И они ударили по рукам, и на том заключили сделку.
(Вашингтон Ирвинг, «Дьявол и Том Уокер»)
____
-1-
Утром Алька разнервничалась. У нее безотказная чуйка: мигом замечает, если со мной что-то не так. А со мной было не так абсолютно всё.
Я собирался уезжать.
- Ну конечно, взяли тебя на работу, еще и в пригород, - проворчала Алька, отставляя свою чашку. – А то там своих мало…
- Алкаши или зэки бывшие. Воруют, сливают бензин, недавно машину разбили новую. Ну вот и подбирают, кто поприличней… Да ладно, поезжу пока на транспортере, дальше видно будет.
- Артем, ты хоть сам слышишь, что говоришь? – Алька всплеснула руками. – Кто тебя пустит на транспортер? У тебя категория какая?
- На собеседовании сказали - достаточно моей «Б»…
- Еще неплохо бы дороги знать, а ты иначе как в центр никуда и не ездил.
- Я куплю карту.
- Карту, карту… Темнишь ты что-то, - без обиняков заявила она и встала. Я залюбовался. Альке сорок два, она старше меня на три года, но у нее стройная фигурка девочки-подростка, гладкая кожа и огромные глаза цвета ясного неба. А у меня морщины на лице, седые виски, и мне уступают сидячие места в метро. Все невзгоды жизни словно бы обходили Альку стороной, а ей приходилось несладко. Когда я остался без зарплаты, она ни словом меня не попрекнула, хотя на нее легла забота о нашем семейном бюджете. Устроилась в школу вести младшие классы. Первая-вторая смена плюс продленка. Если ваше отношение со школой заключается в том, что там учится ваш ребенок, вы многого не можете себе представить. Например, длящегося час за часом ада в окружении истерично орущих и бесящихся малолетних… Чуть не сказал - дебилов. Прошу прощения. Я немного не в себе, с тех пор, как.
- Делать мне нечего, темнить, от тебя разве что скроешь, - с вымученным смешком отозвался я. Запихнул в барсетку паспорт, водительские права, трудовую книжку, военный билет – всё, что предъявляют в отделе кадров.
Алька так до конца мне и не поверила, с ней притворяться – себе дороже. Уже перед самым выходом я сказал:
- Аль, пока меня не будет… сегодня ведь стажировка… так вот, может позвонить или даже подъехать Борис Войтехович. Запомни или запиши: Вой-те-хо-вич. Это – друг…
- Чей друг, Тёма? – с прохладцей переспросила Алька. – Твой?
- Мой. Ну, не друг… знакомый. Довольно давно я кое в чем ему помог, и он назвался должником. На днях объявился в Москве, и, якобы, хочет должок вернуть. Вообще-то, - зачастил я, - он чуть не угодил за решетку. В драке убил парня… ну, я дал показания, и суд квалифицировал как самооборону. – Алька захлопала глазами. – Слушай, убитый был бандитом. Борису выбирать не приходилось, либо он, либо – его. После суда он надолго исчез, но обещался, что услуги не забудет. Так что жди и не волнуйся.
Я поцеловал ее и выскользнул за дверь.
***
«Шестерка» завелась с полуоборота. Вчера я четыре часа пил кофе и курил сигареты в буфете автосервиса, пока механики «лечили» ее по всем симптомам. «Будет бегать еще полгода минимум», - заверил меня старший смены. Но таких свершений от «шестерки» не требовалось. Я оставлю ее в маленьком поселке городского типа в северном Подмосковье.
Пробок не было.
По МКАДу до Ярославского шоссе и несколько километров к обозначенному на распечатке щиту-указателю… Документы я сложил в бардачок, только права сунул в нагрудный карман джинсовки. Проехав указатель, принял вправо и стал искать разворот на Старую Ярославку.
Позвонила Алька.
- Артем… - она почти визжала, я раньше от нее такого не слышал. - Артем, что происходит?!
- А что случилось?
- Что случилось?! Приезжал человек от твоего этого… Бориса! Он денег привез… кейс с деньгами. Говорит – это от Бориса, как его там, с дружбой и наилучшими пожеланиями. Артем, мне страшно!
- Подумаешь, наличка, чего ее бояться? Не покусает же…
- Смотря сколько налички, там четверть миллиона валютой! Парень так и сказал - четверть, я не считала, но навскидку никак не меньше… купюры все крупные… Артем, за что эти деньги?!!! Что мы будем с ними делать?!
- Тратить. Мы будем их тратить.
- Тёма, а ты знал, с к о л ь к о тебе перепадёт за ту услугу? – вдруг вкрадчиво осведомилась Алька. - Ну, что ты на суде наврал…
- Так, примерно. Плюс-минус…
- И какого черта ты водителем нанимался?! – заорала она.
Поймала, нечего сказать.
- Аль, ну Аля… - я перестроился в средний ряд. – А не приехал бы от Бориса парень, и что тогда? На твоей шее сидеть? У нас в квартире четверть миллиона зелени. Вот теперь никому не открывай. Поговорим вечером или завтра. Я за рулём. Пока-пока.
Сбросил вызов и выключил мобильный.
Сделка состоялась. Передача денег моей худенькой, вечно не досыпающей, смертельно уставшей от младшеклассников жене означала, что моя жизнь по-честному оплачена. И мне остается по-честному с ней расстаться.
Я посмотрел на часы. Половина восьмого. Сбор назначен в восемь-пятнадцать.
***
Валера приехал раньше – по командирской привычке, надо думать. Долго ли ему нами командовать – это как карта ляжет. Рассевшись на ступеньках ДК, он щелкал фисташки, ссыпая скорлупу в карман ветровки с капюшоном.
Поселок городского типа оказался совсем не таким живописным, как некоторые подмосковные городки с мощеными дорогами и отреставрированными на пожертвованиями церквухами. Здесь всё строилось в прагматичные восьмидесятые: типовые девятиэтажки, строго распланированные улицы. Зато зона экологической чистоты.
Пока я шел к ДК через площадь, по ее обочинам припарковались еще три машины: праворульная «хонда» Павлика, Серёгин «гольф» двадцати шести лет от роду и пафосная «семёра» Игната. В упор не понимаю, как Игнат затесался в нашу компанию. Широкоплечая скотина с отменной мускулатурой, бронебойным самомнением и несгораемой усмешкой на лице, еще и подлый, как скунс.
Ни с кем не здороваясь, Игнат подчеркнуто устроился особняком.
- Моя звонила, - вполголоса сообщил Серёга. – Ей деньги привезли. Хоть что-то. У меня камень с души свалился.
Серёга попал в команду господина Шкруевича по той же причине, что и я: чересчур затрудненное финансовое положение. Его дочке три года, у нее лимфолейкоз. Серёгиной зарплаты не хватит и на консультацию хорошего специалиста, а требуется еще курс лечения, дорогостоящие лекарства. Странно: Серёга здоров как лось, служил в морской пехоте, жена – кровь с молоком, а вот ребенка сделали больного…
Павлик толкнул Валеру в бок. Они оба из спецназа, вместе воевали в горах. Павлик младше по званию. Ему тридцать девять, но он до сих пор похож на пацанчика, метр с кепкой.
- Привет, старлей, - буркнул Валера. Павлика привлек в проект именно он. Сам же Валера единственный из нас волонтер. Он напросился, потому что ему – с его же слов – осточертело рулить службой безопасности. Захотелось приключений. Ну что ж, туда и дорога. Родных-близких у него нет. Наследство Павлика завещано его сестре, а гонораром Игната распорядятся родители.
Валера хлопнул в ладоши.
- Господа, спасибо, что вы здесь. – Игнат перекантовал свою задницу на сантиметр-другой, как бы говоря: правилам-то я подчиняюсь, но больше у меня ничего общего с вами нет и быть не может. – Теоретически, пока еще мы с вами не в схеме, до подтверждения полномочий, после чего операция считается начатой, и дай бог нам выбраться из этого кишлака полным составом.
Он достал трубку и вызвал оператора.
- Борис Войтехович, мы на исходной. Разрешите начинать? Принял, начинаем.
У меня пискнул брелок сигнализации, и я потянулся за ключами.
- Всё нормально, Артем, так надо, - успокоил меня Валера. – Господа, полномочия подтверждены. Оружие и телефоны для контактов с оператором у вас в машинах. Прошу без суеты всё забрать и направляться к автобусному кругу. Я, Артем и Павел садимся в маршрутку, Игнат и Сергей – в автобус. Всем удачи.
____
-2-
Четыре месяца назад, в слякотную весну, мы собрались все вместе, обменялись рукопожатиями и анкетными выжимками. Вкратце: кто такой Серёга, кто – Артем, кто – Игнат. Кто такие Валера и Павлик.
Валера нет-нет прикладывался к графину с водой, запивая таблетки. На войне в нем наделали столько дырок, что без болеутоляющих уже никак. Лично рекомендованный Валерой Павлик – такой же боевой офицер.
Меня, Серёгу и Игната Борис Шкруевич нашел сам.
А потом я впервые увидел на компьютерном мониторе эту женщину.
- Кабрихина Вероника Романовна, генеральный директор холдинга «Кабреал». Импорт-экспорт, лизинг, аренда, розничная торговля, дочерний банк «Кабреал-Кредит». Но это так, прикрытие. Под ним формируется крупнейшая в регионе сеть наркодиллеров, которых опекает и милиция, и собственные «бойцы» Кабрихиной. Конкурентов устраняют жестоко и показательно, хотя причастность ее людей к расправам не инкриминируема. Есть мнение, что Кабрихина своих на такие дела не подписывает, нанимает левых. По другим сведениям, госпожа гендиректор вовсе не санкционирует насилие. Как бы всё само по себе.
Вероника Кабрихина выглядела не красавицей. Слишком резкие черты лица, слишком глубоко посаженные глаза, слишком прямые и тонкие губы. Барби ее родители не осилили и даже не пытались.
- На нее было организовано одиннадцать покушений. Она пережила их все – и ни единой царапинки.
- Ее, небось, караулят по вип-классу, - заметил сидевший рядом со мной серьезный Серёга. Он постоянно очень серьезный. Не знаю, был ли он таким всегда, или серьезность накатила после того, как добрые доктора приговорили его дочурку к скорой смерти.
- С ее масштабами – класс отнюдь не вип. Кабрихину сопровождают двое, она отпускает их в конце рабочего дня – курам на смех. В доме дежурит сотрудник ЧОПа. Это всё.
Игнат хапнул из вазы с фруктами яблоко и впился в него зубами.
- Более того, Кабрихина несколько раз поздно вечером отправлялась в ресторан. Одна. Такая опрометчивость с ней не вяжется: в бизнесе у нее всё безукоризненно, комар носа не подточит, прибыли от наркотрафика отмываются до белизны…
- Тогда откуда известно, чем она промышляет? – спросил я.
- Оттуда, с самых верхних этажей. Сливки общества наперебой жаждут делового партнерства с Кабрихиной, пока без взаимности, и слагают о ней легенды. А о ее беспечности ходят слухи среди вольнонаемных киллеров…
- Уж не подставная ли эта тётка? – Игнат пожонглировал огрызком. Гнида.
- Ни в коей мере. Ну, пусть и так – загадка-то осталась бы загадкой, но… Кабрихина думает сама, решает сама и командует сама. И отчего-то свято верит в свою неуязвимость.
***
…Валера возле «Газели» косил под похмельного работягу. Имидж портили «полароиды», которые он носил в любую погоду; даже на тренингах гонял нас, не снимая темных очков. Очки и прядь волос, спадавшая на правую линзу, придавали Валере не пролетарскую демоничность.
Павлик разместился рядом с водителем и развязно покуривал в открытую дверь.
- Шеф, скоро двинем? – окликнул Валера водителя.
- Минут через десять, не раньше.
В магазине у остановки я купил банку холодной колы и выхлебал ее залпом: жара вступала в свои права. Закурил сигарету. Город проснулся раньше, чем мы собрались на лестнице ДК: машины одна за другой проезжали через круг в сторону центра. Не дешевые машины. Я подумал, что Алька теперь сможет позволить себе жить в таком экологически чистом городке со свежим воздухом. Еще подумалось: лишь бы не подцепила после меня какого-нибудь кидалу. Да нет же. У Альки на людей чутье сильнейшее, да и не такая она, чтобы вешаться на шею первому встречному. У нее будет лучший в мире муж.
Игнат и Серёга поднялись в рейсовый автобус, купив в киоске карточки на одну поездку. Рожа Игната выражала отвращение.
Маршрутка забурчала стартером, и я залез в салон. Передал тридцать рублей и протиснулся к свободному месту сзади. Валера был уже там.
На перекрестке загорелся зеленый.
«Газель» покатилась, набирая скорость, чтобы проскочить светофор. На спидометре было под восемьдесят, когда в салоне вдруг стемнело, словно слева за окнами выросла глухая стена.
Рейсовый, каким-то образом нас догнавший, притирался к «Газели» - мужик за рулем автобуса спал или обдолбался наркотиков. Между бортами было уже не втиснуть спичечный коробок.
Столкновение казалось неизбежным.
В последнюю секунду наш водитель вильнул к обочине и дал по тормозам.
- Бля, шеф, ты че – пьяный, что ли? – рыкнул на трясущегося водилу Валера. Остальные пассажиры лишились дара речи, да и мне тоже сказать было нечего.
- Хер знает, куда он прёт, - пролепетал шофер. – Козёл дебильный. Деревня грёбаная…
- Наваляй ему после смены, - посоветовал Валера.
«Газель» поехала дальше, а я сидел, сцепив пальцы на животе.
Первый нам звоночек.
***
- …Даже если не вдаваться в детали, Кабрихина – настоящий феномен. С ней произошло слишком много чудес. Люди, подобные ей, живут… не по всем законам природы, и это сложно объяснить с научных позиций.
- Про какие еще чудеса вы нам тут втираете? – почему-то обиделся Игнат.
- В девяносто пятом году вчерашняя студентка Вероника Кабрихина устроилась в страховую компанию. По образованию она юрист. Компания практиковала выдачу распаренных полисов: два полиса за одинаковыми реквизитами, ликвидный и фиктивный. Кабрихина активно участвовала в махинациях, быстро доросла до начальника департамента и была доверенным лицом директора компании. Моральных принципов она лишена начисто.
С одним из фиктивных полисов попали на крупную сумму весьма авторитетные люди. Ничего не драматизируя, они по своим каналам учинили страховщикам «маски-шоу» с передачей дела в производство. Собственно, задача ставилась конкретная: наказать руководство компании лет на пятнадцать, но, когда в офисе уже шел обыск, Кабрихина улизнула из здания, прихватив сумку с кучей документов. Без этой макулатуры суд отказался признать махинаторов виновными – присяжные не усмотрели состава преступления. Пострадавшие сильно обиделись на Кабрихину; она сама вряд ли такого ожидала. Ее вычислили и заминировали ей машину. Сапёр находился не в расцвете своего мастерства и неправильно рассчитал мощность заряда: по-настоящему рванул только бензобак, однако при взрыве Кабрихина получила ожоги, переломы и смещения внутренних органов.
Ее доставили в больницу и срочно прооперировали. Кабрихина выжила при шансах в одну сотую из ста. Я доступными средствами восстановил события в операционной, и, похоже, мне удалось локализовать нечто, чему я затрудняюсь дать название. Но это нечто имело место именно там, во время операции.
- С дьяволом она сговорилась, что ли? – спросил Игнат. Вопрос прозвучал как-то машинально, словно Игнат успел понять, что спрашивает глупость, но не успел прикусить язык.
Шкруевич улыбнулся вопросу.
- Нами правят стереотипы. Так повелось с древности, когда зачатки веры в сверхъестественное разделили силы природы на добрые и злые. На богов и на демонов. Да, в предубеждении не скажешь иначе как «сговорилась с дьяволом». Но с недавних пор наука не отрицает, а отдельные исследования подтверждают наличие во Вселенной энергий, определяющих и видоизменяющих ее основные законы. Энергии эти способны контактировать с людьми, в ходе чего они адаптируются к контактеру. На языке предрассудка – дьявол является в человеческом обличье.
- И в обличье какого именно человека дьявол явился к Кабрихиной? – подкинул и я вопрос.
- Думаю, в обличье хирурга, - ответил Шкруевич. – Ассистировавшей медсестре мнилось чужое лицо под маской. Но было недосуг разбираться, кто есть кто, работал он мастерски, а в операционной самым закаленным чего только не померещится… Несколько раз он заговаривал с пациенткой, а у той, хотя она и пребывала в глубокой коме, шевелились губы, словно она пыталась отвечать.
- Я не вижу здесь ничего сверхъестественного, - скучно протянул Павлик. – Ну, допустим, кто-то посторонний занял место хирурга, но почему именно сатана, или какая-то там… основная энергия?
- Хирург-то и впрямь был не тот. Штатного хирурга нашли в подсобке за больничным моргом. Он повесился. К воротнику халата приколол иглой шприца записку: «Я не могу этого выдержать». Он уже висел там, когда Кабрихину доставили в операционную. Неоперабельную Кабрихину. Фактически умершую.
***
Серега с Игнатом порознь ожидали нас около метро.
Автобус приехал первым. Его водитель, окрыленный собственной крутизной, ругался с хозяином лэндкрузера, загромоздившего половину остановки. Он гнал всю дорогу, рискуя вновь попасть в аварийную ситуацию. Наш шофер вел машину с опаской, по делу и не по делу топя среднюю педаль. Валера обругал его «извозчиком», но тот даже не огрызнулся.
По согласованному со Шкруевичем маршруту нам предстояло проехать три станции метро, продолжая движение на юг города. Наша команда всё еще состояла из пяти человек.
Выйдя из «Газели», Валера потянулся, поправил на носу солнцезащитные очки и коротко взмахнул рукой. Игнат и Серега пропустили нашу троицу вперед.
Мы спускались в метро. В мир смертоносного железа и коварных агрегатов, наделенных гротескной самоидентификацией. В созданный руками человека мир, изображающий покорность воле своих создателей. Мир лязгающих стальными челюстями монстров, не упускающих возможности напиться живой горячей крови.
Кто-то из нас не поднимется наверх. Может быть, не один.
Может, все здесь останемся.
____
-3-
В метро никто из нас не погиб.
Вернее, не так. Не погиб никто из тех, кто ехал в метро.
Я сошел по ступенькам на станцию и отвлекся, выискивая в толпе спину Валеры, который исполнял обязанности ведущего – пока кому-то не придется его сменить. Сверху донесся крик.
Оглянувшись, я увидел, что за турникетами двое патрульных сцепились с какими-то пацанами. Драка была нешуточная. К хору матершины, женских визгов и топота ног присоединились поющие полонез турникеты. Почему-то они все запели разом. Словно радовались вспышке вражды между людьми, хотя, скорее всего, граждане под шумок попёрли зайцами.
Я прибавил шагу, нагоняя Валеру, но вместо того, чтобы свернуть к поездам южного направления, ведущий остановился в центре зала. Это был условный знак, означающий заминку. Когда я подходил, Валера разговаривал по сотовому.
Мы встали рядом с ним… втроем. Меня пробрало холодом, в желудке всколыхнулась замогильная жуть.
- Игнат готов, - сказал Валера.
- Как – готов? – сорвавшимся голосом переспросил Серёга.
- Штырь в сердце. Наверху. Только что. Наблюдатель передал оператору. Шел мимо скинов, пьяных или обкуренных, одного толкнул. Ударили заточкой. Скинов скрутили. Игнат лежит; вызвали «скорую», но, по ходу, без надобности.
- Убили? – недоверчиво пробормотал Павлик.
- До реанимации не довезут, зуб даю. Ладно. Мы со старлеем в третий вагон, Серый и Артем – в центральный. Погнали!
…Поезд с грохотом влетел в тоннель, но даже будь этот грохот на миллион децибел громче, он не перебил бы влажного потрескивания в моих ушах. Я не слыхал этого звука в оригинале, мой мозг синтезировал его сам, использовав какой-то забытый мною жизненный опыт.
Звук, с которым заточка вспарывает мышечную ткань бьющегося человеческого сердца.
***
- Тем же днем, вскоре после того, как Кабрихину перевели в интенсивную терапию, у палаты появились двое охранников. Караулили именно ее. Те, кто с ними сталкивался, вспоминают их похожесть: не иначе, близнецы. Они приглядывали за посетителями, контролировали действия медиков и даже обыскивали их, а кто возмущался, рисковал получить как минимум оплеуху.
Шкруевич говорил ровно, будто лекцию в институте читал. Он и есть профессор МГУ; по крайней мере, так он нам сказал, когда мы знакомились. Хотя и похож на блатного, но он вроде еще и сидел. Причем сидел как раз за драку с летальным исходом, так что Альку я не очень обманул.
- Отмечу: у Вероники не было знакомых или друзей, готовых предоставить ей охрану, бывшие шефы ее использовали и предоставили расхлебывать заваруху самой, а на личников она себе не заработала. В настоящее время этих парней среди приближенных Кабрихиной нет – сделали своё дело и ушли… «Заказчики» на том унялись, сочтя, что преподали юристке хороший урок.
- А что, врачи не заметили, что у них на глазах случилось чудо? – Валера снял «полароиды» и протирал их замшевой тряпочкой. – В реанимации всякое бывает, но ожоги так, в легкую, не сходят, я молчу про смещенные органы…
- С ее документами вышла путаница. Бригада «скорой» и те, кто принимал ее в реанимации, конечно, видели, как она выглядит, но не могут же они упомнить всех подряд… Персонал менялся чуть не ежедневно, людям не нравилось сидеть без зарплаты, а времена были кризисные.
Короче, чудо они прохлопали, и, не займись я биографией Вероники Романовны, оно так и осталось бы нераспознанным. Трудно сказать, о чем именно договаривалась Кабрихина с… с дьяволом, - хмыкнул Шкруевич, - лёжа на операционном столе, да и был ли вообще какой-то договор. Но, выписавшись из больницы, она с цепи сорвалась. Завела кучу полезных знакомых, через месяц свободно заходила в такие кабинеты, куда и премьер-министр запросто не ходит…
Откуда-то на ее банковский счет пошли взносы. Кабрихина вновь занялась страховым бизнесом, но это был грубый отъём денег у населения. Она не гнушалась никакими методами, хотя довольно ловко избегала подводных камней, как в законодательстве, так и среди клиентуры. С этого она начинала. Года полтора спустя перешла на оптовую торговлю, для чего создала специальную контору, в которой ее страховая компания стала департаментом. Потом там еще много чего наслоилось: частная охрана, риэлтерская фирма, турагентство. В двухтысячном году ей предложили взять на реализацию крупную партию героина… У нее уже всё было готово: партия разошлась в считанные дни.
Тогда на Кабрихину вышел первый киллер.
***
Паника, слабость и желание сбежать – вот что я испытывал, забившись на сидение в торце вагона. Серёга, стоявший в углу у двери, сжимал и разжимал кулаки, и было без слов понятно, что в душе у него творится то же самое. С разницей, что он изначально не оставил себе обратного пути. Просто не мог такого себе позволить.
Рядом со мной толкалось и орало с полдесятка детей. Пятый-шестой класс. Такие же, как те, из-за кого Алька вечерами глотает волокардин от сердца или анальгин от головной боли. Я смотрел на них, и всё, что лихорадило меня изнутри, требуя бежать из метро на следующей же станции, выбросить в мусорку «ТТ» и вернуться домой, отступило на задний план. Сублимировалось.
Я мог бы передушить всех этих маленьких чудовищ, а за ними и больших, лишь бы моя жена перестала мучиться. (Алька, правда, уверяет, что не мучается, просто работа такая. Но мне-то виднее). Так чего я струсил? Алькино будущее обеспечено. Она купит себе квартиру в районе со свежим воздухом и сможет поездить по миру, как всегда мечтала. От меня не так много требуется - всего-навсего погибнуть в пути.
Больше я не колебался. Где бы ни достала меня смерть, напрасной она не будет.
Я ухмыльнулся, глядя в глаза слишком близко вставшего ко мне школьника. Ребёнок вздрогнул и спрятался за спинами приятелей…
***
О том, что Игнат умер в машине «скорой помощи», мы узнали, всплыв на перископную глубину. Остался внизу воющий по тоннелям воздух, рвущая в клочья мощь контактного рельса, красные габаритные огни несущихся махин… Валера вслух прочитал смс, присланное оператором.
- Первый пошел, - понурился он. – Эх, угораздило же!...
- Бывает, Валер, - сказал Павлик, промакивая линялой бейсболкой испарину. - На войне как на войне.
- То на войне, мы там долг свой выполняли, а здесь не война, не пойми что! Черт! Придурок конченый, а вот… будто сам его подставил!
- Почему это? – спросил Серёга.
- Да потому, - Валера сплюнул, достал сигарету, по очереди протянул каждому полупустую пачку. Павлик отказался. – Я ведь проходил там, видел, что за борзота стоит, на рылах написано: «Пыряем заточками» - думал, обойдется. Ни хрена не обошлось.
- Может, случайно это? – сказал Павлик. Он явно подыскивал разумные обоснования удару заточкой. – Мы же в Москве, здесь нарваться на гопов – пара пустяков безотносительно какой-то там Кабрихиной… Ну? Я правильно мыслю, кто за?
- На улицу выходить – в любом городе риск, не только в Москве, - обобщил я. - Даже в деревне «Три Дворика»: десять метров от избушки, а там бык пасется… В квартире сидеть тоже: ну как у соседей газ рванёт? Да хоть ты в атомном бункере запрись – сдохнешь от инфаркта…
- Артем, завязывай, - попросил Валера. – А ты, Паш, тоже это… хватит мыслить. Правильно. Неправильно. Случайным это не было. Почему он, Игнат? Почему один из нас?
Мы переглянулись, и Павлик резюмировал:
- Потому что он был достаточно отмороженным, чтобы совершить убийство. За этим и шел.
Валера наклонил голову.
- Перекур закончен. Марш-бросок четыре километра. Смотрите в оба, по сторонам смотрите, и под ноги, и над собой.
***
- Как ты думаешь, вылечат мою Аннушку? – неожиданно спросил меня Серёга.
Я поперхнулся. Строго говоря, я был последним, кому следовало задавать такие вопросы. В Алькиной школе учится много чьих-то дочек, ну вы поняли. Но Сереге явно очень нужно было кого-то об этом спросить и получить положительный ответ.
Валера с Павликом прокладывали курс, мы отстали метров на двадцать. Разбитый самосвалами асфальт зиял трещинами и бугрился грязью. Справа ремонтировали автомагистраль.
- Ну, должны… Главное, что деньги будут. Сейчас за деньги всё лечат. Все передовые медтехнологии к твоим услугам.
- У Павлухи сестра в онкодиспансере на учете… Артем, скажи мне кое-что. Вот Павлуха за сестру вписался. Я – за дочку, Игнат… да хрен с ним, с Игнатом… Валерке просто в пекло лезть привычно. А ты-то с чего?
- Я вписался за жену. У меня кроме нее никого нет.
- У вас и детей нет?
- Бог миловал… К чему ты это?
- Блин, в школе же сейчас платят до фига! Вам на двоих не хватает?
- Она не должна меня содержать. И вообще, ты работал в школе? Нет? А зря… Тот еще дурдом.
Я, было, обрадовался, что поставил точку на разговоре, но потом Серёга сказал со злостью:
- А моя Аннушка в школу не пойдет, если не поправится! «Дурдом»… - передразнил он меня. – Тебе дурдом, а мы с Машулькой спим и видим, как в первый класс ее поведем. С цветами, с сумкой красивой. Дурдом, блдь…
Его отношение ко мне моментально изменилось. Я перестал быть товарищем по несчастью и превратился в злейшего врага. Безошибочно я узнал гримасу внезапной ненависти, однажды я уже видел такую. На прежней работе мы раз в год проходили освидетельствование у психиатра, и в очередной визит я сболтнул лишнего.
(… - Вы говорили о каком-то эпизоде, который позволил вам лучше себя понять. Расскажите мне об этом, чтобы и я мог понять вас.
- Это не очень приятный эпизод. Не хочется его вспоминать.
- Всё, что вы скажете, останется между нами. Я врач, я много чего слышал.
- Разве вы не обязаны передавать всю информацию моему начальству?
- Я составляю только ваш общий профиль. Без подробностей. Говорите смело.
- Однажды ночью я проснулся от громкого плача. Я вышел на балкон. Кто-то плакал во дворе, в палисаднике. Мне показалось, что это кошка или котенок, и я решил пойти поискать. В нашем дворе бездомным животным опасно…
- Хорошо, и что вы сделали дальше?
- Я оделся и вышел из дома. Я был один, моя жена уехала на дачу к друзьям… Но уже во дворе я понял, что это не кошка, а ребенок. Он плакал и кричал: помогите, помогите мне, мама, кто-нибудь! Ну и в таком роде…
- И тогда вы?...
Круговое движение кистью руки - мол, ну давай, расскажи, как ты героически спасал ребенка.
- И тогда я повернулся и ушел обратно.
- В смысле - вы ушли обратно? - его рука застыла с растопыренными пальцами.
- В прямом. Мне стало все равно, и я ушел. Я надеялся, что никто меня не заметил. Есть такая статья - оставление в опасности…
В кабинете стало невероятно тихо.
А потом он спросил:
- Вам известно, что стало с этим ребенком?)
…Не прошло и недели, как меня вызвал к себе директор компании - гордый отец большого семейства, благотворитель и организатор детских праздников. Сквозь зубы он предложил мне написать заявление по собственному желанию, или на меня повесят недостачу в двенадцать миллионов. Ту самую, о которой шептались в курилках. И я написал заявление.
***
За бесконечным (в одну сторону) забором ландшафт уродовала законсервированная стройка. Плакат на заборе гласил: «Приносим извинения за временные неудобства. СМУ номер такой-то». Дверь бытовки вахтера заколочена досками; на ворота навесили пару тяжелых замков, а на калитку один, кодовый. Никому не нужный дождевой козырек над калиткой; под ней собирались сделать порог, но подрядчик обанкротился, и стало не до порогов.
В другую сторону забор тянулся до шоссе, прихватив его часть и оставив для проезда две вместо трех полос. Водители шустрили, обгоняя нерасторопных «чайников».
- Через стройку или не через стройку? - озадачил нас Валера, объявив пять минут отдыха.
- А если в обход? – предложил Павлик. – Туда, до конца и дальше…
- Потопнем, - отверг Валера обходной вариант. – Жидкое болото, тут где-то водопровод пробило. Может почва осесть под ногами.
- Давайте по трассе, - сказал Серега. Он дистанцировался от меня, встав под козырек. Иначе ему оставалось топтаться в грязевой луже.
- Ты че, боец, мозгами-то думаешь? – уставился на него Валера. – Первый же стритрейсер - твой, и крышка, костей не соберешь.
- Да и по фигу!!! – взорвался Серега. – Подыхать так подыхать, чего бегать-то далеко?!
- Отставить истерику, - приказал Валера. – По контракту мы не имеем права нарываться. Наоборот, должны беречься изо всех сил. Главное условие, забыли? Идём через стройку насквозь. Какие могут быть сюрпризы? Старлей?
Павлик взялся перечислять подвохи, которые могла затаить стройка с вырытым под «плазу» фундаментом.
- Падение крана, – загнул большой палец и по порядку – указательный, средний, безымянный, мизинец. На безымянном темнел кольцевой шрам, словно когда-то палец был отрублен и пришит. Сгибался он хуже других. – Обвал. Ржавые железки. Провод под напряжением. Бомжи. Голодные собаки. Всё, - деловито и сухо; Павлик абстрагировал гибель Игната в область будничных эпизодов мегаполиса и был упорно рационалистичен.
- И слава богу, если всё, - выпалил Серёга. - Ну так пошли уже? – И он выступил из-под козырька, приведя в действие капкан, в котором стоял, пока мы разговаривали.
Капкан этот был, скорее, психологический, однако сработал безотказно.
Левой ногой Серега зацепился за торчащую из земли верхушку арматурного прута. Он всего-навсего прикоснулся к ней рантом ботинка, но готовность к атаке извне сыграла с ним по правилам пинг-понга судьбы.
Равновесия он не терял, это единственное, что наверняка. Но на долю секунды уверился в том, что падает, что его сбили с ног, и рванулся. Этим рывком на мускульном рефлексе Серега хотел остановить падение, но он никуда не падал, и вся инерция рывка швырнула его в другую сторону.
Треснула разбитая кость.
Виском Серега напоролся на кронштейн дождевого козырька, погрузив его в свой мозг сантиметров на пять, и этого было вполне достаточно, чтобы умереть. Но Серега боролся и после смерти. Всем телом – точнее, всем трупом – он отпрянул, выдергивая засевший на кронштейне череп, и ноги его вдруг взмыли в воздух. Последним, уже несознательным движением, он раскинул в полёте руки, группируясь, но врезался в гравий шейными позвонками.
____
-4-
- Я сказал – первый из одиннадцати, - поправился Шкруевич. – Первый из тех одиннадцати, кому было оплачено устранение госпожи Кабрихиной. Но цифра, может, и занижена. У меня есть выборка по фактам обнаружения трупов – это только те, чья личность установлена. Наемные убийцы, прошедшие школу в спецвойсках, мужчины до сорока пяти лет, каждый на момент смерти имел при себе оружие и располагался в укромном месте, подходящем для засады. Но именно там, в надежном уединении, они и умирали. В девяти случаях из одиннадцати. Одного застрелили в загородном доме, где он отсиживался между «делами» - он успел принять заказ на убийство Кабрихиной, но до этого облажался с предыдущим объектом, да еще и нагрел клиента на деньги. К нему прислали другого профи.
Третьим или четвертым по счету Кабрихиной занимался подрывник, опытный офицер из антитеррора. Не изобретая велосипеда, он решил заминировать джип жертвы на автостоянке. С поддельными документами он устроился в ЧОП и за несколько дежурств сориентировался по обстановке. На смену с ним заступали двое напарников, оба запойные, ко второй половине дня наливали глаза до отключки. Он им внушил, что нести вахту за троих ему совсем не трудно, те расслабились и спокойно пили в караулке, благо, никто их не проверял. Чтобы наверняка, сам же купил им литр водки. Но эффект алкоголя наперед не подгадаешь, они с дозой переборщили или еще что; один из них уселся в свою машину и стал гонять по стоянке, показывая «полицейский разворот». Киллер уже приступил к закладке мины, и деваться было некуда. Чоповец не справился с управлением и врезался в «Лексус» Кабрихиной. Стоянку только что под корень не снесло…
- Откуда уверенность, что все одиннадцать трупов подстерегали конкретно Веронику? – спросил я.
- Проводилось расследование, не милицейское. «Заказчиков» выявили и конфиденциально… хмм… опросили. Впрочем, всё и так прозрачно: каждый из них нёс убытки из-за госпожи Кабрихиной, переделившей рынок. Цыганский барон, которому Вероника насолила больше других, заказывал ее аж три раза, и после третьего подсел на свой же героин. Родня упекла его в клинику – избавляться от зависимости. Там его и крутанули на «чистуху».
- Борьк, а тебя кто спонсирует? – походя отклонился от темы Валера.
Шкруевич и не моргнул.
- Главное – не кто, главное – сколько. Финансовая поддержка у меня солидная, инвесторы тоже, техническая база не хуже чем в НАСА.
Павлик вежливо кашлянул.
- Как они вообще умирали? Я имею в виду тех, кто не подорвался на собственном тротиле, и кого не положили коллеги по цеху.
- Правильно, - одобрил Шкруевич. – Я сам именно так и сформулировал проблему. Отчего они умерли? От остановки сердца без видимых причин. Последний из киллеров, снайпер, залёг на крыше напротив дома, где Кабрихина снимала элитную квартиру. Его так и нашли лежащим щекой на прикладе заряженной винтовки.
Всё это наталкивает на странные выводы. Одиннадцать смертей, рассмотренные вне контекста, сами по себе вполне естественны. Подрывника разносит в клочья изготовленное им же взрывное устройство… снайпер, износивший свой организм на двух войнах и окончательно его угробивший в криминале, не выдерживает ожидания… киллер нарушил договоренность и был наказан. Но если все одиннадцать – одиннадцать! – взять и рассмотреть вместе, то проступает нечто наподобие схемы. Эта схема реализуется вокруг госпожи Кабрихиной, которой в ней отведена роль ключевого звена, а всё прочее выполняет защитные функции.
Кабрихина защищена, и знает об этом. Покушения на нее заведомо провальны, что отнюдь не заслуга ее «безопасников». Про восьмерых, опочивших вечным сном в засадах, они ведать не ведают: только про подрывника со стоянки. Но после того снайпера на крыше Кабрихина переехала на новое место жительства. Купила квартиру в этом вот доме.
Мы уже налюбовались с нескольких ракурсов на Веронику Кабрихину; затем появились кадры со взорванной стоянки – груды исковерканного, зачерневшего от пламени железа, выгнутая наружу решетка ограждения; теперь на мониторе возникла громадная башня посреди пустыря, за дальним краем которого извивалось шоссе.
Шкруевич увеличил картинку. У дома на пустыре было кое-что общее с Вероникой Кабрихиной: отображенный в электронном формате, он так же сохранил свою проникающую энергетику. Дом словно не опирался на фундамент, а вырос прямо из земли. Многоэтажка-оборотень.
- Остается гадать, как ей вообще разрешили сюда вселиться, - сказал Шкруевич. – В годы СССР дом являлся лабораторией: ставили опыты на жильцах. Сейчас эта часть города – район Опольцево, а в те времена тут был полигон, владело им теневое правительство. Развал Союза подточил группировку теневиков, но свои объекты они эксплуатируют до сих пор.
Новое жилье Кабрихиной очень удачно распложено. Последний этаж, окна на квадратный километр пустыря, дальше - лесополоса. Снайперу залечь негде – ни одного строения нужной высоты в радиусе пяти километров. В подъезде оборудован пост охраны и шлюзовой металлодетектор… Что, Валерий Александрович?
Валера пожал плечами.
- Если так уж необходимо прикончить эту Веронику – пошлите истребитель. Он накроет ракетами верхние этажи. Или ВИЧ-инфицированного пилота на самолете-заправщике с топливом под горловины.
- Точно, бомбардировка или манхэттенская модель теракта. Такая мера тоже предлагалась. Но… нет гарантий, что этот самолет вообще оторвется от полосы. Или что не завалится при подлёте к цели на жилой массив со всем боекомплектом. Буду с вами предельно откровенен: я не считаю реальным добраться до Кабрихиной, пока схема, в которую она включена, сохраняет функциональность. Скажу больше – мне не столь важно, погибнет Кабрихина или нет. Я хочу пронаблюдать за тем, как работает защитная схема. Верифицировать ее. Зная, КАК это работает, я, возможно, смогу выдвинуть гипотезу – ЧТО представляет собой этот механизм.
Для этого вы мне и нужны. Вы пройдете через весь город, из конца в конец, а я запротоколирую каждый ваш шаг. Будут вестись слежение и видеосъемка. Убежден, что ни один из вас не дойдет до места назначения, но если защита даст сбой, дошедшему поручается выполнить программу-максимум и застрелить Кабрихину.
***
- Зрачок кошачий, пульса нет… - прошептал Валера, убирая пальцы с Серегиной шеи. – Мёртвый.
- У него в черепе дырка, - угрюмо сказал я. – И он переломал себе позвонки.
Дырки в черепе видно не было. Уже после падения рука мертвеца согнулась в локте, опустив ладонь на пробоину. Из-под ладони сочилась бурая струйка.
- Мы… можем мы ему чем-то помочь? – Павликов рационализм смылся в канализацию. На лице старлея читалась скоростная переоценка актуальной реальности, недалекого прошлого и ближних перспектив. Да, колоритный Игнат, взирающий на мир с высокомерием избранного, просто обречен был однажды огрести фатальных неприятностей. Но две минуты назад на наших глазах погиб Серега – погиб не закономерно, нелепо – люди так не погибают. Стерегущий отыскал в схеме чужеродный элемент, выдернул его, швырнул на землю и придавил каблуком, чтобы хрустнуло.
- Чем ты ему поможешь, он покойник, - Валера отряхнул брюки на коленях. – К тому же, нас с ним нет. Он один шел. А нам нельзя задерживаться.
- Может, пистолет у него забрать? – спросил я.
- Ни к чему. Этим занимаются другие. Шевелитесь, а то замерзните!
***
- Я до сих пор не верю, что это было, - сказал Павлик, зачем-то дернув меня за рукав.
Мы поднимались по откосу в квартал укутанных густыми палисадниками пятиэтажек. Наше путешествие длилось уже двенадцатый час. Из графика мы выбились минут на шесть: до остановки, где полагалось сесть в троллейбус, скопилась изрядная пробка – лавирующий таксист собрал пару иномарок, велосипедиста и «Почту России». Еще три изнурительных часа езды наземным транспортом – с севера на юг, несколько пересадок и не отпускающее ожидание старта «особой ситуации», когда ноги взлетят выше головы и сознание потеряет мгновенно тускнеющий мир. Измотанные и взвинченные одновременно, мы проехали еще две станции метро. Теперь этот заброшенный богом квартал, куда ходит по шоссе Петля «Икарус» советских годов.
Из автобуса с нами не вышел никто.
Солнце закатывалось за морщинистое веко горизонта, еще пытаясь припекать. Но в квартале было даже холодно: унылые серые фасады отсекали солнечные лучи. Всюду тень, тень.
- Не веришь – и правильно. Зато пока что ты в своём уме. Никому не хочется верить в чертовщину.
Валера шел впереди, ссутулившись и держа руки в карманах. Он сильно устал и мучился от своих болей. В автобусе он принял несколько таблеток.
- Никакой чертовщины, - ошарашил меня Павлик. – Всё совсем не так, как мы думаем. И чертовой схемы защитной тоже нет.
- Слушай, ты разве не видел, как Серёга сломал себе башку? По-твоему, это нормальное явление? Я соглашусь, что Игнат погиб достаточно стандартно, но…
- Я видел, как разбился Серёга, а вот как зарезали Игната – нет. А ты?
- Только как менты какую-то шушеру месили… Игната же они угробили еще до входных дверей, нет? А потом уже Шкруевич отзвонился Валере и доложил, что как…
- Ну вот именно. До тебя ничего не доходит?
- Не, давай популярнее.
- Боря Шкруевич работает на тайную организацию, вроде той, которую он упоминал, может, даже на них самих… Выполняет для них проект, исключительно важный, дорогостоящий, с астрономическим бюджетом. Но…
- Стоп! Почему Валерий-то не знает, что за организация? Он же возглавлял подразделение охраны!
- В том и дело, что не знает. Ему подчинили лицензированных громил, и всё. Но дай-ка я договорю… Смысл проекта вовсе не тот, который нам в голову вдолбили. Нет никакой Кабрихиной, никаких киллеров. Нас тестируют на поведение в условиях агрессивной паранормальной активности, генерирующей алгоритм факторов: человеческий, индустриальный, киберфактор… Это всё имитация.
- Нууу… Ты хочешь сказать, что вместо Игната убился какой-то манекен? Серёга-то сто пудов манекеном не был…
- В баню манекен! Шкруевич дал нам не одно на всех задание. У Игната, у Серёги, может, и у тебя – свои роли. Игнату проще всех – он от метро сразу пошел домой. Мы же не держали свечку, когда его родакам вручили четверть лимона налом, верно? А вот Серёге могли и поболе отстегнуть… Мы всю дорогу ни секунды не сомневались, что нас встроили в мифическую схему. Раз – Игната закололи. И тут – два – Серёга, на ровном месте расшибает себе череп. Суть в том, что Сереге заплатили за самоубийство.
- Шутишь? – разинул я рот. – По-твоему, это реально – прикончить себя вот так, как он?
- Он КМС по гимнастике. То, что он проделал – каскадерская фишка. Кульбит с падением. Он очень любил дочку. Ради нее и не такое мог учудить…
- Паша, он темя себе разнес еще до кульбита. Или это тоже, по-твоему, часть его задания?
Павлик запнулся о противоречие, но рассуждал он вполне логично. Это было более понятно и приемлемо, чем дьявольская защитная схема и воскресшая из безнадежной комы Вероника Кабрихина, прооперированная хирургом-самозванцем.
В пятидесяти метрах от нас Валера повернул направо, к шоссе. Ни одной машины в пределах видимости. Мы пойдем дальше по обочине.
- Но на кой черт кому-то понадобилось изучать наши реакции на аномалию? – спросил я Павлика. – И вбухивать в этот триллер столько деньжищ?
- С такими вопросами – к Шкруевичу, - ответил Павлик. – Если когда-нибудь еще с ним встретишься. Я готов поверить, что затеянный им эксперимент имеет глубокое практическое значение. Но в сговор с дьяволом не поверю ни за что.
***
Едва мы двинулись вдоль Петли, меня одолел кашель: в воздухе толсто слоилась сухая пыль. Стало не до разговоров, да и Павлик примолк – переосмысливал свою теорию. Валера плёлся на той же от нас дистанции в полсотни метров. Он достал из кармана пузырек с обезболивающим и вытряхнул таблетки в рот. Запрокинул голову, глотая. Вдалеке, где шоссе виражом уходило на восток, показался грузовик.
Стало шумно. К рёву дизеля примешался глухой рык – это сзади нёсся мотоцикл. Байкер в шипованной кожаной куртке, похожей на бронежилет, и в шлеме с затемненным щитком, пригнулся к рулю и выкручивал ручку газа.
Невидимый отладчик схемы, сверившись с чертежом, выбрал очередную ненужную деталь, и, вооружившись клещами, сдвигал их зубья, чтобы выдернуть лишнее.
Мотоцикл пролетел к развороту, и пыль взвихрилась, потревоженная. Я как раз глубоко вздохнул, и дрянь закупорила мне бронхи. Валера выронил из левой руки пузырёк, и тот, отпрыгнув от асфальта, покатился к двойной сплошной. Правая рука Валеры метнулась к лицу – насколько я мог разобрать, он ожесточенно тёр глаз, и я вспомнил, что в троллейбус он садился уже без «полароидов»: посеял их рядом с мертвым Серёгой.
И тут Валеру повело.
Он, наверное, ослеп от пыли, она едкая была, резала остро роговицу. Как в замедленном воспроизведении, я отметил – Валера тёр только один глаз, а ослеп-то, судя по всему, на оба. Он явно ничего не видел и полностью потерял ориентацию. Шатаясь, он вывалился на середину дороги и наступил на крутящийся пузырёк.
Через полчаса Павлик открыл мне загадку этой несуразицы. У Валеры и был только один глаз – правый, а левый ему вышибли прикладом автомата, когда его окруженный боевиками батальон разведки, расстреляв все патроны, прорывался врукопашную. Если бы он видел обоими… а вообще, отлетевший из-под колеса мотоцикла мелкий камешек или осколок стекла мог лишить его и второго глаза. Так или иначе, слепой и одуревший от боли, Валера остановился на полосе встречного движения чётко перед радиатором большегруза.
Тело «ведущего» лопнуло по швам, разразилось дождем крови и пронеслось мимо нас, прикушенное, изжеванное радиаторной решеткой. Задние покрышки задымились, чертя на асфальте жирные линии, фуру поволокло юзом. Она не опрокинулась, но встала поперек дороги: кабина на обочине, прицеп – диагонально, полностью перегородив шоссе.
Шофер, очевидно, впал в ступор. Что-то отвалилось от радиатора и рухнуло в канаву. Двигатель вырубился, и стало так тихо, словно участок магистрали пролегал через необитаемую планету.
Не дожидаясь, пока что-нибудь нарушит эту почти идеальную тишину, мы с Павликом перебежали через шоссе и вскоре затерялись среди высоток спального района.
____
-5-
В десять вечера я остался один.
Спальный район мы пересекли наискось минут за сорок. Надо было отдохнуть хотя бы ту четверть часа, на которую мы опережали график. Мы присели на скамейку в сквере, тянувшимся вдоль дороги. За огромным пустырём, на противоположной его окраине, темнела в сумерках башня – до нее полчаса пешком, где-то так.
- И что теперь думаешь? – спросил я Павлика. – Ты ведь служил с ним. Мог Валера совершить самоубийство на благо науки?
Павлик пробубнил что-то себе под нос – кажется, послал меня к черту. Губы у него посинели, и вдруг он произнес невнятно:
- Я задыхаюсь, наверное, сейчас умру. И я не самоубийца.
- С чего задыхаешься? Подумаешь, пробежались чуток, ты же здоровый!
- Когда-то все были здоровые, - надсадно хрипя, ответил он. – Шестнадцать общих наркозов… после того боя, где Валерка глаз потерял… в госпитале мне удалили кучу потрохов… всё в фарш отбитое… сердце с тех пор никуда… Набегался.
- Шкруевич видел твою медицинскую карту? – вырвалось у меня.
- Он запросил историю из клиники минобороны, - простонал Павлик. – Естественно, он видел мою карту и всё, что в ней написано…
- Но какой смысл отправлять тебя на сафари?! Ты и так не жилец, если дать нагрузку повыше средней!
- Берегись Шкруевича, - Павлик вздрогнул, его ладонь зашарила по груди. – Он и есть сам дьявол.
«…если это произошло, - наставлял нас Шкруевич, - надо немедленно отойти на максимальную дистанцию. Вас могут застать рядом с трупом, как следствие – ваше дальнейшее перемещение будет затруднено. Вы должны двигаться от контрольного пункта к контрольному пункту, но не бежать сломя голову!».
Я спустился на обочину шоссе и закурил, стараясь утихомирить своё разгулявшееся воображение: вот Павлик встаёт со скамейки, бесшумно спускается ко мне по наклонному газону… и кладет мне на плечо холодную как лёд руку.
Но Павлик сидел там же, на скамейке, и никому не было до него дела, хотя невдалеке выгуливали собак местные жители. По тропинке мимо скамейки прошла молодая женщина с ребенком в коляске. Павлик откинулся на спинку и закрыл глаза, будто заснул, но это был уже не сон: челюсть его отвисла, с нижней губы капала на рубашку слюна.
Он умер, и его версия, что планы Шкруевича были куда грандиознее заявленных, осталась при нём.
Я попытался представить себе тех, кто придет осмотреть и забрать его тело для вскрытия. Они не спешили показаться. Ждали, пока я уйду. А я тоже не спешил.
В небе раскатился гул вертолетных турбин, и я подумал, что это бригада видеосъемки с воздуха. Главе проекта, естественно, уже известно, что число конкурсантов сократилось до одного.
Они все умерли, и я тоже умру. Всё честно. Альке – деньги за мужа, Шкруевичу – моя жизнь.
Честно? Со мной мало кто поступал честно, и я никому этого не задолжал.
«Шкруевич перебьётся, - сказал я себе. – Не собираюсь расставаться с жизнью только для того, чтобы господин профессор копался в первопричинах. И никто не посмеет сказать, что…»
***
Я уже твёрдо знал – до башни на пустыре я дойду. И никто не посмеет сказать, что я нарушил контракт ценой в четверть миллиона. В части контракта ко мне не придерешься. Одна короткая фальшивая нота концерта не испортит.
***
«Таврия» при последнем издыхании затормозила, когда я проголосовал, водила опустил боковуху.
- Куда ехать, брат?
Пожилой мигрант, неряшливый, потрепанный жизнью не меньше, чем его верный «конь», и оба какие-то неуместные в этом малолюдном безразличном районе.
- Мне надо до следующей остановки. Даю стольник.
- Садись.
Машина поползла, как умирающая черепаха. Пятьдесят по прибору. Чего он такой осторожный?
- Слушай, брат, а ты местный? – ни с того ни с сего спросил он.
- Не-а.
- Паскудный район, брат. Давай до метро подброшу, да?
- Мне до остановки. До метро не нужно.
- Если денег нет, я так, за сто рублей. Не надо здесь, если не местный. Больше сюда не поеду. Много денег дадут, а не поеду.
- Я в командировке, - усмехнулся я и уставился в окно.
Он прицокнул языком.
- Там, сзади, на дороге, авария. Дальнобой мужика размазал. Тачек черных понаехало, с мигалками, от радиатора мясо отскребают, а шофера, в наручниках, в фургон сунули и увезли. За что в наручники, брат? Он же не нарочно… Никто за руль не садится, не думает: вах, собью насмерть…
- А, может, сопротивление оказал, - пробормотал я.
Он больше не предлагал подвезти меня до метро. Я расплатился и открыл дверцу, ища взглядом отводную дорогу.
- А они, брат, не менты ведь, - сказал он, суя за щиток мои сто рублей. – Не менты, не гаишники. Черт их знает… Кто, откуда?...
***
…Когда я подошел к дому на пустыре, небо проблескивало редкими звёздами. Пустырь тонул в кромешной темноте, однако я преодолел полкилометра от шоссе Петля без приключений. И чувствовал себя совершенно нормально: никаких предвестий инфаркта или еще чего-нибудь скоропостижного. Подышал носом, успокаиваясь, и нажал кнопку домофона.
- Слушаю, - прошипел динамик.
- Мне в шестьдесят четвертую квартиру, к Топицыну Владимиру Георгиевичу.
- Проходите.
Замок отщелкнул и запищал.
Подъезд обычный, как в типовых домах, довольно просторный. Точнее, был таким, пока тут не обосновалась госпожа Кабрихина с металлодетекторами и будками охраны.
Бритоголовый дежурный вышел мне наперерез.
- Владимир Георгиевич вас ждет?
- Он сам просил меня приехать. Минутку. Я позвоню ему, он спустится. – Через секунду мне ответили. – Владимир Георгиевич, это Артем. Я внизу… Простите, что? Еще раз, пожалуйста, прерываетесь…
- Сигнал принял, вы на конечной, передаём инсайдеру, - ответили мне. Голос незнакомый, координирует не Шкруевич, другой. Шкруевич, поди, в «вертушке».
Я скроил недоумевающую мину, таращась в дисплей «Нокии».
- Тьфу ты, номер у меня не тот.
- Плохо, - нахмурился секьюрити.
***
(- Так откуда вы нарыли инсайдера? – спросил Валера. – К этой Веронике не подступишься толком, разве нет?
Шкруевич брезгливо скривил губы. Очевидно, пресловутый инсайдер был для него величиной неизмеренной, а для того, кто стремится измерить всё на свете, это сродни плевку в душу.
- Мы его не нарывали. Он сам к нам обратился. Свои побуждения излагал в основном недомолвками: дескать, Вероника Кабрихина – воплощенное зло, которое необходимо стереть с лица земли, в идеале – без следа. Сам он боится даже косо на нее посмотреть. В холдинге занимает пост старшего юрисконсульта. Для Кабрихиной он и юрист, и советник, круглосуточно и без выходных. Потому она купила квартиры в высотке и себе, и ему, в соседнем крыле. Парень клятвенно обещал: если кто-то до высотки доберется, он пустит в ход тревожную кнопку и отзовёт дежурного. Добравшийся сигнализирует оператору, оператор передает команду инсайдеру, а тот будет наготове и поднимет тревогу.
- Как у вас всё запутано, - укорил Шкруевича Павлик. – Конспирация-то фиговая. Инсайдер и так засвечен, если прикрыться его именем…
- Месть кабрихинских безопасников его не волнует, тем более, если Кабрихина умрёт, ее империя развалится карточной пирамидкой. Но участвовать в покушении он намерен максимально опосредованным образом. Сдается мне, он тоже знает что-то… про схему. И хочет удержаться от нее как можно дальше. Итак. У вас секунд пятнадцать на то, чтобы сесть в лифт. Потом консьерж прочухает, что его развели. Конечно, срабатывание сигнализации в присутствии постороннего и так подразумевает нападение, но с эффектом внезапности он будет действовать по инструкции…
- Еще нюанс, - встрял я. – Вы говорите о «добравшемся», об о д н о м исполнителе. Но что, если ваши прогнозы не лучше, чем у росгитрометцентра, и доберемся мы все? Или хотя бы двое из нас?
- Исключено. Больше одного добравшегося не будет. Девяносто девять процентов за то, что нам вообще не понадобится беспокоить инсайдера. Вы все потеряетесь по дороге… Избавьтесь от иллюзий, господа – я даю вам указания по связи с оператором на самый крайний… и маловероятный случай. Извините, вру. Случай, которого не будет).
***
- …плохо, - нахмурился секьюрити. Глаза его метнули две молнии из-под сведенных бровей.
- Согласен. Тут не ближний свет, а встреча эта важнее Топицыну, а не мне. Конечно, я неверно записал цифры, но… Не могли бы вы его пригласить сюда? У вас ведь есть городской телефон?
- Мы не обзваниваем жильцов. – Он пытался прочесть мои мысли, но я ни о чем не думал.
- Нормально! А мне-то что делать? Ну так разрешите мне пройти. Квартира номер шестьдесят четыре, левое крыло.
- Не могу.
- Как это не можете? – возмутился я.
- Выйдите, пожалуйста, на улицу, и попробуйте связаться с Владимиром Георгиевичем оттуда, - распорядился бритоголовый.
- Это жилой дом или что? – упёрся я. – Может, вы еще и предупредительный выстрел сделаете? Я приехал по делу, а вам вообще положено сидеть в каморке, не так ли?
Охранник расправил плечи.
- Мужчина, вы по-русски понимаете? – сказал он и подался ко мне.
Где-то совсем рядом взревела сирена.
В коридоре, смежном с боковой секцией парадного, заплясали на стенах синие фантомы: световая сигнализация.
Расстегивая кобуру, охранник бросился на звук.
«Фарватер свободен», - отрапортовал внутренний лоцман, и я перемахнул через низенький барьерчик мимо камеры металлодетектора.
А потом меня настигло откровение, причем отнюдь не свыше.
Либо закрывающий этап нашей эстафеты вообще не предусматривался и в результате оказался одним сплошным проколом, либо всё это было чистейшей воды инсценировкой – для чего, предстояло еще разобраться.
Фишка в том, что в будке охраны притаился дублёр.
Он не стал размениваться на любезности типа «Стоять!», «Мужчина, вернитесь» и тому подобное. Я успел поставить блок, но бил-то он не кулаком, а с локтя.
Обмякшим затылком я нашел кафельную плитку. Нокаут.
***
Очнувшись, я услышал голос – если бы не звенело в ушах, мог бы точно сказать, мужской или женский:
- Надеюсь, вы его не убили?
- А что за беда? На пустыре похороним, привыкать, что ли. У нас и мешок пластиковый заначен…
Да-а, гостям тут не рады, это точно.
- Нет, вроде живой… - (первый голос. Ближе к женскому). – Дышит…
- Ну так что, грохнуть здесь, пока нет никого, или на пустырик оттащить и грохнуть там?
- (неразборчиво) …я тебя грохну, идиот. Аптечка есть в каморке? Принеси вату и нашатырь…
- Вероника, у него ствол!
Я вздёрнул слипшиеся ресницы. Возвышающийся надо мной тайский боксер осматривал «ТТ», вынутый у меня из-за пояса.
- Разряжен, - удивился он. – Ни одного патрона. - Лязгнул затвор, щелкнул спусковой механизм. - Пусто.
Вровень с моими ушами шаркнули берцы, в ноздри ударило запахом нашатырного спирта.
- Ты как – цел?
- Вашими молитвами, - пробулькал я и начал вставать. «Помогите», - велела женщина, и это было как нельзя вовремя – иначе бы секьюрити уложил меня заново и надолго.
Меня бесцеремонно подтянули под мышки, и я обнаружил перед собой собственной персоной Веронику Кабрихину. Лицо парадоксально некрасивое, на которое невозможно составить словесный портрет – но, увидев его хоть однажды, из памяти уже не вытравишь.
- Вы к Владимиру Георгиевичу? – спросила меня Кабрихина.
Я сглотнул, подавляя тошноту. Кто знает, что здесь полагается тем, кто блюёт на пол. Вряд ли что-то хорошее. Наверное, ими же и подтирают кафель.
- Ага… - а что я еще мог сказать?
- А его здесь нет. Но я достаточно компетентна, чтобы провести встречу вместо него, вы не возражаете?
- Не возражаю.
- Тогда идёмте ко мне. Не скучайте, ребят.
____
-6-
Квартира Вероники Кабрихиной производила удручающее впечатление. Тут имелось всё, начиная евроремонтом и заканчивая дорогущей мебелью. Но с фурнитуры, кроме дивана и одного кресла, не сняли пластиковую упаковку. На диване валялся небрежно брошенный короткий пиджачок от брючного костюма и рядом – сумочка. Раскрытый ноутбук на столе и набитая окурками тонких ментоловых сигарет пепельница.
- Так значит, вы – киллер? – Кабрихина сдвинула сумочку и ноутбук в угол дивана и жестом предложила мне сесть. Пиджак она накинула на плечи – ее вроде знобило. – Расскажите мне, как вы… как вам удалось дойти? На меня много кто охотился, - она усмехнулась, - но никого из них я так и не увидела. А вы же не профессионал… И всё же вы здесь… Как?
- Мне заплатили за то, чтобы я попытался дойти и убить вас. Но вы защищены схемой, и она не пропустила бы убийцу. Я решил, что убивать не стану. Изменил свои намерения. Вытряхнул в мусорный контейнер весь магазин.
- Я могла бы дать вам пистолет, - безразлично сказала Кабрихина. Она с ногами забралась в свое кресло и укуталась в пиджак. – Вот только вы меня не застрелите. Патрон переклинит, вам взрывом сожжет лицо, или инсульт прихватит. А вы ужасный и подлый тип, обманули и судьбу, и своих работодателей.
- Я не обманул. Я просто передумал в конце. Ну ладно, обманул.
- В вас должно быть что-то еще... Предать, нарушить клятву – маловато, чтобы отправиться в ад.
- Почему сразу в ад? – озадаченно переспросил я. – Вы имеете в виду убийство? Но я не совершу его. Я собираюсь уйти отсюда живым и невредимым… - я помассировал расквашенную губу. - В порядке компенсации могу назвать имя того, кто прислал меня, но, по большому счету, смерти он вам не желает. Он всего-навсего анализирует эту вашу… схему.
- Уйдете, но позже. Сначала сделаете для меня кое-что. Убить вы не в состоянии, но миссия-то лежит на вас, хотя вы предатель и клятвопреступник. Может, именно поэтому она ваша.
- Какая еще миссия?
- Проводить меня. Я по-другому не уйду из мира. Убейте любого… любую… они отправятся в рай… или в ад. А меня должен кто-то проводить! - выкрикнула она и съежилась. Кто-то должен пойти со мной т у д а !!! Кто-то… кого туда впустят, и меня с ним.
____
По ее угреватым щекам хлынули слезы. Она жестом попросила раскурить ей сигарету.
- Я горела в машине, - всхлипнула она и затянулась. – Бомба взорвалась на перекрестке… Я горела заживо, а вокруг стояли люди. Я кричала, звала на помощь, но… никто не подошел. Я стала молиться: боженька, ну ты же любишь меня, ты всех любишь, прости меня, мне очень больно, я же горю! Может, я галлюцинировала – кто-то сказал мне в самое ухо: «Я с тобой не разговариваю». И я больше не молилась. Народ тупо фоткал на мобильники, как мое лицо плавил огонь. Я собралась с мыслями, сколько их еще было. Голос сожрала гарь, но про себя я проговорила: «Если бог от меня отвернулся, то помоги мне дьявол. Что ты там за это просишь – душу? Забирай, зачем мне душа в головешке вместо тела?».
«Ну, я вытащил тебя, - услышала я и поняла, что лежу на операционном столе. – И как нам быть дальше? Есть еще вариант съехать. Скажи мне «нет», и я порежу артерию».
«Ты что, хирург?» – спросила я, и он ответил: «Я оперирую тебя. Выгреб уже кучу горелой плоти. Но всё равно тебя только в паноптикуме выставлять… Хочешь – сделаю, чтоб была как новенькая? Но это дорого стоит. Если честно – тебе этого не надо. Я отправлю тебя на тот свет отсюда, без боли».
«Я на всё согласна, - сказала я. – Только бы не умирать, только бы остаться такой… как до машины. Я буду деньги зарабатывать для тебя». «Аргументы паршивенькие. Денег я сам тебе дам столько, что подавишься. Но дам в рост, под проценты. Знаешь, почему тот, д р у г о й , не помог? Ты весь мир обобрать готова, да не из-за денег, они для тебя – мусор, как для меня… уважаю… а просто – чтобы обобрать. Ладно. Живи. Ты еще проклянешь наш договор. Что ж, силком никого не принуждаю – расторгнем. Но тогда сама ко мне приходи, я бегать за тобой не собираюсь».
***
- А после… я как в сказке очутилась. Не сказать, чтобы я совсем усилий не прикладывала… пахала как проклятая, но в мою пользу оборачивалось всё и вся. Да только меня это не радовало. Долго не могла понять – почему. Деньги – да черт с ними, фантики, но – власть, ее я с детства хотела… Вот она я, вот всё, о чем мечталось, ну и где хоть капля удовольствия? Списывала на стресс посттравматический… А стрессы-то ни при чем, от меня осталась оболочка, а мечты о счастье в машине сгорели. К тому же, не бывает стерильного успеха, надо идти по трупам. Конечно, я никого не жалела… и не жалею… но иногда я настолько погрязала в этом… так и покончила бы со всем разом.
Часто я сидела дома одна и прикидывала, как бы развязаться с договором. Но мне и в страшном сне не виделось, что означает это «сама ко мне приходи»! Я думала, расшифровывается как суицид. Однажды я сломалась. Улеглась в ванну с тёплой водой, вскрыла себе вены на обеих руках и стала ждать, пока засну. Заснуть – это прекрасно, я почти перестала спать после больницы. Но в сон меня так и не потянуло, а когда я открыла глаза, в ванной было крови по края, на пол лилось…
На другой день мне позвонил… он. Я его не узнала. Он поинтересовался, как идёт бизнес, и тут до меня дошло – это же е г о голос! И говорил он глухо, в хирургическую маску.
Он сказал: то, что я дал тебе, могу и забрать, но без наркоза. Анестезиологи в ад не попадают, но с альтернативами у тебя небогато: быть запертой в собственный труп и сгнить вместе с ним, или самой придти в смерть. На Земле всего три прохода от живого к мертвому, пропускающих физическое тело. Один – на юге Африки, второй – в Антарктиде, и оба надо еще найти. А третий пробили люди. Скважина вот в этом доме, от подвала. «Но ты до конца в нее не спустишься, - соболезнующе так добавил он. – На полпути отвернешь обратно. Я и сам той скважиной не пользуюсь. Нужен проводник, да не какой-нибудь первый встречный, а кто-то, кто х у ж е тебя. Заселяйся в дом и жди. К таким как ты обычно приходят убийцы, а за тобой придет проводник. Квартирами там не торгуют, но я сведу тебя с кем надо».
____
- …Ну, а раз уж ты добрался сюда – тебе меня и провожать, - печально сказала Кабрихина.
Она смяла в пепельнице окурок, опустила ноги на ковролин, подобрала туфли и нехотя их надела.
- Что – прямо сейчас?
- Сейчас, сейчас… В кой-то веки вечерок свободный выдался. Я бы угостила тебя на дорожку кофейком, но чем раньше мы выйдем, тем раньше ты вернешься. Да и мне ни к чему расслабляться.
Она растеряно переминалась, обласкивая взглядом предметы, точно те могли поддаться на ласку и подарить ей еще немного домашнего уюта. Но всё было поздно для этой некрасивой женщины. Схема-алгоритм ее пока защищала, но Кабрихина не нуждалась отныне в защите.
Взяв с дивана сумочку, она подержала ее в руке и поставила назад.
- Духи не пригодятся, а гигиенические салфетки там выдадут. Должен же там быть хоть какой-то сервис…
Закрыла в ноутбуке страницу на сайте знакомств.
И – мне:
- Готов? Я – нет. Но всё равно… пойдём… пойдём.
Слова упали в безмолвие пустой – хотя мы еще не покинули ее – квартиры. Вероника Кабрихина больше здесь не жила.
***
Лифт сообщался с техническим этажом, уровнем ниже первого. Вероника набрала с пульта комбинацию цифр, и кабина стремительно упала вниз – даже уши заложило.
Расходящийся от лифтовой площадки двумя холлами техотсек приветствовал нас низким электрическим гудением. «Подстанция, - объяснила Вероника. – Запоминай дорогу. Обратно тебе одному возвращаться. В лифте нажмешь один-три-пять одновременно и кнопку вызова». Из отсека в подвал уводила железная лестница, раскачивающаяся от зарождающегося в бетонных недрах подвала шквалящего сквозняка. Я взял Веронику под локоть – она еле переставляла ноги. Так палач помогает приговоренной взойти по ступеням эшафота. Колени жертвы подгибаются от одного вида разложенных подле плахи орудий пыток…
В подвале было по-настоящему жутко. Пол вздрагивал под ногами – казалось, что под ним колотится гигантское сердце. Мертвое автономное сердце, сопряженное с аппаратом искусственной стимуляции.
- Это далеко? – спросил я Кабрихину.
- У тебя что, романтический ужин стынет? - злобно откликнулась она. - Обождешь! Сначала закончи то, зачем явился!
- Просто ответь. Далеко?
- Дружок, я без понятия, я дальше подвала не ходила, - откликнулась она. – Вон за теми опорами дверь в стене, с маркировкой «К – Вертикаль» и «Опасно: радиация». Откуда-то оттуда…
- Радиация?! – взбеленился я. – Мне только радиации не хватало! Или мне с тобой за компанию подыхать?!
- Не ори. Про радиацию – это для любопытных, чтоб не лазили. Там стратегический ярус, в него клеть опускается. Не прозевай дверь, я что-то вижу не очень.
…Навзрыд скрежеща заклепками корпуса, скарабкивалась ко дну стволовой шахты клеть: мы расходовали последние крохи ресурса ее безаварийной работы. Я пытался не думать о том, что в этой же коробке мне еще ехать наверх. К обшивке каркаса крепилась фанерная табличка: «Использовать клеть без распоряжения главного инженера СТРОГО ВОСПРЕЩАЕТСЯ». С этим главным инженером работали отчаянные ребята. Или вовсе зэки с расстрельными статьями. Громыхнув на подпружиненной площадке, клеть замерла.
Мы вышли на подвесной пандус. Он крепился по периметру стен, но дальше вниз разверзлась устрашающая дыра, явно не искусственного происхождения. Я прикусил язык, чтобы не завопить от ужаса: строители – уж не те ли отчаянные парни главного инженера?! – уложили фундамент высотки над полостью в грунте!!!
- Идём… идём… - повторяла Вероника. – Идём, туда, видишь – тюбинг? Нам – в него. Не дай мне вернуться. Тащи меня, кусай, по башке врежь – только не дай вернуться.
Из пропасти вознесся к перилам пандуса вой – словно кто-то, скрытый в чреве Земли, окликнул нас по именам, но высота перемешала буквы и выдохнула их, пропитав спертый воздух ржавчиной. Теперь я знал, как выглядит небытие. Черная пустота без пределов и без дна, а над ней стоит дом в шестнадцать этажей.
____
К трем часам я совершил восхождение обратно – до не запертой, прокуренной квартиры Вероники Кабрихиной. Я принял решение не выходить через подъезд: неизвестно, в каком настроении охранники, а оттаскивать их за ошейник теперь некому. Придется испытать последний шанс. Я открыл высокую, в рост, оконную створку. За окном царила ночь - спокойная, свежая и прохладная. В такую ночь не хочется разбиться всмятку, но выбирать не приходилось. Судя по снимкам, которые показывал нам Шкруевич, с этой стороны у башни имелась пожарная лестница. Повернув голову, я убедился: да, лестница почти рядом, всего два метра по внешнему карнизу. Спасибо, что не десять.
Я собрал нервы в кулак и вылез на карниз. Мне удалось сделать четыре коротких шага вбок и почти добраться до лестницы, но на пятом шаге я потерял равновесие и лишь чудом успел схватиться левой рукой за вертикальную тетиву, до мяса ободрав ладонь и вывихнув плечо. Внизу над пустырем вдруг разнесся отчаянный крик, но теперь меня было не обмануть: это не раненное животное, а жестокий малолетка, сын моих соседей, перочинным ножиком пырнувший в бок бродячего пса. А тот вцепился в него мертвой хваткой и перегрыз сухожилья на ногах. Родители Мальчика С Ножиком спали пьяным сном, и он истек кровью, не сумев выползти из кустов. А сейчас он с бешеным рёвом полз по земле к тому месту, где рухнет моё тело… Он требовал, чтобы я не сопротивлялся и разжал пальцы. Но я двигался вниз, отпуская одну перекладину и цепляясь за другую, и единственное освещенное окно оставалось всё выше над головой. Я полностью сосредоточился на перекладинах. Я знал, что у меня в запасе несколько минут, пока поврежденная левая рука не перестанет действовать.
В этот запас я и уложился.
Едва я коснулся подошвами асфальта под домом, как бешеный рёв стих, словно его и не было. Разочарованный Маленький Монстр отполз обратно в кусты.
Думаю, теперь он поджидает меня где-то еще.
____
Следующая (и последняя) моя встреча с господином профессором Шкруевичем прошла не тепло и не по-дружески. Очевидно, он догадался, где и что я нахимичил, но не стал выдвигать претензий, а лишь раздраженно бросил «Что ж, вам повезло». Он просил нарисовать ему план подземных коммуникаций, через которые я провел Веронику Кабрихину (или она провела меня), но я не смог. Моя память вычистила из себя весь путь от приемного покоя преисподней. Мне не одолеть этого пути во второй раз ни вверх, ни вниз. Спас меня крохотный модуль в мозгу, который алкоголики и очень усталые люди именуют «автопилотом». Лишь в одном месте я заплутал, и меня занесло в двухпутный тоннель метро глубокого заложения. Там, где рассеивались рыжеватые лучи от последнего из горящих под сводом фонарей, угадывался остов моторного вагона. Навряд ли этому демонтированному лому суждено когда-либо стронуться с места, но при виде него отупение как рукой сняло, и я ринулся прочь, а мой автопилот выдал в линию зуммер «ошибка, опасно».
Я убегал по насыпи, а в спину мне жарко светили вагонные фары.
По сей день я так и не набрался смелости подойти к станции метрополитена – посадка в поезд вовсе не обсуждается. Венткиоски я обхожу десятой дорогой. И я стараюсь не смотреть на пожарные лестницы.
***
Но, конечно же, забыл я не всё. Ту сцену, у открывшейся перед Вероникой Кабрихиной двери, ничто не берет: ни водка, ни транквилизаторы, ни гипноз. Впрочем, для Вероники здесь наступает эпилог, а про меня, ну что про меня… Обнаружив, что после всех приключений могу ходить, я доковылял до квартала за шоссе, купил в ларьке бутылку коньяка и выпил ее в два приема. Потом умудрился где-то поймать такси и поехал домой. Алька ночью не прикорнула, извелась, упилась волокардина, грела мне еду. Но я еще неделю не завтракал, не обедал и не ужинал. Дежурный травматолог вправил мне вывихнутое плечо, а вот с ладонью оказалось хуже: я занес инфекцию, и целый месяц не вылезал от врачей. Это не считая того, что я отравился коньяком и сутки напролет блевал кровью.
…Финальным отрезком пути был коридор – самый обычный коридор, облицованный серой плиткой, как больничный. Вероника брела в полнейшей прострации. Она и не заметила, как навстречу ей распахнулся армированный створ с круглым оконцем-иллюминатором.
В стоящем на пороге не было ничего от классического дьявола, каким изображали его средневековые художники. Ни козлиной бородки, ни крючковатого носа, ни злобных глазок, ни копыт… Правда, насчет копыт врать не стану, но синие бахилы обтягивали что-то не вполне нормальной формы.
Если одна из образующих мироздание сил и адаптировалась под наше, «контактерское», восприятие, принятый ею образ не будил – бешено тряс – в подсознании ассоциации с болью, кровотечением и фиксированной позой. Голубая рубашка с круглым вырезом, брюки с завязками, шапочка-берет, очки из цельной линзы и хирургическая маска.
- Вероника Романовна? Договор у меня, - он продемонстрировал сложенный вчетверо лист. – Разрываем по форс-мажору?
- Да, - ответила Вероника.
Клочья договора посыпались на пол, хирург потёр ладони.
- Это уже и есть – смерть? – Вероника отступила назад от дверного проема. – Там?
Хирург усмехнулся – маска сморщилась.
- Нет. Вы еще не умерли, Вероника Романовна. Иное измерение принимает умерших своей смертью, но вы у нас особенная, с вами мне придется повозиться.
- Что же… - только и сказала Вероника.
- Вам надо раздеться.
- Без проблем. – Она скинула пиджак и расстегнула верхнюю пуговицу блузки, но хирург остановил ее.
- Нет-нет, не в коридоре, будьте любезны, пожалуйста, сюда. Я не про вашу одежду. Я вот об этом, - его палец прикоснулся к животу Вероники. Та согнулась пополам, ее вырвало. – Проецирование из мира в мир осуществляется вне физических объектов. – О, черт, руки у него только что были свободны, и вдруг в одной появился скальпель, а в другой – ампутационная пила. – Укладывайтесь на стол, вон на тот, со сточными желобами. Я сниму с вас тело.
____
Он обратил внимание на меня.
- Ну, а вам пора домой. Не заблудитесь!
И не подслушивайте под дверью.