Не поймешь этих городских. Как они вообще живут там, среди бесконечного множества гудящих и вонючих машин, в толще бетонных коробок, где нет ни глотка чистого свежего воздуха, ни даже нормального снега, а только вонь, чад, грязная соленая рыже-черная жижа под ногами зимой и приторный нефтяной жаркий смрад от асфальта - летом. Понятно дело, что у них ни у кого здоровья нет, а уж дети так и вообще задохлики, даром что раскормленные, не чета деревенским. Да и то - какая там у них кормежка - бананы эти водянистые, черте откуда привезенные да пирожные - один жир, да макароны мучнистые, да колбаса заводская, в которой на сто граммов мяса - полтора кило туалетной бумаги. От такой жратвы только нездоровый рыхлый жир откладывается, а мяса да мускулов с нее не нарастишь. Вон дачники на лето приезжают, так почти всегда скандалы-то одному пацаненку деревенские ребята глаз подбили, то другому. Деревенские, они покрепче. Вроде бы и сухонькие, дробненькие - а на самом деле одни жилы. На свежем же воздухе растут, на натуральной пище. А городские пухлые, кормленые, а ни то ни се. Ни рыба, ни мясо.
С какой стороны не обдумывал этот вопрос Иннокентий, но ответа не находил. Что вообще может быть в городе хорошего? Вон Колька, братан его младший, переехал в город три года назад. И чего добился? В двадцать пять брюхо себе отрастил, как баба беременная, тьфу, вспомнить противно. Жену же нашел наоборот худую, востроносую, да еще и в очках. У них в селе на такую бы и взглянуть-то охочих не нашлось. А этот губошлеп женился. У самого - ни кола, ни двора. Ютятся, стыдно сказать, в комнатушке в общаге. Заехал к ним как-то Иннокентий. Ужас! Коридор общий - там и малышня возится, и мужики курят, и белье сушится чье-то - и пеленки ссаные, и лифчики и трусы и хрен знает что. Сортир один на всех! И в тот-то зайдешь-облюешься. Это жизнь называется? И еще над деревенскими подсмеиваются… Как же, горожане! А у нас, между прочим, сортир хоть и во дворе, но чистенький, и вся деревня в него не ходит. И говно по стенкам никто не размазывает, хотя туалетной бумаги и нету. Но уж газетку какую или журнал завсегда положим. И тараканы по избе не бегают, а про клопов мы вообще только в книгах и читали. И в баню всем скопом не ходим, причиндалами друг перед другом не трясем, каждый в своей баньке парится, и не за пять минут, а сколько душа запросит.
И работа здесь - не чета заводу какому-нибудь зачуханному. Конечно, и в деревне есть любители в соляре или навозе повозиться. Но это дело хозяйское. Вот Иннокентий себе другую работу выбрал. В леспромхозе, на лесоповале. Пильщиком. Это только дураки говорят, что на этой работе только зэки одни и вкалывают. Ну, может где и зэки, у них такого нету. Работают нормальные, здоровые люди, все свои, все всех знают. И работа, пусть и физическая, но чистая ,спокойная. Иннокентий не понимал тех мужиков, что от физической работы бегают. Мужик, он мужик и есть. Он и должен быть мужиком - крепким, здоровым, чтоб рубаха на плечах от мускулов лопалась, а не на животе от жиру. И лучшей работы он для себя не видел. Всегда на свежем воздухе, никаких тебе начальников. Сам себе голова, сам себе руки. Выбрал елочку, подпилил, плечом наддал и - пошла родимая, с гулом, с хрустом. А запах духовитый от неё, смолистый. Эти, городские-то, такой запах, небось, только на Новый Год и чувствуют… Да и то скоро на искусственные елки перейдут. Шампунью только хвойной побрызгают для вони, им и хватит. У них, городских-то, вся жизнь искусственная, воздух ненастоящий, еда ненастоящая… да все поддельное. Вот они и живут - отработают свое, а потом домой придут, похавают кое-как, дерьма суррогатного и… И- все! Делать-то им больше и не хрена. Хозяйства нет, скотины нет. Кто попроще - идет с мужиками ханку жрать. И та-то поддельная, гнусь какая-то, с самогонкой не сравнишь. Ну да это хрен с ним. Нажрутся, в карты или домино наиграются и - домой, спать, ухо давить до семи часов. А кто помудреней, так те или ящик до одурения смотрят, про жизнь красивую заграничную, или книжки какие читают. Это кто совсем уж заумный. А хрен ли там вычитаешь? Иннокентий вот дураком не был, и в школе неплохо учился, не второгодник какой-нибудь, и в Армии на сержанта выучился. Ну и что? Ну, читал он эти книжки. Нравилось даже. Но это ж в детстве. А сейчас? Взрослый мужик - и книжками чтобы забавлялся? Это все только от нечего делать. А Иннокентий с работы пришел, покушал от души, скотину покормил, хлева почистил, на крылечке покурил- и все, спать уже пора, ведь завтра чуть свет вставать - коровам дай, поросенку дай, овец покорми, да собаку, да то, да се. И Зинку еще ублажить надоть, жену, значит. Она баба деревенская, простая, у ей голова по вечерам не болит. Ей свое отдай и не греши. Это она любительница. Как разойдется, так ее не остановишь. До потолка подкидывает. Разве ж городские так смогут? Их же соплей перешибить можно, куда там - подмахнуть по-нормальному.
Вообще любил Иннокентий за работой о чем-нибудь таком подумать или повспоминать о чем-то приятном. Работа у него простая, тонкостей особых нету, тем более привычно все, до автоматизма отработано. Он бы и с завязанными глазами с ней справился, вот и любил отвлечься. То вспомнит как он с Зинкой и Коськой, сынком старшим за грибами ходили. Коська еще малой был, его просто так взяли, чтобы лесным воздухом подышал, да лесу не боялся. Да и интересно же ему, малому-то. А как вышли на место грибное, показали ему какие грибы надо собирать, Иннокентий ножичек ему дал маленький самодельный, ручка деревянная, резная и лукошко новенькое. Тому радость! Лазает под елочками молоденькими, грибы все подряд срезает, и то отцу, то матери поднесет -правильные, мол, грибы собирает. Они с Зинкой его похваливают, мухоморы потихоньку выбрасывают, а он доволен, пыхтит, и опять грибы искать бежит. Ну, Иннокентий, конечно, за ним приглядывал, чтобы, значит, не убежал далеко. С его ростом это запросто. Выпрямился только, посмотрел и - порядок. Здесь пацан. И опять к грибам. А раз посмотрел, а Коська в папоротниках густых заблудился. Малой же еще, ему папоротники выше головы, вот он и не видит ничего. А сам-то в двух шагах от Иннокентия стоит. Но в лесу-то пацан в первый раз, а наслушался уже от бабки или от Зинки, что заблудиться-то можно. Ну и перепугался, видать, растерялся, стоит, сопит, уже чуть не плачет. Куда идти - не поймет. И голос поддать - тоже забыл. Дите! Но тут Зинка его окликнула. Коська заозирался вокруг, потешно так, а откуда звук идет - не поймет никак. Иннокентию интересно стало - что ж дальше-то будет. Затаился и стоит. А Зинка опять кричит: " Костик, ты где?". А тот ей и отвечает из папоротников, но тихо так, жалобно, с безнадежным вздохом, Зинка-то его и не услыхала, только Иннокентий расслышал, недаром рядом стоял. Коська-то и говорит чуть не шепотом: " Я здесь заблудился". Тут уж Иннокентий не выдержал да как захохочет… Коська на радостях, что нашелся, чуть с ума не сошел. " Папка",-орет -"Я тута, я нашелся!" Иннокентий чуть со смеху не помер. Да, дети есть дети, каждый день такое отмочат что хоть стой, хоть падай. Иннокентий с Зинкой их не баловали, так что детишки хорошие растут, смышленые, по хозяйству помогают, дурака не валяют. Коське-то вон, всего-то тринадцатый год пошел, а он уже и на охоту с отцом ходит, и сено косит, и за скотиной ухаживает, все чин чинарём. А почему? Потому что отец - нормальный мужик. Сам работает как вол, и сын за ним тянется. И не пьет Иннокентий. Нет у него такой привычки. А ведь сейчас это в деревне самая мода. Чуть не все мужики спились. А что им? В колхозе денег не плотют, ничего никому не нужно, а им и подавно. Они уже давно работать разучились. И своего хозяйства не держут. Прямо как городские. Себя все жалеют, как бы ненароком не переработаться. А вот ужраться до усрачки - это пожалуйста. И откуда только деньги берут? Хрен их знает. А Иннокентий только по праздникам большим, на Октябрьскую или там на Пасху, за столом хорошим, под холодец да солонинку, под картошечку разварную с маслицем топленым с грибочками и огурчиками хрустящими, под капустку, да под чесночок моченый с тестем бутылочку уговаривает. В удовольствие да на пользу. Ну или после баньки стопочку. Это все на благо. Иннокентий, даром что и не верующий, а на этот случай даже молитвочку придумал: "Слава тебе, Господи наш, блага свои ты нам отдашь!" Такое у него вот присловье любимое. С такого вот отца сыну и пример взять не грех, дурному ничему не научится. Так и получается, Коськой Иннокентий втайне даже гордился - растет сын всем на загляденье. И крепкий, и умный и работящий. О сыне Иннокентий думать любил.
И о Зине тоже. О жене, значит. Зину Иннокентий любил сравнивать с другими бабами. И всегда у него получалось, что лучше его Зинки и нету никого. По всем статьям. И фигурой хороша - и не толстая, и не палка какая костлявая, каких в журналах фотографируют или по телеку показывают. Вот уж где городские вообще офонарели - таких-то стропил, да за красоту выдавать. Морды у них, конечно, ничего, но…Что, морда, что ли, в жизни главное? Или они там совсем в этом городе?...Про всякие их городские паскудства Иннокентий слыхал. У них бабы, бывает, одной только мордой, только губами, ротом, обойтись могут. Там это в порядке вещей. Уж если мужики с мужиками живут… Тьфу, прости господи… Вот все у них, городских, шиворот-навыворот. Отошли они от естества, вот и маются дурью, как могут, придумывают черте что, чтоб веселей да чудней было. В деревне такого отродясь не бывало. Был один, Федя Валялов, тот на флоте служил, в подводной лодке атомной, там у него это дело под радиацию попало, так он бобылем и прожил всю жизнь. Тоже чудно было. Но это ж болезнь такая, тут ничего не поделаешь. Ну, Коля-дурачок был, пастух, тот коров на это дело употреблял. Тоже, конечно, не дело, но коровам от того ни тепло ни холодно, да и стадо он пас колхозное, так что никому вообще вреда никакого. И, как ни крути - дурачок. Тоже больной человек. А там-то, в городе, нормальные вроде бы мужики… И чего они в этом приятного находят, интересно?.. Да ну их, вот попало же дерьмо в голову, теперь и не вытрясешь.. А Зинка, про между прочим, на морду тоже не хуже всех этих актрисочек да моделей из борделей. И вообще все при ней. Тело стройное, крепкое, налитое изнутри. Такую за бок не ущипнешь, потому как не ухватишь. Как резиновая, литая вся, а уж сладкая… Иннокентий даже при одном воспоминании о жениных прелестях почувствовал, что в штанах у него что-то дрогнуло, да и сердечко забилось почаще. Во как! И пусть опыта особенного в этих делах у Иннокентия не было, но с кем Зинку сравнить - находилось. И все сравнения были явно в ее пользу. Никто, ни Лизка Ефимова, с которой у них еще до армии, по пьяни кой-что случилось, за что ей муж и отвалил по полной программе после первой брачной ночи, так что весь второй день на собственной свадьбе она под фатой просидела, не смея глаз поднять. О шалаве, которую они в армии перед дембелем по кружку пропустили Иннокентий вообще вспоминал редко, да и то с содроганием и брезгливой оскоминой во рту. Но ничем не лучше была и одна городская фифа, которую Иннокентию устроил раз брательник. Ничего общего у них с Зинкой не было. С ними со всеми Иннокентий как бы просто нужду справлял. А с Зинкой... С ней все по другому. Уж она-то устраивала Иннокентия от и до…
На этом воспоминания Иннокентию пришлось прервать. Нужно было переходить на новую делянку. Иннокентий прикинул что к чему и решил пилу не глушить. Идти-то было всего с сотню метров, да и заводить потом замаешься. Пускатель уже старый, подтерся, хватает плохо, соскакивает. Да и вся пила уже старая, и хотя Иннокентий к ней привык,но, видать, скоро ее придется заменить. Разопревший от работы, в расстегнутой телогрейке открывающей старенький сине-красный свитер, туго обтягивающий широкую мускулистую грудь, Иннокентий, держа визжащую пилу в одной руке, широко зашагал по нетронутому, девственно чистому искрящемуся снегу на новую делянку. Вдруг одна нога его под снегом зацепилась носком валенка за какой-то сук или ветку, совершенно незаметную под снегом. Иннокентий потерял равновесие и стал падать, инстинктивно выставив вперед руки. В одной из рук он держал работающую бензопилу, бедром на которую Иннокентий и упал. Он почти тут же выпустил из разжатых пальцев рычажок газа, но бешено крутящаяся режущая цепь уже вгрызлась, разбрасывая в стороны клочья ваты и тряпок от ватных штанов, в его ногу прямо до кости. Боли Иннокентий вначале не почувствовал, просто что-то резко ожгло ногу, а потом сразу потемнело в глазах, и он потерял сознание, уткнувшись лицом прямо в сверкающий разноцветным бликами снег. И уже ничего не чувствовал. Вокруг ноги его расползалось, подтаивая снег, огромное, ярко-алое пятно. На его счастье, заметили что-то неладное почти сразу. Уж слишком неловко он упал, да и не поднимался. Почуя нехорошее, бросая на ходу пилы, мужики неловко, проваливаясь на бегу в снег, поспешили к лежащему. Когда его перевернули на спину, кровь из раны хлестнула ручьем. Да и судя по огромной, дымящейся луже в напитавшемся снегу, вытекло ее уже достаточно. Один из мужиков ловко, еще на бегу сорвав с себя ремень, сразу же наложил на ногу жгут, утихомирив поток крови, но глядя на моментально посеревшее, осунувшееся, какое-то восковое лицо Иннокентия и пощупав на шее пульс, сказал с сожалением: " Не жилец. Видать, артерию перерезало к чертовой матери, почти вся кровь вытекла.". "Может, посмотрим, что там у него, не видно же ни хрена",-посоветовал кто-то из мужичков. " Чего там смотреть?", - озлился наложивший жгут - "Любопытство гложет? Или ты тут операцию ему хочешь сделать? Тут врач нужен. И хороший. Ему ж зубьями чуть не всю ногу разворотило. В район надо везти". " У нас в селе фельдшер есть",- сказал кто-то и тут же осекся. Фельдшера дядю Мишу трезвым никто никогда не видел. Да и лекарства он предпочитал самые простые - йод да аспирин. Для разнообразия - анальгин. Но это - редко.
" Мужики, вон лесовоз пустой подъезжает", -радостно прокричал еще один пильщик и бегом направился к разворачивающемуся грузовику, махая на бегу руками. Мужики осторожно подняли тяжелое, обмякшее тело Иннокентия на руки и с трудом, боком, кое-как попадая шаг в шаг, понесли его к машине. Голова Иннокентия совершенно безвольно запрокинулась и моталась из стороны в сторону. Придержать ее было некому. Шапка слетела. Наложивший жгут мужик, шедший чуть позади, подобрал шапку, и, крепко сжав ее в кулаке, с жалостью и состраданием глядя как сквозь неплотно прикрытые веки Иннокентия слепо смотрят в ярко синее зимнее небо белки закатившихся глаз, прошептал про себя: " Не жилец… А ведь молодой еще…". Водитель лесовоза, молоденький парнишка, видно только-только из армии, перепуганными голубыми глазами смотрел, как грузное, неповоротливое тело Иннокентия мужики кое-как уложили на сиденье. " Поддержать бы надо, да не поместимся. Здоровущий мужчина. Может и дотянет. Давай, водила, гони в район, успеть надо". " Он же упадет, дорога-то ведь сами знаете какая",- дрожащим голосом сказал парень. - "Может, поедет кто?"
" Не бойся, парень. Ты чуть голову ему только придерживай, я ему тут телогреечку подстелил, и давай, жми на газ. Тут секунда все решить может." Услышав такие слова, парень без разговоров влез в кабину и потихоньку, боясь растревожить раненого, начал выруливать на зимник. Тело Иннокентия тряслось, но лежало на широком сиденье довольно устойчиво. На дороге парнишка-шофер немного осмелел и прибавил газу. Он покосился на раненого, но разобрать - жив ли он еще или уже помер, было невозможно. Решив не отвлекаться понапрасну, парнишка поудобнее ухватился за баранку и все свое внимание обратил на дорогу. Для перевозки раненых она была совершенно не приспособлена. Колдобина на колдобине. На такой скорости глаз да глаз нужен. Но случай был экстраординарный и мальчишка, закусив губу, все прибавлял и прибавлял газу, сознавая, что жизнь этого мужика зависит теперь только от него. Он уже ни на что не обращал внимания, и только перед самым селом заметил, что тело раненого, видимо все-таки под влиянием тряски, почти сползло с сиденья, по крайней мере одна нога уже безвольно моталась на весу, потихоньку стягивая за собой и все остальное. Парнишка в ужасе сбавил газ, и попытался одной рукой хоть как-нибудь подтянуть его на сиденье, но мужик был огромный, и ничего у шофера не получилось. Но тут ему улыбнулась удача. Как только грузовик повернул за поворот, так шофер увидел шагающего по обочине зимника знакомого лесника. Парень нажал на клаксон и тут же затормозил, немного обогнав пешехода. Он торопливо выскочил из кабины и бросился ему навстречу.
" Слышь-ка, Михалыч, помоги ради Бога. Тут мужик на делянке ногу пилой себе чуть не откромсал, так я его в район везу, а он с сиденья сползает. И так на него смотреть страшно, а тут такое дело…" .
Лесник был мужик бывалый. Вдвоем они быстро и ловко поправили на сиденье тело Иннокентия. Но, взглянув на его лицо, лесник помрачнел и сказал шоферу: "Ты, Витек, его до района не довезешь. Он и так уже на последнем издыхании."" А чего ж теперь?"- совсем растерялся шофер." Не знаю…",- лесник на секунду задумался, и тут же решительно заговорил. "Тут, однако, у него только один шанс есть, если ведьма поможет. Давай, гони к ней.". " А что это за ведьма такая?"- удивился паренек. " Ах, да, ты же не местный… Давай, гони к селу, я на подножке поеду. Там почти на окраине дом ее, да я тебе кулаком постучу, когда остановиться".Машина резко рванула с места. Шоферу никак не хотелось, чтобы Иннокентий умер прямо у него в кабине. И помочь ему хотелось. Да и вообще как-то страшновато. И покойников парень видел не часто, бабку только свою, но это уж когда было, он и не помнил почти. А этот мужик знакомый, его рослая могучая фигура всегда привлекала внимание хотя шофер даже и не знал, как того зовут, но все-таки знакомый, еще несколько часов назад живой и здоровый - и вдруг умрет прямо сейчас, здесь, в кабине… От одной этой мысли парня затрясло. Но, слава Богу, впереди уже показались дома. Судя по словам лесника, ехать осталось чуть-чуть. И правда, только они въехали в село, как лесник забарабанил по дверце и, не дожидаясь пока машина полностью остановится, соскочил на дорогу и побежал по узенькой тропке к неприметному некрашенному домику, стоящему к улице почему-то боком, глухой стеной. И уже через несколько секунд он выскочил из дома в сопровождении высокой молодой бабы в накинутой на плечи телогрейке.
Шофер вылез из кабины и обойдя машину открыл противоположную дверцу. Баба ловко вспрыгнула на подножку и глянула на раненого. Посмотрев на него несколько секунд, она протянула руку с широко растопыренными длинными тонкими пальцами к его лицу, отчего телогрейка упала с ее плеч на снег, и тут же помрачнела. " Плохо дело, мужики. Давайте скорее тащите его в избу. Попробую.". Водитель поднял из снега телогрейку и протянул было ей, но баба, спрыгнув с подножки, тут же побежала к дому, ни на что не обращая внимания. Ярко-красные матерчатые тапочки так и мелькали." Да брось ты телогрейку-то",- обратился к шоферу лесник, выводя его из оцепенения." Слыхал, чего ведьма-то сказала? Давай."
С огромным трудом они кое-как выволокли тело Иннокентия из кабины и потащили к дому. Лесник подхватил его под коленки, стараясь хоть как-нибудь поберечь раненую ногу, а парнишка-шофер держал под мышками. На ходу голова Иннокентия мотнулась и дотронулась щекой до запястья шофера. Щека была ледяная.
"Кончился уже",- в ужасе подумал шофер, но тут же отогнал от себя гнусную мысль. Да и не до того было. Протащив тело Иннокентия несколько десятков метров от дороги до дома, они с лесником взопрели и уже еле переводили дух. Но вот наконец-то они занесли его в избу, с трудом развернувшись в маленьких тесных сенцах. В доме пахло какими-то травами, и было полутемно.
" Сюда кладите",- неизвестно откуда появившаяся хозяйка показала на широкую лавку, стоящую посреди комнаты.
Они уложили раненного и тяжело дыша отошли в сторону. Ведьма поводила руками с растопыренными пальцами вдоль тела и, не оглядываясь, сказала: " Михалыч, режь штаны. Нож на столе."
Лесник немного помедлил, но все-таки взял нож и ловко, будто всегда этим занимался, распорол мужику и штанины и валенки. Рана, показавшаяся из-под лохмотьев, была настолько страшной и отвратительной на вид, что шофера затошнило. Да и вся нога была синяя, набрякшая… как у утопленника… Впрочем, утопленников парнишка тоже не видел. Он пытался отвернуться, но почему-то завороженно смотрел на весь этот ужас. Ведьма положила руки по обе стороны от раны, припав возле скамейки на одно колено."Режь, Михалыч, жгут… " - сквозь зубы сказала она. Михалыч замялся. " А может не надо, ведь сейчас и последняя кровь из него выйдет.". "Режь, Михалыч, знаю что говорю",-резко и зло бросила ведьма. "Засудят нас к едрене матрене", - скрипнул зубами лесник, но все-таки подсунул под ремень и перерезал его.
Ошарашенный шофер увидел, как из раны фонтаном брызнула кровь, но баба тут же сдвинула ладони, и кровь почти тут же унялась. Вот из-под пальцев уже чуть-чуть только подтекает… Вот и вообще перестало течь, и кровь на руках у ведьмы стала чернеть и засыхать коркой прямо на глазах. "Во, ё…", - прошептал, не менее шофера пораженный, лесник. Недолго постояв согнувшись над раной, ведьма отняла руки. Под ними на синеватой коже остался только рваный, темно-красный, весь в черной запекшейся кровавой корке, рубец. Шофер не поверил своим глазам. Такая ужасная рана затянулась в несколько секунд! Этого просто не могло быть. Стоящий рядышком лесник сглотнул слюну и, глубоко вздохнув, полез в карман за папиросами и спичками." Не кури",- не оглядываясь сказала ведьма.
Лесник послушно спрятал пачку "Беломора" в карман. Ведьма обернулась к ним и подняла лицо. Шофер поразился перемене, произошедшей с ней. К машине выбегала молодая, ну, лет тридцати пяти, баба, а сейчас на них смотрела изможденная, морщинистая старуха с глубоко запавшими, окруженными черными синяками, горящими глазами. Парень даже попятился немного. Не ожидал.
"Там, в сенцах, вода стоит. Зачерпни ковшиком, да слей мне",- обратилась к нему ведьма. Парень послушно пошел в сенцы, по дороге раздумывая, а не стоит ли, пока не поздно, дать тягу. Но страх уже отошел куда-то, и он, найдя не крючке странный деревянный ковшик с резной рукояткой, зачерпнул, разбив тонкую корочку льда на поверхности ведра, воды, и вернулся в избу.
"Сюда давай",- откуда-то из-за занавески, разделявшей первую комнату, окликнула его ведьма. Парень подошел к ней, низко склонившейся над помойным ведром и начал тонкой струйкой сливать воду на подставленные ведьмой окровавленные руки. И увидел, как с рук в ведро потекли не струйки, а целые потоки яркой алой крови. Парень хотел отдернуть ковшик, но не смог этого сделать, руки не слушались его, и вода из ковшика все лилась и лилась на тонкие худые руки ведьмы и, превращаясь в свежую пахучую кровь, стекала в ведро. Наконец, поток крови ослабел и ведьма, сняв с плеча заранее подготовленное расшитое полотенце, отерла руки. Они были чистыми, и на полотенце тоже не осталось никаких следов крови. "Почудилось, наверное",- подумал парень, и осторожно, искоса взглянул на ведьму .Ее лицо снова было молодым. Темно-серые глаза ее поймали его взгляд и где-то в глубине их вспыхнули и погасли какие-то искорки."Конечно, почудилось",- усмехнулась ведьма.Не знающий, что и подумать, парень отвел глаза. Ведьма между тем вернулась к больному. Неведомо откуда на столе вдруг появился горшок с чуть дымящимся варевом, источающим какой-то странный, кисловатый, щиплющий за ноздри запах.
" Срезай, Михалыч, с него остатки штанов напрочь, надо будет рану как следует обмыть", - обратилась к леснику ведьма. Лесник уже послушно, не пререкаясь, срезал оставшиеся на парне лохмотья. Взяв чистую белую тряпочку и обмакнув ее в горшок с отваром, ведьма начала осторожно, медленно, от паха начиная, обмывать раненую ногу Иннокентия, потихоньку нашептывая что-то и приговаривая. Из-под тряпицы появлялась нормальная, чуть розоватая кожа. Ведьма омыла всю ногу, вплоть до кончиков пальцев, после чего тут же выбросила грязную тряпку в печь. Печка загудела, будто бы в нее плеснули керосина. Впрочем, гул тут же унялся. Ведьма нацедила через марлечку все в тот же резной деревянный ковшичек отвара из горшка и велела мужикам усадить раненого на лавке. Она обхватила рукой его челюсти и, надавив пальцами, разжала ему рот. " И откуда у нее такая силища?"- опять удивился шофер. Ведьма ловко налила в открытый рот Иннокентия несколько капель отвара. Шофер, придерживающий его за плечи, ощутил, как по всему телу прошла судорога и Иннокентий тут же открыл глаза. Лицо его начало потихоньку розоветь. "Чего это?" - слабо прошептал Иннокентий. "Пей", - поднесла к его губам ковшик ведьма - "И не разговаривай". Иннокентий вздохнул глубоко и послушно осушил ковшик. Его опять передернула, видимо, отвар был не слишком-то вкусный. Но зато силы вернулись к нему почти мгновенно. Как и соображение.
" А где это я?" - удивленно озираясь спросил он. Потом взгляд его упал на ноги и уже обозлившись, он сказал: " А штаны мои где? Что вы тут все делаете? Что за херня?"
В нескольких словах, торопясь и сбиваясь, шофер и лесник объяснили ему, что произошло. Недоверчиво покачивая головой Иннокентий смотрел на побелевший уже рубец, неизвестно откуда появившийся на его ноге.
"Ну сказка прямо… Не шрам, так я бы вам навовсе не поверил бы. Ничего не помню." Взгляд его упал на жалкие окровавленные остатки штанов и валенок, все еще валяющиеся на полу. Иннокентий покрутил головой: "Дела…"
"Ну, мы это… пошли, что ль",- заторопился вдруг лесник. "Нам тут теперь делать нечего. Давай, Кеша, выздоравливай, а мне еще к куму надо зайти".
"Э-э, мужики, а я-то как же?" - спохватился Иннокентий - "Без штанов, что ль, по всей деревне побегу? Отвезите, что ли, тем более, что машина под боком."
Кое-как они откромсали у валенок окровавленные заскорузлые голенища и Иннокентий, обернув вокруг пояса телогрейку, влез в получившиеся чуни и поскакал по узенькой извилистой тропке к машине. Хотя движок шофер не глушил, но двери кабины остались открытыми и кабина здорово выстыла. Поохав, Иннокентий с трудом завернул задницу и ноги в оставшуюся в кабине чужую телогрейку и поторапливал шофера, который поднял из снега телогрейку, оброненную ведьмой. Он хотел было отнести ее хозяйке, но Иннокентий разошелся вовсю.
"Давай скорей домой, холодно же, не май месяц на дворе. Потом, на обратном пути завезешь." Шофер задумался немного, но потом решил, что дело терпит. Он забросил телогрейку в кабину и повез дрожащего Иннокентия домой. Там они и расстались. С опаской озираясь по сторонам Иннокентий, обернувшийся телогрейкой, шмыгнул к дому, а шофер поехал разворачиваться. И, закрутившийся и взволнованный, думающий о чем-то совершенно другом, хорошенько засел в сугробе. Выволокли его оттуда только к вечеру, так что про ведьмину телогрейку он забыл напрочь.
Появление дома Иннокентия без штанов среди белого зимнего дня жена восприняла, так скажем, с некоторым удивлением. И никакие шрамы на ноге ее убедить не могли. Да и сам-то Иннокентий не был вполне уверен в реальности всего происшедшего. Так что все шло к грандиозному скандалу. И накалившуюся атмосферу разрядил бригадир пильщиков, подъехавший на попутном лесовозе оповестить семью о постигшем ее кормильце несчастье. Впрочем, сам кормилец, живой и здоровый, одетый в вытянутое на коленках трико, и встретил его на крыльце. Бригадира чуть удар не хватил от неожиданности. Но кое-как дело разъяснилось. А к вечеру, когда подтянулись и остальные члены бригады, пришлось волей-неволей накрывать стол, да послать парня помоложе за лесником Михалычем к куму. Он-то и рассказал все произошедшее в подробностях, которые по мере выпитого становились все мрачнее, страшнее и чудовищнее. Там и кровь била фонтаном, и ведьма колдовала чуть не нагишом, прыгая по всей избе в присядку и завывая, и мальчишка-шофер в обморок падал и только роль самого рассказчика становилась все более тайной, но и от того все более значительной. В конце концов лесник устал и запросился домой, куда и был отправлен с почетом, в сопровождении наиболее крепких мужиков. Вскоре разошлись и остальные. Да и то - дело было уже заполночь. Пора было уже и честь знать.
Ночью, взбудораженный и почти не захмелевший Иннокентий по привычке полез было к Зинке, но встретил (впервые в жизни!) резкий отпор."Ты чё?" - удивленно и недоумевающе спросил он."А ничё!" - отпихивая его круглым горячим коленом ответила жена. -"Ты ко мне не лезь, ты теперь к своей ведьме лезь! Накрасовался перед ней без порток, вот к ней и иди. Мало ли чего она там тебя наколдовала!". "Ты чё, сдурела?"- обалдело проговорил Иннокентий-"Какая ведьма, ты чё?". "Такая, про которую ты весь вечер балаболил, как только язык-то не отсох. Прям волшебница…как в сказке.. ",- передразнила она мужа. "Вот и ****уй к своей волшебнице, недаром она тебя, жеребца, лечила. А ко мне нечего тулиться, я не колдую"."Да ну тебя, Зинк, правда чокнулась, что ли?"- все не верил ей Иннокентий."Во-во, я - чокнутая, дура набитая, значит, а она волшебница сказочная". Жена заплакала."Хоть бы детей постыдился, без порток домой прискакал. У всей-то деревни на виду. Да меня теперь бабы засмеют. Во, скажут, Замятиха баба-то какая простая, прям как первый трактор. К ней мужик без штанов прискакивает, а она еще за это дело ему пьянку устраивает, водочкой да закуской ублажает. Скоро, небось, сама свечку держать при них будет, такая уж дура набитая.". "Ну ,точно охренела", - разозлился Иннокентий, - "Тебе ж все мужики в один голос говорят – ногу я себе пилой раскроил. А она вылечила. Шрам видишь?". "Шрам-то я вижу, только я ж не совсем идиотка. Я ж понимаю, что если б ты пилой себе ногу хоть чуть тронул, то сейчас бы не на меня лез, а в больнице в реанимации лежал бы."
"Так тебе и говорят - чудо!". "Ага, у вас, у мужиков, вечно чудеса. Вы в один голос друг про друга чего хошь подтвердите. Тем более за водочку. Душу продадите. А сами уссыкаетесь, как из них, из баб, бестолочей делаете. Не лезь ко мне, говорю, скотина. Я вообще завтра Коську с Аленкой заберу и к мамане уеду. Лучше разведенкой быть, чем посмешища для всей деревни."
Зинаида отвернулась к стене и полным задом подпихнула Иннокентия к краю кровати. Он этого не ожидал а потому не удержался и упал с кровати. Такого унижения - быть спихнутым с собственной кровати собственной женой, Иннокентий вытерпеть не мог. Он вышел на кухню, достал из шкафчика бутылку водки, налил себе полный стакан и выпил. Закурив, выпил еще немного. На этот раз его забрало. Иннокентий сидел на кухне, смоля одну "Беломорину" за другой и думал. Ничего хорошего не придумывалось. Как ни крути, во всех его бедах была виновата проклятая ведьма. И на кой черт она ему это позорище устроила? Ну ничего плохого он ей не делал, а она вон как. Иннокентий разозлился и выпил еще. " Пойду ей харю, что ли, начищу?"-подумал он и стал, пошатываясь, одеваться. Заслышав какую-то возню, на кухню выглянула Зинаида. Увидев полуодетого мужа, она заголосила: "Уходишь, гад! Приворожила она тебя, сучка! Ну иди, иди, бросай детей-то!" Иннокентий взбесился: "Дура ты! Вот и ухожу! Пойду сожгу эту падлу к ****е матери!" Но Зинаида его не слушала, а продолжала причитать: "Деток малых не постеснялся, пошел ночью к полюбовнице-то своей! Ой, что ж люди -то теперь скажут!"
Дослушивать ее Иннокентий не стал, выскочил на улицу и хлопнул дверью. Дрожащими от злости руками он вытащил из кармана пачку папирос и, ломая одну спичку за другой, с трудом прикурил. Внезапно он успокоился, приняв какое-то решение. Он спокойно докурил папироску и выбросил ее в снег. Полная луна освещала деревенскую улицу мертвенным голубоватым снегом. Иннокентий зашел в сарай, погромыхал там чем-то и вышел во двор с канистрой в руке. Он быстро и решительно вышел на улицу и направился к околице. Деревня спала. Иннокентий торопился, боясь как бы его решимость не исчезла, не улетучилась с остатками хмеля.
Домик ведьмы стоял почти на самом конце улицы, чуть особняком от всех остальных домов. Злой ,темный , неприветливый. Иннокентий выдернул из забора тесину и подпер ею дверь. Потом не торопясь обошел весь дом, аккуратно, стараясь не расплескивать понапрасну бензин, поливая стены. Особенно тщательно он облил два небольших оконца и дверь. Потом постоял немного и зажег спичку. Заскорузлая с мороза тряпка на ступеньках, щедро политая бензином, занялась в одну секунду. Иннокентий еле успел отскочить в сторону. А через несколько мгновений заполыхал весь дом. Сухое, вымороженное дерево горело споро и жарко. Иннокентий развернулся и пошел домой. Было интересно, вылезет ведьма, или все-таки сгорит. Вообще-то Иннокентий помнил из истории, что ведьм обычно сжигали. Огня ведьмы боятся.
20.08.1996