Большой город для тихой провинциальной девчонки – темный лес. Хотя он и сверкает рекламными огнями, но это, скорее, глаза притаившихся драконов, замышляющих какую-то кровожадную выходку.
Накануне я жестоко простудилась и с высокой температурой лежала в гостиничном номере. Графин феерически лопнул, когда, пытаясь раздобыть ночью горячую воду, я сунула в него кипятильник, и пакет с сушеной малиной, прощальный дар бабули, оказался невостребованным.
Но, как и полагается, к моей постели подоспела добрая фея, девчонка моих лет, с которой мы два часа проторчали в Музее Востока, обсуждая изображения буддийских божеств. Мы обе заблудились в тумане труднопроизносимых терминов и страстно жестикулировали, звеня абсолютно одинаковыми браслетами. У нее – на левом запястье, у меня – на правом.
Потом в зале появился ее мужчина, и Жанна вдруг показалась мне совсем взрослой.
Я-то пока еще могла себе позволить лишь безобидные посиделки в кафе с юношей, чье чувство юмора совпадало с моим.
Ее мужчина был старше нас лет на двадцать. Такой человеческий тип можно назвать озабоченным. И неважно, чем он в данный момент озабочен – карьерой, бизнесом, женщиной или качеством ресторанного обеда, повод для суеты всегда найдется.
Скользнув равнодушным взглядом по бронзовой фигурке Бодхисаттвы сострадания, на которую мы полчаса любовались чуть дыша, он приказал Жанне немедленно топать в машину, потому что они куда-то опаздывали. Жанна только и успела черкнуть в моем блокноте свой телефон.
Почему умные девочки влюбляются в таких типов? За их вечной озабоченностью скрываются лишь комплексы и страхи, но эти мужчины-сейфы умеют создавать иллюзию надежности.
Когда Жанна забрала меня к себе из сырого, не по-летнему холодного номера, к тому времени я насилу сохранила способность поддерживать разговор и самостоятельно передвигать ноги.
Теперь к всегдашней озабоченности ее Игоря прибавилась новая.
- Почему твою подругу нельзя поместить в больницу? – спрашивал он, разглядывая мое покрасневшее от внутреннего жара лицо.
- Потому что у нее нет прописки. В лучшем случае, ее поместят в коридоре на каталке, а здесь мы обеспечим ей нормальный уход.
- Хорошо, но когда ты в очередной раз притащишь с помойки блохастого котенка, я буду категорически против.
Я, вообще, в этом городе жалкий подкидыш: меня передают друг другу как по эстафете. В гостиницу поселили по рекомендации начальника охраны, а к нему я явилась с запиской от официантки маленького привокзального бистро, где едва не отравилась блинчиками.
Беспризорный котенок – своеобразный экзамен на милосердие, и страшно, когда в твоей зачетке одни неуды, притом, что эта сессия последняя в жизни.
Вскоре после переезда к Жанне и Игорю мне стало совсем плохо. Потолок вращался надо мной наподобие детской юлы, стены наступали, будто вражеские солдаты, в ушах звучал навязчивый мотив.
Я погружалась в бредовые сны, лишь на мгновенье выбираясь из них, чтобы получить из Жанниных рук порцию подслащенных лекарств.
В тот день Игорь почему-то оказался дома. Ему кто-то позвонил, и он ругался так громко, неистово и изощренно, что перлы его словесного творчества проникали в мое затуманенное болезнью сознание.
Жанна как раз пришла ко мне с напитком из распаренной малины. Следом вошел Игорь. Я видела его как светлое пятно на пороге спальни. Он был в белой рубашке; к этому цвету Игорь питал маниакальное пристрастие. В его платяном шкафу торжественно качались на вешалках только белые сорочки.
- Жанна, дорогая, нам нужно срочно уехать. Дела замутились скверные. Быстро собирайся. Этот «живой труп» останется здесь, того и гляди, сами станем трупами.
Жанна с размаху плеснула в него из чашки малиновым огнем. На белоснежном полотне полыхнули яркие пятна, словно кровь просочилась из пулевых отверстий. Такой странный образ мелькнул в моем лихорадочном воображении.
Раздался звук пощечины и разлетевшегося на куски фарфора.
- Я переоденусь и пригоню машину к подъезду. Много вещей не бери.
В свежей белой рубашке он спустился во двор, где уже через несколько минут его грудь снова окрасилась малиновым вином. Типичный расстрел начала девяностых.