Смиренный сентябрь

Узбек
Что-то у нас в самом начале нынешней поездки на Валдай не заладилось. Я собрался было уже ехать, как вдруг выяснилось, что у моей кошки Кити выскочила опухоль на железе, с помощью которой кошачьи метят свою территорию. В ветклинике кошку вырубили каким-то уколом и тут же прооперировали, пока я на всякий случай держал её за шкирку. Под вопли детей безжизненную тушку Кити я привез домой и уложил на диван. К вечеру она должна была оклейматься.

Хуже всего то, что преодолев почти 400 километров до места назначения, я в какой-то пустынной деревушке сбил молодую кошку. Она вылетела под колеса стрелой, торопясь по своим кошачьим делам. И хотя я и применил экстренное торможение, было уже поздно. Бедное животное, ударившись о железки на днище, отлетело на обочину, яростно мотая лапками, прежде чем умереть...  И без того поганное настроение стало еще более поганным.

На месте мы расположились практически в сумерках. Теплая и тихая сентябрьская ночь почему-то вызывала у меня чувство подавленности, граничащее с упокоением.

Справа по берегу тянулся сосновый бор со всеми характерными для  безветренной ночи звуками. Вершины сосен всё же поскрипывали, касаясь друг друга. Вот, видимо, упал небольшой сук. Что-то метнулось в темноте. Что-то щелкнуло несколько раз. Потом опять возникла тишина, хотя каким-то чувством я и улавливал в ней напряжение и настороженность. Фотокамера, направленная на это напряжение, так, увы, ничего не выявила, кроме озаренного вспышкой мрака и пятнышка в глубине.

Наутро я вновь зафиксировал камерой бор и, кажется, что-то разглядел между сосен.

Ближе...

Еще ближе...

Смиренные кладбИща, вроде этого, одного на несколько полузаброшенных деревень, всегда вызывали у меня ощущение столь же смиренного любопытства. Судя по одному из захоронений, датированному 1940-м годом, кладбище возникло еще до войны. А от самой войны в бору остались курганы, на которые устанавливали орудия. Сначала это были наши, которые долбили по немцам, прущим с противоположной стороны Волги по направлению к Ржеву. Потом - немецкие, расстреливающие наступающую Красную Армию по январскому льду... Волга в этих местах, разлившаяся на два огромных озера под названием Волго, до сих пор выбрасывает на прибрежный песок обломки костей. А в перемычке между озерами, являющейся, по сути, руслом Волги, в одном приметном месте на 12-метровой глубине покоится 45-миллиметровая пушка. Говорят, что, собственно, это кладбище и стало кладбищем, когда к нескольким сиротливым могилкам добавились многочисленные воинские захоронения. Останки военных потом перенесли. А этот песчанный пятачок в прибрежном бору и по сей день  остается местом смиренного упокоения как поживших своё, так и преждевременно ушедших.

Я шел вдоль скромных оград и столь же скромных и ухоженных могил, останавливаясь время от времени, чтобы смахнуть с лица паутинки бабьего лета, которые почему-то вызывают у меня ассоциации с закатом. Сентябрь, какими бы солнечными не были его дни, тускл и тосклив. Он наполнен такой же печальной безвозвратностью, как угасающий день, как проходящая жизнь. Чего в нем не хватает - так только иного измерения, в которое уже шагнули те, кто лежит здесь под аккуратными холмиками и надгробными цветниками. Но вот ведь чудеса: поблескивающие на солнце паутинки не притормаживают ритма сердца, а напротив - разгоняют его. И ты вдруг слышишь самое невероятное - тихий шепот собственного дыхания. Слышишь и даже отчетливо различаешь слова:

"Быть или не быть? Вот в чем вопрос... Любая божья тварь, невольно или вольно,  небытие отвергнет в пользу бытия. И корнем прорастет, ломая камень, и жабры обретет, войдя в глубины вод... " .