Случалось ли вам слышать, о чем говорят цветы на лугу? Нет?
Вчера мне довелось услыхать.
Я сидел с баночкой пива на холме, на пустыре, заросшем травами и цветами. Над миром стояла громадная синяя тишина. В ней поблескивали паутинки, и, запутавшись в них, бились пушинки облаков. Гигантский – на все небо! – голубой кристалл тишины. Он был столь велик, что ни звонки трамваев, ни гудочки автомобильных сигналов, ни далекий городской шум не могли разрушить его, а лишь откалывали снизу крохотные обломочки.
И в этой тишине я услыхал невнятный лепет.
Прислушался. Веселая Анютина Глазка, склонившись своей лилово-желтой головкой к другой, задумчивой, быстро-быстро тарахтела:
– Да, поздравляю вас, оборочек более не носят! на место их фестончики. Пелеринка из фестончиков, эполетцы из фестончиков, кружевца из фестончиков, внизу фестончики, везде фестончики!
– Ах, милая, это пестро!
– Ах, не пестро! У меня и выкройка есть…
– Выкройка? Ах!..
Тут шевельнулись листья Молочая. Он явно хотел что-то сказать своему соседу, тоже Молочаю, с такими же невзрачными на первый взгляд, но тщательно продуманными цветочками. Я прислушался:
– …Что это просто ужас! – тихим, возмущенным басом бормотал Молочай. – Шипы. Вы представляете, они все отрастили себе чудовищные, многосантиметровые шипы! Один мой знакомый растет рядом – так он весь просто исколот ими. Буквально! Раны – вот такущие, сок течет… Ужас!
– Ужас! – тихим баритоном поддакнул другой Молочай. – И как только междуцветковое сообщество их терпит!
– А вот так и терпит! Более того, говорить об этих шипах просто запрещено. Запрещено, говорю вам! Принято, мол, считать, что такова природа Татарника, что ему, мол, положено быть таким, что любые разговоры о шипах ведут к разжиганию межцветочной розни и ненависти, и потому прямо запрещены конституцией Луга!
– Вы только подумайте…
– А Повилика! Она ведь их любого все соки высосет!
– Мой знакомый написал: «Я – против Повилики! А с кем ты?» И, вообразите, не следующий день там была приписка: «А я – Повилика! А где ты?»
– Ужас… Как страшно жить…
– А пыльца, – торопясь, словно боясь, что ее не выслушают, встряла в разговор Амброзия. – Ведь никто не хочет принимать чужой пыльцы! Да, да! Совершенно! Она просто гибнет прямо на цветах, не дай Боже попасть туда! И шмели, и пчелы, и даже мухи это знают…
– Да! Да! Так-то на Лугу защищены цветочные права и свободы! – поддакнула Ночная Фиалка. – Особенно самых ранимых… Этих мучителей не сеют, не пашут… А этот их ужасный солнечный знак!..
– Да, да, – вмешалась в разговор одна из приникших друг к другу Медуниц, султанчики которых, розовые на верхушках, уже лиловели книзу. – Кто хочет, тот и колет!
– Да, да! – тут же подхватила другая. – И колет, и травит все вокруг своим ядом!
– Именно ядом, – поддакнула Повителька с нежным миндальным запахом. – Он на краю Луга растет, вы его все знаете, не к ночи будь помянут! Не хочу и имя называть! В каждом его движении, в каждом колыхании листа – яд! Под ним просто нет никакой возможности расти, все насквозь отравлено! Яд каплет сквозь его кору, к полудню растопясь от зноя, и застывает ввечеру густой прозрачною смолою. Сплошная голая плешь под ним, все прочь шарахаются, одна черная пересохшая земля, трещины – в ладонь! А другим и уместиться негде, лезут по головам друг у друга…
– А запах? – сухо заметила Резеда. – Тут стараешься, бьешься, из кожи вон, можно сказать, лезешь, чтобы упоить мир изумительным своим ароматом… Вот как мы с вами, например, – улыбнулась она Лаванде, – а какой-нибудь, Болиголов, прости Господи, просто воняет, извините меня… Смердит! В буквальном смысле, – совершенно непотребные запахи издает!
– И как только Луг все это терпит! – буркнул Подорожник.
– Да вот так и терпит! – поджал губы Молочай. – А попробуй кто хоть слово против сказать!..
– А Крапива! – закивал Василек жестким стеблем, который венчала небесного цвета корона. – Ведь кто ни пройдет – обстрекается…
– А Конопля? – буркнула Сурепка, чуть склонив кисть желтых своих крестиков. – А? Да мало ли…
– Яды, запахи, шипы – это еще что, – заметил Клевер, считавшийся самым умным на Лугу. – А огня не хотите ли? Да, огня, вот именно, огня! А ведь Купина, бывает, особенно в августовскую сушь, так полыхнет, что никому вокруг мало не покажется! Эфирные масла, вишь ты, у нее такие. Самовоспламеняющиеся! А что все вокруг жухнет, что может на весь Луг пожар приключиться – ей и дела нет…
В центре Луга, угловатый, как будто рухнувший с небес и еще хранивший память о своем вселенском полете, лежал Камень, огромный валун крупнокристаллического гранита. Было принято считать, что он лежит тут с самого сотворения Луга, что с него и началось Творение. Ни единая травинка не украшала его грани, сиявшие самоцветными кристаллами. Существовало поверье, что если на нем когда-нибудь расцветет цветок, то это будет означать конец злу и ненависти на Лугу, всеобщий мир и процветание. Что тогда, мол, все поймут, что их особенности и даже капризы только дополняют друг друга, делают более ярким и многоцветным изумительный цветочный ковер…
Цветы ревниво следили за теми, кто рос рядом с Камнем, кто касался его своими листами… Ах, вон еще один, кажется, коснулся… Но ведь листами только, только листами, не корнями же!..
Ни единого цветка не росло на Камне. Ни одна травинка не нашла трещины, чтобы вцепиться в него корнями. Но я присмотрелся – то здесь, то там на камне пестрели желтовато-зеленые пятна стенной золотянки, словно топаз дополняли изумруды.
Я подошел, прислушался. О чем говорит лишайник?
Но ни звука не издавали слившиеся воедино зеленая водоросль и желтовато-белые гифы гриба. Они лишь влюблено, не отрываясь, смотрели друг на друга…
– А помнишь, – вдруг ласково шепнула Водоросль Грибу, – помнишь, мы ведь тоже когда-то ненавидели друг друга! И ни один из нас не смог бы сам найти путь сюда…
Но Гриб промолчал. Он только чуть кивнул головой, не отрывая от подруги влюбленного взгляда…
,,,Я поставил баночку на камень, и неторопливо зашагал прочь. Скоро тропинка между ворохов зелени, пышной, влажной, на все лады пахнущей и пылящей своей нежной пыльцой, -закончилась. Начиналось поле. До самого горизонта тянулись стройные ряды низкорослой "Безостой 4", у которой селекция убрала даже ости, чтобы те не мешали уборке. Стебелек к стебельку и зерно к зерну - сердце радовалось за будущий урожай. Я остановился, прислушался... Нет, ни звука не долетало от знающих свою цель и миссию растеньиц пшеницы. Ни звука. Они молча ожидали Комбайна..,