Пепельница

Алексей Стрижинский
На воображаемом столе стояла воображаемая пепельница, в которую Алекс скуривал очередную воображаемую сигарету. Просто потому, что настоящие он курит крайне редко. Они горькие и противные. От них кашляешь, и потом воняет изо рта, да и привкус во рту такой, словно лизал влагалище какого-то монстра из очередного кошмара, вроде той родственницы Сары Керриган с множеством ушеобразных отростков на голове. Гадость, гадость, гадость. Но иногда хочется, чтобы эта гадость была во рту, смешанная с дешёвым вином, в тот час, когда в глазах оседают сумерки, в ушах звучит сладкая музыка, одна рука сжимает горлышко бутылки, друга обнимает плечо доброго друга, и этот коктейль получает название «счастье», ударяет в голову хлеще, чем пирожки с гашишем и срывает с души паранжу. Такие моменты случаются у него примерно раз в три месяца. Ради таких моментов он ещё жив. Жив, потому что он ещё способен ощущать это счастье…
 В воображаемую пепельницу долго не падал пепел. Подражая Вилле Вало, Алекс не сбрасывал его, держа сигарету так, чтобы пепел держался аккуратным столбиком. Забавно… если бы на дне пепельницы жил человечек, в каком напряжении он наблюдал бы за этим нависающим над ним столпом из пепла, который готов бы был обрушиться на него в любой момент? Причём этот человечек бы точно знал, что увернуться ему не суждено – Алекс нервный, уронив столбик пепла, он раскрошит его хаотичными ударами раскалённого окурка о равнодушное стекло… в такие моменты им овладевает ярость, и он не успокоится, пока из сигареты не вылетит последняя струйка дыма – по странному совпадению именно в этот момент решающего удара маленький человечек погибнет, расплющенный спрессованным табаком в бумажной обёртке… но кто накажет Алекс за эту маленькую жестокость, за это бессмысленное убийство, совершенное его минутной эмоциональной прихотью? Когда он об этом думает, ему становится немного страшно. Даже не смотря на то, что и пепельница, и сигарета, и маленький человечек были придуманы им самим и он, и только он, подобно Богу, есть единственный повелитель их судеб.
 Ему всегда было стыдно за то, что он ужасно жестокий Бог. Как прав был тот, кто сказал, что самые жестокие тираны – это бывшие рабы… Когда всю жизнь живёшь в золотой клетке, на волю хочется только первое время. Потом ты привыкаешь, начинаешь ценить тепло и уют незримых прутьев, еду и постель и прогулки на коротком поводке. А те моменты, когда ты можешь пробежаться без верёвочек и вдохнуть воздух свободы и вовсе становятся для тебя счастьем… моменты редкие и короткие, потому что когда вечеринка кончается, ты не знаешь куда идти, кроме как обратно в уютную клетку к привычной схеме, без которой ты просто не умеешь жить.
 Счастье. Он уже скучал по нему. Об этом говорил сам тот факт, что он уселся за эту воображаемую пепельницу, нарисованную им в чешской гостинице. «Я умею рисовать» - сказал он себе, и скопировал её, как умел, вместе с лежавшим в ней коробком спичек и падающими на деревянный круглый столик отблесками. Вместе с маленьким человечком, воскресшим в его воображении и ожидающим очередного конца, в этой пепельнице поселилось неистребимое одиночество. Его не могли убить ни сигареты, ни вино, ни женщины, ни музыка, потому что оно было везде – в дыму сигарет, на дне бутылок, на кончиках пальцев и в самых любимых мелодиях, оно было его попутчиком везде, куда бы он ни поехал или ни пошёл. И уж тем более оно было во всём, что выходило из-под его пера. В каком-то смысле оно было его Музой, поэтому со временем Алекс всё чаще задумывался о том, что попытки борьбы с ним не только бессмысленны, но и вовсе вредны для него самого.
 Пепельница уже была полна окурков, а живущий в ней маленький человечек мог вздохнуть с облегчением – Алекс больше не хотел курить. Вдыхая полной грудью, он слушал дождь за окном, откинувшись на спинку стула, внушив себе, что боли нет. Гул компьютера был похож на гудение лазерных прутьев футуристической тюремной камеры. Он мог бы так и уснуть в окружении серой, как дым, комнаты. Раньше он представлял закаты на берегу моря… но сегодня мир казался ему черно-белым и мутным, как на старой киноплёнке, и его это мало волновало. Больше всего его радовало то, что за сегодняшний день ему удалось создать пепельницу.