Лев Толстой, эйфория и русский характер
Довольно широко известно, что произведения Толстого и Достоевского изучали в немецких разведшколах с целью понимания русского характера. Однако ссылки на этот факт идут без уточнения, что именно открыли немцы в Толстом и Достоевском. Формально, их открытия не могут быть секретом – нет смысла скрывать собственные недостатки и слабости, поскольку их знание помогает от них избавиться. Всякие ссылки на религиозность, поиск правды и прочие сладкие нюни смешны – разведчикам необходимо знать практические слабости. Видимо, немцы открыли нечто совсем любопытное. Для реконструкции я принял две идеи. Первая, Толстой был представителем правящего класса, герои Войны и Мир явно к простонародью не принадлежат. Стало быть, речь шла о недостатках правящего слоя России. Вторая, для изучения в разведшколах Толстой отнюдь не обязан разоблачать некие недостатки. Он сам мог быть их носителем и даже превозносить некие недостатки, как достоинства. Естественно, я не ручаюсь, что проник во все секреты разведшкол, изучавших русский характер перед двумя мировыми войнами, но, посмотрев на Войну и Мир именно под этим углом зрения, кое-что интересное обнаружил.
Воображение Толстого и поведение героев сплошь и рядом стимулируется настроением эйфории – возбуждение, галлюцинации, ожидание сверхуспеха в обычной жизни и в крайних обстоятельствах. В эйфории пребывают артиллеристы на батарее Раевского. Капитан Тушин – герой боя с французами перед Аустерлицем, когда Кутузов поставил заслон, чтобы оторваться от преследования, - явно пребывает в эйфории, грезит во время боя наяву и мнит себя сказочным великаном. Под влиянием эйфории, в надежде обрести свой Тулон, идет в армию князь Андрей и в итоге терпит личное фиаско под Аустерлицем. Эйфория верноподданичества охватывает московское дворянство и купечество перед приездом императора в Москву ради сбора средств на борьбу с Наполеоном. Эйфория в смеси с любовью к императору охватывает Николая Ростова во время смотра войск перед Аустерлицем. Да что там один Николай Ростов! Вся русская армия согласно Толстому впадает в эйфорию! Патриотической эйфорией мучается салон Анны Шерер. В состоянии эйфории Анатоль пытается похитить Наташу Ростову. Причем ни разу Толстой не осуждает эйфорию как таковую. Осуждению подлежит только неверная её направленность. Не эйфорию осуждает Толстой в князе Андрее, а «гордыню». Не эйфорию верноподданечества осуждает в дворянах писатель, а забвение собственных интересов – бывшие воины в хозяйстве не нужны, поэтому не нужны ратники (воины временного призыва), пусть крестьян насовсем берут в рекруты. Что касается артиллеристов, то создается впечатление, будто сам Толстой в минуту опасности мог прятать свой страх исключительно за эйфорией, поэтому его герои других чувств в критическую минуту испытать не могут, кроме страха. Даже злодей Дорохов, говоря о медвежьей охоте и азарте, невольно говорит об эйфории.
Эйфория – весьма любопытное состояние. Лучше всего эйфорию можно охарактеризовать как форму нервного срыва, вызванного избыточной перегрузкой нервной системы. Эйфория может способствовать активности или не способствовать, но она в любом случае сопровождается приятными ощущениями и потерей чувства реальности. Вот эта потеря чувства реальности помогает наступлению приятных ощущений. Интересна эйфория у бизнесменов. Если эйфория сопровождается физическим недомоганием, ждут бизнесмена неприятности. Эйфория способна смешиваться с любовью. Например, Николай Ростов столкнулся в Воронеже с княжной Марьей, впал в эйфорию от предвкушения очень богатого приданного, срочно забыл бесприданницу Соню и испытал к дурнушке Марье чувства, необходимые для свадьбы. Что касается боевых действий, то описания большинства участников боев отнюдь не совпадают с толстовскими – страх, озлобление, стресс, но отнюдь не толстовское веселье преследовали их чаще всего. Толстой, ещё раз напомню, переносил на других личные ощущения. Зато широко известна религиозная эйфория – нервный стресс, вызванный верой в достижение недостижимого, и последующие глюки.
Если мы тщательнее присмотримся к роману, то обнаружим все признаки использования эйфории не только как средство молитвы, но и как средство управления и отделения верноподданных от не слишком лояльных. В салоне Анны Шерер все обязаны впасть в эйфорию, что расстрел Наполеоном принца Энгиемского окончательно оттолкнуло от императора Франции не только всю Европу, но и самих французов. Более того, они рассуждают так, будто от их эмоций зависит настроение рядовых российской армии, и солдаты, узнав о гибели французского аристократа, рвануться в бой и победят. Именно так, возмущение и эйфория от «гарантированной» победы явно прослеживаются от салона Анны Шерер до позора Аустерлица. В эйфории встречают войска приезд Александра, в эйфории потом мчатся кавалергарды и дальше наступает конец. Однако на смотре эйфория явно становится признаком верноподданечества. Ещё смешнее последствия катастрофы под Аустерлицем. Кутузов не впал в эйфорию, и именно его генералы и сам Толстой осуждают после позорного бегства в неспособности остановить императора. Здесь мы видим крайне интересный момент – впавшие в безумие эйфории и верноподданичества осуждают не себя, а более умного и трезвого. Не они виноваты, поскольку они мыслили в правильном для карьеры настроении – вперед к победе и наградам – а некто более умный, обязанный по их мнению погубить свою карьеру во имя их личного спасения. Более того, эйфория верноподданичества у Толстого без особого осуждения сочетается с предательством. Николай Ростов мчится с ненужным донесением к императора Александру Первому. Сам настоял, Багратион его отпустил, но битва проиграна, император Александр Первый оказался один. Всякий честный офицер в таких условиях просто обязан оказать помощь своему главе государства и верховному главнокомандующему. Я не говорю о ситуации, когда офицер считает императора преступником и виновником народных бедствий. Но, нет, влюбленный в императора Николай Ростов оставляет его посреди поля, нарушив тем самым воинскую присягу. Он разворачивает коня и заботится о сохранении своей жизни. Интересен русский верноподданный из правящего класса в минуты поражений, ох, интересен!
Совсем любопытен выход из состоянии эйфории в момент личного краха. Потерпевший поражение князь Андрей, и не только он, словно подсознательно озабочен, как бы ему не указали его более низкое место в иерархии умов. Случай с князем Андреем особенно показателен. Вот он хватает знамя и рвется к славе. Геройский поступок, правильное решение, но, его ранят. Вот он приходит в сознание и видит Наполеона. Что он испытывает? Стыд? Горечь за поражение? Признание чужих заслуг? Нет, он срочно пытается унизить победителя и уравнять себя с ним. В голове его одна тупая мысль – Наполеон просто ничтожество в сравнении с величием неба над головой. Самое интересное, что подобная мысль явно нравится Толстому, и он полагает, что читатель будет в восторге от этого творческого рассуждения и сочтет его логически безукоризненным. Толстой был прав – читатели и критики действительно пришли в восторг. Позвольте мне пофантазировать и сочинить возможный диалог на эту тему.
Наполеон. – Лежишь, ранен? Правильное решение, только не успел. Хвалю.
Князь Андрей. – Уйди, ничтожество. Ты – ничто в сравнении с небом.
Н. – Насчёт неба не спорю. Но зато явно выше трусливого и бездарного в военном деле императора Александра.
Кн. А. – Пустые слова. Перед небом мы все равны.
Н. – Если бы твой Александр рассуждал подобным образом, он давно назначил бы военноначальником Кутузова или Багратиона. Надеюсь, ты ему дал именно этот совет.
Кн. А. – Не мешай мне думать о великом.
Н. – Слушай, адъютант. Ты мечтал о славе. Не удалось. Так ты ещё хочешь не только труса Александра уравнять со мной, ты и себя со мной уравниваешь. Давай честно, я тоже мечтал о славе, но о славе независимой, а ты о славе подчиненного и верноподданного. Даже в мечтах ты был слабее меня. Понял бы разницу, понял бы невозможность повторить мой путь и смотрел бы на мир трезвее.
Кн. А. – О, небо! Как все людишки ничтожны перед тобой!
Н. (обращаясь к свите). – Честное слово, эти русские привыкли бредить наяву. У них эйфория связана с невидимой им манией величия. Поехали дальше.
Действительно, в момент эйфории князь Андрей стремился подражать Наполеону, но мыслил кое в чем трезвее, чем в момент поражения. Зато, обратите внимание, претензии на место в мире сохраняются и даже обостряются. Нечто похожее происходит с Николаем Ростовым. Эйфория ушла, чувство вины за такие мелочи, как трусливое бегство от француза в лес во время боя перед Аустерлицем или оставление императора без помощи в критический момент так и не появились. Напротив, вернувшись в Москву он полон гордости за офицерские погоны и ведет себя просто недостойно по отношению к штатскому Пьеру Безухову, поддерживая недостойное поведение Дорохова. И снова война, она заканчивается разорительным для России Тильзитским миром. Жертвы напрасны. Николай Ростов идет в кабак, пьет и ищет мир в душе. Выход приходит к нему в состоянии опьянения. Нажравшись, он орет на остальных офицеров – наше дело подчиняться! Понятно? Получается, что он - особый в своем понимании важности дисциплины, остальные – недоумки, которых он имеет право учить с помощью крика и стука кулаком по столу. Интересная получается линия – эйфория – сознательность – право на особый кусок и особую власть. При этом окружающие офицеры предпочитают пугливо помалкивать при подобном взрыве верноподданичества, хотя Ростов явно заслуживал хороших ударов в его пьяную морду. Заслуживать-то он заслуживал, но за сознательность бить опасно – свои могут неправильно понять или понять правильно, но устроить гадости.
Это не значит, что Толстой всегда одобряет эйфорию. Он явно недоволен эйфорией Пети Ростова, рвущегося в бой с французами и гибнущего в состоянии эйфории. Он прямо осуждает патриотическую эйфорию Безухова, осмелившегося продать своё имение, что экипировать полк ополченцев перед Бородинской битвой. Родовитый дворянин не обязан рисковать своей жизнью в бою – это дело нищих дворян, вроде капитана Тушина – и не обязан расставаться с имениями во имя защиты отечества. Но это не осуждение эйфории, а направленности эйфории в ложное по Толстому направление.
Народ, по Толстому, тоже обязан впадать в эйфорию. Причем эйфория обязана иметь верноподданнический характер. Например, после прочтения письма Николая Ростова из армии семейством Ростовых, письмо взахлеб читает дворня, друг другу цитирует и чуть ли не наизусть учит. Узнав же о наборе в рекруты на борьбу с Наполеоном, мужики впадают в раж и начинают плясать. Естественно, это происходит не везде, а в селениях, где мужики по Толстому испытывают «благотворное влияние дворни».
Вам кажется это смешно? Напротив, это то, что мы за собой и особенно за правящим слоем не всегда замечаем, поскольку видим чаще всего грозные лица. На самом деле наверху постоянно впадают в эйфорию. Перечислю примеры.
Начало 20-го века, страна катится к первой революции, а правящий класс тешит себя идеей России как зерновой империи – скоро вся Европа будет зависеть от русского дешевого хлеба. Тот факт, что условия земледелия в США лучше, поэтому занижением жизненного уровня крестьянства переиграть США не удастся, авторов стратегии «недоедим, но вывезем» не волновал. Даже появление тракторов и автомобилей в США и удешевление производства зерна их не волновало. Как мы знаем, нищета народа привела к 17-му году, а не к господству над Европой. Эта теория один в один совпадает с теорией энергетической империи, мол, скоро вся Европа будет зависеть от нашей нефти и нашего газа. Эйфория на данную тему длится несмотря на падение цен на энергоносители и ответ Европы в виде газопроводов из Алжира и Ливии. И опять мы видим сочетание эйфории и верноподданичества. Октябрьская революция – эйфория. Завтра грянет Мировая революция, страна разорена, а эйфория верноподданичества горит как маяк. Война с Польшей – эйфория. Какая там Польша! Накануне позорного разгрома мечтали о всей Европе. Утерлись, ввели НЭП, а через два с половиной года Ленин впал в эйфорию и объявил о конце отступления Советской власти перед лицом частной собственности.
Тут, подозреваю, мне могут задать вопрос о еврейском факторе, поэтому открою страшный секрет. Восточные евреи склонны к эйфории не меньше русских. Пресловутые сефарды управляют крутыми ашкенази прежде всего не через насилие, а через эйфорию, позволяя ашкенази разогнать и стукнуться лбом, например, о стенку экономического кризиса. Именно это мы сейчас в России имеем по полной программе.
Коллективизация – эйфория, сколько кулаков не убивай, бабы ещё народ нарожают. Первые пятилетки – эйфория. Война в Испании – эйфория, там только успели чуточку стабилизировать фронт, как впали в эйфорию от «побед». Только позорный конец эйфории во время Финской войны уберег от эйфории во время начала войны с гитлеровской Германией. И снова эйфория пятилеток, эйфория погрома генетиков, эйфория от водородной бомбы и поднятия целины. Ух, всего не перечислишь. Послушайте песни Пахмутовой и увидите искусственное нагнетание эйфории. Причем эйфория явно имела верноподданеческую направленность. Обратите внимание – эйфория плавно перетекает в истерию и обратно. И так на протяжении всей истории. А уж истерические песни Бутусова и эйфорию перестройки просто грешно не вспомнить!
Вы думаете, бардак реформ Гайдара отрезвил? Только не наших предпринимателей. Как сейчас помню, то в русскую компанию попадал, то в еврейскую, то в смешанную – везде одно и тоже. Сидят, парятся, пьют водку и рассуждают – Гайдар гений, Чубайс чемпион, и обратно, Гайдар чемпион, Чубайс гений. И ещё губами причмокивают по-гайдаровски, мол, годку в 1996-ом жизнь будет сладкая. Приблизительно так герои фильмов про войну в окопах рассуждали – ах, какая особенная, совершенная жизнь будет после победы над Гитлером. Правда, больше половины этих знакомых бизнесменов разорилась позднее, а некоторые были убиты. Но, подозреваю, умирали они в сладком ощущении успеха в паре шагов за поворотом. Затем был дефолт и массовая эйфория от Путина. Во дворах молодежь пела – за нами Пути и Сталинград! Шумная песня, полная эйфории и истерии. От роста цен на нефть правящий класс совсем в эйфорию верноподданичества впал. Ах, рост капитализации, ах, наших олигархов завтра западные олигархи примут в свои ряды, ах, Россия войдет в ВТО, ах, Путин – гений, Кудрин – чемпион. Как меня просвещали в годку 2006-ом, Россия строит новую цивилизацию, если (ни-ни-ни) с пути не свернем, а будем прежним курсом идти, обгоним всю Европу и США в придачу. Так наш правящий слой и въехал в кризис на волне эйфории. Совсем по-толстовски получилось, поскольку, ещё раз повторюсь, и русские, и ашкенази управляются через эйфорию. А уж сколько, полных эйфории речей я наслушался от представителей спецслужб и силовых органов! Причем логика знакомая – если слушающий подобные речи впадает в эйфорию, то он хороший, то есть управляемый. Эйфория у нас является критерием отбора кадров и условием продвижения по службе. Причем, не надо удивляться нервным срывам. Например, майору Евсюкову объяснили его место в неформальных отношениях по службе, эйфория перешла во всплеск агрессии. И пресловутые наезды на пешеходов по принципу «ничего, отмажемся», напрямую с эйфорией свяжемся. Будьте уверены, сейчас, когда кризис заставляет отказаться от эйфории, реакция на критику у многих наступит строго по Толстову – да, кто в сравнении с небом, чтобы на ошибки указывать? Я вас выше, поскольку готов как Николай Ростов стучать кулаком по столу и орать – наше дело подчиняться! И действительно, не надо возражать, это так по-толстовски наверху разбираются, чтобы их снизу не обошли.
Надо понять другое – недаром Толстого в западных спецслужбах изучали. Одна тема эйфории многого стоит, а там, у Толстого, ещё много интересных тем найдется. Впрочем, сомневаться в том, что Россией управляли, играя на чувстве эйфории в правящем слое и обещанием счастья за углом, а нам потом эти чувства сверху пытались ретранслировать с поправкой на то, что мы народ глупый – вот в этом сомневаться не приходится. Интересен Толстой, очень интересен!