Глава 4.
Не всякому повезёт напрямую общаться с величайшим из мыслителей. Мне повезло. Повествование Котана было чрезвычайно поучительным и возвышенным одновременно. Мой юный мозг с жадностью ловил поистине божественные крупицы знаний, каленым резцом врезающиеся в девственную память. Нет, я далеко не самого низкого мнения о собственной персоне. Наверное, очень даже далеко…. Но…. Но уже за первый день дежурства нашего по чердаку понял я, что назвать мои познания ничтожными, можно лишь очень польстив мне. Да я и тысячной доли не ведал того, что хранил гениальный интеллект великого софиста. Мог ли неотёсанный галлский охотник вообразить, что только из курочки можно приготовить сотни блюд? Это и каплуны подрумяненные, и куриные окорочка в сальных шкварках, и тушки, шпигованные артишоками, и куры с клёцками, и куры в клере, и…. нет слов таких в бедном моём языке, чтобы объять сокровищницу его откровений.
Мы тихонько беседовали в перерывах между хлопаньем дверей, криками и топотом. Башня кипела, а мы мирно насыщали воображение наше яствами, отказанными нашим желудкам. Временами становилось неловко от того, что столько людей лишилось из-за нас аппетита, тогда как мы его только разогревали. Разогревали? Да я бился бы о заклад, что не сходя с места, не развязав даже пояса, могу поглотить все те бесчисленные кушанья, что столь поэтично рисовала изголодавшаяся память Котана. Я б свободу свою поставил на кон. Я б головой своей рискнул…. Беда, но похоже цена моей головы столь низко пала, что желающих заполучить её не находилось. А потому способности мои, не явленные миру, неведомые никому, прозябали, а я лишь усердно давился слюной. В промежутках между гастрономическими изысками Великий Учитель вскользь упоминал о тайнах мироздания, секретах неба и земли, борьбе страстей, загадках характеров и прочих пустяках.
В течение дня крохотная дверца в наше прибежище открывалась дважды. Мы замирали, готовясь к возможному бою, но розыски проводились формально и поверхностно. Только на вторые сутки (по словам Котана, умеющего определять время на нюх) суета прекратилась, и башня погрузилась в обычную для себя спячку.
- Мы не сталь спорить, - убаюкивающе мурлыкал Котан, - зачем толькать судьбу под локоть? Тюрьрен избраль свою дорогу. А мы? Мы пошли в сторону, - он засопел, поковырялся длинным когтем в клыках и, кажется, сплюнул. - Ну и чего он добилься? Сталь графом, основателем клана, Великим Сенешалем... Это что - великие свершения?
- А чего добились вы? – от обиды за прадеда я даже перестал слизывать влагу со стены.
- Мы никогда не билься. Мы мирный. Мы искаль истину.
- Ну, и как, нашли? – я был сама невинность.
- Истину нельзя найти, - основательно заглотнул наживку старый софист. - Её можно лишь иськать. Но на это не жалько жизнь.
- Учитель, - с наигранной страстью затараторил я, - но разве не вы говорили, что мои слова о Тюррене описывают вам не Тюррена, а меня?
- Мы говорили, - согласился наивный старикан, не подозревающий, с каким выдающимся умом посчастливилось ему иметь дело.
- Но это, - коварно заманивал я, - это ваше утверждение, оно истинно?
- Пожалуй, - подписал приговор своей мнимой мудрости Котан.
- Но раз можно найти часть истины, - ловко подсёк я, ещё ни о чём и не подозревающую рыбёшку. Через мгновение, оказавшись на суше, ей только и останется, что широко раскрывать рот, словно вопрошая, кто же так ловко меня изловил? – Раз можно найти часть истины, значит можно найти и все её части. Всю истину! Без изъяна, - ликовал я, - А раз, за тысячу лет, вы её так и не нашли, значит плохо и не там искали! Вот!
Бедный ветхий кошак загрустил и совсем повесил голову. Не стоило, конечно, подвергать его тяжкому испытанию мыслительного поединка с таким серьёзным противником. Зря я так. Щадить все-таки надо старческие седины. Совсем бедолага пригорюнился. Я покровительственно похлопал старца по плечу,
- Чего уж расстраиваться? Вы ещё крепкий старик, а с моей головой дела у вас пойдут на лад.
« Скажите-ка, какой смешливый?! - внутреннему моему возмущению не было предела, - и так-то он, принимает руку помощи? Вот и сострадай таким?.. Давайте-давайте, не стесняйтесь: извивайтесь, кувыркайтесь, подметайте пол…. А ещё старый человек".
Нет, на сей раз он не фыркал. Он стонал, скулил, тонко повизгивал и даже пару раз хрюкнул. «Вот уж, действительно - светоч мира! Отец разума! Кормчий мысли! Ваятель идей! Мастер загадок! Держатель дум! Душа истины! Гроза догматов! Гром, вам на макушку! Гроза курочек – вот вы кто! - размышлял я, преисполняясь негодованием уязвлённого величия, - Ах, сколько же, вселенской скорби, в этих влажных от слёз глазках, с мольбой взирающих на меня? Нечего пялиться на доблестного Улиссандра! Он вам - не курочка зажаристая! Тоже мне, светоч…. Старый, облезлый макакян!»
- Мы не макакян, - простонал мокрый от слёз макакян, - мы гроза курочек!.. Мы…. Мы умирать, если мальчик не прекратит шутки…
Нате вам. Вдобавок ко всему они ещё и подло читают мои мысли…. Ну уж, нет уж! Не выйдет, мудрейший! Нету у меня мыслей! Пуста моя головушка, как тыковка пуста. Ни одной-то в ней мыслишечки завалящейся. Ни одной…. Впрочем?.. Ага! Нате вам: мысли мои, самые, что ни на есть, наиглавнейшие. Теперь я думал. Думал взахлёст. Думал со смаком. Думал о каплунах подрумяненных. Думал об окорочках в сальных шкварках. Думал о тушках артишоками шпигованных…. Думал, плотоядно наслаждаясь спазмами желудка высокомудрого вместилища мудрости. Что съели? Будете знать, с кем связываться! Я вам не курочка… Ага! Сдаетесь?!
Действительно, Котан с видом побеждённого и, я надеюсь с осознанием полного своего поражения, поднял руки.
- Истина, наш премудрый друг, - он уже не смеялся, - в том, что существует она без чердака и подвала. Она есть, но она…
Внезапно мне стало неинтересно. Я перестал его слушать. Да и зачем? Всё уже сказано. И не только сказано, но и услышано. Я зарычал от восторга и ринулся душить в объятиях хитрющую из бестий. Свершилось! Вот оно озарение! Старый мошенник, конечно, в объяснениях не нуждался. Неожиданно он перешёл на «ты»,
- Что ж, давай попробуем. Наверно, ты прав. Наверно, есть и подвал, и потайной ход. Хотя бы на случай пожара. Рискнём!
Взломав с помощью ржавого крюка чердачную дверцу, мы выбрались наружу, оказавшись на круговой, открытой всем ветрам дозорной галерее. Коническая, дощатая крыша трещала под тяжёлыми каплями. Изредка громоздящиеся над башней тяжёлые тучи прорезались вспышками зарниц. Ночь была ничего, подходящая. Ветер смело бросал на галерею пригоршни воды и, вмиг вымокнув, мы кинулись к сиротливо распахнутому люку. «И это бдительность? - оскорбился Улиссандр нерадивости здешней охраны, - безобразие! Стыдно бежать!»
Вниз вела винтовая лестница, серпантином обвивающая башню изнутри. Ступеньки были прочными и кое-где даже виднелись свежие камни и раствор. Ни один из укреплённых в железных кольцах факелов не горел. Что ж? В свете мы не нуждались.
Сквозняк, швыряющий из стрельчатой бойницы холодные брызги, заставил меня поежиться, и тут снизу донеслись шаркающие шаги. Проверив, надёжно ли обмотаны оборванные цепи вкруг лодыжек, я продолжил спуск. Котан спокойно последовал за мной. И куда делся трусишка, что падал в обморок от громкого звука? Поднимавшийся навстречу стражник слегка прихрамывал, а свистящее дыхание выдавало старческую одышку. Голову ветерана вместо столь подходящей ей тёплой суконной шапочки украшал стальной морион с изогнутыми кверху полями и луновидным гребнем по центру. Сам он старательно кутался в чёрный форменный плащ, когда, случайно подняв голову, упёрся в нас взглядом. Именно упёрся, потому как, несколько секунд ещё он смотрел сквозь нас куда-то в свои мысли. Затем глаза его стали медленно-медленно округляться, а челюсть отвисла, обнажив раскрошившиеся пеньки зубов. Он попытался вздохнуть. Но лишь попытался… Стражник дико, но совершенно беззвучно заорал. Одними губами. Тут же зрачки его закатились за веки. Несколько мгновений старческие с кровавой сетью бельма таращились на нас и следом он рухнул в мои вовремя подставленные, руки.
Осторожно опустив удивительно отяжелевшее тело на ступени, я подмигнул Котану:
- Ужасный трус. Его и связывать не обязательно.
- Не обязательно, - согласился великий софист. - Он мёртв.
Пожелав его душе спокойной дороги к маннам и испросив у неё же прощения за вынужденное воровство, я позаимствовал у мертвеца двухфутовый скрамасакс. Слегка искривлённый, одностороннезаточенный клинок был плотно насажен на обтянутую коровьей кожей шероховатую рукоять. Длинную: для двух рук. Неважно отшлифованное лезвие имело отчётливые следы буроватой ржавчины: умерший был слишком стар для воина. К срамасаксу относились с преступным небрежением, однако отцентрован он был вполне сносно.
Спустившись ещё на два пролёта, мы оказались перед окованной железными полосами дверью в кардегарию. Миновать помещение не было возможности и в надежде, что гарнизон окажется не слишком велик, я ухватился за дверную скобу, готовясь к нападению. Внезапно мягкая рука коснулась моего плеча,
- Мы будем слушать.
В этом был резон. Правда, происходящее в помещение доходило до моего слуха лишь несвязным бормотанием, но стоило понадеяться на кошачий слух Котана. Скоро он выпрямился и, почёсывая бакенбарарду, подчёркнуто скромно, поведал:
- В первой комнате мы слышаль трёх человек. Двое балуются в кости, а один смотрит в камин и делать вид, что размышляет о рапорте дворцовому центуриону. Он здесь старший. Декан. Ему скоро исполнится шестьдесят, и тогда он получит тридцать арпанов земли и пенсион. В смежном помещении спят шестеро, но крепко - только двое. Всего в гарнизоне было десять человек, но Фиг, делавший обход, умер от испуга. Фиг дружиль с деканом, которого зовут Хуан.
Глаза мои, должно быть напомнили бельма умершего стражника. Котан невинно потупился и удовлетворённо фыркнул. Сведения трудно было переоценить, но софист на них не остановился. Он смело приоткрыл дверь в караулку и совершенно незнакомым шамкающим голосом астматика проворчал:
- Эй, Хуан, шакал беззубый! Ты какие ключи мне дал? Я что тебе, молокосос - таскаться попусту по этой треклятой башне?
Котан зашёлся приступом такого неподдельного кашля, что я даже забеспокоился за старого лицемера. Вырванный из мечтаний о пенсии Хуан тем временем подошёл к доске подле камина и с сомнением оглядел висевшие там ключи:
- Ты окончательно спятил? Я дал тебе ту связку!..
- Да-а? Вот иди и сам попробуй ими открыть!.. – Котан вновь поперхнулся кашлем.
- Да прекрати ты квохтать! Э, сидите, - махнул он играющим, - сам разберусь со старым болваном.
Шагнув из освещённой караулки в полумрак, Хуан замер, вглядываясь в приобретшего густой меховой покров Фига. Я услужливо прикрыл за ним дверь, а заодно острым жалом скрамасакса, и отпавшую челюсть. Ещё мгновение, и рот десятника был заткнут собственным шейным платком, а руки скручены собственным же поясом. Град! Одно удовольствие работать в связке с Великим Котаном, который уже тихонечко увещевал десятника:
- В столице все думать, что мы исчезаль. Так что, если выведодить нас и ещё вот его, - Котан ткнул мохнатым пальцем мне в нос, - никто не знать, никто пенсии не лишать. А если вы будете отказаться, вот этот страшный бандитос, - я вовремя уклонил лицо от шального пальца, - который любить кушать грудных детей, отрежет вам голову и, ещё что-нибудь отрежет. Вы этого будете хотеть?
Десятник яростно замотал не отрезанным ещё предметом, намекая, что этого хотеть не будет.
- Нам приятно встретить такой мудрый начальник, - мурлыкал Котан, явно испытывающий удовольствие от собственной кровожадности. - В замке быть подземный ход?
К удивлению, Хуан вновь ответил отрицательно.
- А если пожар?
Старый десятник пожал плечами со скорбью фаталиста. Я не поверил его жесту. Он нас дурачит! Он уже стар и не ценит жизнь. Он старый солдат. Он готов погибнуть, но не предать. Нет, я не верил ему…. Но Котан печально покачал головой,
- Он говорить правда, - и от чего-то виновато развёл руками.
Внезапно неясная мысль мелькнула в моём лихорадочно работающем мозгу, а Котан тут же превратил её в вопрос,
- А как вы сообщаться с гарнизоном подъёмного моста?
Я теперь не обращал внимания на спеленатого ветерана: Котан напрямую переводил его мысли,
- Никак. Те приходить и забирать пленников, а эти только сторожить. Сторожить и всё.
- А о нашем побеге, - влез я, - как вы известили о нём?
- Никак, - огорчил Котан, - дворцовые гвардейцы приходить в башню, тут их и обрадовать.
Не больно-то им доверяют. Но…. Град! Должны же они есть!?.. Котан озвучил моё изумление и радостно мявкнул, - По утрам им приносить продукты Кривой Якобс. Но его охраняет один… пара солдат.
В несколько минут нам удалось обезоружить и связать всю стражу тюрьмы. Теперь оставалось ждать.
То ли стражников кормили в соответствии с проявляемым к ним доверием, то ли аппетит у них не уменьшился с возрастом, но кроме пригоршни солёных маслин да остатка лепёшки нашим изголодавшимся желудкам ничего не досталось. Освободив свои лодыжки от кандальных браслетов, я занялся тем хламом, что здесь использовался в качестве оружия. Уход за ним был вполне под стать ветеранам. Всё же в пару к скрамасаксу я отыскал себе увесистую франциску. Это вообще излюбленное оружие галлских воинов. Неизвестно, как попал сюда этот боевой топор, но сделан он был явно у нас. Узкий отменно прокованного железа клинок франциски, снизу плавно изгибался, что заметно усиливало мощь удара.
Мохнатому своему сообщнику я попытался навязать короткую фракею с широким наконечником в виде шалфейного листа. Весьма порядочное оружие…. Куда там? Котан возмущённо захныкал:
- Мы мирный, мы добрый, мы смешливый….
Наконец после долгих уговоров я чуть ли не силой напялил на дующегося миролюбца панцирь из воловьей кожи с нашитыми внахлест рядами металлических чешуек. Пусть не ему, так хоть мне спокойней будет. Котан злобно фыркал, интересовался, как теперь ему чесаться, но поглядевшись в зеркало, вроде остался доволен. Точнее это я так решил, смело игнорируя его презрительную мину и выпяченную губу. Он тут же уловил мою реакцию и протестующее заворчал:
- Кто довольный? Мы довольный? Довольный походить на чучел? Тех чучел, - добавил он, дабы я не усомнился о ком идёт речь, - что столь напрасно воображают себя героем и красавцем.
Не имея ни малейшего понятия, кто там и кем себя воображает и, вопреки врождённой скромности, должен заметить, что в панцире с воронеными наручами и в морионе я действительно не мог не произвести впечатления.
Шёл уже второй час петуха, когда в окошко тюремных ворот мы разглядели, как две крохотные фигурки на другом берегу тащатся к вОроту подъёмного моста. Они двигались вяло и словно нарочно медленно.
– Издеваются, - решил я.
– Сонные, - поправил Котан.
Но вот вертикально закреплённое полотно дрогнуло и поползло к башне. Как только мост опустился, три человека, рассекая стелющийся туман, двинулись к нам. Похоже, осторожность здесь полагалась по уставу, и мы не слишком удивились, когда воины остановились шагах в десяти от башни, а припадающий на одну ногу Якобс с вместительным коробом на плече поковылял к нам в одиночку. Ворота уже были распахнуты, и Якобс без всяческих препон с нашей стороны попал по назначению. Через минуту, скрутив служителя, мы накинулись на съестное. Курочек, правда, не отыскалось, но Котан, заталкивая в набитый холодной ветчиной рот, порядочный кусок крутого омлета, кажется, позапамятовал пожалеть об этом. Я вряд ли отставал от него, не забывая впрочем, прикладываться к оплетённой лозой бутылке с кислым, красным вином. Но время шло, и нам пришлось буквально за шиворот оторвать себя от пищи. При этом Котан украдкой засунул под панцирь связку сарделек.
- Подлинный мудрец, - подумалось мне, не может так зависеть от еды.
- Конечно, не может, - с готовностью согласился софист, - но что поделаешь, если еда вкусная?
В коробе кухонного разносчика имелось три бутылки. Одну - общими усилиями мы опорожнили, а две другие залили в рот для виду сопротивлявшемуся, Якобсу. Затем я развязал ему руки, и он, благодарно кивнув, покачался в поисках центра равновесия и, не найдя искомого, повалился навзничь. Довольные результатом, мы, пару раз встряхнув Якобса, нацепили ему на шею короб и толчком выпроводили за ворота. Сделав по инерции пару нетвёрдых шагов, он задумался, шагнул ещё разок, ещё чуток подумал и рухнул, очень печально взмахнув руками. Облачённые в доспехи и плащи стражников и изображающие именно их, мы, выскочив за ворота, склонились над непринуждённо посапывающим служителем кухни. Великий, я бы даже добавил воистину великий Котан, не разгибаясь, вскричал голосом декана башенной стражи:
- Эй, там, крысиные хвосты вам в глотку, чего стали? Заберите свою дохлятину! Старина Якобс, кажется, вывихнул свою и без того кривую лапу.
Слишком подробный устав порождает в солдатах чрезмерную веру в него, в то время как, воин должен надеяться на себя и товарища, а не на правила. Устав был проверенным, и все артикли выверены были до мелочей. Устав был надёжным и заученным до запятой. А потому полностью полагавшиеся на него стражники оказались беспечны и легковерны. Правда, подобный случай в уставе не значился, но ведь все опасные случаи значились там наверняка, а значит, происходящее не заслуживало особого внимания. Они нерешительно переглянулись, но тут же отринули сомнения и, чинно ступая, пошли к нам. Из тумана долетали обрывки ворчливых фраз:
- Вот старый чурбан.… Тащи теперь его.
Приблизившись вплотную, один из стражников деловито отстранил меня,
- Ну, что тут у вас?
Тут его взгляд случайно упал на мохнатую физиономию, скромно улыбнувшуюся ему из-под полей мориона,
- Это что?.. Что это?..
- Мы,.. - принялся объяснять Котан, а мой, короткий крюк снизу в челюсть завершил объяснение. Любознательный стражник рухнул на Якобса, в то время, как его напарник медленно потянулся к мечу. Слишком медленно. Рука его ещё не коснулась рукояти, а он уже присоединился к лежащим. Мы уповали, что густой туман скроет наши действия от стражников, караулящих подъёмный механизм.
- Ну, что, Якобс, тронулись? – подхватив бесчувственное тело, мы не спеша зашагали по раскачивающемуся мосту. «Сколько всего стражников?» - размышлял я. Котан виновато замотал головой, - Мы не знать. Слишком далеко.
Оставалось довольствоваться обычным моим необычным зрением. Широкоплечий, чуть сутуловатый стражник укрылся от дождя под дощатый навес, прикрывающий механизм подъемного ворота. Места там больше не было, и второй боец уныло кутался в плащ, прячась от разлитой в тумане дождливой мороси. Временами он неторопливо переминался с ноги на ногу и, прикрыв глаза ладонью, пытался разглядеть нас. Похоже это был отчаянный нытик. Он всем не доволен. Он недоволен, что моросит дождь. Что мы движемся слишком медленно. Что напарник занял единственное пусть не сухое, но всё же менее влажное место. Что именно ему выпала очередь дежурить у моста. «С таким характером должно быть нелегко тянуть лямку гарнизонной службы,» - посочувствовал я нытику, а Котан, отплёвываясь от капель дождя, сообщил: «Эти двое, которые дежурят у механизма, не любят нас.
- Не может быть?..
- Они нас ругают хромыми черепахами и брюхатыми улитками, а Якобса, - он фыркнул, - мы не можем повторить при детях.
Он мне состроил глазки, а я ему столь зверскую рожу, что вредный старик выразительно хрюкнул.
Шагах в тридцати за подъёмником располагался домик, сложенный из массивных, грубо обтесанных глыб туфа. Здесь ютились стражники, отдыхавшие от караула. К торцевой стороне казармы была пристроена коновязь под навесом из дранки. Вот куда нам нужно.
Котан, глотая капли, бросил:
- Они ругать и тех, кто в казарме. А их там, как я понял по красивым выражениям, не меньше, двадцати.
Мы были уже неподалёку, и мокнувший под дождём нытик начал как-то подозрительно вглядываться в нас. Особенно пристально он пялился на великого философа, который пытался, нагнув голову, скрыть мохнатую физиономию стальными полями каски. Нельзя было позволить превратиться подозрениям стражника в уверенность. Я взвыл, изобразив кулаком Якобса удар в собственную переносицу и, трагедийно всплеснув руками, упал. Котан повторил мои действия, а поскольку, сладко похрапывающий Якобс остался без поддержки, то и последовал нашему примеру. Солдаты не обманули наших ожиданий. Сначала из-под навеса выскочил широкоплечий стражник. Чуть поотстав, побежал к нам и нытик. Поверхность моста сотрясалась от топота кованых калиг, попадая в такт моего сердца.
Первый стражник уже достиг наших живописно разметавшихся тел и, рывком перевернув Якобса, отшатнулся от винных паров.
- Да они в стельку!
- А я и думаю, - задыхаясь, заканючил нытик, - что за суета у башни? Двойной наряд!
Я лежал на животе, но и спиной чувствовал, как нытик, радуясь проступку товарищей, плотоядно потирает руки. Широкоплечий сплюнул, - Нарядом, они не отделаются. Ну, что, потащили?
- Была нужда надрываться. Кликнем подмогу.
-Вот ещё глупости, - подумал я вскакивая. Нытик уже открыл рот для крика. Так с открытым ртом он и свалился, наткнувшись на резкий удар в шею. Широкоплечий, сразу показавшийся мне более опасным, успел отскочить и выставить вперёд фракею. Широкое листовидное жало было направлено на палец выше моего живота, а в глазах стражника читалось спокойствие и решимость опытного бойца. Я ринулся влево и, когда стальное перо переместилось за мной, бросился « оземь» и в кувырке сбил противника ногами. Только один звук успел вырваться из горла стражника, тут же захлебнувшегося от страшного (даже для меня) удара в лоб. Голова воина дёрнулась и обвисла как тряпичная, а мы уже преодолевали последний туаз моста. Земля!!! Ещё совсем чуть-чуть…. Мы поравнялись с казармой в тот самый момент, когда дверь её распахнулась. На пороге стоял солдат без каски и доспеха, но с обнажённым мечом в руке. Этот разбирался в ситуации быстро. Обернувшись, он гаркнул: «Тревога!» И, размахивая скрамасаксом, ринулся на меня. Клинки наши встретились в отчаянном ударе, но только в одном ударе. Я пробежал уже несколько десятков туазов и теперь воспользовался набранной скоростью. Меч противника был отброшен в сторону, а в следующий миг я уже врезался в стража всей своей утяжелённой доспехом и скоростью массой. Поднявший тревогу, не успел ещё приземлиться, а из казармы уже выбегали его товарищи. Они преграждали нам путь. Увы, придётся пробиваться. Эх, был бы я один….
Мой клинок описал широкую дугу и с размаху опустился на меч ближайшего противника. Я видел, как побагровело его рыхлое лицо, тут же сменившее окраску от разлившейся по нему меловой бледности. Пытаясь зажать оставленную моей франциской рубленую рану на груди, он медленно оседал на колени. Увернувшись от длинного кинжала, я пинком сбил смуглого, жилистого стражника и потащил Котана в образовавшуюся брешь. Все солдаты оказались теперь позади нас, но не больше чем в туазе.
Если не доводилось вам зреть бегущего гепарда, не очень – то убивайтесь. Бедное животное сдохло бы, соревнуйся с нами сейчас. Ветер, попытайся он, уподобиться нам, пришлось бы наименовать вихрем. Мы мчались. Мчались подобно вихрю. Мчались подобно урагану. Подобно молнии…. Не удивился бы я, полыхай за нашими спинами огненная дорожка.
Крепкий в кости жеребец, похоже, испугался нас. Он храпел и нервно перебирал стройными ногами. Некогда было успокоить его. Некогда даже отвязать узду. Рубанув мечом по кожаным ремням, я влетел в седло и почувствовал, что Котан тут же плюхнулся сзади, прижимаясь к моей спине. Ухватившись за обрывки повода, я поднял коня на дыбы и, развернув на задних копытах, вогнал каблуки ему под пах. Жеребец, злобно всхрапнув, взял с места в галоп и, сбив двух слишком прытких преследователей, понёс нас вдоль обрыва в туман. И тут я с ужасом заметил, что отставший от всех, а теперь, так получилось, оказавшийся на нашем пути воин двумя руками вскидывает над головой тяжёлый бердыш. Взбешённый жеребец уже проносил меня мимо бойца, а я успел только лишь понять, что сейчас произойдёт. Успел понять точно, как в драке с Рыжим, когда крохотный кулачок ещё только вырвался из прорехи и когда точно знаешь, что произойдёт, а исправить уже ничего, нельзя. Так и сейчас. Сейчас…. В этот самый миг искривлённое, дугообразное лезвие опустится на мягкое тельце так беззащитно, так доверчиво, прижавшееся ко мне. Сейчас! От восторга, вызванного боем, не осталось и следа. Только ужас, вина и холодный пот. Сейчас…. Но смертоносный бердыш остановился в считанных дюймах от беззащитного тельца. Остановился и замер в вытянутых руках стражника. Мы уже проскочили и комья выбиваемой копытами грязи, осыпали солдата, а он всё ещё стоял, высоко воздев страшный топор. Великий Котан был не совсем беззащитен.