Беженка.
1.
«Все закончится после этого, он мне просто помогает. Я ему не нужна. Он забудет меня.
Я уеду, и у меня начнется другая жизнь. Он не хочет, чтобы я ехала к нему. Если бы он относился ко мне иначе, он хотел бы, чтобы мы увиделись, и чтобы я приехала к ним, хотя бы на день. Но он хотел меня сдать и забыть обо мне. Он поселил меня к родственникам.
Сейчас неизвестно, кого он ко мне пошлет. Но факт тот, что он сам во мне не заинтересован. Зачем он знакомится тогда с бусулб ежрий, просто для общения? Если у него нет намерения жениться! Это очень странно. Значит, у него проблемная семья, и сам он ничего не хочет. Ему не надо было появляться сюда, ни разу.»
Самира все-таки поехала потом к нему, когда деваться было некуда, и жила в их семье неделю, пока не уехала в другое место.
«Не могу ни с кем другим общаться, не могу ни на что смотреть, я подавлена, я как в плену. Я не могу ни о чем думать, кроме как о нем. Я до сих пор его люблю, даже если бы он кинул меня в пруд, как он хотел. Я сойду с ума. Все, что я хотела, это увидеть его, все, что я хочу, это увидеть его снова. Лучше бы он ненавидел меня, чем был безразличным. Лучше бы он преследовал меня. Лучше бы он хотел убить меня. Я не могу расставаться с ним. Не смотря на то, что он мне причинил, на то, что говорил, как оскорблял, как унижал, как хотел уничтожить. Я все равно продолжаю любить его. Зачем я приехала в этот город. Зачем судьба меня привела сюда. Чтобы я испытывала такое страдание. Чтобы я страдала здесь от этого. Я больше не могу общаться с другими, я больше не могу искать других. Прошло 2 месяца, я думала уже, что не увижу его, и успокоилась на этом, но сейчас все воображение опять заполонено им. За что мне это. Лучше бы он скинул меня в пруд.
Может предоставить ему какие-то ложные доказательства, что я работаю на кого-то? Может быть сказать ему, чтобы он поверил, что меня следует убить, и чтобы он сделал это? Что угодно, какой угодно предлог, чтобы только вызвать его на что-нибудь. Я знаю, какой он жестокий человек, но я могу любить только его.
Он вторая моя любовь после мужа.
Я знаю, как он измучил бы меня в роли мужа. Но именно такого мужа, похожего, я бы хотела, только чтобы он любил меня. Чтобы не предал меня ради его отца, ни ради кого. Чтобы не отнесся так наплевательски.
Я для него не значила ничего. Как не значу и теперь. Его отец руководил им, и руководит и теперь. Эта семья не дала бы мне покоя.
Он выражал свою ненависть, а я сидела и думала, как я люблю его. Я не способна его ненавидеть. Я обиделась на него, но эта обида прошла. Я его люблю, не смотря на его ненависть ко мне.
Я хотела забыть его. Как же мне забыть его снова?»
«Я люблю его, я не могу без него!! Я вышла бы замуж только за него! Я схожу с ума, я не могу перестать любить его. Не могу забыть его каждую минуту, этот город дышит им, он дышит его присутствием! Я бы сошла с ума, если бы увидела его с кем-нибудь другим.
Я не пережила бы, если бы узнала, что он женился. Он так меня ненавидит. Он желает моего уничтожения. Но я люблю его, и продолжаю любить! Это очень страшно, это как зависимость. Если бы он избавился от своего отца, который нас разлучил, и от своих советчиков. Что мне делать. Я желаю встречи только с ним. Я не хочу быть с ним хорошей знакомой. Я хочу, чтобы он сам все понял обо мне. Я уже не смогу полюбить никого другого!»
«Чтобы это была именно любовь, он должен что-то сделать, кем-то быть. Он должен быть особенным, чем-то задеть меня до глубины души. Как этот. Он таким был для меня.
Только бы мне полюбить кого-то снова. Но прошло уже почти 5 месяцев, а это не делается возможным. Такой человек не встречается. Только новая любовь, новые отношения спасли бы меня. Если уже невозможно было спасти старые. Но он не хотел их спасать.
Только бы новые отношения, очень серьезные. Иначе этот человек никогда не уйдет из моего сердца. А пожениться уже мы по его правилам не можем.
Завтра я еду в магазин, в их район. Мусульманский магазин. Когда я вижу те места, у меня сердце переворачивается. А когда он видит меня, он меня ненавидит. И прикрывается легендой о каких-то спецслужбах.
Я не могу спокойно читать в библиотеке, не могу быть в книжном магазине, ходить по старому городу, по улицам, ехать на трамвае – я думаю о нем.»
«Здесь выжить очень тяжело. Я могу отсюда только уехать. Финансовую помощь они не дают, лечебную тоже, только назначают встречи на необозримое время. У меня температура, но мне нужно быть 8 часов на улице, или в библиотеке, или ходить по делам, но я сейчас не в силах ни думать, ни говорить у психолога. Я купила обогреватель, и живу как при зачистках, что могут нагрянуть. Правила жизни очень жесткие, как в тюрьме, их невозможно выдержать. С интернетом какая-то проблема. Надо мне срочно уехать отсюда на время.
До чего здесь жизни не помогают, а вредят. Хотят добиться, чтобы мы, наконец, не выдержали. Мужики ненавидят, когда болеют. Они все бессердечные твари. Надо мне уехать поскорее. И не включать обогреватель, пока они все не легли спать. Наконец-то подключилась.»
«Интернет опять не ловит. Информацию о врачах мне не дают. Финансовую помощь не дают и переводчика тоже не дают. Лекарства тоже не дают, и жилье тоже. Все, что они дали, это бомжатник. Мне противно здесь само существование. Нохчи тоже не помогают, здесь не братья, а дерьмо. Три раза обещали помочь и связать с кем-нибудь, с сестрами. Эти слова были впустую. А может быть это происки врагов. Сегодня встретила этого урода на машине, он кого-то подвозил. Я как раз выходила с переговорочного пункта. Когда его вижу, все настроение портится на весь день. Мне не дают здесь даже своего ассистента. Я ощущаю дискриминацию. А как они хотят, чтобы жили здесь без жилья просители убежища? Не положение, а какой-то бардак. Не понимаю такого разделения. Был бы у меня муж, то для мужа бы давали, был бы ребенок – то для ребенка, а для меня что? Все это дикий абсурд. Я сейчас болею, и не хочу писать никакой рассказ, если мне нет медицинской помощи. Даже тот, кто мог помочь, даже он мне не помог с информацией. До чего противен этот мир. Как они еще могут называться мусульманами, они все. Разве таких мусульман я хотела видеть рядом с собой? Компьютер вообще не ловит мою сеть. Я начинаю впадать в депрессию. Депрессия – это направление, обратное выживанию. Я хочу опять не решать проблемы, а бежать от них, чтобы не чувствовать себя в этих сетях. Я не хочу решать все одна, но так сложилось. Больше всего они меня ненавидят за плохое знание моего чеченского языка.
Мне хочется курить, ругаться – в качестве протеста этому всему. Всегда так хочется. Потому что все они - лицемеры. Все до одного. Я не могу найти мусульманина – не лицемера. Чтоб им провалиться, тем, кто вселяет в меня разочарование. Хочется им напоказ носить все исламское, покупать – и показывать: я же внутри другая, как вы все, еще хуже. Нельзя быть одной хорошей среди всех дурных.»
После попытки самоубийства с помощью таблеток, которыми она отравилась, Самира надолго оставила эту идею. После антидотов и транспорта, и после попадания в настоящую психушку, хоть и на пол дня. Она слышала, как человек, запертый в палате, бился в дверь.
«Ты живешь сейчас как человек с деньгами, а не как человек без денег. Ты планируешь поездки, покупаешь одежду, ходишь в мусульманский магазин, думаешь как купить технику.. Но ты чувствуешь какую-то скорбь по поводу твоего существования, сердце твое не спокойно. Ты производишь впечатление нервного, задерганного, скрывающегося человека. Нестабильность в твоей жизни тебя мучит. Воспоминания и мысли о будущем, и о настоящем не дают покоя. Проблемы производят впечатление нерешимых. Ты приходишь к сознанию. Твои представления производят ощутимый облик. Мышление восстанавливается, хотя медленно и с трудом. Часы в библиотеке производят свои плоды – читать то, что ты понимаешь, не стараться читать то, что ты не понимаешь. Так может и болезнь под названием психоз произвести впечатление проходящей. Ты представляешь себе трезво бросившего тебя человека, и не чувствуешь при мыслях о нем ничего, или все меньше и меньше. Это позитивный момент. Неустроенность тебя депримирует, не столько сам факт, что тебе негде жить днем, столько ужас от сознания того, что кто-то так подумает, и сможет тебя этим упрекнуть. Хуже этого не представляется ничего. Ради одного того, чтобы этого упрека не было, ты готова рисковать, просить кого-то о жилье. Все ведет в тупик. Когда нету спокойствия и есть страх перед следующим моментом, хочется больше тратить и покупать, как будто от этого будет больше пользы, или как будто веши могут хоть на мгновение скрасить безрадостность твоего существования, - и делать это бездумно, не смотря на угрозу обанкротиться. Это все, на чем ты держишься морально и физически. Какая страшная история. Люди как будто марионетки, и не играют никакой роли, как и кратковременные знакомства с ними. Не общение с кем-то, а только твои деньги – это ты. Ситуация доходит до абсурда. Деньги производят впечатление нескончаемых, но это иллюзия. Главенствует страх. Хоть бы что-то изменилось, думаешь, хоть бы что-то изменилось.. Или увиделось под другим ключем. Видимость начинает передвигаться. Местность и вещи и люди – это наши мысли о них. Наше впечатление в данный момент. Когда начинаешь думать, тебя беспокоит это больше, чем когда не думаешь. Это интереснее, но страшнее. И риск выйти куда-то дальше еще кошмарнее.»
«Прочитала роман Томаса Бернарда «Корректура». Это подтверждает мои мысли. Как человек закорректировал свою жизнь до смерти. И вышел туда дальше, за горизонты. Все кончилось его самоубийством, как и в романе «Бетон».» Характеры были очень на нее похожи.
«Не знаю, что писать, мысли в голове путаются. Не хочу видеть некоторые веши, просто хочу красоту и уют. Это все, что мне надо. Ну потом уже любовь, помощь, польза, и все прочие вещи. К первому я просто не готова, и поэтому хочу лечь в психушку. У меня повреждено в этом плане самосознание.
Мне не хочется думать, что они на самом деле такие жестокие, что меня пытают и мучат намеренно, или из-за преступной халатности, хочется придумать им оправдание. Лучше бы они думали, что нам есть куда пойти днем, чем целенаправленно обрекали бы нас на такое существование. Может быть и это иллюзия. Придумываем всем оправдание, чтобы не покончить с собой, увидев, что мир безумен и жесток, и враждебен к тебе.»
«Чем так жить, лучше умереть. Они довели меня вчера до истерики. Они не оставляют меня в покое, не дают мне нормально кушать за отдельным столом. Каждый шаг контролируется, выпускают отсюда только на 2 дня. Так что даже уехать и пожить где-то нормально в другом месте невозможно. И постоянно стучат в эти двери. Постоянно дергают. Невозможно сидеть и расслабиться. У меня началась депрессия. Это бывает после истерики всегда и бывает очень страшно, и очень затяжно. Это постоянно связано с мыслями о самоубийстве. Когда все люди противны, и все относятся враждебно, что еще остается? Хотя я не видела ни разу, чтобы я сама, без ответа на что-то, просто так полезла к людям, или первой начала какую-то неприязнь. Все происходит не от моей, а от их нетерпимости. Они все одинаковы, тех ли они или этих взглядов, они просто люди. Этим сказано что-то тошнотворное до отвращения. Интернет не идет. И семья, куда я хожу иногда, тоже мне чужие люди. Никто не согласился помочь по настоящему. Какой проклятое место, и братья здесь все чужие. И от того, что я сейчас в трудностях, а мне никто не помог, я тоже им не сделаю ничего хорошего. Этим сказаны мои отношения с этим городом. Все, как меня здесь приняли, это держали в издевательских полутюремных условиях.»
«Под таблеткой хочется спать весь день, еще и от стресса. Страх и стресс преследуют меня. Когда я засыпаю днем, мне снятся кошмары. Я на грани опасности. Мне кажется, что меня везде преследуют и за мной везде следят. Мои подозрения здесь постоянно оправдывались. Не могу сконцентрироваться на рассказе. Психолог меня предала. Она могла мне написать, чтобы меня перевели на другое жилье, и не написала. Но сейчас у меня есть днем, где спать, где я могу себя чувствовать более или менее в безопасности и вдалеке от этой гнилой публики, этих бомжей. Нормальные здесь не ночуют, кроме еще одного беженца. Завтра он обещал мне показать мечеть и бесплатные обеды. Меня тошнит при слове бесплатные обеды, там толпятся бомжи. У меня душа надрывается находиться рядом с ними, и я их боюсь. Меня тошнит от всего от этого. Семейные этого не проходили.»
«Единственный критерий моего замужества – это чтобы он достаточно меня любил.
Я врала вам, так называемым братьям, и буду вам врать, потому что вы этого заслуживаете. Вы своим изначальным недоверием не заслуживаете правды. Я скажу правду о себе только моему будущему мужу, человеку, которому я действительно смогу доверять, и который ради своей любви пойдет дальше всех. Брак на других условиях будет только формальностью. Тот, кто сейчас не доверяет, значит, он изначально не доверял. Тот, кто сейчас предал, значит, он изначально был предателем. Когда он казался хорошим, он замышлял предательство.
По плохому вы ничего не заставите меня ни сделать, ни сказать, а по хорошему я уже вам не поверю. Мне точно так же хочется предать людей, как предают меня. Но становиться такими, как они, мерзавцами, я не хочу. У меня не было ни одного прочного знакомого.»
«Опять встретились мои враги. Его жена мне встретилась, стала со мной лаяться. На весь трамвай. Какой ужас, у меня везде одно и тоже. Мне сто лет не нужны были нигде враги, но они сами делаются врагами. Из-за какой-то глупости и дурных людей и тогда вставал весь город, и сейчас поднимается весь город, эти люди всегда любили делать из мухи катаклизм, и эту муху провоцировали всегда они сами. Когда же это все закончится, и мне попадется нормальный муж, который защитит меня от всего, который пойдет ради меня на все, как и я ради него? У меня был такой муж, или казался таким, а потом его просто повернули против меня, до того, как он погиб. И сейчас это сделали очень легко. Достаточно лишь звонка друга, или наговоров жены. Как можно жить с таким непрочным человеком?
Сейчас они знают, что я ему уже ответила, и бесятся с этого. Я не побоялась и себя опозорить, чтобы была опозорена его семья. Потому что он бросил меня, как ненужный хлам, бросил и предал. Я за это отвечаю всем, чем только в состоянии ответить, потому что это еще больший позор, которого необходимо избежать. Когда же это все закончится, этот замкнутый круг? Я просто хочу любви и мира, а не гоняться за кем-то в целях мести из-за его грязной клеветы и поступков. Или мне попадаются не те люди, или здесь что-то не то. Слишком много не тех людей. Так тоже может быть, это ничего. Главное, чтобы в итоге попался нормальный, или хотя бы на период, чтобы получить своих детей, инша Аллах. Если они в принципе такие, то хотя бы дети останутся. Но боюсь, что сотрясется земля, если он нас бросит. Здесь есть же, в конце концов, закон. Не дай конечно этого Аллах!
Нет сейчас ни единого человека, которого бы я любила, и который бы любил меня. Передо мной опять рассказ – недописанные подробности. А в голове совсем другое.
Здесь же есть шариатский суд. Чтобы он признал перед ним, что он хотел жениться на мне. Или по крайней мере, что говорил мне так. Какой он негодяй! Пусть это признает и перед женой, и перед отцом, и перед мусульманами. Я не позволю им больше разговаривать со мной наедине, без свидетелей. Мне нужна та инстанция, которая защитит меня от них. Потому что это беспредельщики. Потому что эта стерва мне еще чем-то угрожала. Потому что теперь у меня появятся опять «гости», и очень скоро. Он знает, где я живу. Мне нужно сейчас думать о том, кого мне позвать в свидетели. Мне нужно сейчас две вещи, первое, чтобы он признал, что собирался жениться на мне и что водил меня за нос все это время, и второе, чтобы он не смел больше говорить бездоказательно ни о чем, и поскольку у него нет доказательств против меня, то просто заткнулся, чтобы не прослыть фуфловщиком. Это мне нужно доказать перед всеми.
И этот брат, к которому я обращалась за помощью, хоть он и не говорил мне ничего хорошего за них, но он и им не говорил ничего хорошего за меня, и он такой же джахиль. Он бросил свою вторую жену, бросил по телефону. И он говорил мне джахильские вещи, показывающие его неуважение ко мне. С ним я больше связываться не хочу. Хоть он и не сказал ничего плохого обо мне другим знакомым, но ничего хорошего тоже не сказал. Он двойственный человек, он лицемер. Нету хуже человека, чем сидящего на двух стульях.
Сейчас чем дальше, тем хуже. С того момента, как я приехала сюда, один нохчи семейный из другого города хотел посватать ко мне кого-то, но пропал, и так и не познакомил ни с кем. Другой, еще с одного города, хотел посвататься, и тоже пропал, моложе на 4 года. Потом сватался вообще ингуш 23 года и нохчи 21 год. Для меня совсем маленький. Еще один аферист и бабник с Ирландии, потом один бабник с Бельгии, и все моложе. И в конце хотел приклеиться один кадыровец с Грозного, которого я, Альхамдулиллах, отключила. До чего это все дошло, какой кошмар! Все несерьезно, неподходяще и суета.
Если бы эти люди знали, ЧТО они уже причинили мне, фактически ни за что, они бы сейчас сидели спокойно, а не гонялись бы за мной, как одержимые, и не грозили, и не бесились бы при одном виде меня. Но они не ведают. Таково, значит, их наказание.»
«Я теперь ненавижу наш язык. Раньше любила, а теперь ненавижу. Завтра пол часа надо работать в этом идиотском месте. Они используют бесплатный труд азилянтов, на основании дежурства, как при коммунизме. Скорее бы меня уже отселили с этого места. Я и сама могу уже уйти в любое время. Но я лишусь интернета на ночь и, может быть, мне не дадут квартиру, я не знаю.»
Та девченка легкого поведения, которая жила с ней раньше в одном доме, встретилась ей в коридоре дома ее знакомых, прямо напротив их двери. Она стояла там со своим парнем, который там жил. Разные мысли мелькали у нее в голове. Может быть, она засветилась своей музыкой, которую она поставила на всю громкость.
Она жила дла себя, как и другие, думала она. Почему она всю жизнь должна была отвечать за это больше других? Почему ее за это судили, а других приветствовали, хотя они делали то же самое? Нет, им не приходилось делать того же самого, потому что им с самого начала больше давали и наделили большими правами, чем ее. В этом была разница, и в этом была несправедливость, от которой она страдала.
Получалось, что эти люди хотели жить за счет нее, а она за счет них.
Сегодня была еще одна потеря – от нее ушла переводчица. Она поругалась с ней, как обычно, ни о чем, и при том, что у Самиры была жестокая боль, с чем она и пришла в больницу. И ее новые друзья почему-то не отвечали на звонок.
В голову начали приходить панические мысли и депрессивные настроения. Она думала только об одном – как выжить дальше одной, когда все оставили ее. Ей надо было твердо держаться. Ее одолевал страх.
Когда нужно уходить от опасности, даже физическая боль отступает на второй план.
И даже боль ее после операции померкла перед этим.
Она не умела завоевывать людей – она умела их отторгать. И ее завоевания были кратковременными. Значит она сама не дорожила ими, значит она не унижалась, чтобы удержать их. Значит она сама бросала людей, думая при этом, что люди бросают ее.
Было и так, и по-другому в ее жизни. Даже близкие знакомые в интернете все разбежались.
Она не всегда знала, что делала. Она все делала по обстоятельствам, которые всегда складывались не в ее пользу. Она планировала одно, а получалось совсем другое, из-за людей, из-за государства, из-за событий. Этот город был миниатюрный, и несчастливый для нее. Злополучные несчастья, начиная с ее проклятой любви, происходили здесь. Все другое казалось лучше чем то, где она находилась.