«На теплоходе музыка игра-е-е-ет! А я одна стою на берегу-у-у…!» - надрывался над ухом динамик прогулочного катера, периодически зазывающего всех «гостей и отдыхающих курорта Архипо-ОсипоУка» на незабываемую прогулку по Чёрному морю. Бедолага - капитан судна - надрывался над моим ухом уже вторую неделю с завидной периодичностью. И произносил он название своего любимого городка именно «ОсипоУка». Голос был басовитый, слегка хриплый и с нормальным для этих мест южным акцентом, и до унылости равнодушный. Когда я его слышал мне, почему-то вспоминался фрагмент из какого-то военного фильма, где также в динамик хрипловато и равнодушно звучало: «Гвардейцы - десантники, сдавайтесь … Вы окружены …».
А вокруг палило солнце, плескалась брызгами лёгкая морская волна, чуть заметно обдувал ветерок…. Пахло южным морем, персиками, воблой и, главное, отдыхом. Отпуском!
… Мы уже второй год не видели Большой Земли. Менялись дни и месяцы, часы и минуты… Длительное стояние в ремонте с тяжеленной аварией и гибелью людей сменило сумасшедшее и лихорадочное «моряченье» - какие-то задачи и стрельбы, глубоководные погружения и мерные мили, размагничивание и загрузка ракет. Проверки сменяли одна другую и разбавляли их только многодневные лечебные циклы аккумуляторной батареи, погрузка продуктов, регенерации и ГСМ, да ещё бешеный ремонт того, «чего - должно - работать - в море». И нечастые «побывки» домой, общая продолжительность которых никогда не могла превысить двух суток за полгода.
Потом были слезы прощания с родными и слезы радости от прощания с любимым береговым начальством, звон колоколов громкого боя, задраивание рубочного люка и … погружение… Первые дня три корабль плыл словно на автомате. Экипаж только нёс положенную каждому вахту и … отсыпался. Потом, конечно, начались привычные автономочные будни с учениями и тренировками, занятиями и отработками, всплытиями на сеанс связи и противолодочными рубежами, с режимами полнейшей тишины и борьбой за живучесть и много ещё с чем, от чего кружится голова только у тех, кто никогда не бывал в автономке.
Было и благополучное возвращение в базу с лихорадочным ожиданием планов на «после швартовки». Кстати, в последние несколько дней перед возвращением в базу каждый из нас всегда делился своими соображениями по поводу того, что нас ожидает по приходу. Версий были десятки. Это - и «сразу в отпуск», и «поплывем куда-нибудь морячить или обеспечивать стрельбы», и «самих отправят стрелять», и «заступим на дежурство», и какой-нибудь поход в завод, и прочее, и прочее… Но, никогда, никто, ни разу не угадывал. Словно, зная все наши версии, командиры в Москве или Североморске выдумывали такую, которая в наши головы не приходила. И так было все мои одиннадцать автономок.
… На этот раз нас пришвартовали с радостным известием, что второй экипаж лодку принимать не будет, он уже чью-то принял и благополучно плавает. А нам предстояло заступить в боевое дежурство, что означало ежедневное и полубесконечное «держание» корабля, и наличие одной трети экипажа на борту ежесуточно. То есть «через два на третий»! И конечной даты этого «счастья» никто не мог предсказать.
И мы дежурили. Ночами и днями, вечерами и утрами. Круглосуточно.
А ещё выли иногда в кулак от того, что пошел уже второй год, а в отпуск не пускают и пустят ли - неизвестно. А сил-то уже больше нет…
…«На теплоходе музыка игра-е-е-ет! А я одна стою на берегу-у-у…!» - нагло лезла в уши песенка….
…Нас, как могли, сдерживали и утешали жены, которые хотели в отпуск не меньше нашего. Ибо сказано, что «ждать и догонять труднее всего…» А у кого таковых не имелось, утешались своими, одному им известными способами…
…Олег был закоренелым холостяком и, прослужив в гарнизоне уже лет восемь, семьёй не обзавелся, да и не собирался. Жил он один в достаточно уютной, им самим обустроенной комнатке в офицерской гостинице. И было у него там всё необходимое. И даже больше. Там был и современный по тем временам телевизор с какими-то наворотами, и японский кассетный стереомагнитофон - мечта многих, и всякие прибамбасы к нему для записи музыки со всего, что умело «звучать песнями».
Комнатка была небольшая, но в ней существовали отделённые какими-то легкими переборками - и кухонька, и прихожая, и встроенный шкаф для одежды и обуви. Ну, и мебель там имелась приличная, да и порядок, надо сказать, Олег любил и поддерживал. В общем, убежище холостяка никак не тянуло на «нору отшельника», а производило впечатление семейного гнёздышка из которого, почему-то недавно упорхнула птичка-хозяйка.
…Наше дежурство затягивалось, и измученные ожиданием отпуска офицеры искали хоть какие-то развлечения «по интересам». А чаще ходили в гости. Особенно к женатым. И, не менее особенно, к бывшим однокашникам по училищу.
С Олегом мы дружили с первой встречи в лагере училища, ещё до принятия присяги. Потом спали на соседних койках, сидели за одной партой, да ещё и служили в одном экипаже. Короче говоря - полжизни вместе.
Он заглядывал к нам иногда по вечерам. И мы развлекались, как могли. Заодно веселили своими байками мою жену и играли с маленьким сыном.
Всё плавно текло к отпуску… Была зима. По-моему - февраль.
Мы были ещё очень молоды и голодны до всего свежего и современного, особенно в связи с почти непрерывающимися походами в море.
В очередной вечер Олег что-то очень рано распрощался с нами и рванул к себе в общагу.
«Сегодня Новогодний Огонёк повторяют по телику. Хочу песни записать!» - оправдался он и исчез.
… Утро получилось коротким. Часов в пять в дверь моей квартирки раздался противный звонок, а за дверями стоял Олег. Всё было бы ничего, но у него был вид шахтера, выползшего из забоя и попавшего в топку паровоза. И… запах! Пахло не просто костром, а лесным пожаром первой степени.
«Ты, чё..?» - спросил я, ещё принимая его за продолжение сна, хотя и не очень весёлого.
«Дай войти!..» - он втиснулся в двери - « И скажи там… не приду я сегодня!»
«Не понял… Чё случилось-то?» - вопрошал я лениво, но уже более живо протирая глаза.
И он рассказал.
… Придя из гостей, он, как положено хозяину, сварганил себе легкий закусон, что умел делать вполне прилично, настроил телевизор и магнитофон на совместное сотрудничество в области записи песен, и принялся «перекусывать», ожидая Огонёк.
Тот начался, увлекая Олега и песнями, и процессом записи их на плёнку. И всё шло замечательно. Только сам по себе Огонёк был не только интересным, но и очень длинным. Да ещё и с перерывом на выпуск новостей или чего-то ещё.
Глазки начали предательски слипаться, а самое интересное обещало быть спетым во второй половине концерта.
Когда борьба с сонливостью была проиграна окончательно, Олег достал какое-то самодельное приспособление, которое теперь называют таймером. Настроил его на «громыхание» с включением записи в нужное время, которое должно было наступить после перерыва в Огоньке, и блаженно вытянулся на койке. Чего-то не хватало. Ах, да. Он ведь уже перекусил, а вот чайку бы…
В предбанничке, за вшивенькой перегородкой, завешенной легкой шторкой, стоял малюсенький столик. А на нем простенькая электроплиточка и электрочайничек, который в те времена был чаще всего - корабельным, то есть выдерживающим большие токи и напряжения, и автоматически при закипании отключаться не умел.
Вилка нырнула в розетку, он успел только услышать начало шипения чайника и сознание, повинуясь внутреннему таймеру - отключилось.
Проснулся он от грохота таймера, орущего на всю мощь телевизора и дикого запаха гари. Приобретенные за восемь лет «подводничества» рефлексы и инстинкты включили только ту часть сознания, которая должна была бороться за живучесть. И не важно - корабля, квартиры, общежития.
Глаза видели, как ползёт по занавескам пламя, расплавляются лежащие рядом с «кухонькой» кроссовки, из-за недогоревшей ещё занавески валом валит дым… И - запах! Ужасающе противный и непонятный подводнику запах! Так ни чего не может вонять на субмарине! Это запах береговых пожаров!
Глаза видели, а руки проворно и привычно нашли где-то банку с водой, открыли кран над раковиной и начали «бороться с поступлением огня». Шторы были мгновенно сорваны и затоптаны босыми ногами, в форточку полетели на снег останки кроссовок, выдернулись к чертовой бабушке вилки из всех розеток. На грохот в дверь и крики дежурной по гостинице были - практически без цензуры - выкрикнуты все эпитеты, подобающие в таких случаях, открыта ударом собственной ноги дверь, которая вообще-то открывалась внутрь комнаты, уже какими-то третьими конечностями отдраивалось напрочь законопаченное окно…
Олег летал по комнате со скоростью альбатроса, успевая делать всё перечисленное выше в одно мгновение, будто у него было несколько пар рук и, как минимум столько же ног, да и голова казалось была у него не в единственном экземпляре….
Наконец огонь угас, шторы тлели внизу, под окном, рядом с кроссовками, стоимость которых при их жизни зашкаливала за немыслимые цифры, а возможность раздобыть этот самый «Адидас» была равносильна возможности слетать на Луну. Забытый быть выключенным - виновник «торжества» - чайник, оплавившись на треть и воняя, как американский скунс валялся в помойном ведре, залитый водой из крана и изредка пыхтел, как будто отплевывался от всего происходящего. В общем - картина называлась: «После боя»!
А после боя наступает тишина…
Но здесь она не наступала. Несмотря на то, что всё, что только можно было выдернуть, Олег на фиг повыдергивал из розеток, а дежурная по общаге вообще вырубила рубильник освещения второго этажа, в полумраке ночи, среди пепелища, яростно светился экран телевизора и оттуда неслось не по детски: «На теплоходе музыка игра-е-е-ет! А я одна стою на берегу-у-у…!» … И всё это в цвете, в новогодней мишуре и фейерверках…
…Всё это, перемешивая свой рассказ нервным смехом и жестикуляцией, Олег поведал мне и скрылся «устранять последствия» и улаживать «вопрос с комендантшей».
Он до конца дня успел сделать ремонт в номере, и даже в части общего коридора. Где-то приобрел взамен угробленных казенных занавесок и стула что-то подобное им. Всё развесил и расставил, напоил комендантшу и дежурную. Выпил сам, и, как казалось, утряс все проблемы.
Остался только запах, который ещё долго выветривался из гостиничного номера, коридора, Олежкиной одежды, обуви, и моей квартиры, где всё это и было мною услышано…
«На теплоходе музыка игра-е-е-ет! А я одна стою на берегу-у-у…!» - пел и пел динамик на катере.
Как же хорошо на берегу южного моря, без всех этих субмарин и командиров, без тревог и личного состава. Вот так лежишь и вспоминаешь…
… Я не удивлюсь, если до сих пор, уже пятидесятилетний Олег, услышав эту самую песню, бросится демонстрировать приобретенные на флоте рефлексы по борьбе за живучесть. И, может быть, даже кого-то спасёт…
А сын мой, которому уже почти 30 лет, до сих пор спрашивает при упоминании имени Олег: «Это какой Олег? Это дядя Олег, который горел?»
А всё из-за запаха. Случай- то мой сын не помнит.
А вот запах…