ДВА СОЛЬДИ
Идея Митрофановна Шинкарюк была самой полной преподавательницей Прикубанской школы. Симпатичная натуральная блондинка, не старая по годам, страдала от лишнего веса. С удовольствием показывала ученикам фотографии, где юная, едва узнаваемая школьниками, учительница была худой, как щепка. Галя не видела этих снимков, поэтому представить её худенькой не могла.
Когда Жорик уходил в армию, он привёз свою радиолу с проигрывателем и пластинки Гале и Витьке. Правда до того времени, как в Гальку влюбился Телевизер, этому приёмнику уже вставили «очки» и пришедшую в негодность вещь, выбросили. Так что замечание несостоявшегося жениха на счёт радиолы было справедливым.
Однажды на седьмое ноября, красный день календаря, ещё не забыли? Слегка охмелевшие учителя забрели в Галину хату. Идея Митрофановна перебирая пластинки, вдруг ахнула: «Ах, «Два сольди»!». Она тут же напела мелодию и закрутила бёдрами и попросила пластинку на вечер.
Ученица удивлёно посмотрела на биологичку: ну и что, что два сольди? В детской голове не укладывалось, что толстая Идея Митрофановна была когда-то просто стройненькой девушкой Идой. А трогательный мотив старой песни вернул располневшую женщину в молодость, которая у неё всё-таки была! Вообще пессимистически настроенная девочка не верила, что её мамка была тоже когда-то молодой. Для дочери Мари Трофимовна так всю жизнь и проходила с распущенным животом и морщинами на лице.
Вся школа знала, что Идея Митрофановна курит, нельзя сказать, чтобы это одобрялось, но, во всяком случае, дети относились с пониманием: вынужденная мера борьбы с полнотой. Используя никотиновый яд, Митрофановна пыталась похудеть. И, разумеется, порицаний в адрес курящей учительницы слышно не было, тем более женщина старалась не светиться с дымящей сигаретой.
Вела Идея Митрофановна биологию, из Галиного класса любила, не скрывая своих чувств, Вальку Абрамчук. Бедовая девчонка с ещё большей лёгкостью зарабатывала по одной и той же схеме «отлично» и у биолога. Уж бывает такая интересная и понятная тема, так уже Чиликиди тянет руку и не одна Галя, полкласса рвётся к доске, момент получить пять баллов
А Идея Митрофановна скажет: «Ну, давай, Валёк!» и класс разочаровано завоет – опять Абрамчук! Валька пулей вылетала к доске без особых заморочек разбиралась с пестиком и тычинкой. Заграбастав после ответа дневник, потяжелевший ровно на одну пятерку, усаживалась на место. Зато следующий урок, при прохождении заковыристой темы. Валёк замирала за чужой спиной и поднимать руку, когда весь класс сложил их на партах, как флаги Рейхстага, не спешила, предпочитала отсидеться.
Учительница обведёт притихших учащихся взглядом, понимая, что к чему, и, уткнувшись в журнал, ударит, как под дыхало: «Ну, давай, Чиликиди, иди отвечать». Конечно, теперь Чиликиди, ну и спросила б свою любимую Абрамчук! Возвращалась Галя с вымученной четвёркой, с непоколебимой уверенностью, что её пятёрка буквально была отдана на прошлом уроке Вальке.
Как-то на уроке, после очередной контрольной Митрофановна раздавая тетради, попрекнула одного и второго, что могли бы и лучше написать. А Тамарка Шишкина поинтересовалась: «А я могла бы?». «Да, ты могла бы лучше учиться, если бы старалась?» И началось, каждый стал кричать: «А я, а я могу ещё лучше?»
Учительница окликалась на все выкрики, раздавая налево и направо: «Да, да и ты можешь, и ты тоже мог бы!». Тем самым, заверяя детей, что в них сокрыт высокой потенциал успеваемости! Ученики заволновались, зашумели! Казалось, что Митрофановна разгадала внутренний противодвоечный код каждого ученика. Теперь им останется только хватать звёзды с неба!
Тройки и двойки это, как маскировочный халат, который скинешь, глянешь, а грудь вся увешана пятёрками, а ты и не знал! Галя, поражаясь изобилию зашифрованных талантов в родном классе, которые ещё вчера ждали её шпору. Она одна не поинтересовалась, как преподаватель биологии оценивает её умственные данные? За неё это сделала Шишкина: «Идея Митрофановна, а Чиликиди может лучше учиться? Вы только за неё ничего не сказали».
Митрофановна пожимая плечами, развела руками, и с сожалением глянула на Галю: «Ну, что тут сказать? Как может так человек и тянет». Так, конечно, Галю никто не опускал. Любой ученик хороший, плохой – мог, а Чиликиди свои ресурсы исчерпала. Вечно эта Тамарка лезет, куда её не просят. И Идея Митрофановна тоже придумала такое сказануть! Обида, как ножом, полоснула по самолюбию и затаилась без всякой надежды отомстить.
Супруг Идеи Митрофановны Виктор Матвеевич работал в совхозе ветеринаром, попутно, за небольшой гонорар, холостил хозяйских кабанчиков. Также по совместительству нелегально принимал двуногих «бычков» почитай со всего района, но уже в другой ипостаси. Падкие на доступную «любовь», недальновидные молодые люди стыдливо вызывали ветврача за калитку. Хотя клятву Гиппократа, надо думать, Виктор Матвеевич не давал, однако пациента выслушивал и, сохраняя врачебную тайну, здесь же у ворот назначал лечение. Жена подобной практики не одобряла, ну что она может понимать – женщина?
Когда мамка первый раз отправляла Галю на море, и ей пришлось шагами измерить вместе с Саликом и Витькой Пионерский проспект, Шинкарюки тоже ехали. И вот разместившись в открытом кузове, хотя было и лето, но в четыре часа утра всех неприятно пронзала утренняя свежесть. А как машина тронется, совсем замёрзнуть можно, и бабы стали доставать тёплые вещи. В основном это были плащи.
Митрофановна то ли забыла взять, то ли не посчитала нужным таскаться. И дядька Васька Литвиненко, с явным намёком, что одолжил бы свой плащ, да его не хватит согреть такую, как Митрофановна, слишком толстая. Кинул клич на два грузовика: «А, ну стягайте все плащи до кучи, будем Митрофановну кутать, шобы не замёрзла!». Колхозники захохотали, открыто высмеивая её полноту. Идея Митрофановна ещё не учила Галю, но всё равно, она же учительница, разве можно так шутить с ней? Галя опять не могла осмыслить, что учителя такие же простые смертные, и им ничто земное не чуждо, и хорошая шутка тоже!
На виду всего совхоза эта женщина досмотрела троих стариков. Первый несчастный, чьи последние дни скрашивала учительница, был аристократичной внешности пожилой мужчина, отец Виктора Матвеевича. Пышноусый худой человек тихо передвигался по двору, ожидая смерть. После кончины свёкра, через время семья забрала к себе и свекровь.
Белокожая, такая же, как невестка, полная женщина в годах, судя по всему городская, не привыкшая к неудобствам села, также своим проживанием добавила хлопот безотказной Идее Митрофановне. И третьим стариком, что нуждался в уходе, был отец самой Митрофановны. И тем прискорбней было узнать, что сама Идея Митрофановна не захотела становиться обузой детям и ушла на тот свет по доброй воле, накинув на шею петлю.
Деньги
Чтобы испортить матери настроение достаточно было сказать: «Мам, дай денег». Мари Трофимовна так искренне удивлялась неосведомленности собственных детей: «Да вы шо с ума сошла? Откуда у меня деньги?! Вы ж не даёте, чтобы они у меня в руках нагрелись, сразу – мама, дай!». И не играло роли: звучала просьба перед получкой или – после неё. Денежные знаки, как живые существа имели свойство проскальзывать сквозь материнские пальцы бесследно.
Однажды пришла Клавдия Григорьевна, раненько так разбудила соседей. Редкий воскресный день мамка позволяла себе немного поспать дольше обычного и Галя у неё под боком тихо посапывала. Сквозь сон уловила скрип двери и негромкий разговор двух женщин. Но глаза открывать не хотелось, сейчас Клавдия Григорьевна поговорит с мамкой и уйдёт, а она ещё поспит.
«Маруся, – вдруг слышит ученица пришедшей учительницы голос,– займи мне денег». Сон, как рукой сняло: как же так займи? А, если Гале понадобятся эти самые деньги, мать снова скажет – нет у меня ничего. И дочка незаметно, во всяком случае, ей так казалось, что Клавдия Григорьевна не видит, толкает ногой мамкину ногу – не давай денег!
«Хорошо, Клавдия Григорьевна, сколько вам надо?» спрашивает соседка, никак не реагируя на толчок. Правильно, как Гале дать, у неё – нет, занять – пожалуйста! Готовая расплакаться девочка пнула мать повторно – не давай! Мари Трофимовна упорно проигнорировала и этот сигнал.
Они обговорили сумму долга, и Маруся заверила: «Сейчас, я встану и принесу вам деньги». Клавдия Григорьевна ушла, и мать рывком развернулась к дочери, замахнувшись острым локтем: «Чего ты меня тут штурляешь? Щас как турану, так влипнешь в стенку!». Галька дёрнулась от материнской руки, и, натягивая край одеяла на голову, заныла противным голосом: «Как мне так не даёшь!» «Замолчи! – гаркнула матерь – за сколько лет женщина пришла и что я ей должна отказывать?! А как я к ней хожу каждый раз занимать, много ты знаешь, «гэ» вчерашнее!».
Мать Галя, конечно, боялась, но настырный характер давал о себе знать всё чаще. Атакованная матерью и что называется пригвождённая к стене, она продолжала обвинять мамку в стяжательстве по отношению к детям. И безрассудной готовности одолжить денег учительнице, которая по всем параметрам богаче их: «Чо это у Будяков и денег нет? А если мне что-нибудь купить надо будет?».
Мари Трофимовна уже одеваясь, парировала упрямой дочери; «А ну-ка замолчи! Я кому сказала!? Язык длинней, чем у собаки хвост! Я тебе покажу верхи брать! Хамлюга такая!». Она отсчитала из загашника несколько купюр, и пошла через дорогу, а доведённая до белого каления Галя повернулась к стенке. Ударила корявую турлучку ногой, и сглотнула слёзы, которые от злости не пролились, а почему-то быстро высохли, и легче не стало.
Совершенно другое отношение к денежным знакам было у брата. Витя не закатывал истерик, как сестра и не старался, чтобы на него тратилось как можно больше из семейного бюджета. Если бедный пацан выпивал большее количества молока, на этом его поощрения и заканчивались. Во всём остальном баловали Гальку, ну относительно, на сколько это возможно при скромном заработке.
Малолетний Витька, если где-то у него заваляется копеечка, и мамка по забывчивости не потребует сдачи, ни за что не потратит денежку тайно от всех. Он сохранит её ровно до той минуты, пока мать не пожалуется, что и хлеба не на что купить! «Возьми, мама, на хлеб» и свёрнутый трубочкой рубль перекочует в материнские руки. Сегодня от такой детской сознательности сжимается сердце, и слова для похвалы кажутся пустыми.
Однажды Мари Трофимовна отправила с Людкой в город своих детей, чтобы что-то купить Витьке. Это «что-то» купили, и остался ровно рубль, скажем так бесхозных денег. Людка вроде, как в шутку предлагает этот рубль отдать ей! И хохочет.
Галя меньше всех годами и ростом, задрав голову, смотрит то на Людку (бессовестная), то на брата (бедный Витька!). Ему, понятное дело, деньги жалко, скорей всего серьёзный капитал пошёл бы в « золотой фонд НЗ», чтобы в очередной раз порадовать мамку. Но он никогда не откажет Людке. Улыбка на лице брата сделанная, сестра хорошо знает его характер, и вот с этой улыбкой он протянул родственнице рубль. Та возрадовалась, как сотне, и затолкала в кошелёк.
Был ещё такой случай, когда уже достаточно повзрослевших детей Мари Трофимовна отправила в Краснодар купить Гальке пальто! Сколько можно ходить в чужих обносках? Гале уже тринадцать лет, и это было первое новое пальто. То, что купила тогда школа, считать не будем. Потому что приобрели его на толчке, и оно было ношеным.
Витьке, как старшему, были доверены деньги, пальто купили синее, хорошее, но не о нём речь. Остались сдачи, и Галя это прекрасно видела и просит брата: «Давай, купим пирожков, поедим!». Покупка сделана, деньги остались, почему бы и не продолжить удовольствия? А Витька берёт сестру за руку и тянет подальше от лотка: «Галька, да зачем они нужны эти пирожки? Поехали лучше быстрей домой, там мать уже что-нибудь приготовила!».
Мари Трофимовна до конца своих дней вспоминала, как Витька отказал Гальке в пирожке. Вот какой был, каждую копеечку берёг, понимал, как мне трудно.