Одуванчики Кэтрин

Арсений Лайм
2-е МЕСТО КОНКУРСА "ВЕРНИСАЖ-7" ФОНДА «ВЕЛИКИЙ СТРАННИК – МОЛОДЫМ».


Она была странной, даже для своих одиннадцати лет. Просила называть себя Кэтрин, хотя мне больше нравилось нежное Катя. Меня же звала Виктор, делая ударение на букве «о» и грассируя, словно кокетливая француженка.

Она появилась в нашем доме неожиданно. Я выскочил майским утром из квартиры, а Кэтрин стояла на лестничной площадке. В коротком бежевом платьице с оборочками и с бледно-зеленым зонтиком, похожим на обрезанный колокольчик. В ее каштановых волосах, плавно спадавших на плечи, запутались несколько солнечных зайчиков.   

Мать Кэтрин - актриса – сменила театр и теперь перебиралась поближе к работе. По лестнице сновали крепкие мужики в синих комбинезонах с коробками, стульями, завернутыми в бумагу картинами. Девочка же стояла, грациозно опираясь на перила, и смотрела вдаль сквозь никогда не мытое подъездное окно. Я подошел к ней и попытался заглянуть в ее фантазии.

Мы стояли, смотрели и молчали. От нее веяло горьковатым ароматом полевых цветов. Когда я, так ничего и не увидевший, стал неуклюже переминаться, она повернулась и сказала:

- Ты будешь моим другом.

Я, хулиганистый закоренелый троечник, не пропускающий ни одной потасовки во дворе и в школе, только кивнул головой. Несущийся не весть куда сквозь космос астероид попал в притяжение планеты и стал ее верным спутником.

Мы проводили летние каникулы вместе. Кэтрин читала мне Чехова. Вышагивала по комнате с томиком в руке и в лицах, как ее мать, играла. Но я не понимал, о чем она рассказывала, лишь слушал ее мягкий мелодичный голос и смотрел в большие ореховые глаза, бездонные, как деревенский колодец.

Иногда мы играли в две руки на пианино. Но я освоил только собачий вальс, поэтому Кэтрин часто отгоняла меня на диван и задумчиво перебирала тонкими пальчиками черно-белое полотно, извлекая из него грусть.

Мы ходили в сквер, расположенный недалеко от нашего дома. Кэтрин обожала одуванчики, называя их поцелуем зимы. Цветы всегда срывала осторожно, двумя пальцами, чтобы не растрясти белоснежные бутоны. Насмотревшись, тихо дула на них, и начинал идти снег. И мы бежали сквозь него покупать мороженое.

Кэтрин любила пломбир, который ела с такой грацией и неповторимым достоинством, что прохожие оборачивались и озадаченно смотрели на нас. Чертополох рядом с лилией.

Она никогда не пачкалась. Вытирая же мои пальцы платком с вензелем «К», Кэтрин выговаривала:

- Виктор, ты ведешь себя, как варвар.

И начинала смеяться так, что казалось ветерок запутался в подвесках хрустальной люстры. Морщила носик и махала на меня рукой.

В конце августа родители силком утащили меня на дачу. Я чуть не рехнулся. Бродил по округе и думал только о моей соседке. Искал одуванчики, которые спаслись от ветра в высокой траве, и тихо дул на них. Когда начинал идти снег, я вспоминал Кэтрин и пытался разглядеть ее лицо в белоснежном кружеве.

Когда мы возвращались с дачи, внутри меня словно лопнула струна. Горло перехватило, глаза затуманились, и я понял, случилось непоправимое. На улице, черной границей пролегавшей между нашим домом и сквером, стояла «скорая». Возле нее суетились прохожие и люди в белых халатах.

Кэтрин часто витала в недоступных мне высотах, подобно альбатросу, и ничего не замечала вокруг. Или уносилась мыслями в страну своих фантазий. Я всегда боялся, что она попадет под машину, поэтому брал нежно ее за руку и осмотрительно переводил через дорогу.

На похороны я не пошел. Я убежал в наш сквер и бродил по аллеям, которые были темны и безжизненны. Казалось, даже солнце сторонится их.

Только через пару лет я поехал на кладбище, чтобы встретиться с Кэтрин. На ее могилке цвели одуванчики, словно выпавший из рук девочки с каштановыми волосами белоснежный платок. Иногда прилетал легкий ветерок и сдергивал с них пушистые шляпки, подбрасывал их вверх. И начинал идти цветочный снег, который я теперь ненавидел.

С гранитного камня на меня смотрели бездонные глаза, в которых искорками отражалось солнце. Еще немного и губки оживут, чтобы произнести:

- Виктор, ты ведешь себя, как варвар.

Я зарыдал. Так горько, как одуванчики, когда их срывают холодные детские пальчики.   

--------------------------------------------------------
* - по мотивам картины Романа Величко «Снежные цветы».


Бишкек, 18 сентября 2009 года.