1.
— Жером! — первое яблоко пущено в цель.
— Боо-ольно же!.. — цель поражена, но безответно.
— Рене! — второе яблоко.
— Я вылезаю из шкафа, — Рене спрятал пойманное яблоко. — Беру чемоданчик и снова залезаю в шкаф.
Мари-Жанн каждое новое яблоко из корзины выбирала поувесистей предыдущего:
— Жером!!!
— Ай!!! Я пересаживаю Нисефора Монтраше с качалки в каталку, увожу в похоронное бюро Филиппа Дегара и потихоньку звоню мамочке.
— Рене!!! — яблоки становились всё крупнее и летели всё резче.
— Выбираюсь из шкафа, хватаю чемодан — и обратно.
— Жером!!!
— Везу Монтраше к Дегару и вызываю мать.
Наконец, корзина пуста.
— И чтобы никто ничего не напутал! — Мари-Жанн нахмурилась, разглядывая две безмятежные физиономии, так не похожие на её собственную.
Жером, потирая ушибы и прижимаясь шишками на лбу к медному подлокотнику, извивался в зелёном кожаном кресле. Рене, не столь подвижный, как брат, тяжело сопел в парном кресле, которое возвышалось по другую сторону огромного дубового стола.
Внезапно Мари-Жанн спрыгнула с инкрустированной поверхности стола — и высунулась с другой стороны.
— Эй, вы, теперь всё наоборот! Живо!!! Потому что задница Рене не втиснется в шкаф Нисефора.
На середину стола водрузили вторую корзину яблок.
— Жером!!!
2.
У Нисефора Монтраше не было детей. Ни одна из пяти законных жен не подарила ему наследника. Первые три, слишком занятые собой и своими развлечениями, попросту не успели за те годы, что тратили состояние Монтраше. Вторые же две ещё невестами оказались в столь почтенном возрасте, что от них никто ничего подобного и не ждал. Но если четыре женщины пронеслись по жизни Нисефора разрушительными ураганами, то нынешняя супруга Монтраше оказалась смерчем. И вот на сильно ослабевшую от почти вековых дегустаций голову Монтраше и его замок пролился дождь из гадов.
Рене — старший и самый крупный. Вялый и малоподвижный, он представлялся абсолютно безобидным на первый и даже на двадцать первый взгляд.
Жером — на два года младше. Нервный, желчный и капризный, его даже ребенком никогда не жалели.
Мари-Жанн — самая маленькая, но от размахов этой мегеры захватывало дух даже у навидавшихся всякого дам-ветеранов исправительного учреждения для девочек.
И наконец, нос, зубы и уши гнусной троицы — злобная тварь бойцовой породы. Сука испанского бульдога по имени Мари-Хуана обычно пряталась под мягкой мебелью, под кистями скатертей, штор и портьер — и могла часами караулить свои жертвы.
Постепенно старая добрая прислуга поумирала или уволилась, а новая, пребывающая в неизбывном страхе перед выводком мадам Монтраше, старалась держаться подальше от всех и от вся. Да что прислуга — некогда славный своими погребами один из милейших малых замков Бургундии теперь объезжали стороной даже американские туристы. А зря. Потому что именно у Нисефора Монтраше готовили нежнейших улиток с чесночным маслом, подавали лучшего петуха в вине, а также непревзойденные коллекционные вина.
3.
Нисефор Монтраше женился в пятый раз после клинической смерти, которую пережил в 2000-ом году. На Жюльетт Бижу — уборщице из больницы Святого Духа, чье бурое лицо с выпученными красными глазами он встретил первым в своей новой жизни, да так обрадовался, что потребовал тут же венчаться.
За девять лет брака с мадам Монтраше Нисефор постепенно из довольно прыткого долгожителя безо всяких на то ухищрений со стороны супруги превратился в живое чучело. Но до того момента, как Мари-Хуана вцепилась ему в горло, Нисефор был, по крайней мере, чучелом говорящим.
После несчастного случая, приключившегося с Жеромом, когда неуравновешенный юноша, целясь вилкой в десерт на дальней стороне стола, попал Нисефору в глаз, старый винодел потерял к тому же и зрение. Слух у Монтраше пропал ещё во времена нацистской оккупации Франции.
Мадам Монтраше, как и некоторые простые бургундцы, основательно пьющая, до своего чудесного позднего замужества успела нарожать шесть детей от неведомых отцов. Выжили пятеро, от двух она отказалась в больнице, а трое более тридцати лет отравляли ей жизнь наравне с алкоголем. До тех пор, пока заботу о материальном благополучии Жюльетт и её детей не взял на себя Нисефор Монтраше. С того времени дети Бижу стали отравлять жизнь ещё и Нисефору, прислуге, соседям, чиновникам, полиции и туристам.
Заботиться о старике Монтраше и его замке перестали. У Жюльетт едва хватало сил удерживать свой выводок от крупного разбоя — мелким мародерством семейство Бижу промышляло непрерывно. Старинная посуда, хрусталь, серебро, картины, рыцарские доспехи из особняка Монтраше исправно пополняли лавки антикваров и кладовые перекупщиков. На винных аукционах нет-нет да и мелькали экспонаты драгоценных коллекций Монтраше.
4.
И так бы всё и продолжалось к полному удовлетворению детей Бижу, если бы не письмо, которое пришло от столичного банкира — внучатого племянника Нисефора Монтраше. Банкир извещал, что — поскольку его родной дед, брат Нисефора, уже помер, а от самого Нисефора до сих пор не поступило известий о смерти — он уполномочен родным своим дедом завезти оставшемуся в живых Монтраше некий чемодан.
Письмо вручили Нисефору, который ни прочитать его, ни выслушать содержание был уже пару лет как точно не в состоянии. Монтраше безвольно выпустил лист дорогой бумаги из рук — и тут бы письму затеряться да и совсем пропасть среди других таких же, если бы не Мари-Хуана.
Собака, изначально притравленная детьми Бижу на старика, вырвалась из-под портьеры — но не рассчитала преграды в виде массивной ножки дубового стола. Сука тоже не молодела, и в свои без малого 10 лет была уже не столь смертоносной молнией, как раньше. Её тушка хлопнулась, ударившись о старое дерево, прямо на письмо.
Мари-Жанн подхватила свою любимицу, чтобы приласкать и утешить — и утащила вместе с бумагой. И потеряла покой. Чемодан из банкирского письма поселился в её бредовой яви и навязчивых снах. Тогда-то Мари-Жанн и решилась им завладеть. Она разработала невероятно сложный план, а роли исполнителей, конечно, отвела своим братьям.
Мари-Жанн расписала всё по минутам с момента приезда банкира и до его возвращения в Париж. Каждому отвела строго определенную задачу и место, даже Мари-Хуане. Злобная сука должна была загрызть каждого, кто осмелится им помешать, что Мари-Хуане даже объяснять не было надобности, в отличие от Рене и Жерома.
Все трое, ужасно гордые собой, все оставшиеся до приезда родственника десять дней с утра до вечера непрестанно репетировали похищение чемодана — и в назначенный день дрожали от предвкушения.
5.
Ровно в 15.00 к воротам Монтраше подъехал черный лимузин, из которого с достоинством выбрались элегантный господин, американский питбультерьер и секретарь со старым кожаным чемоданом.
Трое таких разных в своём ужасе лиц отпрянули от раскрытого окна и уставились друг на друга. Мари-Хуана с жалобным воем вырвалась из объятий Мари-Жанн, в панике бросилась под кресло Нисефора и чуть его не опрокинула.
— Что? Чемодан уже не нужен?
— Нуж...
— Нет.
— Поздно! — Мари-Жанн никогда не отступала. — Рене, в шкаф! Жером — за мной!
— Ээ-э, а почему?!. — увалень потоптался, уперся плечом в узкую створку, затем оставил это занятие и, внезапно просветлев, потянулся к Нисефору.
Последние годы старик Монтраше обычно дремал, если не спал. А если не дремал и не спал, то всё равно никак не реагировал на происходящее. Раз в неделю к нему приезжал внук его школьного товарища доктор Филипп Дегар, чтобы проверить пульс, молча пожать плечами — и удалиться под сокрушенный вопль мадам Монтраше. Дети Бижу, вероятно, из-за многолетнего внимания, которое Дегар по старой памяти оказывал всеми забытому Нисефору, считали доктора владельцем похоронного бюро, расположенного дом-в-дом с медицинской практикой «Ф. Дегар, А.-Б. Дегар и Л. Берлиоз».
Рене без малейших усилий подхватил спелёнутого в шерстяной плед и хрустящего, словно пересушенный корж слоёного теста, Нисефора — и, тщательно сложив пополам, утрамбовал в пыльном шкафу. После чего, страшно довольный собой, запер шкаф на ключ — но так и не смог придумать, куда бы его спрятать понадежней, а потому просто забросил подальше в кусты.
И в тот же миг послышались уверенные торопливые шаги, разномастный топот, дверь распахнулась — и на пороге кабинета Нисефора, который дети Бижу облюбовали для своих забав, появилась целая делегация. Возглавлял группу банкир из Парижа с собакой, за ним следовали секретарь банкира с чемоданом, мадам Монтраше с Филиппом Дегаром, Мари-Жанн и Жером и приходящие слуги Норбер и Жаклин Туше. Брат с сестрой, которые, вопреки безумному плану, сами не зная, почему, старательно делали вид, что не знают друг друга, заметив широко улыбающегося Рене и не увидев Нисефора, разразились хохотом.
Мадам Монтраше кинулась к пустому креслу-качалке. Женщина ещё крепкая, она подняла его в воздух, перевернула и хорошенько потрясла, вспугнув при этом Мари-Хуану. И тут началось такое...
Кто бы сомневался, что молодой кобель американского питбультерьера в неравной и непродолжительной схватке возьмёт верх над старой сукой испанского бульдога. При этом пострадали все, кроме запертого в шкафу Нисефора. Элегантный банкир с прокушенными кистями обеих рук истекал кровью на пыльном зеленом диване. Доктор, секретарь банкира, Рене, питбультерьер и приходящие слуги получили пулевые ранения кто в ногу, кто в шею, кто в плечо, кто в бедро — и постанывая-повизгивая, корчились от боли на полу. Мадам Монтраше, не трезвея, погрузилась в глубокий обморок, из которого уже не вышла — не выдержало сердце. Жером, страдавший астмой, задыхаясь, безуспешно пытался выбраться из-под Рене.
Шквальную пальбу из двух пристрелянных на голубях пистолетов, которые дети Бижу обнаружили вместе с патронами в подвалах особняка ещё при вселении к Нисефору, устроила Мари-Жанн. Оружие она приберегала, чтобы при случае в нужный момент кого-нибудь напугать, а получилось, что, желая спасти Мари-Хуану, перестреляла почти всех — и теперь рыдала, обняв пустой чемодан. Чемодану она прострелила замок, чтобы поскорее открыть — и рассыпала по комнате старые журналы, письма, открытки, фотографии с потускневшими красотками...
Наконец, секретарю банкира удалось вызвать полицию и медиков, но никто не мог дать никаких показаний о случившемся, а потому в особняке оставили четырех опытных полицейских для сбора улик и поисков Нисефора Монтраше.
Когда всех развезли кого куда, полицейский Трико заслышал доносящееся из шкафа звуки.
— Эй, Готье, помоги-ка! — позвал он напарника.
Вдвоём они без труда разломали шкаф, откуда извлекли старика Монтраше, который ещё активнее защёлкал вставными челюстями и костяшками пальцев, и даже попытался что-то насвистеть.
— Вот это да!
— Повезло старому виноделу!
— И ведь кто-то же догадался таким образом его спасти...
Через несколько минут за Нисефором приехала бригада из больницы Святого Духа. Доктор Шарон, который за полчаса до того констатировал смерть мадам Монтраше, узнал своего давнего пациента и бережно укрепил на нем капельницу. Монтраше жизнерадостно щёлкал и свистел.
— А Нисефор-то, похоже, ещё и в шестой раз женится...