. – В одежде…
-Сам ничего не понимаю, - развел руками Жорж.
Но Павел уже не слышал: он плыл быстро и красиво, словно одежда совсем не мешала ему.
- Солнце встало, - сказал Жорж. – Пойдемте в аллею. А Поль… пусть купается, раз ему так хочется.
Люка, не двинувшись с места, спросила:
- Слышите? Птицы поют. Вы слышите, какие счастливые у них голоса? Странно… Раньше я этого не замечала… Как хорошо, правда? Какое утро чудесное!
- Правда. Чудесное! – подтвердил Жорж. – А почему вы сегодня так рано?
- То же самое я хотела спросить у вас.
- Поль хотел встретить рассвет. Он немного сентиментален.
- Я тоже. То есть… Я тоже вышла встретить рассвет. Но… - Люка посмотрела на пруд, на солнце, поднимающееся за лесом, и улыбнулась: - но мы его уже пропустили.
Ей не хотелось объяснять, что она и сама не знает, как это вышло. Просто она проснулась от какого-то необъяснимого волнения. Ей почему-то захотелось выйти в парк. Сегодня под утро ей приснился странный сон. Она видела себя в сиреневой аллее. Мимо проплывали лиловые грозди, а у нее в руках был букет белой сирени, той, что растет в одном-единственном месте – на берегу пруда у виноградной беседки. Во сне ей было весело и легко. Так легко, что она лишь изредка касалась земли кончиками туфель и от этого движения плавно взлетала. Сиреневый воздух мягко обнимал ее и кружил. На берегу она еще чуть оттолкнулась и – полетела над водой. Сирень в ее руках роняла белые лепестки. Они летали вокруг нее и пели что-то незнакомое и нежное. Незаметно они превратились в тонкую накидку, ниспадающую с ее плеч. И тогда вокруг стало еще светлее и ярче. Но потом легкая ткань рассыпалась на мелкие цветы. Они еще кружились, еще пели, но все тише и тише, и, постепенно затихая, падали в пруд и гасли в нем.
Проснувшись, Люка не сразу поняла, что это были только ночные видения. Она закрыла глаза покрепче и подумала, что если это сон, то пусть он снится ей и дальше. Ей хотелось вернуться туда, где было так хорошо, где счастье, словно большое теплое солнце, сияло, и грело, и купало ее в своем радостном свете и где вот-вот должно было произойти что-то сказочно хорошее. Но сон не возвращался, и воспоминание о нем, таком необыкновенном и удивительном, уже начинало бледнеть.
Люка задумалась и не слышала, что говорил Жорж. И только теперь, когда он замолчал, она очнулась. Жорж смотрел на нее, ожидая ответа. «Ах, как неловко вышло! Кажется, он о чем-то спросил меня. Что же мне делать? Переспрашивать – невежливо…»
- Эй, на берегу! – раздалось за их спинами.
«Это он!» - подумала Люка, и ей показалось, что солнце стало сиять ярче и греть теплее. Сначала она увидела букет белой сирени, а потом Павла, выходящего из-за кустов.
- Белая! – прошептала она. – Как же это! Ведь это сон. Он продолжается!
- Простите великодушно за неподобающий вид, но все же позвольте преподнести вам эти милые цветы. Они так идут к вам и к вашему платью.
Люка, растерянно улыбаясь, взяла букет.
- Благодарю. Они замечательные. И такие душистые! – Она спрятала лицо в цветы и не увидела, как отвернулся Жорж, скрывая досаду.
«Почему не я? - думал он огорченно. – Ну вот почему он догадался, а я - нет! Почему он всегда впереди, всегда на высоте… - но тут же одернул себя: - нет, нельзя… Нельзя… Это просто зависть – мелкая, пошлая, низкая зависть! Поль умный, добрый, веселый, ироничный, он удивительный, такой же удивительный, как она! – И тут его пронзила мысль – такая ясная, отчетливая и одновременно болезненно-острая. – Они похожи! – понял он. – Бог мой, как они похожи! Но неужели… неужели это про них сказано: созданы друг для друга?!»
- Жорж, на минуту, - услышал он голос брата. – У меня к тебе просьба… - Павел перевел взгляд на девушку: - Простите, Юленька, мы ненадолго оставим вас, если позволите.
- Да, конечно, пожалуйста, - ответила Люка, стараясь не выдать своего недоумения.
Жорж пожал плечами и молча пошел за братом.
- Странно все-таки! Ушли. Оба. – Люка медленно пошла по аллее.
Все было странно сегодня: и этот удивительный сон, и это дивное утро в парке, и встреча с Павлом… Но самое удивительное – это, конечно, букет белой сирени. Какие странные бывают совпадения! И отчего они бывают? И означают ли они что-нибудь? Или все-таки нет?
Размышления ее прервали шаги за спиной. Она быстро повернулась. Это был всего-навсего Жорж.
- А что же Павел? Неужели решил еще раз искупаться?
- Нет, что вы! – ответил Жорж и рассмеялся: – Вот уж нет!
Люка вопросительно смотрела на него, и Жорж сказал:
- Нет, нет, не спрашивайте меня, пожалуйста.
Слегка заинтригованная, Люка промолчала, думая о том, что, видимо, странности этого дня еще не кончились.
- Впрочем, - вдруг с коротким смешком сказал Жорж, - если вам непременно хочется знать, что делает Павел, я скажу. Только предупреждаю: если вам это не понравится – меня не вините. Нет, нет, ничего страшного. Просто я помог Полю выжать рубашку … хм … одежду, если быть точным, и заодно снял с него несколько довольно жирных пиявок. А теперь он сам отдирает остальных. Только не говорите Полю, что вырвали у меня это признание.
«Какой ужас! Бедный Павел!» - с содроганием подумала Люка, представив впившихся в тело мокрых, скользких пиявок, и невольно зажмурилась.
- Вы же не собираетесь падать в обморок из-за этих червяков? – насмешливо спросил Жорж. – В сущности, они безобидны и безвредны, и даже, я слышал, наоборот.
Люка мгновенно открыла глаза.
- Вы прекрасно знаете, что я не слабонервная барышня. Я никогда не падаю в обморок. А вы…вы, Жорж, лучше пойдите, помогите брату.
***
Я уже как будто знаю, что в конце аллеи будет пруд. Поэтому, когда я дошла до конца и за кустами действительно показался пруд, я почти не удивилась. Он был большим, темным, заросшим осокой и кувшинками. Над неподвижной водой кружили летние запахи. «За мной, сюда, не бойся… Я расскажу тебе…» Они шептали все сразу, и я так и не разобрала, что они хотят поведать мне. Какие-то другие голоса звали меня, торопили, но они были далеко и совсем не волновали меня. На берегу, за деревьями, я увидела большой белый дом с колоннами. В первый момент у меня распахнулись глаза от удивления и неожиданности, но потом я как будто вспомнила его. На его широких ступенях была земля и давно упавшие ветки, колонны потеряли свою белизну, да и крыша была разрушена ветрами и временем, но я все равно вспомнила его. Сколько прошло лет? Сто? Я не знаю. Я шагнула к воде и увидела в луче солнца рассыпающиеся над прудом лепестки цветов. Я протянула руки, и они тотчас слетели в них. И вновь то ли шепот, то ли пение послышались мне.
***
На следующее утро Люка проснулась рано, вместе с солнцем. И ей опять хотелось идти, нет – бежать в парк. «Нельзя! - уговаривала она себя. – Он может решить, что я ищу встречи с ним». Но потом она подумала, что когда еще проснутся в доме и когда еще будет завтрак… Нет! Так долго она не выдержит! Она просто прогуляется, как обычно. Да и почему нужно отменять утреннюю прогулку? И потом, лето так быстро пролетает, и вообще, в такое чудесное утро грешно сидеть дома. Доводов «за» оказалось больше, чем доводов «против», и через полчаса Люка шла по парку.
«Какое красивое утро!» - пели ей цветы и птицы. «Какое веселое утро! - шелестели солнечные зайчики, прыгая по деревьям и по дорожке. – Если хочешь, можешь попрыгать с нами», - смеясь, предлагали они ей. «Я бы не прочь, - отвечала она, - но ведь в любой момент может появиться он, и что тогда? Что он подумает обо мне?».
Они увидели друг друга одновременно.
- Еще не встало солнце, а утро обещало быть добрым. И сдержало свое обещание: в тени сиреневой аллеи я этим утром встретил вас!
- Ах Поль, да вы поэт! Доброе утро, господин поэт!
Здороваясь, Поль протянул ей веточку белой сирени.
- Когда вы успели? – удивилась Люка.
- Я люблю рано вставать. День еще только начинается, все впереди. И никто не может угадать, что произойдет с ним сегодня днем или вечером…
- Или даже через час, - добавила Люка. – Но честно признаюсь, я люблю вставать рано только летом. Я вообще больше всего люблю лето. А вы?
- И я. Впрочем, и осень тоже люблю. Знаете, когда в лесу тихо и безветренно, и слышно, как падают листья.
- Да, а в березовой роще так светло, и ярко, и спокойно, и только чуточку грустно. Но еще тепло – и можно долго гулять, шуршать листьями и думать…
- Или мечтать…
- Или читать стихи, - подхватила Люка, и они, посмотрев друг на друга, почему-то рассмеялись. Им было удивительно легко, и хотелось говорить и говорить, и вот так же, как сейчас, смеяться.
«Милая Юленька! Я всегда буду называть вас милая Юленька!» – пелось в душе Павла. И вдруг, неожиданно для него самого, слова эти вырвались, словно уже не могли оставаться невысказанными:
- Я буду называть вас … Юленька… Можно?
- А я вас? – вместо ответа спросила Люка. – Поль или лучше Павел?
- Поль. Или Павел. Мне лучше так, как лучше вам. – Он вдруг остановился и посмотрел ей в глаза: - Знаете, Юленька, это лучшее, нет, это второе самое лучшее утро в моей жизни. – И подумал, что теперь-то он знает: так бывает! Так могло бы случиться и с ним – чтобы каждое утро всей его жизни было теперь самым лучшим!
Люка только улыбнулась в ответ. Ей очень хотелось спросить, когда же было первое, но она не решилась.
- А первое было вчера, - словно угадав ее мысли, признался Павел.
На следующий день они опять встретились в парке. И на следующий тоже. Они никогда не договаривались о встрече, все получалось будто случайно, но каждый знал, что это не так. Кто из них приходил раньше и долго ли ждал? Они так радовались, увидев друг друга, что спросить об этом им просто не приходило в голову.
***
Дорога плавно поворачивала вправо и, видимо, переходила в другую аллею, но ее не было видно. За сиреневыми кустами росли березы и невысокие, еще молодые елочки. Там, в прозрачной рощице показалась беседка, такая же старая, как и сам парк, и что-то светлое, похоже, платье, да, белое платье мелькнуло за стволами, и чей-то грустный синий взгляд вспыхнул в глубине и погас, но, улетая, кажется, коснулся меня. Листья слабо зашелестели, словно множество маленьких крыльев затрепетали вдруг на ветках, и тихий шелест этот полетел к верхушкам деревьев и куда-то еще дальше. «Это ветер, просто теплый грустный ветер, – поняла я. – Взмахнул крылом». В воздухе поплыли медленные удушливые волны, и идти стало трудно. «Она не выпускает меня», – подумала я об аллее, но не испугалась. Мне и самой не хотелось уходить.
***
Едва поздоровавшись, Павел сказал:
– Сегодня мы идем с Жоржем в дальний поход.
У Люки сжалось сердце. Как? Целый день без него? Как же она будет жить сегодня?
– Дело в том, что каждое лето мы обязательно навещаем бабушку.
– Бабушку? – удивилась Люка. – Вы снова шутите? Ведь она живет в Петербурге.
– Вы правы, как всегда, – не то кивнул, не то поклонился Павел. – Конечно, наша родная бабушка живет в Петербурге. А это просто наша старая, наша любимая няня. Мы с братом очень привязаны к ней и между собой называем ее бабушкой. Может быть, и вы с нами? Представьте только: лес, русалочий пруд с кувшинками, потом луга, холмы – красота необыкновенная. Пойдемте!
– А это в самом деле далеко? – спросила Люка.
– Да нет, что вы, насчет дальнего похода я пошутил. До деревни дойдем за час, ну, может быть, за полтора. Но все равно, соглашайтесь!
– Право, не знаю… Ну, хорошо, только мне надо зайти домой – предупредить, чтобы не волновались. У нас ведь есть время?
– Времени у нас достаточно. Жорж собирается в дорогу – гостинцы, подарки, что-нибудь перекусить, а вы же знаете Жоржа: педант! Мы успеем и к вам зайти, и прогуляться. Давайте сходим пока к беседке. Сирень еще цветет. Ну что, пойдем?
– Пойдем!
– Что это? – вдруг спросил Павел. – Вы ничего не заметили?
– Не знаю, кажется, нет. Ничего особенного.
– Сиренью запахло.
– Павел! Мы ведь только вышли из сиреневой аллеи.
– Действительно, – с улыбкой согласился Павел. – Наверное, ветер. А впрочем, знаете, Юленька, мне кажется, что в мире что-то происходит, когда цветет сирень. Под облаками, над облаками…всюду что-то меняется…
– Да, а вокруг цветов – сияние, и воздух такой душистый, такой радостный, словно сирень источает не просто запах, а свой восторг или свое счастье, – сказала Люка и продолжила мысленно: «…или любовь».
–А что происходит, когда идет дождь? И промокшие кусты глядятся в лужи или в сырую траву, и качаются под дождем так уныло и покорно. А в снегопад? Вы не замечали? Такая тишина пролетает над землей… Даже не пролетает, а слетает на землю. Тишина и покой. Откуда они приходят? И что тогда …
«И что происходит с нами, когда мы рядом, и смотрим в глаза друг другу? – думала Люка. – И почему мне так легко и радостно, и хочется видеть его каждый день и каждый час, и невозможно понять, как прожить без него целый день… »
«И что происходит в нас, – думал Павел, – когда мы смотрим в любимые глаза? Откуда приходит в такие мгновения музыка? Где она? И кто еще слышит ее? И почему порой кружится голова? Ведь я не болен! Что происходит в нас…»
– Что происходит? – спросил он вслух.
– Вы спрашиваете, Павел, или это риторический вопрос?
– Это просто вопросы, на которые я не знаю ответов. А вы?
– Я? Я тоже не знаю. Но то, что вы говорите, мне очень понятно. Знакомо. Со мной тоже так бывает. Придет такой вопрос в голову – и думаешь, думаешь, и никак не отделаешься от него… Знаете, раньше, давно, в детстве, я думала, что взрослые знают все. Но я, наверное, вам покажется это странным, но почему-то я стеснялась спрашивать, а может быть, думала, что должна сама догадаться, – не помню. Иногда у меня это получалось, иногда – нет, и тогда я говорила себе: ничего, немножко подожду, вырасту – и все узнаю. Но и сейчас у меня бывает так, что вопросов больше, чем ответов.
Павел с интересом смотрел на Люку.
– Простите мое любопытство, но вы заинтриговали меня: что же это за вопросы мучили вас в детстве? Расскажете? Или вы все еще стесняетесь?
– Да нет же, нет, – улыбнулась Люка. – Хотя, признаться, мне не хотелось бы, чтобы надо мной смеялись.
– Слово чести! – Павел приложил руку к груди.
– Ну, вот, например, – сказала Люка, – когда мне было пять или шесть лет, я довольно долгое время размышляла над тем, почему в мире все деревья разные. Ведь могли бы всюду расти одни березы, или дубы, или только ели. И цветы, и травы – они тоже все разные. Для чего? Зачем это понадобилось создателю? Ведь что-то это должно означать. Или вот еще у меня была загадка коровы.
Павел удивленно поднял брови.
– Я никак не могла понять, откуда взялась коровья бабушка, то есть самая первая корова на земле. Ведь если у бабушки коровы была мама, то значит, она и была настоящей бабушкой. Но ведь и у нее тоже должна была быть мама. И так до бесконечности. Тогда откуда взялась самая-самая первая – бабушка всех коров?
– Какие замечательные мысли приходили вам в голову!
– Ну вот, смеетесь все-таки!
– Что вы, Юленька, что вы! Во-первых, я не смеюсь, я улыбаюсь. А во-вторых, это действительно прозвучало так забавно – «коровья бабушка». И я думаю, что это очень серьезные мысли для маленькой девочки. И долго вы над этим размышляли?
– Наверное, долго, ведь я до сих пор помню об этом. Хотя это действительно было давно. А потом, уже когда стала старше, я думала о красоте.
– То есть? – не понял Павел.
– Однажды я сидела на террасе и смотрела на лес. Это было осенью, светило солнце, и лес был очень красив. Он был таким нарядным, словно прихорашивался и наряжался специально к этому дню. И еще он был каким-то спокойным и даже величественным. Я первый раз тогда это почувствовала. И я подумала: ведь это осень, это прощание, и это похоже на старость, а старость – ведь это так печально. Почему же деревья не были унылы, или тоскливы, или неряшливы? Вот мы, люди, мы наряжаемся и прихорашиваемся не только для себя, мы знаем, что кто-то увидит, и хотим выглядеть хорошо. Но природа? Ведь она не знает, что ею кто-то любуется. Значит, красота – это закон природы? Или даже не закон, а сама жизнь. Но что такое красота? Так было задумано, или это человек придумал какие-то свои правила, по которым одно считается прекрасным, а другое – безобразным? И возможно ли иное представление о красоте? Совсем-совсем иное. И было ли предусмотрено Богом само понятие красоты?
– То есть божественное это понятие или человеческое, придуманное или истинное?
– Знаете, у меня часто бывает такое ощущение, что когда переводишь мысли в слова, они при этом что-то теряют. Мысли, конечно, не слова. Становятся какими-то совсем простыми, неполными.
– И можно найти другие слова, которые будто бы все объясняют, но только вопрос все равно остается.
– Вы умеете читать мысли?
Павел шутливо замахал руками:
– Спаси нас Бог от этакой напасти!
Люка засмеялась и подумала: «Вот он всегда так: переведет все в шутку, и так бывает при этом мил, что просто расцеловала бы! Как брата!» – уточнила она, словно боялась, что кто-то, и в самом деле умеющий читать мысли, может неправильно понять ее.
***
Тропинка вывела их из леса на проселочную дорогу. Она была пыльной, солнце – палящим, и даже воздух был горячим. И очень скоро Люка подумала, что хорошо бы уже снова зайти в тень. Немного погодя она все-таки не удержалась и спросила:
– Когда же будет наш лес?
– Вот же он, совсем рядом, – быстро ответил Жорж. – На холм поднимемся…
– Что это вы приуныли? – весело спросил Павел. – Смотрите, какая красота! Идите сюда, – он свернул на обочину, перепрыгнул через канаву и пошел по траве. – Полюбуйтесь-ка на них, вот гвоздика полевая, а вот и колокольчики.
– Где? – оживилась Люка.
– Вам оттуда не видно, трава высокая, идите сюда, – и, размахивая корзиной, словно она ничего не весила, Павел побежал по лугу.
Жорж как будто нахмурился и медленно пошел к обочине, глядя под ноги.
– Ну, вот опять, – сказала Люка, – опять вы не то сердитесь, не то грустите. Объясните же наконец: что с вами происходит?
Жорж остановился и, пожимая плечами, сказал:
– Абсолютно ничего. То есть, что-то, конечно, происходит, но ничего особенного: все как всегда. Я даже не понимаю, почему нам надо об этом говорить.
В голосе его Люка почувствовала что-то искусственное, преувеличенное, и это убедило ее в том, что она не ошиблась.
– Иногда вы смотрите на меня как-то странно. Может быть, вы обиделись на меня за что-то? Если я сказала что-нибудь не то, простите меня… я вовсе не хотела…
– О чем вы, Люка? Мне не за что вас прощать, – сказал Жорж довольно сухо и опять пожал плечами.
«Господи, неужели это так серьезно? Что-то с ним происходит странное… или он и в самом деле дуется на меня. Но за что?» В последние дни Люка иногда с удивлением замечала, что Жорж стал как-то холоднее и сдержаннее. Это было так не похоже на него, что Люка задумалась. Она знала по рассказам и видела сама, что братья очень дружны. Так может, Жорж недоволен тем, что ему теперь приходится «делить» Павла с ней? Спросить об этом прямо Люка не могла. А Жорж уходит от разговора и ничего не хочет объяснить.
– Что ж, – сказала она, – значит, мне показалось. Я очень рада, если это так.
– Конечно, это так, – совсем как прежде улыбнулся Жорж и сказал: – Смотрите, Поль уже отдыхает в холодке, а мы с вами все жаримся на солнцепеке. Неужели вам не жарко? Идемте,– Жорж подал ей руку, и они стали подниматься на вершину холма, где их уже ждал Павел.
– В таинственной тени куста прохлада ждет вас и еда, – встретил их Павел и широким жестом пригласил к столу. Столом была полотняная салфетка, расстеленная на траве. На ней уже были разложены пирожки, тонко нарезанная буженина, печеные яблоки, блины и что-то еще. С краю лежали две фляжки с морсом.
– И это называется перекусить? – воскликнула Люка. – Неужели мы все это съедим?
– И без особых усилий, поверьте, – с серьезными лицами заверили ее братья.
Она сидела, обхватив руками колени, и думала, что хорошо бы теперь никуда не спешить, а лежать в траве, смотреть в небо и слушать лес. Словно угадывая ее желание, Павел сказал:
– Отдыхайте, Юленька.
– Но я не устала. Просто сегодня очень жарко
Жорж тут же поднялся и взял опустошенную фляжку.
– Через пять минут я вам устрою замечательный маленький дождик, – пообещал он и, видя, что брат собирается вставать, остановил его: –я справлюсь, а ты побудь с Люкой.
Провожая его взглядом, Павел пояснил:
– Здесь недалеко пруд. Помните, я говорил вам о нем?
– Помню, – лениво ответила Люка и закрыла глаза.
– Действительно жарко, – сказал Павел. – Как-то необычно для начала лета. Интересно, что будет в июле?
– А в июле у нас в саду расцветет еще больше цветов, и станет сад запашистый,– мечтательно сказала Люка. – Так Егор говорит. Вы же знаете нашего Егора – садовника?
Павел кивнул, а Люка все так же мечтательно и немного лениво продолжала:
– Запашистый. Какое странное слово, но хорошее, правда? Вот скажите: ароматный сад, – Люка хмыкнула, – глупость какая-то получается. Или даже душистый. Тоже не то. А вот скажет Егор: «Сад-то какой запашистый!» – и сразу все понятно, сразу представляешь себя в саду среди цветов и деревьев. Особенно вечером. Идешь по дорожкам, а душистый табак так пахнет, что кажется, будто пахучие облака над садом летают. Чуть пройдешь, а у беседки – маттиола…такая нежная…
Павел смотрел на Люку и улыбался.
– Что? – спросила она, немного смутившись.
– Я подумал сейчас, что скоро июль. И мне вдруг представилось. Такая смешная картинка. Спрашивает у меня кто-нибудь, какое число. Ну, командир, например. А я говорю: «Пятое июля, господин капитан!». И он даже не догадывается, отчего это я так загадочно улыбаюсь.
– Что-то я тоже… не догадываюсь, – нерешительно произнесла Люка.
– Ну как же! Представляете, ведь он думает, я ему говорю, какое число, а я говорю, что сегодня пятое и вы со мной. Пятое и Юля. Шестое и Юля. 31-е и Юля. И думать буду о вас, и видеть буду вас среди цветов, и вспоминать, как вы рассказывали про нежную маттиолу.
Лес был такой густой, что если не знать, то можно было пройти мимо маленького пруда, носящего такое загадочное имя. Русалочий пруд. Здесь, в тени, чувствовалась настоящая лесная прохлада и удивительный покой. Его нисколько не нарушали голоса лягушек и тихие всплески – то ли лягушки ныряли, то ли рыба играла. Жорж был даже рад представившейся возможности побыть немного одному. После разговора с Люкой вновь всколыхнулись все чувства: и ревность, и нежность, и сомнения. Ему хотелось как-то успокоиться, стряхнуть с себя это новое непонятное настроение последних дней, такое неприятное, ненужное и порой мучительное. Забыть о нем и просто радоваться дню, природе, прогулке, встрече с няней… А главное – чтобы в их отношениях все было по-прежнему легко, дружно и весело. Держа фляжку за ремешок, он разгонял листья кувшинок, и они покачивались в слабых волнах и казались живыми. Как и деревья, и вода. И тут что-то блеснуло у самого берега. Что-то яркое и блестящее. Жорж невольно отпрянул, но тут же рассмеялся: «Что ж это я? Русалки, что ли, испугался?». Ему стало не то что спокойно, не то что весело, а как-то просто и ясно стало на душе. Он с удовольствием умылся, провел мокрыми руками по волосам, потом быстро набрал воды и легко зашагал по скрывающейся в кустах и траве знакомой тропинке.
Люка сидела, или, скорее, мягко утопала в глубоком старом кресле возле окна и смотрела, как хлопотала у стола маленькая худенькая старушка, и как весело они втроем переговаривались. Братья ходили за ней, как привязанные, то за холодным молоком, то за чашками, и при этом их милая болтовня не прерывалась ни на минуту. Небольшое окно почти не пропускало солнечных лучей, так густо разрослись яблони, посаженные, наверное, слишком близко к стене. Может, поэтому в маленькой комнатке было прохладно. «Хорошо бы сейчас в сад», – мелькнула мысль, и тут же Павел спросил:
– Вам скучно? А хотите сад посмотреть?
– И хочу, – искренне ответила Люка, – и вставать не хочется.
– Конечно, – с упреком сказала старушка, – замучили барышню, в такую даль за собой потянули. Ноги небось гудят.
Павел бросился к Люке.
– А вы и не вставайте, – весело сказал он и посмотрел на Жоржа. – Мы вас донесем.
– Ах, нет, – испугалась Люка и хотела выскочить из кресла, но не успела. Уже подбежал Жорж, и братья легко подняли кресло вместе с Люкой, и вот она уже плывет, раскачиваясь, по комнате, и смеется, но сердце все же вздрагивает порой – то ли просто от страха, то ли от чувства неловкости. Ее робкие попытки – «Давайте все-таки поставим меня на пол, и я сама…» – не увенчались успехом.
– Никак нет, – смеясь, возражал Павел, – этого просто никак нельзя!
– Никак невозможно! – вторил ему Жорж. – Мы вам этого не можем позволить!
«Раз они смеются и говорят так легко, совсем не задыхаясь, значит, им не тяжело», – подумала Люка и перестала волноваться.
Они поставили кресло на большом солнечном крыльце в том месте, где на полу лежала кружевная тень.
– Вот, – сказал Павел, – здесь можно и на сад полюбоваться, и погреться, и даже, если хотите, можете поспать.
Он улыбался, и Люка подумала: «Никогда не поймешь, серьезно человек говорит, или шутит».
– Ах ты, у меня же квас в погребе стоит, холодненький, – донесся из комнаты голос няни.
Павел и Жорж переглянулись, и Жорж сказал:
– Надо идти, а то ведь она ждать не будет, сама в погреб пойдет.
– Мы скоро вернемся, Юленька, – пообещал Павел уже на ходу. Люка осталась одна.
Садик был маленький, но все в нем радовало глаз, Павел и Жорж, и их приветливая старушка-няня были добры и веселы, и у всех было прекрасное настроение, и на крылечке было уютно, и кресло было удобным, и солнце совсем разнежило ее…
«Как бы и вправду не уснуть! – подумала Люка и закрыла глаза. – Я только минутку так посижу, но спать ни за что не буду». Какие-то приятные легкие мысли незаметно увлекли ее, и она забыла, что нужно изо всех сил стараться не уснуть. Потом она услышала за спиной какой-то шум и голос Павла.
– Угадайте, что я вам принес, – загадочно сказал он и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Это же напиток богов! Вы знаете, почему древние боги были бессмертны? Просто они пили этот эликсир жизни!
Еще не проснувшаяся Люка сонным голосом спросила:
– Как? Неужели квас? Но ведь это был какой-то волшебный нектар, амброзия…
Павел не удержался от смеха. Он подошел и присел на корточки возле кресла.
– Вы уснули, Юленька! Вы уснули и перепутали амброзию с квасом. На самом деле я принес вам молоко.
Люка выпрямилась в кресле.
– Нет, нет, спасибо. Я не пью молока.
– Как? – огорчился Павел. – Разве можно не пить молока, да еще в деревне?
***
Обычно мне жаль времени на сон, и я всегда стараюсь отодвинуть тот час, когда нужно укладываться спать. Но сегодня – совсем другое дело. Сегодня я с нетерпением жду и тороплю ночь. Даже не ночь, а просто то время, когда будет прилично лечь в постель. Я жду нетерпеливо, я зову сны, мне почему-то кажется, нет, я чувствую, я знаю, что сегодня мне приснится тайна сиреневой аллеи.
***
На широкую просеку полосой легла тень, и первые капли, еще редкие и крупные, упали в траву, скользнули по их лицам, и вдруг все вокруг заполнил тихий шелестящий звук – дождь зашумел по листьям, по траве, по земле.
Они спрятались в лесу. Здесь было темно: вокруг росли вперемешку с молодыми осинами и какими-то кустами огромные ели. Это были старые и могучие деревья. Но когда дождь припустил сильней, даже они не смогли укрыть их от веселых прохладных капель, и все трое вздрагивали и ахали, когда тонкие быстрые струйки, сбегая по шее, по спине, щекотали разгоряченную солнцем кожу.
- Как вы думаете, - спросила Люка, - это надолго?
Павел осторожно отодвинул ветку и посмотрел на небо. Светило солнце, дождевое облако проплывало над лесом.
- Нет, это легкий дождь, быстрый… И он уже кончается.
- Грибной, - сказал Жорж. – А давайте понаблюдаем за каким-нибудь местом! Может, нам повезет, и мы увидим, как грибы растут?
Ничего смешного он не сказал, но все засмеялись. Им было весело, и никакой дождь не мог испортить им настроение.
- Дайте же и мне посмотреть! – Люка подошла к краю елового шатра и выглянула наружу. – По-моему, он уже кончился, - сказала она, смело шагая вперед, но задела головой ветку – и будто снова хлынул дождь. Она ахнула и, прикрыв голову руками, выбежала из-под ели.
- Вы не промокли? – спросил Павел, выбираясь из укрытия вслед за ней.
- Пустяки! – отмахнулась она. - А вы?
- Пустяки! – весело передразнил ее Павел, стряхивая с волос вместе с водой еловые иголки прямо на брата.
- Только не на меня, - отскакивая, закричал Жорж. – У меня уже много.
Дальше Люка не слышала. Она сделала шаг и остановилась. Сквозь ветки деревьев хлынули солнечные лучи – тонкие, стремительные, а на них и вокруг них дрожали мелкие капельки дождя и сияли. Они висели в воздухе и почему-то не падали. «Так не бывает! Этого не может быть! – думала Люка. – Как будто разбросил кто-то хрустальные брызги…» Она стояла внутри дождя, а он замер и сиял – празднично и волшебно.
- Как же это может быть? – наконец прошептала она. – Кто это сделал?
- Что? Что случилось? Что с вами? – заволновались ничего не понявшие братья.
- Смотрите, смотрите скорее, дождь повис в воздухе. Вы видите? Видите, он не падает!
Братья взглянули вверх и замерли. Над их головами висели капли дождя и озаряли все веселым своим сиянием. И от этого пропадало чувство реальности, все казалось таинственным и прекрасным, и у Павла даже возникло ощущение, что случилось это специально для них. Но вдруг в один неуловимый миг все исчезло, словно испарилось. Люка молча постояла еще немного, ожидая, что чудо повторится, но воздух был уже прозрачен. Она медленно повернулась:
- Вы видели? Что это было?
Поль и Жорж молчали. Они смотрели на нее. Глаза Люки стали похожи на сверкающие сапфиры. Свет от них ложился на лицо девушки, на ее волосы. И ни один из братьев не смог бы сказать, что их поразило больше: замерший дождь или сама Юленька. Она заметила их восторг, но поняла его по-своему, и оттого, что они вместе окунулись в какой-то волшебный поток и одинаково счастливы этим, братья стали ей еще ближе. Она не знала, что это за чувство поднималось в ней теплой волной, но, пожалуй, больше всего оно было похоже на благодарность.
- Да, - опомнился, наконец, Павел. – Нет, я не знаю… Впрочем, может быть, это и есть сухой дождь? Я слышал, что в жару бывает такой: он не успевает долететь до земли, испаряется в воздухе. Но я никогда не слышал и не знал, что это так красиво.
- Так просто? - с небольшой долей разочарования спросила Люка. – А было так необыкновенно…как чудо…и словно специально для нас.
Павел, услышав это, даже вздрогнул.
- А вы посмотрите, как после дождя все заиграло, - удивился Жорж.
И правда, знакомое место сейчас выглядело по-другому. Или это они посмотрели на него другими глазами? Деревья и травы словно подросли: вытянулись, распрямились и так смело и свободно глядели на мир, будто знали о нем, а может быть и о них, что-то очень важное.
«Боже мой, как все это прекрасно! Все радуется жизни, всюду разлито счастье… Нет ничего лучше нашего леса, это самое прекрасное место в мире…Нет! Весь мир прекрасен, и именно так и было задумано, прекрасна вся земля и все люди… Но как же тогда… ведь где-то, наверное, сейчас, в эту минуту, кто-то болен, кто-то плачет, а где-то идет война! Ну ладно болезни, это неизбежно, а война? Разве можно самим, своими руками уничтожать жизнь, счастье… красоту… Ах, если бы я могла нарисовать этот лес – вот такой: яркий, радостный, с его спокойной уверенностью, с его таинственным светом в листве и траве, чтобы все увидели, как просто и счастливо нужно жить! Нет, я плохой художник, вот если бы я смогла написать стихи, такие простые и понятные всем… Или нет, это должна быть песня, она зазвучит по всему миру, она будет так прекрасна, что все поймут, какая непростительная, чудовищная глупость – война, и как удивителен мир, и что он создан для счастья, и нужно беречь его…» - Люка вздохнула.
- Как это все прекрасно! Я ничего не знаю лучше этого леса…
- И этого дождя, и этого дня, - поддержал ее Павел.
- И этого луга, - продолжала Люка, - с его простыми цветами и травами. Нет, правда… Мы просто привыкли ко всему, а если приглядеться, каждая травинка, даже самая простая, – совершенна, каждый цветок, даже эта маленькая лесная незабудка, - ведь это чудо.
Жорж повернулся к Люке и сказал:
- А я знаю кое-что в нашем лесу, что вас удивит и что вам непременно понравится. И это настоящее чудо.
- Правда? – немного рассеянно спросила Люка, все еще думая о своем.
- Да, - кивнул Жорж и посмотрел на брата: - Поль, подтверди!
- Подтверждаю! Раз ты говоришь, значит, настоящее.
- Поль! – воскликнул Жорж. - Без шуток! Я же серьезно.
- Да и я серьезно. Только ты хотя бы намекнул… – И тут Павел понял. – Ну конечно! Озеро! Как я мог забыть о нем? Юленька, вы еще не видели бездонного озера?
- Как? – ахнула девушка. – В самом деле – бездонное? Разве такие бывают? Вы, наверное, меня разыгрываете.
- Мы бы не посмели! – шутливо раскланиваясь, ответил Павел. – Странно, что вы ничего о нем не слышали.
- А где оно? Далеко отсюда?
- Не очень, - неуверенно сказал Жорж, который был готов сию же минуту отправиться в путь, чтобы показать Юленьке таинственное озеро. – Можем хоть сейчас пойти к нему. Хотите?
Но Павел покачал головой.
- Уж если идти, то утром, к девяти часам - чтобы увидеть все, как есть.
- Почему же именно к девяти?
Жорж хотел ответить, но Павел опередил:
- Сие есть тайна велика.
Люка топнула ножкой:
- Как вам не стыдно, господа! Вы просто подшучиваете надо мной! Где это видано, чтобы ходить смотреть на озеро, хотя бы и бездонное, как вы говорите, надо было именно в девять часов утра?!
- Да нет же, нисколько мы не подшучиваем и не разыгрываем вас! – бросился на защиту брата Жорж. – Поль говорит чистую правду.
- Чистую правду и ничего, кроме правды, - прижав руку к сердцу, сказал Павел, поклонился, и, поднимая голову, умоляюще произнес: - Ваша милость, сделайте милость, смените гнев на милость, - и не выдержал, рассмеялся первым.
- Хорошо, хорошо, - с улыбкой сказала Люка. Она никогда не сердилась долго. – Но посвятите же меня в эту тайну поскорее, а то я просто умру от любопытства.
- Об этом озере, - начал Павел, - ходят разные слухи. Говорят, что даже в засушливые годы, когда пересыхают речушки и пруды, воды в нем не становится меньше ни на каплю. Говорят, это потому, что у него нет дна. Конечно, находились охотники проверить это…
Люка ахнула:
- Ныряли?
- И ныряли тоже, были такие смельчаки, хотя в нем никогда не купаются. Может быть, потому, что с ним происходят странные, необъяснимые вещи, - Поль замолчал.
- С озером? Необъяснимые?– не поверила Люка.
- Вот именно. Дважды в день – утром около девяти часов и вечером, в пять или в шесть, вода в нем начинает бурлить, поднимаются волны, озеро словно кипит несколько минут, а потом опять успокаивается. Иногда в нем появляются какие-нибудь предметы. Говорят, что однажды после такого «кипения» люди увидели на воде довольно большой обломок доски. Его выловили, и знаете, что на нем было? На нем была надпись: ШХУНА «СВЯТАЯ МАРИЯ». Правда, там каких-то букв не хватало, стерлись, но прочитать можно было. И это видели несколько человек.
- Шхуна «Святая Мария»! – тихо повторила Люка. – Как это странно, как загадочно… В лесном озере! Но вы это серьезно? Это правда? - и Люка посмотрела на Жоржа, всей душой желая, чтобы он подтвердил слова брата.
- Истинная правда. Мы, к сожалению, этой доски своими глазами не видели, но слышали о ней от многих, - серьезно сказал Жорж, и Люка поверила.
- Тогда, - сказала она, - мы обязательно пойдем туда завтра. И надо прийти заранее: я ни за что не хочу пропустить самое интересное. И знаете что? Давайте проверим, есть ли у него дно. Вы знаете, как это нужно сделать?
Братья переглянулись.
- А что, Поль, - предложил Жорж, - давай попробуем! Может быть, именно нам суждено раскрыть тайну загадочного озера? Помнишь, мы как-то и сами хотели.
***
Сегодня это странное наваждение опять коснулось меня. Я шла вдоль обрыва. Внизу шумело море. Вверху сияло небо, а здесь, в лесу, было тихо, спокойно, прохладно. От раскаленного песка поднимался теплый воздух, и сильные ветви платанов словно бы лениво перебрасывали его струйки друг другу. И вдруг какой-то другой ветер подул мне в лицо – тоже теплый, но совершенно другой: в нем плыли другие запахи и звуки, в нем были другие звезды и росы. Он подул мне в лицо, заглянул в глаза, скользнул по рукам, он обнял меня…В нем было что-то знакомое: жаркий шелест листьев, душные запахи цветов, узорчатые тени на тропинке, солнце… Оно светило сквозь деревья, и один его поток, разбившись о ветку сосны на тысячи лучей, прозрачным золотым шатром спустился на землю. На листьях, в траве, на крыльях бабочек – всюду заиграли солнечные улыбки, и в воздухе затрепетало ожидание – радостное, нежное ожидание. И кто-то сказал тихим, счастливым голосом: «Юленька!» Я стояла, боясь пошевелиться.
***
Люка сидела в беседке. На коленях ее была раскрытая книга, но читала она не ее. В книге лежал листок бумаги. Подошедший Жорж, мельком взглянув на него, узнал почерк брата. «Вот оно что! – с внезапной обидой подумал он. – Вот почему светится его окно по ночам! Поль пишет стихи…»
Люка, поглощенная чтением, не чувствовала его присутствия, и Жоржу стало неловко. Будто он специально подкрался и наблюдает за ней. Он тихонько потопал ногами – чтобы не испугать девушку внезапным появлением – и вошел в беседку.
- Доброе утро… Простите, если помешал, но мне так хотелось увидеть вас… - тихо сказал Жорж. – Можно мне сесть рядом?
- Доброе утро, Жорж, - Люка весело посмотрела на него. – Ну разумеется, садитесь. Надеюсь, вы не будете и дальше таким… безупречно вежливым.
- Мне так хотелось увидеть вас, - повторил Жорж, - что если бы этого не случилось, я бы…
«Я бы, наверное, заболел», - подумал он, но ничего не сказал и не заметил, что фраза осталась незаконченной.
- Что с вами? Отчего вы так странно говорите, и голос у вас такой грустный?
- Грустный? Нет, что вы, вам показалось.
Еще утром Жорж был настроен решительно. Сегодня он хотел признаться, сказать, что любит, и если получится, сказать, как сильно он ее любит – на всю жизнь. Но сейчас, после того, как он увидел стихи Поля и то, с каким счастливым лицом она читала их, ему показалось это невозможным.
- Я всего лишь посыльный. - Он грустно улыбнулся и протянул ей письмо.
Люка молча открыла розовый конверт. Там были два листа знакомой почтовой бумаги, исписанные мелким почерком. «Здравствуйте, моя королева! Юлия Единственная!» - прочитала она, и у нее радостно забилось сердце. Глаза нетерпеливо скользнули ниже:
Вы – королева стран тех дальных,
Где радость, счастье и уют
Встречают рыцарей печальных
И им покой и мир дают.
Вы в рыцари рукой своей
Меня когда-то посвятили,
И тот обет в тени ветвей
Мы клятвой верности скрепили…
Люка улыбнулась, и яркие картинки промчались перед глазами.
Они возвращались с прогулки. Поль рассказывал свою любимую легенду о короле Артуре, и разговор естественно коснулся и рыцарских романов, и рыцарей, и их подвигов во славу прекрасных дам.
- Интересно, есть ли еще рыцари на свете? – спросила вдруг Люка, ни к кому особо не обращаясь.
Поль театрально раскланялся:
- Приказывайте! Я готов к любым свершениям ради вас, моя королева!
«О! – подумала Люка. - Как неожиданно!» Но ответить ничего не успела, так как Павел уже понял, какой подвиг совершит сейчас.
Береза была словно выдернута из земли, и с одной стороны даже торчали корни, но ее зеленая верхушка застряла в ветвях соседних деревьев, и поэтому она не упала, а лишь немного наклонилась. Не раздумывая, Павел подбежал к березе и ловко полез по ее ровному, гладкому стволу. Жорж нахмурился. По его лицу было видно, что он и сердится на брата за его неразумный поступок, и боится за него.
- Павел, - крикнула Люка, - пожалуйста, не надо! Это опасно, она едва держится!
Павел не отвечал и упрямо взбирался наверх. Когда он был уже возле тонких верхних веток, дерево скрипнуло и немного повернулось. Люке показалось, что Павел падает, и она в ужасе замерла, не в силах ни шевельнуться, ни крикнуть, ни даже заплакать. Жорж бросился было к дереву, но остановился: Павел каким-то чудом удержался, выпрямился и, одной рукой ухватившись за ветку, другой помахал в воздухе и крикнул: «Да здравствует королева Юлия Прекрасная! Ура!» Потом он немного спустился, может быть, на шаг или два, но это было, наверное, труднее, чем подниматься, и он - с этой невероятной, как казалось Люке, высоты - спрыгнул. Почему-то она не заметила, как Жорж оказался рядом с братом. «Господи! – шептала она. – Спаси его! Я больше ни о чем тебя не попрошу, только сделай так, чтобы с ним ничего не случилось!» Между тем Павел поднялся с земли – невредимый и даже улыбающийся, но, увидев испуганную, потрясенную Юленьку, сам изменился в лице и поспешил к ней.
- Простите! Ради Бога, простите, Юленька! Я никак не ожидал… Ничего же не случилось, да и не могло случиться! Ведь я умею прыгать, да здесь и невысоко совсем. Вы напрасно испугались. Ну что мне сделать, чтобы вы простили меня?
Пока он говорил, Люка немного успокоилась.
-Я прощаю вас, только, пожалуйста, впредь никаких подвигов! Мне они не нужны! Мне больше нравится, когда вы на земле, рядом со мной.
«Юленька! Милая Юленька! – пелось в душе Павла. – Как бы я хотел быть всегда рядом с вами!» И он с искренним раскаянием сказал:
- Я постараюсь больше никогда не огорчать вас!
Они посмотрели в глаза друг другу – и никого и ничего не стало для них. Жорж отошел, постоял немного и медленно пошел в лес. Они не видели. Они сели в траву. Что-то тихо говорил Павел. Она улыбалась и что-то тихо отвечала ему. Кажется, пели птицы, а в небе над ними проплывали легкие облака. Кажется, шелестели березы над их головами. Они сидели и тихо переговаривались. Иногда встречались их счастливые взгляды. Иногда встречались их руки – на одно волнующее мгновение. Кажется, ветер кружился в траве и сияло на белых стволах яркое солнце. Но что им было за дело до всего этого? Вернулся Жорж, так и не дождавшийся, когда они его догонят. Но он словно был где-то далеко, и они не могли разглядеть, какое бледное и напряженное у него лицо, точно натянули на него тесную маску.
- Такой поистине рыцарский подвиг достоин награды! – громко сказал Жорж, пытаясь вернуть их к действительности.
Они вздохнули с сожалением, а потом вдруг оба смутились. И чтобы скрыть это смущение, Люка сказала торопливо:
- Да, конечно! Вы совершенно правы, Жорж. Этот подвиг достоин рыцаря…то есть достоин награды… В общем, Павел, я посвящаю вас в рыцари.
- Посвящайте! – Павел покорно склонил голову с той кроткой и вместе лукавой улыбкой, какой никто больше не умел улыбаться и от которой у Люки что-то замирало внутри.
Она огляделась в поисках чего-нибудь подходящего. Корявая палка вместо меча? Нет, не пойдет. Цветы? Но поблизости не было никаких цветов, только папоротник. Что ж, пусть будет папоротник! Она быстро сорвала несколько веток, равнодушно отмечая, какие зелено-рыжие полосы они оставляют на руках, и сплела из них венок. Потом она подошла к Павлу, и он, словно угадывая ее желания, опустился на колено и наклонил голову. Люка, вспоминая сцены из рыцарских романов, трижды ударила его по плечу венком, потом надела его на голову Павла со словами:
- Встаньте, сэр рыцарь Поль, и будьте достойны этого высокого звания и этого прекрасного венка победителя!
Люка очнулась от воспоминаний и увидела перед собой грустные глаза Жоржа.
- Ну почему, почему вы так печальны, Жорж? – спросила она. – Разве можно грустить в такой прекрасный день?
Жорж посмотрел на ее сияющее лицо и вместо ответа спросил:
- Что такое можно написать, чтобы заставить вас так улыбаться?
- Это просто стихи. Правда, очень милые стихи…
Она была так хороша, так счастлива, что Жоржу трудно было решиться и сказать то, что он должен ей сказать. А Люка перевернула страничку. Стихи кончились, и под ними она прочитала: «Я верю, нет, я знаю, что пройдет немного времени – и в вашей гостиной зазвучит знакомый, впрочем, может, слегка забытый голос: «Приветствую вас от всего сердца, о моя королева!»
- Что это? – проговорила она тихо и с растерянным недоумением посмотрела на Жоржа.
«Нет, - подумал он, - надо сейчас, потом будет труднее». И старательно спокойным голосом произнес:
- Поль не придет. Он просил передать его извинения за то, что не смог попрощаться с вами лично.
- Попрощаться? – изумилась Люка. – Почему попрощаться?
- Они с кузеном уже уехали. Мы поедем завтра, и Поль воспользовался возможностью передать со мной это письмо. Он писал его сегодня ночью… Он писал его всю ночь.
- Что случилось? – Люка наконец поняла, что Жорж не просто хандрит. У него есть на это какая-то причина. Какая-то нехорошая причина. – Что случилось? – повторила она настойчиво.
Не глядя на нее, Жорж сказал:
- Кузен… Я рассказывал вам о нем, и я обязательно вас познакомлю, они вернутся в конце лета …ближе к осени…
«Что он говорит? – с ощущением чего-то непоправимого думала Люка. – Зачем он о кузене? Мне это неинтересно! Где Павел? Что с ним?» Она не замечала, как сбивчиво говорит Жорж. Она вспомнит, она будет вспоминать об этом потом, хотя и запретит себе все воспоминания.
- Вчера он приехал, - продолжал Жорж, - было уже поздно, и сообщил, что невеста Поля возвращается из путешествия на две недели раньше. Поэтому они выехали утром, засветло…в Петербург, встречать… Ну, и потом… венчание будет в Петербурге.
В висках так сильно застучало, что Люка закрыла их руками. Жорж бросился к ней.
- Что с вами? Пожалуйста, не думайте сейчас об этом, забудьте о нем, о них, забудьте все… я люблю вас! Боже, что я говорю!
Но Люка и не расслышала. Чуть погодя она спросила:
- Простите, что?
Жорж растерялся. Он не сможет, он ни за что не сможет повторить… И сказал то, о чем сейчас подумал:
- Вы так побледнели.
- Не беспокойтесь. Все в порядке. Просто у меня сегодня болит голова. Но сейчас уже прошло. Впрочем, мне все-таки лучше пойти домой. А письмо я дочитаю потом, - она подумала, что нужно улыбнуться Жоржу – он такой внимательный, такой добрый, - но не смогла. Положив письмо в книгу, она встала. – Пойдемте. Вы ведь проводите меня?
Они медленно шли по сиреневой аллее. У нее было неприятное ощущение, что дорожка стала липкой, и она с трудом отрывает от нее ноги. «Нет, нет, я ни за что не буду плакать! – твердила она себе. – Я не позволю себе плакать! Но неужели это случилось с нами? Что это? Павел! Как это?»
- Спасибо вам, Жорж, - как могла спокойно и мягко сказала она. – И … пожалуйста, передайте Полю мои поздравления. Я уверена, что у него замечательная невеста и что Поль будет счастлив… они будут счастливы.
Она впервые так назвала Павла, и этим как будто отодвинула его от себя. «Я не должна, и я не буду думать о нем, иначе просто сойду с ума». Люка высоко подняла голову и посмотрела вокруг, словно пыталась выбраться из темноты на солнечный простор. Она остановилась и тронула своего молчаливого спутника за руку.
-Давайте здесь попрощаемся. Я дальше пойду одна.
Она постояла немного и, глядя ему вслед, подумала: «Сирень уже отцвела. Так скоро!»
***
Я стояла, боясь пошевелиться. Мне вдруг стало страшно, что со следующим шагом я провалюсь во что-то неизвестное. Еще шаг – и я исчезну с этого обрыва, из этого мира, но только не знаю, вернусь ли, смогу ли… А ветер улетал в тихих шепотах, в странно знакомых запахах, и что-то, что было сильнее моего страха, влекло к нему. И я шагнула. Но он исчез. Я опустилась на траву под каким-то деревом и тихо попросила: «Вернись, пожалуйста, вернись»! И тут же услышала за спиной:
- Люка!
Меня никто так не называл, но я почему-то обернулась. По тропинке, наполовину скрытой ветвями, шел человек в светлом костюме. Лица его было не разглядеть, но я знала, что он улыбается и смотрит на меня.
- Павел? – спросила я, но голоса своего не услышала, и губы не разомкнулись – непослушные, как после глубокого сна.
Он подошел ближе.
- Ты думала… Ты ждала кого-то?
- Жорж? – Кажется, я произнесла это достаточно громко и почувствовала, что ветер, тот, другой, вернулся. И закружил листья вокруг нас, а я все смотрела на этого странно знакомого человека, но никак не могла разглядеть его лица. – Я не узнаю тебя. Скажи, кто ты?
- Я всегда знал, что мы увидимся еще… хотя бы раз. Ты молчишь… Ты не узнаешь меня? – Он протянул мне узкий розовый конверт: - Я так давно написал это…
Листья вокруг нас кружились все сильней, и пыль, и песок, и в этом вихре исчезла его улыбка. И он сам. На миг потемнело и запахло грозой. Но смерч пронесся быстро, как вздох. И я все так же сидела в тени дерева, и так же светило солнце, и в руках у меня был конверт. Я открыла его и достала два листочка, исписанные мелким почерком.
«Милая моя! Любимая! Я никогда не говорил тебе этих слов. Ни разу за все то время, что мы были вместе. Самое светлое, самое чистое, самое прекрасное время в моей жизни. Оно все живет во мне, и я говорю: слава Богу, что оно было! Хоть это у нас было общее, наше.
Я часто перебираю в памяти те счастливые дни. Знаешь, когда в первый раз мы встретились, я целый день мучился, вспоминая, где и когда уже видел тебя. Потом вспомнил: ты мне снилась – вот точно такая, какой я тебя увидел в тот день. Вспомнил твою улыбку, твои глаза, даже прическу… Любимая моя, как же долго я живу без тебя! Как давно я не слышал твоего голоса, твоего смеха – самого лучшего на свете. Я живу без тебя так давно... И все-таки я счастлив. Я счастлив тем, что оно было – наше светлое, счастливое наше юное время.
Может быть, я иногда обижался на тебя – ненадолго. Может быть, иногда, обиженный, искал в тебе недостатки, но если они и были, то были твоими, на них лежал свет твоего очарования, и я принимал их, я любил их и очаровывался ими. У меня никогда не хватало смелости и не хватало слов, чтобы сказать тебе о своих чувствах. Мне и сейчас мало их, этих слов – невысказанных, томивших меня все эти долгие годы.
Помнишь, мы называли тебя Юлией Единственной, Юлией Удивительной? Но в мыслях я всегда называл тебя «милая Юленька»…»
Дальше читать я не смогла. Мне показалось, что я сейчас задохнусь. Я встала и подошла к обрыву. Я смотрела на море, на прохладную воду: казалось, так легче дышать. Пальцы разжались, и два листка бумаги выпали из руки и заскользили вниз по склону…