Посвящяется другу, рано сгубившему себя...
Давненько уже, на Алтае дело было, шел с автобусной остановки среди толпы школьников, выпало за десятилетним мальчишкой. Мороз, солнце, ослепительный хрусткий снег, колкий, раннеапрельский ветер... И необычная, на редкость радостная, его походка. Каждый шаг - подскок. Ушанка, упруго взмахивает в такт, будто птица крыльями. Пружинистые, переполненные энергией, рывки в жизнь. Движение не по горизонтали, а как бы в небо... Хотя, вполне допускаю, двоечник...
Наверное, это он. Издалека узнаешь подростка. Если даже высок, выдаст его неупитанность среди массивных, основательных взрослых. Грация ленивая, рациональная. Уступчивость, готовность остановиться перед встречным интересным, а если нужно, погоняться за ним, издалека вернуться не сожалея. Ни тебе долгов, тормозов, отрегулированных подшипников. Неловкость движений, скорей - не автоматизм еще, не бессмысленная привычность... Любая одежда смотрится, любая корявость красит. Прекрасна молодость изумлением иноходца, новизной в этом мире, первыми пробами, попытками себя. Вызывает встречные улыбки.
Но приближается... Видны уже и первые повреждения, а такой молоденький. Легкое прихрамывание, ушибался, наверное. Носятся-то глазами назад, или в звезды, а то и за сто метров вперед себя.
Подходит ближе... Морщины какие-то. Издалека и не заметно. А вот и признаки хворобушки, рука неловко машет - работа, наверное, не из легких? Бодрится, но - усталость не спрячешь, разочарование чувствуется - неблагодарность, скорей всего... "Спасибы" ведь на вес золота. Тяжело на душе, спору нет - вон, читается в понурости плеч... Грусть, обидушка - чего ты ждал, бедолажка эдакий, от дороги-то? Вот и глаза уже под ноги - в стекла битые, в окурки...
Ошарашить, подбодрить? Хлопнуть по спине - позвонче, покрепче... Все пройдет, вернее должно пройти, а еще вернее - надо все пройти...
Разве не отыскал ты еще смысла всего и вся, морща лоб свой - философ наивный? Старался - знаю... Но понял ли главное, что читать, да постигать мало - свое бы написать? Понял, понял, ага - само собой - а то, как же - ты да не поймешь... Когда зрение почти потерял, тогда лишь - принуждением оторвался, как от сладкого... Помнится первое твое - "Я сам!" И ножкой косолапенькой, в мокрых ползунках, об пол - топ, топ. И нос, сердито так, на мамку. К горшку ее не подпустил, не позволил помогать себе - не маленький, дескать - пищал грозно. Сам и сел, забыл только ползунки стянуть... В любом человеке Хозяин зарыт, не век же в цыплятах...
А толку-то? Ну, построил дом, да ведь хоть сейчас переделывай - все не так. Вырастил сына - есть, кому прекословить. Посадил дерево - сгниет прежде тебя. Проработал всю жизнь, набралось ли на похороны. Исчиркался об государство, чтоб когда-нибудь менять пенсионные добавки на магазинные наценки. Ушли друзья, уехали дети, вкруговую чужие. Равнодушие, презрение...
И что теперь тебе гвозди сквозь ладони, милый ты мой? Не боль вовсе - бросок холодной воды на пожар отчаяния, на стоны обугленной души – отрада они.
Ссутулился, ноги подкосились. Вставать не хочется - на фиг?
А со смертью-то успел ли разобраться, задумывался хоть? Как ведь боялся спускать с кровати босые ноги, вдруг схватит оттуда? А помнишь - снимали соседского мальчишку с чердака - повешался нечаянно, способы самоубийств испытывал по учебнику криминалистики. Ночью приснился - опять придумывает чего-то. И ты удивился ему - Умер же, и вот - живой? Он тебе объяснил, стало так понятно, так просто... что наутро только простота эта, ошарашивающая и вспомнилась... Или, как в том анекдоте - А чо нас бояться - то? Это мужик так удивился, когда девушка поблагодарила его, что составил ей компанию в пути через кладбище - Покойников, дескать, боюсь? Сталкивался ли со смертушкой "к носу нос"? Уловил эти - "Неизъяснимы наслаждения"? Даа, в такие моменты не до Пушкина, истину глаголешь. Тут навыки действуют. А саму-то ее и не разглядишь. Как в тумане, как опьянение - жалеет нас косая... Вспоминается потом такой ярко-белый свет по бокам зрения. Словно приподнял лицо, заглядывающее в темную воду жизни, на солнышко, чтобы воздуху хватануть...
Да ужели все еще не ждешь ты ее - как спасения, как вырывания из кошмара?
Издалека, отстраненным взглядом мелькал он по мне, как по всякому прохожему, не актуальному пустяку, но... все ближе, ближе... Ну же, выплывай из "жизни мышьей беготни", наводи резкость. А то - как выскочу, кааак закричу! И вот, осветились глаза, зацепились вдруг за неминуемость, за неодолимость мою, остро вгляделись... В голове сбой... Онемели ноги, вздыбилось и обмерло сердце... - Ну, наконец-то! Не узнаешь что ли? – Дык, ведь, скорей - не ожидал. - Сколько лет, елки-палки? Давай обнимемся, а то, как неродные. Слушай, давно мечталось - дай прижмусь, сердце к сердцу, крепко, крепко... Чтоб душу с душой... И силушка чувствуется, ээээх молодчина... Ну, ты рад хоть?
---
... Ой - чо эта, чо эта? Ааа - это ты. А что это такое, среди тебя - блестит слезой, да, однако ж, ерепенится? Вот оно-то мне и надобно. Суть твоя, смысл твой, истина о тебе. Давай теперь начистоту: Угробил здоровьишко - спина, вены, сердце, говорили ведь - береги себя, попресмыкался бы еще по земле... Все дурость твоя, куда других не загнать - там ты и есть. Слушай, а не хитрющий ли это твой ход, оставивший с носом гроссмейстера, у которого не выиграть никогда, никому и нипочем? Ибо что шахматист без фигур? Что вампир без донора? Прокурор - твоя собственная совесть, а перед ней - победитель ты! А еще вот - отбрасывал сделаное, совсем ведь не плохое, сколько раз начинал заново, все совершенства какого-то искал? Так ты и творец, в придачу! Благоговел богу послушания, покорности, уничижения, а служил-то Богу жизни, борцу и ваятелю, ему и посвятился весь, без остатка? Перешагнул таки через обманку, а многие прилипли, высмотрел истину! Не ты ли задыхался загнанно, зарабатывая на хлеб насущный своим: малым, слабым, старым? И чужим, и чуждым? Десятилетиями! Да ты цены себе не знаешь...
Так, где же мзда твоя - благодарность и почитание, где палаты каменны? Коль ты умный - почему такой бедный? Не из дураков ли?
Спокойно - щас разберемся: Любя за благодарность - ты работаешь. Работая бесплатно - ты любишь! Любящий человек - он ведь дурак и есть. Всеохватная, небесная любовь может утолиться, упиться лишь самой черной неблагодарностью самого обязанного, любимого. Даже на кресте она вопиет - Жажду, жажду! Благодарность ей пресна.
- Конечно! Издалека-то человек прекрасен. Зато вплотную он невыносим. На земле его, гаденыша, полюбить - вот где крестушко. Свинцовый, неподьемный. Не ты на кресте "отдыхаешь" - он на тебе ездит! Человече, любовь твоя размазалась по всей твоей жизни, поэтому ты ее и не замечаешь. А сконцентрировать ее в секунды оргазма и сполыхнешь как падающая звезда.
Смысл земных твоих трепыханий выразится всего в трёх... свыше видя... словах.
Да, вот еще - как же утоп ты в грехах, презренный? Прощения нет, и не жди даже! "Тефаль" адова ждет тебя!!! А теперь слушай сюда, повернись ко мне, мне в глаза глянь - Кто не работает, тот не испачкался. Грехи твои - короста на израненном жизнью сердце, вспомни как рвалось оно? Грехи твои - окалина бурая, под которой остывает булат редкостный - ты! Ад твой позади уже!
---
... Помнишь ли прощальный холод снега, бальзам талой воды, залившей до верху бескрайнюю пойму, прелый нектар прошлогодней брусники, терпкий яд багульника. И этот, вконец растворивший глаза, дымок от сгорающих березовых веток. Такой сладкий, такой близкий, родной. Этот скромный северный пейзаж… эти отражения, освещенных ночным солнцем, далеких спящих берегов. Твое отражение, твой туманный детский возраст. Искаженный давностью, расплывающийся прозрачными волнами?
И хрип Вовин над безлюдной, студеной ширью, над туманным зеркалом реки, под туманной высью...
Я поля-аааа влюбленным постелю-уууу,
Пусть поют во сне и наявууу,
Я дышу, и значит, я люблю-уу,
Я люблю, и значит, я живу...
Вопль человеческий, тоска странника по домашнему теплу, стон греха. Соединяющий, Бог весть когда разделенные, разорванные небо и землю, воедино...
И душам их дано бродить в цветах.
Их голосам всегда сливаться в такт,
И вечностью дышать в одно дыханье,
И встретиться со вздохом на устах,
На хрупких переправах и мостах,
На узких перекрестках мирозданья.
Вернется ли тот рай? Пусть на крохотное мгновение, которое испытал ты тогда, возле рано оттаявшей тундровой кочки, после отвратно - притягательной ледяной стопки «Пшеничной»... Когда загорелся вдруг любовью к исковерканной студеными ветрами березке, к, приласкавшему тебя ярко - холодному солнцу? К другу, простому, доверчиво извозившему тебя своими "болотниками", обращенному лицом, сердцем и душой к тебе. К тебе! Когда был ты прошит вдруг и навылет настолько огромной, всеохватной, защемившей сердце, разорвавшей душу, захлестнувшей соленой волной, любовью??? - Вернется... верну...
Свежий вееетерр избранных пьянииил,
С ног сбивал, из мертвых воскреша-ллл
Потому, что, если не любил,
Значит, и не жил, и не дышалллл.
---
... Застиранные печалями, утонувшие в думах, истосковавшиеся по хоть чьей нибудь любви к себе, глаза, потеплели, повлажнели... и даже, как будто помолодели. Расправились, сделались вдруг прозрачными, новыми совсем. Наполнились "ко всему готовностью", как прежде. И взвелась пружина жизни в сладостно неудержимых "потягу-ууульках, потягуульках, потягунчиках". И безбрежная его синева, и бездонная моя глубина, смешавшись, взглянули, из неведавших еще ничегошеньки, глаз... на, почти еще, безбровом лице... В посвежевшее, со стремительными белыми облаками, небо...
Спасшись сам и друга спасай...
Выжженый солнцем чуб поймал трепку нового ветра... Босые ноги взмурашились от колюче - росистой травяной щекотки. Шмыгнул солнцу конопатый нос. Цикнул плевок через шербину свежевыпавшего зуба, сверкнул в утренней благодати... и вызвал лай за калиткой. Бесцеремонный свист пронзил запотевшее окошко. И нетерпеливый, жизнерадостный вопль осчастливил сквозь занавеску молодых - А Димка выйдет?!!
использовано стихотворение В.Высоцкого