Тайна рождения

Елена Тюгаева
Витька уложил рюкзак под ноги, и сразу же расшнуровал кроссовки. Невыносимо ехать всю ночь в тесной обуви. Мужик, сидевший рядом, посмотрел неприязненно. Но Витьке до лампочки были взгляды чужого мужика в сидячем вагоне. Как и все остальное на свете.
Поезд был грязноватый, невыразительный, похожий на деревенского пьющего дядьку лет пятидесяти.
Витька вытащил из рюкзака банку пива и привокзальную самсу в пакетике. И картонную папку - цель, венец и конец своего путешествия.
Пусть мать увидит, что я теперь знаю.
Знание не вызвало в Витькиной душе страшных скрипов и покачиваний. Знание, наоборот, успокоило. Все шары легли в свои лузы. Взбесившийся хаос преобразовался в Гармонию.
Витька подвинул рюкзак под впереди стоящее кресло. Умение устраиваться с комфортом в походных условиях у Витьки - от матери.
Витька тут же перебил собственные глупые мысли. Какая мать? Вот официальная папка. Он перевернул картонную обложку, хлебнул пива. Кривоватые машинописные строчки сообщали быстрым шепотком, что Виктор Васильевич Воронцов первоначально был Сергеем без отчества Авдеевым. Родился в родильном доме № 2 города Кострома первого мая тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года. Вторая бумажка говорила женским голосом - я, Авдеева Наталия Александровна, тысяча девятьсот шестьдесят второго года рождения, родившая 1.05.1988 сына Сергея, добровольно от него отказываюсь, так как он родился четвертым ребенком, и у меня нет средств на его содержание. Права на сына передаю государству, от претензий отказываюсь.
Еще одна бумажка радостно доложила Витьке, что 3.09.1988 Сергей Авдеев был официально усыновлен Воронцовым Василием Павловичем и Воронцовой Еленой Андреевной. Остальное можно было не читать.
Поезд фыркнул и без разбега погнал рысцой, как будто вместо колес были у него ноги с копытами. Витька убрал папку в рюкзак, и стал есть самсу, запивая пивом и прислушиваясь к себе.
Поразительно, ни капли страха. А говорят, у приемных детей бывает шок, когда они узнают "тайну рождения".
- Ни фига, - сказал Витька, - я - стойкий оловянный солдатик.
Сосед испуганно отодвинул от Витьки плечо и локоть.
- Ваш билетик, - плавно вытек сзади пухлый проводник.
- Давайте веселиться вместе! - призывно воскликнула женщина около двери. Там уже наметилась стихийная компания: парни, девушки, тетки. Люди хотели скоротать ночь, убить скуку ночного путешествия.
Витька встал, и без кроссовок, в носках, двинулся к ним.

- Ты в поезде-то не напейся, - сказала мать, глядя под ноги Витьке.
- А тебе, что, жалко? Не в твою печенку, - ответил Витька.
Он разговаривал с матерью холодно, грубовато. Без злобы. Она не заслуживала уже ни злобы, ни какой-либо другой сильной эмоции. Пошла она на хер, подумал Витька, и выпил залпом стакан самогонки.
Девушки зааплодировали. А женщина, которая начала вагонную вечеринку, посоветовала:
- Ты бы полегче. Она сорокапятиградусная!
Витька мужественно не пустил на глаза слезы. И спокойно взял из рук девушки Нади пластиковый стаканчик с соком:
- Как будто в первый раз... не волнуйтесь, тетя Мила!
Мила поморщилась от обращения "тетя". Витька подумал - того же сорта, что и моя мать. Все молодится, шалава. Небось, и любовник молодой тоже есть...
Вагоны сотрясались так, что здравомыслящий человек побоялся бы ехать в таком поезде. Но половина пассажиров была пьяна, а вторая - ушла в больной черный сон. В тамбуре грохот был особенно пугающим. Девушка Надя курила и смотрела в черноту за окном. Девушка Таня сидела на корточках. Очкастый юноша с каким-то забубенным именем (то ли Елизар, то ли Елисей) сел с нею рядом, и взял ее за ладошку.
- Открыть дверь, блин, и выкинуться отсюда на ***, - громко сказал Витька, - интересно, убьешься до смерти или только башню разобьешь?
Голос у него был абсолютно трезвый.

Отец в Костроме оказался неинтересен, как советский документальный фильм. Тощее тельце, прокуренный кашель и блестящие на коленках треники.
- Ты, значит, Витька?
- Ну, да. Мне тетя Алла ваш адрес дала.
Теперь Витька понимал, почему папаня не обрадовался, не удивился девятнадцать лет не виденному сыну. Витька был не сын. Витька ему - никто.
- У меня детей вообще быть не может. Я того, чернобылец.
Он говорил спокойно, серым потертым голосом.
- А Ленка могла  бы родить. Еще и сейчас, наверное, может. Замуж-то не вышла мать?
- Нет, - с ненавистью ответил Витька.
Тощему чужому дядьке по барабану и Витька, и Витькина жизнь. Зачем ему знать, что Витька нашел на тумбочке "Результаты УЗД-исследования"?
Беременность двадцать две недели. Норма, норма, норма. Сердцебиение прослушивается. Предполагаемый пол плода - женский.

- А ты чего не пьешь? - спросил Витька.
В голосе пошатывалась пьяная агрессия. Она приподнимала голову и ползла на локтях из черной норы, проеденной картонной папкой, результатами УЗД и сорокапятиградусной самогонкой.
- Я? - мулатик в бежевой курточке посмотрел на Витьку неправильно. С чувством превосходства.
- Я не пью и не уважаю тех, кто пьет.
- А ты что здесь за бугор? Гнида черножопая! Уебывай в свою Африку!
Агрессия вылезла на свет, вскочила на ноги, и - тетя Мила ловко увела Витьку в тамбур.
- На. Выпей сока.
Витька сразу угомонился. На Миле был красивый белый свитер с большим воротником. Точь-в-точь такой есть у матери.

"Моя мама работает туристкой", - написал Витька в сочинении в третьем классе.
- Наверное, ты хотел написать - увлекается туризмом? - спросила учительница.
- Нет! - серьезно возразил Витька. - Она работает!
Дома имелись дивные романтические вещи: палатки, каны, пенки, веревки, рюкзаки. В три года Витька начал ездить с матерью. Турслеты: областные, региональные и международные. Экспедиции и турбазы. На стенах дома висели фотки: мама и Витя на фоне палаток и швейцарских, германских, французских флагов. И дипломы в рамках: Воронцовой Елене Андреевне, турорганизатору центра дополнительного образования, первое место, дипломант, победитель, лауреат.
Когда приезжали мамкины друзья, она надевала белый свитер, брала гитару...
- Пошла она на хер, - сказал Витька стучащим колесам. И взял Милу за руку.

Витька вел Милу так уверенно, как будто сто раз ездил в этом поезде, и знал все его потайные места. Удача и смелость ведут пьяных. В тамбуре между предпоследним и последним вагоном никого не было. Витька долго целовал Милу. Руки его тонули в белом сиянии свитера. Но от молнии джинсов Мила его оттолкнула.
- Не будем сходить с ума.
Не будем. Не будем сходить с ума.
Мулатика на месте не оказалось. Видимо, попросил проводницу перевести его в другой вагон. Девушки и парни спали, свесив головы. За окном сигнальные огни купались в страшной разъедающей темноте.

Темно-темно стало жить Витьке, когда он начал понимать.
- У тебя такая мамка классная, - говорил Кирилл.- Всегда чай-кофе предложит. Поболтает. Нормальный человек, и не скажешь, что сорок лет.
- Ей не сорок, - отвечал Витька. - Ей тридцать восемь. Она меня рано родила.
Сам Витька во всем виноват. Сам привадил Кирилла.
- Мам, знакомься, это Кирилл Лагутин, солист нашей группы.
- Интересно! А ваша группа не желает поехать с нами на турслет? Там будет конкурс самодеятельности.
Конечно, Кирилл пожелал. Уже тогда все завертелось, а Витька не понял. Он увидел только финал - лиловое утро, 5 часов, 1 января, Кириллова куртка на вешалке. Дверь в спальню не закрыта, Кирилл и мамка  в сладком сне. Рука Кирилла у мамки на плече, а джинсы его валяются поперек кресла.

- Что ты лазишь в носках, пол-то грязный? - неодобрительно сказал сонный проводник.
Витьке некогда было отвечать. Закрылся в туалете, уцепился за дверную ручку. Очень трудно склониться над раковиной, когда все качается: вагон, пол, голова, мерзкие сны...
Самогонка с разжеванной самсой плюс желудочный сок и желчь - достойный вкус для моей жизни, думал Витька.
Поезд лез в гору, гремел как дырявое ведро. Скоро приедем. Куда?

- Витенька, заечка, еще воды, еще глотни!
- Я больше не могу!
- Надо желудок промыть. И чем ты так отравился?
 Двенадцать ночи, мать испуганно целовала Витькины мокрые щеки и повторяла:
- Я тебя люблю. Я тебя люблю. С тобой ничего не случится. Пей воду. Все пройдет.
До сих пор мать не знает, что тогда, в восемь лет, его рвало не от школьной еды, а от первой попытки курить. А еще от отвращения к самому себе. Почти как сейчас.

- Мила, ты здесь? - спросил Витька в темноте. - У тебя таблетки нет от головной боли?
Глухое ворчание пассажиров рассосалось в скрежете и грохоте. Мила опять вышла с Витькой в тамбур. Долго рылась в кошелечке, а Витьку мотало и трясло, и лицо у него было - мятно-зеленое.
- Говорила ведь - не пей столько!
- Мила. Я вчера узнал, что я своей матери не родной сын.
- На. Запей соком. А откуда ты узнал?
- Я с ней поссорился понимаешь она спуталась с моим другом мы в одной группе пели ей тридцать восемь а ему двадцать семь не просто спуталась расписалась и уже с пузом совсем с ума сошла она уже старая рожать а вдруг умрет у меня никого больше нет не нужен я ей буду когда она родит своего ребенка а я не свой меня какая-то костромская ****ь родила и бросила я ей был лишний я всем на свете лишний

Витькина методика не срабатывала. Он приходил в три часа ночи. Два раза пришел в хламину пьяный. Мать не ругалась.
Ему очень хотелось, чтобы она поругалась, поорала, и он бы тогда ей высказал, все, что думает. Она молчала.
Просто он стал ей по фиг. Теперь-то понятно, почему. Костромской папаша - облученный. Родить от него она не могла. Взяли мальчика в доме ребенка. Папаша стал пить.
А теперь - молодой муж. Любовь, ****ь, безумная на старости лет. И свой ребенок скоро вылупится.
На фиг думать о чужом? Ну, она, может, и думала - вот, вылезли наружу гены! Отродье алкашей, что с него взять.
- Вить, давай поговорим как друзья.
- Ты мне друг? Хороший друг, по-дружески мамку мою ебешь. Спасибо тебе, друг.

Таня и Елисей (или Елизар) вышли в тамбур покурить. Они не заметили Витьку, который дремал, сидя на корточках. Мила давно ушла. Елисей-Елизар стал Таню лапать. Курит ей в рожу и щупает джинсовую худую задницу.
Как мерзок табачный дым, подумал Витька. А еще мерзее - секс. Люди занимаются сексом от не хрен делать, от низменных инстинктов, а придумали возвышенное вранье: "Любовь".
Это любовь - наделать четверых детей и сдать их к чёрту, чтобы не мешали дальше заниматься любовью.
Это любовь - трогать чужую девку за жопу в прокуренном тамбуре.
Витька снова побрел в туалет. Нутро было пустое, вышла только вода с полурастаявшей таблеткой.

Военком привстал, костяшки пальцев, упертые в стол, побелели. Красная с прожилками морда серьезно пьющего человека. Но он Витьку жалел. Город был маленький, все знали о Витькиной матери и ее дурацкой "любви".
- Виктор, я тебя понимаю. Дома нелады, и все такое. Но не делают у нас Вооруженных силах кирзачи на каблуках. Не могу я тебя призвать с таким плоскостопием.

- А я уезжаю.
- Куда?
- К отцу. У меня вообще-то есть отец. Тетя Алла дала мне адрес.
- Какой отец, Витя? Он ушел, когда тебе было два года. Он тебе не прислал за семнадцать лет ни копейки денег!
- Есть великая истина - не в деньгах счастье.
Витьке было больно и приятно говорить это матери в лицо. Наконец-то ее глаза потемнели от гнева.
Потом боль пересилила удовольствие. Мать и Кирилл смотрели на Витьку скорбно, и оба были такие приторно-красивые, стройные, молодые, из американского хэппи-энда пара счастливых сук.
Уезжай, Витя. В жопу пёрышко. Не мешай мейк лав, делать любовь.

В окна светило июньское солнце. Неслись за окнами подмосковные поля-леса. Поезд был рад им, и даже грохотал меньше. Странно, а голова не болит. Да здравствуют алкоголические гены!
Пассажиры курили, а Витька умывался и чистил зубы.
Пассажиры потащили стаканы с чаем, а Витька причесывался и зашнуровывал кроссовки.
Друзья и родственники бросались на шею мученикам, пережившим кошмарную ночь в сидячем вагоне. Витька включил телефон, чтобы позвонить деду. Его толкнули в спину. Рюкзак, висевший на одном плече, съехал. Папка до половины вылезла. Тайна просилась на свет.
Семь неотвеченных звонков.
Витька машинально нажал кнопку.
- Витя? Ты где, Витька? - крикнула мать сразу - видимо, мобильник постоянно держала в руке.
Да, постоянно держала в руке, отметил Витька - без эмоций.
- Я в Москве. На Ярославском вокзале. Сейчас куплю что-нибудь поесть и двину на электричку, домой.
- Тебе котлет пожарить? Ты позвони, как сядешь в электричку. Кирилл тебя встретит на машине. Слышишь, Витя?
- Хорошо, мамуль.
Витька купил в киоске два пирожка, один с печенкой, второй - с клубникой, и банку спрайта. Сел на рюкзак около вокзальной стены, но тут же встал. Папка ужасно мешалась. Витька вытащил ее и сунул в урну.
А позавтракать решил в электричке, потому что менты стали приглядываться. Не будешь же объяснять ментам про тайну рождения.