Оглядываясь назад, на оставленные позади пятьдесят две зимы и на такое же количество прожитых лет, состоящих, как уже давно ему представлялось, сплошь из непрерывных понедельников и сред, Петр вознамерился сделать себе подарок.
Его никто не поздравил с двадцать третьим февраля - ни сын, ни бывшая жена, ни друзья-приятели, в будничной суете позабывшие видимо о том, что у него в этот день был к тому же еще и день рождения.
И дело было даже не в обиде на своих родных и близких, просто Петр давно не получал удовольствия ни от жизни, ни от факта своего существования и, ощущая себе совершенно никому не нужным, как-то незаметно стал не нужен и самому себе.
Поэтому вполне логичным выглядело принятое им решение соединить свой день рождения с днем смерти.
Но он испытывал страх перед предсмертными муками и не знал толком на каком способе ухода из жизни остановить свой выбор.
Смешав нейролептики, антидепрессанты и транквилизаторы и в два приема проглотив эту горсть таблеток, он уже через двадцать минут обнаружил, что ушел не только страх перед болью, но и всякий страх вообще.
В таком состоянии вполне можно было пощипать Дьявола за бороду.
И озорной блеск в его еще полчаса назад таких безжизненных глазах приятно удивил кого-то второго в нем, который и побудил Петра с улыбкой раскрыть настежь кухонное окно своей квартиры, расположенной на шестнадцатом этаже, и молодцевато запрыгнуть на подоконник.
Пошатываясь и почти не ощущая своего тела, он восторженно воззрился на белые маленькие бабочки снежинок, которые, кружась над серо-черными цветками голов прохожих, садились на них в своем очаровательно-томном танце.
Хмельными небесными балеринами падали они на асфальт, в пошлую грязь его объятий и, молниеносно теряя там свою девственность, сладко таяли.
Желание присоединиться к ним выглядело вполне естественным и даже очень разумным, поэтому Петр без излишнего пафоса шагнул с подоконника в пустоту.
Он рассеянно подумал о том, что если бы не фармакологическое волшебство, перевариваемое сейчас его желудком, он бы в этот самый момент умер от страха, а так - перед ним открывалась еще и заманчивая перспектива насладиться собственным полетом.
Его восхитила медлительность своего падения, и было непонятно - то ли это тело его приобрело такие необычные свойства благодаря отчаянию, до краев заполнившего его душу, то ли так действовал безумный коктейль из лекарств.
Его внимание привлекла молодая черноволосая женщина, бежавшая по наполовину растаявшему и смешавшемуся с грязью снегу, а лиловый плащ, прижимавшийся к ее хрупкому телу и подчеркивающий его очертания, показался Петру изнутри пропитанным болью цветком, плывущим среди нечистот по течению тротуара.
По другой стороне улицы и в том же направлении мчался в никуда, ничего перед собой не различая, полугодовалый щенок французского бульдога, чьи вздернутые вверх уши надеялись услышать среди шелеста монотонно рыскающих по проезжей части автомобилей голос своего хозяина.
Инстинктивно уловив непроизвольно выплескиваемое этими двумя существами на безжизненный холст улицы такое знакомое ему отчаяние, Петр невольно восхитился красотой их страдания, так резко контрастирующего с бетонированным равнодушием толпы.
Воспарив над фантомами безучастных прохожих этакой перелетной птицей с одного света на другой, он даже успел поискать взглядом режиссера и сценариста этого меланхолического забега, вероятно спрятавшегося в сплетениях обнаженных ветвей деревьев или укрывшего свою седую главу в пене проплывающих в небе облаков.
Куда бежали эти двое и нашли ли они свои потери, Петру не суждено было узнать.
Единственное, что он смог сделать, так это зафиксировать свой взгляд на последней в своей жизни картине: на фоне застывшего, мертвого, урбанистического пейзажа, - состоявшего из мутных клякс многоэтажных домов, заиндевевших жирных пятен расплывшихся людских спин с эпизодическими боковыми наростами окружностей сумок и мерзлого, бледно-голубого дыма заводских труб, подпиравших своей кирпичной мужественностью синий живот неба в угрях звезд,- две спеленутые вялой желтизной фонарного света фигуры прорезали теплотой своих тел летаргической сон пространства.
А в следующее мгновенье Петр ничего, кроме темноты, увидеть уже не мог.
В виду того, что глаза его смешались со слякотью асфальта.
Только рука его - рука беглеца вертикального, протянутая в направлении беглецов горизонтальных, предлагала свою помощь, призывно раскрыв крупную ладонь....
09.11.1992г.