3.
Все было не то. Опять нервы. Не надо было психовать с организацией, которая ей помогает. Просто ей казалось, что они хотели ее ущемить в чем-то, поэтому она и нервничала. Нервы были давно и сильно не в порядке, а ее не клали в больницу. От этого она еще больше психовала.
На улице шел дождик. Жалюзи сильно стучали по окнам от ветра. Нужен был интернет, для этого нужен был контракт, для этого счет, и тд. Без интернета, то есть без общения, без знакомства, здесь было совсем пропасть. Но переезжать с этой квартиры она не хотела.
Другие были счастливы, потому что они были с мужьями и с детьми. Или с родственниками, или с любимыми. А у нее не было здесь никого. Надо было поехать, привезти красивых хиджабов, учебников, дисков. Только человека невозможно было привезти, его не было.
Мечтать было хорошо, о детях, обо всем. О муже она даже уже и не мечтала, или о какой-то большой любви. Ей нужно было просто что-то в реальности. Главное было в том, чтобы они согласились на ее условия. Хотя половинчатость людей ее разочаровывала. С ее жертвенностью и отдачай себя до конца, с ее максимализмом во всем, трудно было бы прожить с половинчатым человеком, не последовательным, не идущим во всем до конца.
Ей надоели хамелеоны. Человек с Голландии, которому нужна была четвертая жена, по видимому испугался ее характера. Человек с Дании просто интересовался ее делами. Ему нужна была вторая жена, и у него было 4 детей, но он был моложе ее на несколько лет.
Оба они были наиболее в Имане среди всех. Остальные не собирались жениться, да она их даже и не рассматривала. Для того, чтобы что-то образовалось, нужно было что-то сильное, и по крайней мере каждодневное общение, а этого не было. Но без этого трудно было представить себе какие-либо отношения. Хоть по интернету, по телефону или в реальности, но нужно было общение и познание друг друга. Должно было образоваться какое-то притяжение.
Она ходила по улицам города, и думала об этом. О том, что никого нету, и она одна. И все ее мысли - это просто желаемое, или фантазии.
Она дошла сегодня до того же моста, куда он возил ее, чтобы убить. Оказалось, что она живет теперь неподалеку. Завтра был какой-то праздник, все было закрыто. Делать было нечего. Идти было к кому, но зачем? Можно было конечно сходить к каким-нибудь знакомым, рассказать побольше о себе, поговорить. Но разве это ей было нужно?
Никто бы не рискнул здесь посватать ее, в этом городе. Здесь все боялись своих жен или мужей. Ей не нужен был европейский брак. Она жила и хотела жить по Исламу.
Надо было знакомиться с соседнего города, это было ближе всего. Но они представлялись ей еще большими джахилями. Многие верили словам друг друга, а не ей. Она не хотела иметь никакого дела с такими людьми. Ей нужно было нечто другое, нужен был человек, пошедший на риск, или для которого ничто, кроме его собственного мнения, не имело бы значения. Такой характер трудно было найти. Но другой бы рядом с ней терялся, как погруженный в тень.
Она столько ездила в своей жизни. Постоянно ездила, и постоянно одна. То ради чего-то и кого-то, то ради каких-то дел, то чтобы бежать, то чтобы просто посмотреть места, то чтобы закрепиться на новом месте, то по каким-то вынужденным обстоятельствам. И так бесконечно.
О, проявите ту пленку… Там был холодный пасмурный день, и было тосклибо на душе, и скучно ехать одной. Но нужно было посетить этот город, потому что она хотела этого давно, и когда-то стояла почти на том же самом месте, много лет назад, и думала поехать, но не смогла. С тех пор она надолго, вынужденно, насильно пропала из того места. Но желание осталось. Теперь она осуществила его. Но в тот же день она поссорилась с ним, когда у нее еще был он, его любовь. Или то, что она принимала за это. Он не умел прошать, он был черствым тяжелым человеком. Он из-за мелочи опять устроил ей долгую ссору с расставанием. Из-за того, что она не сказала, что ездила в тот город, и то только временно, как обычно, не с первого раза. Она бы сказала об этом тотчас позже. Но он не понимал ее. Она просила простить ее, но он раздул эту мелочь до отвращения. Так что ей уже все было противно. Она знала о его предрассудках, и поэтому не говорила всего сразу. Она в этом не ошиблась. В том, что мысли этого человека были направлены на грязь. Ей нельзя было, такой чистой и светлой, находиться рядом с ним. То, что она сказала в аффекте, в ответ на хамство, было мелочью, по сравнению с тем морем грязи, которое распустили эти подлые по натуре люди. Этому она действительно удивилась.
Бывший знакомый, к которому она обратилась раньше за помощью защитить ее, теперь ее просто боялся, и поэтому не выходил на связь. Он слишком много наговорил ей про ее теперешних врагов, и теперь боялся, что она им скажет об этом. Им было проще сговориться и исключить ее, что они и сделали.
Когда у них что-то спрашиваешь, как сделать или где приобрести, они завидуют тебе, но не отвечают, не хотят помогать. Она делают вид, как будто тебе это не надо. В то время, как у самих у них это давно есть. Наоборот, твои проблемы только радуют их. Когда твои проблемы уходят, на их лицах видно беспокойство. В этом народе не желают блага друг другу. Это обычная зависливость и подсиживание друг друга. Как будто другим не хватит места, или помощи, как будто им от этого убудет. Самира ненавидела эти черты, она их просто не понимала. Для нее все было бездонно, и неограниченно, как и ее сердце.
Если ты чувствуешь, что его любовь к тебе недостаточна, не выходи за него, говорила она себе, потому что иначе ты будешь чувствовать это всю жизнь.
Они просто бедные и немощные эти женщины, и тебе не за что обижаться на них, они бессильны против такого явления, как ты, против второй жены. Вот поэтому они и вымещают свои обиды и свое бессилие такими способом. Они думают, что они что-то решают, но на самом деле нет. Наши браться, только настоящие, женятся второй раз, и они любят вторую жену, обычно даже больше, чем первую. Но если они в Имане, они никогда не бросят ни первую жену, ни вторую. Они для них одинаково уважаемы и равны во всех правах.
Второй раз она поехала в то место уже после и разрыва со своим женихом. У нее в это время уже был парень в Бельгии, к которому она и собиралась поехать. Но тогда она решила остаться, и выехать снова в Чечню, а именно попасть к своему брату. Она хотела чтобы ее взяли туда, и осталась бы там окончательно, если бы ей это удалось. Она несколько раз въезжала с Ингушетии в Грозный, но у нее не получилось прорваться дальше в это лето. Она въехала в Ингушетию к своим знакомым по интернету, но остановилась одна, чтобы не рисковать ничем. В интернет кафе ее знакомых она ходила каждый день. В то время там находились братья, которые не были сильно в Имане. Они были голодные до женитьбы. Предложения делались слишком настойчиво. Вначале ей это льстило. Но потом она взбесилась от такой настойчивости и просто сбежала обратно в Чечню. Друг ее знакомого оказался не совсем порядочным. А знакомый быстро ее бросил.
В Инрушетии она остановилась у своей знакомой. Оттуда выехав в Грозный, она не нашла там возможного жилья у себя дома, где она раньше жила. Пришлось вернуться и ждать дальше. Потом она познакомилась с одним человеком в Назрани, в возрасте, который участвовал в так называемой компании одного из кандидатов в президенты. У него были большие связи, в том числе и среди братьев. Она просила его переправить ее в лес, и помочь добраться до ее брата. Но он начал предлагать ей женитьбу. На этих условиях она не согласилась. Они договорились встретиться еще раз, чтобы все-таки он отправил ее туда, но теперь у нее уже был поезд. Она собиралась приехать в другой раз, и даже звонила ему позднее, но с поездкой у нее уже ничего не получилось.
Планы насчет Бельгии пришлось отложить, и с ее заочным женихом они естественным образом расстались. Она начала обучаться Исламу, наконец-то по-настоящему. Чтобы оставить это джахильское время далеко позади. Время джахилей и лицемеров, кидальщиков и обмана. Надо было браться самой за ум, а не действовать только по наитию, как до сих пор. Отучившись пару месяцев в медресе, она опять поехала домой.
Пол года она была под опекой и образованием братьев в Имане и просто образованных в Исламе людей. Но суждено было совершенно иначе. Вместо того, чтобы добраться, наконец, к своему брату, она встретила человека, хоть и достойного в Чечне, но далекого от некоторых братьев, и вышла за него замуж. Он был уже женатый и с детьми. С этим человеком ей суждено было провести 4 года, потратить на него все свои силы и средства, и всю свою любовь. Его посадили через 4 месяца их брака, и все оставшееся время она ходила к нему в тюрьму, пока ее со скандалом и дрязгами с ним насильственно не разлучили.
Когда ее брак с ним уже шел к краху, и он сам этого хотел, она выехала опять в Ингушетию. Но она всякий раз вовремя приезжала к нему на свидания и приносила все, что ему было нужно, деньги, продукты. Но он не пускал ее на личные свидания. Она была этим глубоко оскорблена и задета как жена. Сколько бы она ни боролась против этого, и ни отвечала на ингриги и доносы ее врагов, и ее стервозной эмгар, все шло только к худшему, и он делал все наоборот. Он отнял у нее этим шанс иметь детей. Он поставил ее в положение, не подобающее жене. Этого унижения она стерпеть не смогла. С огромными скандалами на весь город, и несколькими судами, они, наконец, расстались.
Это было для нее большим потрясением. Хоть она и ответила им обоим, забыть его она долгое время не могла. Он жестоко издевался над ней в тюрьме, избивал, и она перенесла из-за этого две больницы на почве нервного стресса. Но это было лучше, чем остаться без мужа. Хотя он практически уже и вышел из Ислама. И она тоже. Позднее он погиб.
Но как только их брак закончился, она снова надела хаджаб, начала усиленно заниматься всем, что она упустила за это время. Самира снова вернулась в Иман. Ей нужно было поправить теперь здоровье.
Она была очень честолюбивой, и добивалась хороших оценок. Ей нужен был только успех. Где был неуспех, там ее лучше не должно было быть. Не везде, где она хотела, она могла добиться вершины, или просто пробовала. Например, в юности, она хотела выучить блестяще древнегреческий, просто подражая кому-то, но ей это не удавалось. Зато немецкий у нее пошел на славу, от этого она ловила истинный кайф.
Она могла заниматься самоотверженно только одной какой-то темой. Ей удавались также стихи и музыкальная импровизация. В школе она любила математику и сдала ее на отлично. В возрасте 14 лет она начала круглосуточно сидеть в библиотеках и архивах, занимаясь историей. В возрасте 15 лет начала ходить в еврейское общество и за 3 года изучила всю еврейскую историю и культуру. У нее была подруга оттуда, с ней она прошла в общество и выдавала себя за еврейку, чтобы ее хорошо принимали.
В возрасте 17 лет она прочитала многих философов, в особенности изучала индивидуалистическую философию, постмодернизм, а параллельно европейскую литературу, потратив на это 4 года.
Она стремилась во власть. Но с этой властью невозможен был никакой компромисс, как с ее, так и с их стороны. Они хотели ее сделать своей, но не сделали. Началась война в Чечне. После крушения так называемой политической карьеры после выборов, после участия и организации митингов, и многочисленных выступлений. она пришла в Ислам и уехала в другое место, соседнее с Ингушетией. Оттуда ее репрессивно и насильственно выселили. После этого сразу после Норд Оста она уехала назад в Чечню, потому что не выдержала этого морального давления. Оставшись в живых не смотря на свое желание умереть, она после долгих скитаний вышла замуж, но поскольку муж попал в тюрьму, а потом погиб, продолжала жить одна, уже не осуществляя попыток ни за что бороться. Она хотела просто спокойной жизни. Лишившись мужа, она уехала в эмиграцию.
Вся эта жизнь для нее не была сейчас ничем рядом со словом Аллаха. Это джахильское время прошло давно, и она была счастлива от этого. Смысл для нее был только в Исламе.
Последнее сомнения для нее оставалось не в законе Аллаха, а только в людях. Люди, которые жили разноречиво, и сеяли вокруг себя сомнение. Так что приходилось идти среди них одной, если она хотела все соблюдать на пути Аллаха. Чтобы не видеть и не слышать лицемеров. Чтобы отринуть, как заразу, чеченское общество, которое ни разу не сказало еще ничего за Ислам, но только за каких-то тупых женщин и недалеких мужиков.
Надо было идти дальше, и не смотреть на это общество, так только и можно было пройти этот путь.
Ее дядя был в больнице. Подруга была на связи, пришлось вспомнить дом, и появились мрачные мысли, что лучше мужа, чем у нее был, она уже не найдет, что их противоречия заключались только в интригах другой жены, и только в личных свиданиях, которые она требовала, а он не хотел ей давать. Других претензий у нее к нему не было, и у него к ней тоже. Так что своего бывшего мужа она оскорблять бы не позволила, тем более он был уже шахидом. По крайней мене он был всем, что у нее было. Но это было давно в прошлом.
Сейчас ее оскорбили на выдаче помощи, и у нее была истерика. Из-за какой-то мелочи, из-за какого-то шампуня, который ей не хотели давать, из-за того, что на выдаче была какая-то стерва, которая стала препятствовать ей в законном получении предметов личной необходимости. Пользуясь ее незнанием языка, она еще ржала как лошадь. Самира знала, что она никогда им этого не забудет. И те два месяца ее первых мучений так сразу не забывались. Еще она вспоминала этих негодяев, ее бывшего жениха и его друзей, из которых не было ни одного по настоящему бусулб. Она хотела, когда бы встала на ноги, им припомнить все, что она натерпелась, и никогда бы она не помогла ни одному из них, и всегда бы узнавала, прежде чем кому-то что-то сделать, были ли они здесь, когда она нуждалась. И если были, она бы отказалась помогать. А она знала, что время этому придет, в той или иной форме.
Себя она умела ценить, и свои знания тоже. Они ей тоже давались не легко, по крайней мере те, к которым у нее не лежало сердце.
Она смотрела кадры о первой мировой войне, и ей хотелось плакать. Это были темы, по настоящему ей близкие. Кому она еще так сочувствовала в истории, за кого так переживала? Все остальное оказалось искусственным. Ее искренности не дали осуществиться. Хотя от этих народов она тоже терпела наибольшее зло.
Надо было кому-то просто подыграть. Только не чувствовать себя оторванной ото всех.
Неужели ее ситуация была так типична? Не хотелось вспоминать хорошее, она боялась этого как ослепительного удара. А она знала, что было хорошим в ее жизни. Бабушка. Песни мамы. Прогулки с отцом в детстве, слушая его рассказы. Музыка. Все, что связано с музыкой. Ей не дано было освоить до конца фортепьяно, но она много слушала и умела импровизировать. Также стихи. Ее собственные рассказы и стихи в детстве, ее фантазирование. Детство ее было фантастикой. Она умела себя абстрагировать от реальности. Она жила тогда в чудесном восхитительном мире, очень богатом и насыщенном звуками и образами, хоть и жила в небогатой семье и обстановке. Все для нее прошло на втором плане перед этим.
В юности она втянулась в политику. Ее взгляды были всегда крайне радикальны, особенно в то время. Немного занималась анархизмом, просто чтобы понять. Счастьем было также кружиться в кругу близких тебе людей на религиозных еврейских праздниках. И в каждом лице, в каждой походке, в каждой пряди черных волос угадывать ЕЕ черты, ее возможную мимику и речь. Счастье было сидеть круглосуточно каждый день с 9 до 9 в библиотеках и в архивах, и искать, искать все, что касается твоей темы, все что касается ЕЕ, будь то политика, философия, история или нация. Она стала еврейской националисткой. Читала Теодора Герцля и труды сионистов. Болела за государство Израиль, изучала историю местечкового еврейства. Она покрасила волосы в черный цвет, и завязала косу. Она носила только черные пиджаки и специально шила себе одежду с фотографии каторжанок начала 20 века. Она носила такой же зонт, такую же сумку, как ОНА. Она изучила иврит и идиш, и постоянно читала на этих языках. Она думала умереть если не раньше, то не позже 28 лет точно, как и ее героиня. Она изучала профессионально историю царской каторги, и знала наизусть воспоминания всех каторжанок, которые с ней вместе сидели, а также в другое время.
Cоветский союз распался, коммунистическая партия, которую она ненавидела с самого детства, и издевалась над ней публично, когда кричала при няне имена вождей, их коверкая, когда они постоянно умирали, распустилась, и теперь воевать было не с кем. Вся ее энергия ушла в мирные цели на дальнейшее исследование. Но перед этим она успела поучаствовать в революции, стояла на баррикадах, решила грудью встретить танк, надеясь, что они все-таки пойдут. Она лазила везде, где громили памятники, с великим счастьем и ликованием встречала падение памятников ненавистным «вождям» ее врагов.
Она была политически прозорлива, и события обычно предвидела правильными образом. Она еще со школы знала о падении режима, и наконец-то это произошло. В 93-м году она предсказала приход к власти диктатора и возврат к власти силовых структур.
Ей нравилось разрушать табу. В это время это делала вся страна. Просто она оказалась наиболее последовательной из всех, и умела пойти до конца. Это изменяло ее жизнь, и делало ее тем, что она есть. Ей нравилось формировать себя самой. Это было свободное мышление, только сначала оно опиралось на кумиров. А потом на обстоятельства. Но в чем-то и на себя саму.
Произошло то, что должно было произойти. Вместе с темой переменилась и ее жизнь. Она начала проходить все фазы своей второй крайности – своего второго фанатизма. От фазы абсурдной веры и восхищения до рационального углубления и взвешенного интереса и оценки, а также практической пользы.
Как вначале она боролась против системы, так сейчас для нее встала цель более глобального масштаба – доказать историческую неправоту некоторых людей. Точнее, просто дать правильную оценку событиям, раскрыть то, что упорно скрывалось, и убрать все навязанные историей клише. Этой цели нужно было добиваться очень осторожно. Это была цель исторической правды. У нее душа болела за Германию. Эта страна была для нее лишь в мифах, и существовала лишь в ее воображении. Но уже тогда она поняла, что именно здесь таится для нее родственный дух, и она не ошиблась. С первой же секунды она полюбила этот язык.
В то время книжек на эти темы издавалось очень много, и было много идеологов, это был исторический ренессанс, и происходил он в то время в России. Когда табу были сняты, и все ринулись читать то, что раньше запрещалось. Но до такого радикализма как она, даже в то время, как обычно, не дошел никто.
Тогда, прочитав одну книжку, она в буквальном смысле слова заболела. Ее как будто пронизало небесное откровение. Первое, что она сделала, это с головой окунулась в историю. Стала изучать историю язычества, историю фашизма, историю Германии, биографии всех немецких вождей. Теперь она хотела стать историком. Но больще ее клонило в политику. Она не ошиблась со своей интуицией. Это стало на тот момент ее религией.
Позднее она поняла, что исторический лидер тут ни при чем, и что надо было реализовывать себя. Что она и начала постепенно делать, втягиваясь не в баррикадную, а в реальную политику. Время реальной политики настало. Был конец 90-х.
«Зачем этот проблеск из прошлого? Потому что время сужается. Я вижу, что счастье мое было в пользе для общества. Когда я была среди них, я была счастлива,» - знала Самира. Люди, которые ей доверяли. Эти девочки, которые работали вместе с ней над какими-то проектами. Которые организовывали вместе с ней ее собственное дело, ее творение. Их работа, их поддержка была тогда счастьем. Красивые планы в политике. Их активизм.
Она оставила всех этих людей. Она всех и всегда оставляла. Она сама разрушала всегда свое счастье, или сами события заставляли ее это делать. И тогда наступала пасмурная бездна, когда опрокидывалось все, точно корабль. Лучше бы никогда этого не видеть.
Счастьем было быть избранной. Ложное, лицемерное и пустое счастье. Бутафория, не основанная ни на чем. Счастье, поведшее за собой дальнейший крах. Но само счастье здесь было ни при чем. Суровая реальность заступила место иллюзии.
Было счастьем получить письмо от того, кто тебе ценен, из Новороссийска. И когда ему пришло помилование, за которое она так боролась. Но было горем из эмиграции узнать, что он погиб в колонии. Это было первое ее столкновение с реальной тюрьмой. И первое ее столкновение с основной проблемой своей Чечни.
После этого появился ее амир и началось ее движение к Исламу. Оно началось для нее с Джихада. Все что было счастьем в это время – это был воздух Чечни, воздух дома, всякий раз, как она там бывала, а потом первое время ее замужества, его письма из тюрьмы и первое личное свидание в тюрьме. Когда все было еще так хорошо. Тогда это было счастье. Также получать его смс, слышать каждый день его голос по телефону из тюрьмы, и знать, что он тебя любит. Она думала, что других она тоже любила, и до него, и после него. На самом деле нет. Так она не любила никого. Любовь всегда была счастьем. Но только когда в ней была перспектива. Если бы тогда можно было подумать, что она будет без перспективы, то она перестала бы быть счастьем. Счастье было не думать об этом, зная, что тебя любят.
Когда прошли годы, и тот жених поднял ее на руки, и когда они гуляли вместе, и когда он писал ей первую неделю смс, это тоже было счастье. Когда она еще не знала, что он тоже предаст ее. Больше счастья не было.
Счастье было видеть родных после долгой разлуки. Она хотела от себя отрезать ту реальность, как будто ее и нету, а их надо было видеть. Надо было видеть и знать все.
Только этим нельзя было сломать ее. «На жалость и боязнь меня больше не возьмешь», - знала она. – «История не оставила мне выбора.»
«О Аллах, убери сметение из моей души, и оставь мне только Ислам. Твое слово, укрепляющее душу. Я просила не дать мне больше видеть многое, потому что я видела слишком многое. Я видела очень многое, и Ты дал мне отрезок памяти, с которым возможно существовать. Мой дух подвергался опасности видеть так много, как мне могло быть дано, и может быть было дано. Я прошу, выведи меня на путь. Я подражаю всем, и не вижу ни в чем отдохновения. Мне дано было искусство подражать. Моя душа при этом мучается, и не находит себе покоя. Зачем я путешествую? Зачем я познаю? Зачем я нуждаюсь, и ищу, как скрыть эту нужду? Зачем я беру на себя непосильное и почему мне это непосильно? У Тебя свои намерения насчет меня. Я думала успокоить свой дух в быте и семье, но он жаждет знания. Зачем? Дай мне просто выполнить свой долг без смятения. Аминь».