«Если вам вдруг очень захочется увидеть большую толпу совершенно безумных людей, это довольно легко устроить.
Нужно просто зайти в любую церковь, особенно во время христианских праздников»
*
«Для ненависти не бывает оснований, кроме полного отсутствия разума»
*
«Афина по уму, Гера по осанке, Афродита по красоте»
(об Ипатии, дочери математика Теона)
*
«Они тебе заделали свинью
за то, чему не видели конца
в те времена: за красоту лица»
(Иосиф Бродский (1940-1996) - «20 сонетов к Марии Стюарт», 1974)
*
Ипатия Александрийская - (Hypatia) - (ок. 370 - март 415) – пожалуй, единственная в мире женщина-учёный, чьё имя сохранилось в истории греческой науки
за более чем тысячелетнюю эпоху. Женщина редкой красоты, а также философ, математик, астроном, схоларх Александрийской школы неоплатонизма.
***
– Уже близко, – шепнул на ухо Петру послушник Ликий, тринадцатилетний подросток, отданный три года назад в монастырь по причине загадочной
смерти обоих родителей. Однажды дом, в котором в утренний час была мать с двумя младшими сёстрами, сгорел так быстро, что никто из соседей не успел
даже налить ведра воды, и в тот же день прямо на базаре ножом в спину был убит отец.
– Когда проедут арку, целься в кучера! – Пётр процедил это сквозь зубы и сузил веки, прикрывая белки воспалённых глаз, в которых сильно полопались сосуды.
– А вы, – он повернул голову в сторону десятка мужчин, - стреляйте в лошадь.
– Не волнуйтесь, господин, мы не промахнёмся. Я не знаю, кто такая эта сука, но, говорят, что она красивая. Если это на самом деле так, вы позволите,
прежде чем… - затараторил один из лучников.
– Заткнись! – прервал его Пётр и сплюнул. - Ты получишь свой сестерций за то, для чего тебя позвали. Ты хорошо заточил ракушки?
– Я это делаю руками, – злобно прошипел в ответ лучник, кинув под ноги Петру небольшой, но тяжёлый холщёвый мешок.
Прошло около минуты в полном молчании, и цокот копыт стал ещё более различим.
Тень глубокой арки накрыла приближающийся экипаж, но скоро не по-весеннему палящее солнце Александрии вновь ослепило молодую рыжую лошадь.
Кто-то негромко и отрывисто свистнул.
Первая стрела попала кучеру – юноше лет девятнадцати, уже третий год возившего Ипатию на лекции и в библиотеку Мусейона, - прямо в левый глаз,
и он вскричал так, что испуганная лошадь шарахнулась в сторону и прижалась к стене храма, сильно наклонив повозку, затем встала на миг на дыбы
от вонзившихся в неё стрел, и тут же упала.
- Вот оно, возмездие небес! – сказал довольно громко Пётр, хотя рядом никого уже не было.
Из повозки выволакивали женщину.
Десятки рук вмиг сорвали с неё украшения, хитон и сандалии, и теперь тащили по камням мостовой за длинные чёрные волосы, наматывая их на руки и выдирая.
Мужчины наперебой впивались ногтями в промежность и в груди, выкрикивая что-то от неистового возбуждения.
Женщина даже не стонала.
Пётр с Ликием, который старался смотреть в небо, подошли к толпе.
- За перстень ответишь головой, пёс! А это передашь только патриарху, лично! – с этими словами Пётр вынул из ножен свой гладиус, взял левую руку
женщины за тонкие пальцы в свой кулак, с размаху отсёк запястье и сунул за шиворот оцепеневшему подростку.
Послушник попытался бежать, но через несколько метров остановился, нагнулся и упал на колени, захлёбываясь в приступах рвоты.
- Где мешок! – кричал кто-то уже совершенно неразличимый в липкой толпе, и в руках у мужчин заблестели устричные раковины.
- Дай! Сюда дай! – отбирая ракушку у пожилого монаха, визжал тот самый лучник, что говорил с Петром. Он успел уже оторвать женщине ухо, и теперь вонзал
большие пальцы обеих рук в кровавую жижу лица, в те места, где минуту назад ещё присутствовали голубые глаза, видевшие всех самых известных математиков,
астрономов и философов, съезжавшихся в Александрию со всех концов Римской Империи на лекции.
Ипатия много раз позировала скульпторам и художникам, приходившим в Академию с учениками, чтобы создавать портреты, изучая гармонию женского тела.
Теперь же тело её, в котором ещё билось сердце, лежало на разогретом от полуденного зноя большом плоском камне, а мужские руки надрезали ракушками липкую от крови кожу, стягивая её лоскутами.
- Ведьма! Дочь дьявола! Сука! – кричали параволаны наперебой, швыряя оторванные красные лоскуты на землю, где две собаки, старавшиеся ловить их на лету,
заливались сиплым лаем.
- Эй, Дидим, - крикнул кому-то Пётр. – Займись-ка огнём! Но сначала принеси мне воды.
Из толпы нехотя вышел долговязый лысый мужчина примерно тридцати лет, и заковылял через дорогу к маленькой площади, в центре которой уже возвышалась
целая гора, сложенная из пальмовых веток и какого-то старья, облитого смолой.
Всё ещё держа в руке ракушку, Дидим ногой распахнул дверь в первый дом, что стоял на углу, и прошёл в комнату, где в эту самую минуту старуха и молодая женщина
опускали младенца в корыто для купания.
Дидим подошёл к корыту, отпихнул перепуганных женщин, и резко погрузил обе руки и голову в воду.
Постояв так с минуту, он распрямился, обтёр голову и красные руки о белое покрывало, вырвал из объятий старухи орущего малыша и бросил его в корыто.
- Где вода? – крикнул он метнувшейся матери и схватил её за шею.
Если б его взгляд не упал в ту же секунду на широкий кувшин с водой, он задушил бы женщину. Толкнув её так сильно, что та запнулась и опрокинула корыто
с водою и младенцем на пол, Дидим схватил кувшин и тут же вышел.
Больше всего ему хотелось выпить этой прохладной колодезной воды, но он, прихрамывая, поднёс кувшин Петру и держал его на весу всё время, пока тот
ополаскивал в воде свои толстые окровавленные пальцы, и мыл кинжал.
- Вылей на этого дохляка и неси скорее топор! – кивнул Пётр в сторону лежащего под стеной собора Ликия.
Дидим повиновался.
Вернувшись с огромным топором для разделки бычьих туш, он протянул его Петру, но тот только брезгливо поморщился.
- Я уже умыл руки, – вяло протянул Пётр и показал взглядом на одного тучного молодого мужчину, у которого красным были перепачканы не только лицо и руки,
но, казалось, что и глаза были алого цвета.
Дидим выкрикнул имя и передал топор подошедшему толстяку.
Толпа на мгновение замерла.
- Остановитесь, идиоты! – крикнул вдруг Пётр, - не тупите мой топор.
Тогда двое подхватили тело женщины, перенесли его и положили сверху на мёртвую лошадь.
Облитый водой Ликий, поднявшийся было из лужи, увидел, как падающий топор со свистом отсёк сначала руку, потом ещё половину ноги теперь уже бездыханного трупа,
попытался крикнуть что-то, но только сильно рванул за ворот свой хитон и потерял сознание.
Кисть руки с перстнем и геммой Птолемея, что был на среднем пальце, и другим тонким зелёным кольцом на безымянном, выпала в лужу.
Одна из собак, вертевшаяся всё время рядом, заметила это, быстро подхватила зубами обрубок и убежала в переулок, ведущий к пустырю.
- Ну, и как там наше святое пламя? – обратился Пётр снова к Дидиму, взяв его за подбородок и сильно ударив по кадыку. Закашлявшись, Дидим снова побежал
на площадь, и скоро в небо Александрии поднялись чёрные клубы дыма от пылающих веток и смолы.
- Несите всё скорее туда, и смотрите, чтобы не осталось и пепла! Я скоро вернусь.
С этими словами Пётр отошёл от толпы, но, сделав всего несколько шагов по направлению к храму, заметил лежащего в скрюченной позе Ликия.
Он подошёл, пошевелил его подошвой и наклонился к голове.
Разодранный хитон обнажил худую, испачканную кровью грудь мальчика.
И тут Пётр вспомнил про перстень.
- Э…! Где?! – только сказал он, и снова пнул сапогом голову Ликия.
Голова повернулась на другой бок.
Пётр покраснел, широко раскрыл глаза, присел, разорвал до конца хитон и ещё раз осмотрел юношу.
Потом он встал, отошёл в сторону, поднял с земли камень размером с коровью голову, занёс его над головою Ликия, и отпустил.
- Тьфу ты. Хрустит, как капуста, – усмехнулся Пётр, сплюнул и скрылся в воротах храма.
Вокруг костра собралось много любопытных.
Дидим ворошил длинным железным копьём остатки того, что принадлежало когда-то телу Ипатии.
Вдруг по толпе прокатился встревоженный гул, и он увидел Кирилла, приближающегося к центру площади в окружении многочисленных монахов, одетых в белое.
Обычно шумное дыхание Дидима внезапно замерло, хотя дышать было совершенно нечем.
- Сегодня великий праздник, Дидим, не так ли? Думаю, это пламя видит сам бог, и поэтому он обещал послать к вечеру дождь на нашу грешную землю, –
медленно проговорил архиепископ, не подходя к костру. - Как прошёл день, любезный?
- Мы всё сделали. Получилось в точности так, как и было задумано!
- Что сделали? Кем задумано? – спросил Кирилл, придав своему лицу выражение чрезвычайного удивления.
Некоторое время Дидим смотрел на бороду архиепископа и надеялся, что его рот произнесёт ещё что-то.
- Э,… в…ва-м-ми, - это Дидим не проговорил, а уже только показал шевелением губ.
- Что, что? О чём ты говоришь? – сурово произнёс Кирилл.
- Мы, нам-м… - Уже всё зак… зак-кончилось, ваша милость, – сказал не своим голосом Дидим, чувствуя что-то совершенно неизъяснимое, но приближающееся как землетрясение.
- Здоров ли ты сегодня? Впрочем,… ну, да ладно. Скажи-ка мне, ты случайно не слышал, почему не приехала Ипатия? Я ждал её к трём часам.
Раньше она никогда не опаздывала. И ещё, – иди-ка, умойся! Ты, наверное, дикую свинью резал сегодня, что так изгваздался. Или она - тебя. Пшёл с глаз моих, пёс!
С этими словами архиепископ повернулся и зашагал прочь с площади.
Монахи и послушники спешно засеменили за ним, про себя благодаря небо за то, что им не пришлось долго вдыхать запах едкого дыма, заполнившего к тому часу всю площадь.
Дидим дождался, пока свита скроется за воротами и бросился бежать.
Когда он добежал до моря, он хотел одного – заплыть так далеко, чтобы кончились силы, а потом… выдохнуть и нырнуть.
Наверное, он так и сделал, потому что никто в Александрии его больше не видел.
*
11 мая 2009
***
Примечания:
* - Александрийский Мусейон (греч. museion — храм или святилище муз), один из главных научных и культурных центров античного мира,
университет и Академия наук одновременно.
При Мусейоне находилась и Александрийская библиотека.
Был полностью разрушен в 272-273 при императоре Аврелиане.
* - Судьба Александрийской библиотеки – (Bibliotheca Alexandrina), насчитывающей тысячи единиц хранения – подлинников и копий рукописей
лучших учёных, философов и поэтов античного мира, довольно печальна.
Она была заложена в 228 году до нашей эры одним из диадохов Александра Македонского, его преемником в Египте Птолемеем I Сотером.
В этом книжном храме сберегалось около 700 тысяч рукописей, в основу же фонда легло книжное собрание Аристотеля. В библиотеке, занимавшей
целый квартал Александрии, работал цвет античной научной мысли - на содержании Птолемеев состояли математики Эратосфен, Архимед, Евклид,
Зенодот, Аристарх Самосский и др., философы Филон и Плотин; поэты Каллимах и Феокрит и многие другие умнейшие люди.
В 47 году до н. э. часть её сожгли солдаты Юлия Цезаря, подавляя восстание местного населения против Рима, другую часть уничтожили в 391 году н. э.
христианские фанатики, поскольку рукописи были для них носителями "языческой ереси".
Остальное было уничтожено позже мусульманами, завоевавшими Александрию.
«Если в книгах сказано не то, что в Коране, их следует уничтожить. А если сказано то же самое, что написано в Коране, то они тем более не нужны», -
так глубокомысленно изрек халиф Умар ибн аль-Хаттаб.
По его приказу собрание редчайших древних рукописей было сожжено.
* - Параволаны – своего рода корпорация, служители христианских лечебниц (!) во главе с чтецом Петром, поощряемые патриархом александрийским
Кириллом, «отличившиеся» не только убиением Ипатии.
Для расследования этого преступления из столицы был послан сановник высокого ранга, но благодаря заступничеству Кирилла, убийцы остались безнаказанными.
* - Кирилл – (Архиепископ Александрийский (376 - 27 июня 444)).
До крайности фанатичный, он вел ожесточенную борьбу с сектами новициан и донатистов, с особенной ненавистью относился к Александрийской академии и всем свободным учёным.
***