И снова – Город.
Я стою на сером песке, и пенистые волны лижут мои блестящие лакированные ботинки...
А в голове проносится калейдоскопом мишуры прошедший – да, теперь он уже в прошлом – незаметной тенью еще один день. Рассыпавшийся потоком седых от грязной пены песчинок никчемушный день...
Шаг.
И мутная тягучая вода – как мало в ней жизни сегодня! – обнимает мои ноги...
... Я всегда мнил себя морским жителем, гордым и независимым, сильным и... Сильным. Способным выжить. Но – и могущим остаться при своем мнении, вне зависимости от стаек вьющихся вокруг дымчатых пузырей чужих взглядов и мыслей-выдохов проплывающих рыбок...
Когда-то здесь, в узкой бухте между синих скал, игриво брызгал в лицо небес прозрачной волной залив... Он был молод тогда, и не знал забот. Играми был наполнен каждый день, играми и забавами. Чистым разумом. Молодым сердцем. Вольным ветром.
Еще шаг.
Вспоминается чехарда и суета многоликих толп, заполняющих солнечные проспекты и сумеречные переулки, сжимающих в своих объятьях артерии Города и великанскими поцелуями сотен тысяч шаркающих ног стирающих в пыль самое его лицо...
Волны лизнули пряжку ремня, и охватили стальным обручем тело. Кожа уже понемногу менялась, приспосабливаясь к яду и желчи, растворенным в воде мертвого душой залива – немного гари и копоти задохнувшихся в собственном аду «дымных садов» делают оболочку чуть более толстой, но и гибкой... Дурно пахнущая вытяжка клоак и выгребных терминалов придает серебристо-сизый цвет и позволяет скользить, отталкиваясь от самих течений... Игольчатые колючие кристаллики технической пыли из мастерских «большого дна» мелкими серебряными звездочками усеивают шкуру, просто для красоты и немного – для защиты от всего-всего-всего, что обогащает своим неожиданным присутствием богатые мусором воды...
... А потом пришел Город. Томными шагами хищника вполз, не спеша, на скалу... Потом – на другую. Раскинулся, довольный... Заурчал, чихнул в небо выхлопом мириадов вздохов. И остался. Навсегда?
И залив умер. Если в душу регулярно гадить, то рано или поздно – она загнивает. А если еще и не очищать загнившее, хотя бы – и скальпелем хирурга, отсекая мертвящее, то душа умирает. Медленно. Тихо. Печально. Как звуки вальса в облетевшей листве садов...
Никому не нужные разговоры вплетаются толстыми нитями в ловчие сети липкой паутины. Наивные попытки выслушать приводят к излиянию грязевых селей чувства собственного превосходства. Избыточные – бумаги, шаги, чувства...
Броуновское движение миллиона наглухо закрытых от мира и других людей сфер-человеков, закованных в броню осознания собственной значимости, в погоне за счастьем...
Еще один шаг.
Волны впиваются острыми резцами боли в податливую глыбу тела, срезая все лишнее. Меняюсь я, повинуясь неодолимому зову, звучащему в крови, как сотни труб Судного Дня... Меняюсь. Отсекаю ненужное.
Облака раздвинулись, разбежались, следуя порывам гнетущего ветра. Из-за них, бельмом слепого глаза, выкатилась полная Луна...
... Город не всегда был таким – жестоким, таинственным местом, исполненным самости и алчности к каждой крупице души. Он был прекрасен. Был. И уже – не будет.
Времена меняют все, но изменяются при том сами. Город – ожил. И вечно будет цербером стоять на пути всякого, кто рискнет измениться, и изменить его Время.
Как залив. В его волнах плещется мусор, и мелкие рыбешки объедают волосы водорослей с затонувших трупов кораблей в гавани. Темно, и скользко.
...Впрочем, последние слова можно отнести почти ко всей нашей жизни, вяло текущей от понедельника до пятницы в четырех стенах узких каморок, или – в тех же темницах кварталов и улиц... Метания, метания, метания. От одной стены – к другой, от стола – к столу, от дома – к дому, на работу, с работы...
Темно и скользко. В темноте хорошо растет всякая мерзость, душащая мысли и отравляющая чувства.
Темно... Темно дышать! На ощупь вдохи кажутся бархатными, но это бархат перчаток Великого Анатома, бренчащего ланцетами-днями...
Плавники взбивают течение, облаком пузырей пуская его по кругу, очищая блестящую черную волну от излишеств. Волны смыкаются – наконец! – над головой, и мощный удар сонара взрезает мутную от частичек планктона и грязи толщу, отзываясь тысячами оттенков-теней...
Это последний шаг. Это последний вздох. Но – не последний взгляд. Я еще вернусь...
Облака сомкнулись.
И так же беззвучно волны рассекло блестящее темное тело, скользнувшее в глубину. Дельфин уплыл куда-то, по своим непостижимым делам... Оставив после себя только взбаламученный планктон и испуганно шарахающихся уже и от тени звука мелких рыбешек.
Город вздохнул, и отвел взгляд. Надолго ли?