У входа в магазин застыли дети, завистливыми, алчными глазами к витрине как улитки присосались. Воркуют, тычут пальцами, кричат, толкаются и снова льнут к витрине.
Я пристально смотрел на них с балкона. Нет мыслей, нет эмоций – даже грусти… Она ушла, сказала, что уходит. По телефону, - разве это честно, - такое нам, мужчинам, говорить, когда в её глаза взглянуть не можешь? Я люто ненавижу телефон.
Сказала, что уходит. Что мне делать?.. Аристократка, кстати, не забыла бойфренда с наступающим поздравить.
Любил ли я её? Скорее, нет. Так что же – самолюбие? гордыня? Нет, просто я привык, что каждый вечер… Мне просто отвыкать бывает больно. Как будто в страшной автокатастрофе я руку или ногу потерял.
Пытаясь позабыть её улыбку, я наблюдал за прыткими мальцами. Сжимая бессознательно ладони, они переминались возбуждённо, повизгивали нервно, как щенки, которые, выпрашивая сахар, способны обмочиться на полу в припадке раболепного восторга. Лицо ребёнка вечный шторм гримас. «Хочу» - вот, что погубит человека. Не каждый ведь смиряется с отказом…
А в городе уже идёт война. По улицам с петардами шныряют изрядно разнорослые мальчишки (полдюжины улыбок малозубых). Вот стали. Вдруг – трусливый взмах руки, противный свист, хлопок – и эхо смеха. И снова поскакали плотной кучкой, и затаились в сумраке подъезда шальным шестиголовым пауком.
Уйду. Пока – с балкона, не из жизни…
В конце концов, успехом увенчались набеги карнавальных диверсантов. Отрёкшийся от царствия декабрь был под шумок расстрелян в подворотнях. Витрины хором «с новым» поздравляют, кругом листовки нового режима, надсадно вопиющие «о счастьях», транжиря восклицательные знаки, и бело-бородатые улыбки портретов императора зимы.
Да здравствует январь, младой и праздный!.. и новая религия его!
Конечно, в каждый дом уже ворвался славянский идол – ряженая ель (или сосна под псевдонимом ёлки). Колючий ощетиненный обрубок окручен разным пёстрым барахлом, слегка фальсифицирующим сказку, и поражает шалых человечков, не исследивших шулерского чуда, отменно скоморошьим внешним видом. Обманываться сладко даже в детстве…
Да, если б я любил её, наверно, себя не ощущал бы побеждённым. Но почему же мне сейчас так больно, когда вокруг все празднуют победу?..
Она ушла. Сказала, что уходит. Как этот год, две тысячи восьмой.