Когда по телевизору показывают какую-нибудь передачу об учёных, я вспоминаю одного знакомого бомжа. Ну, не совсем знакомого. Имени я его не знаю до сих пор. Просто встречала несколько раз на улице и ещё знала, что поселился он в подвале нашего дома.
Впрочем, обо всём по-порядку.
Зимой это было. В конце девяностых годов. В подвале нашего дома поселился бомж. А так, как он был один, да ещё и не пьющий, то жильцы нашего подъезда не стали вызывать милицию. Это был пожилой мужчина. Конечно, грязный и обросший. Но было видно, что он не простой. Во всём его облике, поведении, разговоре, жестах чувствовалась интеллигентность. Видно было, что это образованный человек. Друзей у него не было. Матом он не ругался. Пить? Вообще не пил. Только курил. И курил очень много. Можно сказать «одну за одной».
Бомж был очень скромным. Никогда я не видела, чтобы он кого-то о чём-то просил. И соседи говорили то же самое.
Бомж каждое утро выходил из подвала во двор. Там он, как бы, делал утреннюю зарядку. Нет, он не бегал, не делал упражнения. Он просто ходил. А двор у нас большой, овальной формы. А по его периметру расчищенные дорожки. Вот он по этим дорожкам и ходил. Сделает несколько кругов и обратно в подвал уходит.
Нельзя сказать, чтобы мы его не подкармливали. Все соседи моего подъезда очень добрые люди. Каждый нёс к окошку, что выходит из подвала, всё, что мог. Не знаю, доставалась ли ему еда. Дело в том, что около этого окошка уже дежурили другие бомжи. А так, как они с ним не дружили, то, наверное, забирали всё себе. Заходить в подвал никто не решался. Там было темно, сыро и страшно. А передать еду ему при встрече – было бесполезно. Он наотрез отказывался. Я знаю, почему. Он был не только скромным, но и гордым. В самом хорошем понимании этого слова.
Мы часто задавались вопросом: «Кто он? Откуда? Что же с ним случилось?». Но никто ничего о нём не знал.
Бомж часто ходил на помойку, что была возле продуктового магазина. Но он в ней не копался, как другие бомжи. Он собирал там картонные коробки. Складывал их аккуратненько, перевязывал верёвкой и относил к себе в подвал. Мы тогда думали, что он ими утепляет своё жилище. Зима же была.
Потом я долго его не видела. А в один прекрасный день, смотрю, а на двери подвала висит большой замок. А окно подвала наглухо заколочено досками. Мы стали всех спрашивать: «А где же бомж?» На что нам отвечали: «Да, ушёл ваш бомж. А куда? Не знаем».
А весной, когда солнце уже припекало, а снег почти растаял и многие люди уже ходили в курточках и без головных уборов, мы узнали печальную новость. Наш бомж, оказывается, всё это время был в закрытом подвале. Там он и умер.
Когда его выносили, не успев ещё закрыть простынёй, мы все удивились. Он был худой-худой. Кости, обтянутые кожей. А меня поразили его руки. Таких красивых мужских рук я ещё нигде не видела. Я бы сказала, что это были руки пианиста. Настолько они были выразительными с очень красивыми длинными пальцами.
Всё его богатство было – это несколько стопок картона из-под коробок. Каждый лист картона был пронумерован. И на каждом из них было что-то написано убористым почерком. Ещё я заметила, что все они были исписаны формулами. Что за формулы? Откуда мне знать?
Из подъехавшей иномарки выбежал мужчина и быстренько вбежал в тот подвал. Я видела, как он аккуратно выносил оттуда эти картонные листы. Как аккуратно складывал их к себе в машину.
«Что это?» - спросили мы у него.
«Это? Нобелевская премия» - улыбнулся он нам в ответ.
И уехал.
Только через полгода один наш знакомый рассказал нам то, что узнал о нашем бомже. Оказывается, это известный человек, учёный. У него есть и сын и дочь. Но они обобрали его, как «липку». Обманным путём, всё у него отобрали. А когда он понял, как с ним поступили его дети, он просто взял и ушёл. Куда ушёл? Никто не знал. А они его и не искали даже.
Во всей этой истории меня больше всего поражает не то, как с ним поступили его дети и не то, что «труд» его кто-то себе присвоил. А то, что несмотря ни на что, он до конца оставался человеком, учёным. В условиях, каких он оказался, он не спился, не опустился, не пошёл просить милостыню. Он работал. И, видимо, очень хорошо работал, раз его «труд» так аккуратно и бережно отнесли в машину.