Папа зовёт меня Танюха, мама - просто Таня, а бабушка величала - Татьяна, именно величала, так у неё получалось - торжественно и немного нараспев. Только перед смертью она назвала меня Танюшкой.
Так и сказала: "Танюшку пожалейте!"
Вот и получается, что последние её мысли были обо мне. Ну и пусть! Мне от этого ни холодно, ни горячо.
И когда её хоронили, я ни слезинки не проронила. А с какой стати? Она же из моей мамы всю кровь выпила.
Я стояла, засунув руки глубоко в карманы, и равнодушно смотрела на этот идиотский спектакль под названием похороны - куча незнакомых людей, жуткие венки с нелепыми розочками, толстый хмырь в старомодной шляпе бесконечно сморкается в огромный носовой платок, мама с белым неподвижным лицом, папа, и у него сильно трясутся руки, папина новая жена с букетом гвоздик отвратительного красного цвета.
Тоже припёрлась. Могла бы и дома посидеть.
Она вообще-то ничего - высокая, худая, ужасно модная, волосы светлые, лёгкие. Мама говорит - лошадь. Ну, если и лошадь, то уж точно породистая, не какой-нибудь там крестьянский тяжеловес.
А про то, как бабушка из мамы кровь пила, тётя Наташа всё знает - мамина лучшая подруга, мама ей часто и подробно рассказывала:
" И лезет, и лезет в нашу жизнь, и всё ей не нравится - и одеваюсь я не так, и готовлю не то, и ребёнка неправильно воспитываю. А сама-то! Единственного сына в подоле принесла, и это в шестнадцать-то лет! И всю жизнь любовники - то один, то другой, всю жизнь - наряды, цветы, дорогие побрякушки. А ничего в ней особенного и нет - одни мослы торчат, ужимки идиотские, хохот дурацкий без причины. И сыну воспитания приличного не дала, так и пошёл по по мамашиной дорожке - ни одной юбки не пропустит, козёл!"
Это про папу, и это конечно, правда, чего уж тут скрывать. Да и мама же врать не станет!
И этот мой папочка ещё воспитывать меня пытается, нотации мне читать! Представляете? Пришёл недавно, мама на работе была. Ну, то, сё, сначала ничего - мирно чай пили, а потом я его и спрашиваю:
- Ну, как жизнь с молодой женой?
А он:
- Танюха, тебе сейчас только двенадцать, а будет двадцать два - ты поймёшь.
Вот даёт, да? Даже не догадывается, что я давным-давно всё про него поняла! Я так ему и сказала:
- Да ты, папик, не бойся, я твою тёлку обижать не буду!
Он так и выпал! Ну, конечно, сразу вопли, типа: откуда такой жаргон, да где ты нахваталась? Ну и всё такое. Они всегда так, вечно сами как начнут, так у меня уши в трубочку закручиваются, а я чего скажу, так сразу хай поднимается.
Вот бабушка меня совсем не воспитывала, если я чего натворю, она только головой качнёт:
- Та-атьяна!
И всё, к чему лишние слова?
Она вообще прикольная была. Я у неё частенько ночевала, так мы с ней каждое утро по десять минут на голове стояли - йога называется. И в доме у неё можно было на диване прыгать сколько хочешь, пока искорки зелёные из глаз не посыплются, на ужин один кефир, и телевизор - смотри на здоровье, пока не заснёшь.
На коньках ещё она здорово каталась и меня научила. Я тогда маленькая совсем была, в школу даже не ходила. И вот первый раз на каток приехали, лёд блестит, сверкает, музыка, бабушка смеётся, а у меня ноги расползаются, страшно - сейчас, чувствую, грохнусь. А она лихо так юбочкой коротенькой крутнула, отъехала к противоположному бортику, присела на корточки, руки ко мне протягивает, улыбается и кричит: "Татья-яна, я тебя жду!" И у меня весь страх куда-то пропал, я оттолкнулась и поехала. Да всё быстрей, быстрей! А сама хохочу, и она заливается!
Мама потом сказала: "Ужас! Полтинник с хвостиком, а всё туда же - всё бы задом своим крутила! Больше тебя к ней не отпущу!"
Но куда же меня девать-то? Как ей в командировку, так меня к бабке.
Когда бабушка заболела, мы с мамой забрали её к себе. Мама тогда сказала, что папе с его двадцатилетней дурой, она не то что больного человека, даже кошку задрипанную не доверит.
А папа и не настаивал.
Бабушка ещё полгода жила в моей комнате. Мама тогда в командировки не ездила, потому что - а бабушку на кого? Я-то к ней и заходить боялась. Да она меня и не звала, она никого не звала, не хотела, чтобы её такую видели - бледно-зелёную, лысую, с закушенными до крови губами.
Мама делала ей уколы, кормила, купала, плакала и говорила, что я бесчувственная, вся в отца уродилась.
Папа тогда совсем редко к нам приходил, и я знаю почему: он боялся.
Не потому, что он трус, просто это очень страшно было, страшно до слёз, а мужчины же не должны плакать.
Мама всё спрашивала тётю Наташу: "Ну когда же это кончится, когда же она мне, наконец, руки развяжет?" Тётя Наташа только головой качала: "Тебе, Светка, памятник при жизни надо поставить!"
Вот так мы все и жили, и ждали, просто денёчки считали, так что не понимаю, чего было притворяться на похоронах - ведь ясно, что все облегчённо вздохнули.
А через неделю после похорон папа к нам пришёл.
- Чайку, - говорит - налей, Танюха.
Я ему чай наливаю, а сама думаю - "Интересно, чего это он заявился, и каким скандалом на этот раз всё закончится."
Ну, сначала ничего - чай попивали, беседовали, а потом мама пришла, взглянула на него и сразу к холодильнику. Достала бутылку вина, которую для тёти Наташи берегла, и давай пить прямо из горлышка. Мы с папой просто офигели, а она пьёт, будто умирает от жажды.
Папа и говорит:
- Света, перестань, не устраивай истерик! У меня к тебе просьба. Я заберу на время Танюхин ноутбук. К сентябрю верну или новый куплю, самый навороченный.
А мама как закричит:
- Ноутбук тебе нужен! Ребёнок не нужен, железяка тебе важнее!
- Света, не надо так. Мы же интеллигентные люди, наконец!
- Ты интеллигентный? Да ты заурядный кобель! Да я только свистну, и очередь из таких кобелей выстроится!
- Света, что ты говоришь! У тебя дочь!
- Да, у меня дочь, а у тебя её нет! У меня руки связаны, а у твоей б..
- Света, ты пожалеешь о своих словах!
- Я пожалею? Нет, это ты пожалеешь, да поздно будет!
Мама упала на стул, и плечи её страшно тряслись.
Папа схватился за голову, выбежал в прихожую и хлопнул дверью.
А я бросилась в комнату, сдёрнула со стола этот несчастный ноутбук и за ним на лестницу:
- Папа, ты забыл!
Он остановился где-то между четвёртым и пятым этажом, обернулся, и я швырнула вниз эту поганую железяку.
Потом ничего, мы с мамой целую неделю мирно жили.
А сегодня он позвонил:
- Давай, - говорит, - погуляем, в кафе сходим, мороженое поедим.
Я сначала не хотела идти, но без компа уж совсем скучно дома было.
Ладно, думаю, пойду, посмотрю, послушаю, какую он лапшу мне на уши будет вешать, всё, может, веселее станет.
Заходим мы с ним в кафе, а там эта - кобыла породистая его сидит. Он и говорит:
- Вы, девочки, пока познакомьтесь поближе, поболтайте, а я сейчас мороженое принесу.
Ну, она сразу давай мне вопросы разные дурацкие задавать, типа в каком ты классе, да кем мечтаешь стать, и всё такое.
Мне сразу как-то муторно стало от её идиотских приставаний. Чего ради я должна перед ней отчитываться? Ведь правда же? Ну, я ей и выдала.
- Мечтаю, - говорю, - этим стать, ну, которые в морге работают.
Она слегка обалдела:
- Ты находишь это интересным?
- Да, вот например, ужасно было бы интересно растянуть тебя на холодном скользком столе, резануть скальпелем от горла до пупка и посмотреть, как из твоего гнилого пуза черви повалят.
Наверное, я того, немного переборщила, но всё равно понятно же, что это шутка. Зачем уж так визжать-то?
А она вскочила, лицо пятнами, верещит что-то неразборчиво, аж слюни изо рта брызжут. Я даже маленько струхнула.
Папа с мороженым прибежал и к ней :
- Лара, Лара! Что случилось, дорогая?
Ужасно было смешно смотреть, как он за ней из кафе поскакал, стул ногой задел, столик чуть не опрокинул.
А потом мне опять скучно стало. Я посидела, посидела и съела все три порции мороженого, хотя прекрасно знала, что мне нельзя, у меня горло слабое, и бабушка мне никогда больше одной порции не покупала. Но не пропадать же добру. Да и наплевать!
Поздно вечером я лежала в постели и думала. Я думала, что я - маленькая дрянь, обидела ни в чём не повинную девушку. Ну, разве она виновата, что красивая, и мужики от неё балдеют? А вдруг я тоже вырасту красивой? Очень даже может быть!
Я встала, хотела посмотреть на себя в зеркало, но голова кружилась, меня отчего-то шатало из стороны в сторону, и очень хотелось пить.
Я потихоньку, держась рукой за стены, добрела до кухни, остановилась у приоткрытой двери, и услышала чуть приглушённые голоса мамы и тёти Наташи.
- Светка, нельзя же так, она почти взрослая, поймёт. Он разведён, врач.
- Ты пойми, у меня руки связаны, я не..
Дальше я не стала слушать, потащилась назад в свою комнату. Было нестерпимо жарко, душно. Я открыла окно, и луна, большая ясная и спокойная, заглянула мне прямо в глаза. Я зажмурилась, и сквозь ресницы увидела там, в этом торжественном сиянии, бабушку. Она плыла ко мне сквозь голубую дымку лунного света.
А я стояла на подоконнике и во все глаза смотрела на неё.
- Не может быть! - думала я. - Или может? И откуда эта музыка?
Плакали нежно скрипки. Сотни маленьких скрипочек. Тысячи хрустальных колокольчиков звенели призывно и настойчиво.
- Та-атьяна, Танечка... Танюша... - бабушка улыбалась и всё тянула, тянула ко мне руки.
Я засмеялась, облегчённо вздохнула и шагнула прямо туда, в лунный свет, такой ясный, спокойный и торжественный.