Портрет

Ольга Алексова
               
Ты родилась в Благовещение, сто двадцать лет назад. Помню, люблю.




Почему-то эта бабушкина комната так и называлась: комната.
Были и другие, но все понимали, что «комната» именно эта, в пять окон и с большой белой распашной дверью.
В комнате стоял круглый стол, покрытый скатертью. 

Борьба за укромное место под столом — домик — была нешуточная: со слезами, обидами, попытками нашептать бабушке «страшную» тайну про противного Серёжку и бабушкиным «выпорю».

Помирить нас могла только честная считалка:
—  На златом крыльце сидели царь, царевич…
—  … бабушка, с кого начинать?
—  … король, королевич, сапожник, портной…
—  … бабушка, всё?
—  … кто ты будешь такой? выходи поскорей, не задерживай добрых и честных  людей.

Ещё бы: оттуда, из-под стола, был отлично виден комод, что стоял в простенке между окнами. Комод прятался под такой же скатертью, что и стол, только без кистей, чтобы было удобно браться сразу за две  висячие ручки на тяжёлых ящиках.
Мы к этим ручкам привязывали верёвку одним концом, а другой закручивали вокруг толстых витых ножек стола… Всё! враг не пройдёт!

А над комодом  на стене — портрет.
Она — та, что на портрете — была в шляпке. И всегда смотрела на нас.
 
Мы с Серёжкой спорили:
— Королевна…
— Не-а! Королевна в короне, а эта, смотри, в шапочке.
— Это не шапочка! Ты, Серёжка, чистый дурак! Она гулять пошла, корону спрятала в большущий комод, а эту… ну вот эту, смотри, — я крутила руками вокруг своей головы, — на голове надо носить, потому что холодно. Это — шляпочка!
— Королевны в сказках бывают. Это ты — дурочка глупая. Сама не знаешь, кто это, а только мне врёшь.
— Ну ладно, пусть тогда царевна…  Видишь, как смотрит?  По-царевновому.
— А чего царевна здесь? …одна.
— Потому что царь на войну пошёл.
— Цари на войну не ходят, а сидят во дворцах.
— Ну, он и сидит, а она пойдёт сейчас гулять, понял?


Мы ещё долго спорили про ту, что смотрела на нас с портрета. Пока не засыпали в своём тайном домике, на тёплых половицах, за длинными кистями белой вязаной скатерти.
И не догадывались, что с портрета, одинокой царевной-королевной, смотрит на нас бабушка.
Не знала я тогда тех самых строк, поразивших меня много позже:

«Юная бабушка! — Кто целовал
Ваши надменные губы?»

И других строк любимой Цветаевой, накрепко и навсегда связавших меня с моей бабушкой, я тоже не знала:

« — Бабушка! — Этот жестокий мятеж
В сердце моём — не от вас ли?... »


Бабушка моя... навсегдашняя царевна-королевна.





Спасибо Лане Свет за слово "навсегдашняя", которое она подарила мне в одной из рецензий.