Вариации на тему

Виктория Тарасюк 2
Вариации на тему….
1.
У бумаги (при всех ее достоинствах) имеются  недостатки. Она плоская. В то время как жизнь…
Я отрываюсь от бумаги и смотрю в окно. Поздняя осень. Очищенное от зноя небо вымыто и вывешено на просушку, по бледно-голубому фону прочерчены силуэты деревьев. Мертвые листья. Мертвые души. Мысль бежит. Фон остается.
Липовая аллея.
Проекция жизни на плоскость стола.
Ветер. Поднимает листья и воротники. Дует порывами, будто студит чай: дунул, глотнул, насладился. Сухо и солнечно.
Та-та-та-та-та-а-а-а-та-та-та. Та-та-та-та-та-а-а-а-та-та-та, - музыка за кадром.
А главное, эта пронзительная синева, уходящая в бесконечность – за аллею, за парк, за жизнь… рай прозрачен и свеж, словно воздух в начале осени.
На земле.
Мужская фигура в глубине аллеи. Четко очерченный силуэт – одним движением руки, не отрывая карандаш от бумаги.
Голубой плащ. (На фоне коричневых стволов и желтых листьев – уравновешивает небо). Разворот плеч. Седина на висках – в контексте осени. Нос перебит – давно, еще в детской драке. И понемногу отвисают щеки. Год-два,  и он начнет походить на бульдога (старого бульдога).
Глаза голубые – под цвет плаща. Их выражение… Но камера торопливо отъезжает в сторону (Постойте!)
Листья.
Слышно, как они шуршат под ногами.
 На экране (возвращаясь к недостаткам бумаги), хватило бы тридцати секунд.… Опомнитесь! Мы снимаем полнометражный фильм, а не рекламный ролик! Ну, хорошо – хватило бы минуты…. (Начинается! – Кофе, плед, печенье. – Сколько можно повторять, чтобы ты не ела в комнате?! – Отстань!) Телевизор включен. По экрану плывут титры. Мужчина в конце аллеи держит руки в карманах. Смотрит в бесконечность. Ждет.
- Вадим!
Карандаш отрывается от бумаги и летит ввысь. Множество мелких штрихов, торопливых, как ее походка, идет быстро. Скорее всего, опоздала. Зритель гадает, кем она приходится герою: жена, подруга, любовница?
Стройная фигура в коричневом пальто, коричневый шарф (развевается на ветру), каштановые  волосы. Хм…
 Машет рукой:
 - Я здесь!
Почти бежит.
Герой идет ей навстречу.
Голубой плащ, коричневое пальто, желтые листья.
Музыка за кадром.
Началось.
2.
У Вадима Александровича была маленькая тайна. Что-то вроде детского секрета, зарытого под кустом крыжовника. Давным-давно, почти сорок лет назад (о, боже!) бабушка показала ему, как из фантика, цветка и бутылочного осколка сделать настоящий секрет. И всего-то нужно - вырыть ямку, уложить на дно ямки фантик, украсить одуванчиком, прикрыть стеклом, присыпать землей, аккуратненько прихлопнуть землю ладошкой. Секрет готов!  Потом – это Вадим Александрович придумал сам – некоторое время послоняться по двору и, вдоволь запутав следы, осторожно приблизиться к заветному месту – желательно, с противоположной стороны, присесть на корточки, провертеть указательным пальцем дырку во влажной черной земле, зажмурить глаза, открыть… есть! – таинственный стеклянный глаз подмигнет из глубины: привет, бродяга. Зарыть его скорее! И снова слоняться по двору – с независимым видом, не отходя, однако, слишком далеко от своего секрета, от куста, под которым спрятана настоящая, настоящее не бывает, тайна.
Тогда – сорок лет назад - Вадим Александрович целую неделю был счастлив со своими секретами. А потом к бабушке приехал его двоюродный брат Женька - на четыре года старше, закончил третий класс, катался на двухколесном велосипеде и убегал на пляж, несмотря на строгий бабушкин запрет. «Вот еще, - хмыкал он, специально для Вадима Александровича, - буду я ждать, пока меня за ручку отведут, как некоторых». И "некоторый" (Вадик) унижения не стерпел.
- Пойдем, - сказал он после завтрака, - я тебе секрет покажу.
Женька, приподнял бровь – какие еще секреты! – и милостиво проследовал во двор.
- Смотри, – Вадик дрожащим пальцем провертел в земле дырку: смотри! Женька взглянул: - Ой, секрет, держите меня! – и затрясся от смеха. И хотя Вадик аккуратно засыпал свой секрет землей и прихлопнул землю ладошкой, но, сколько ни кружил по двору – перед каждым новым подходом, сколько ни зажмуривался, очарование исчезло, словно не бывало, а остались фантик, бусина и осколок бутылочного стекла.
Вадим Александрович очень скоро забыл эту историю с секретом и вспомнил о ней лишь на Женькиных похоронах. Женька пил долго, нудно, и, в конце концов, перерезал себе вены. Родственники вздохнули с облегчением, и только Женькина мать горько плакала возле раскрытой могилы. Вадим Александрович вежливо ждал, когда закончится неприятная процедура, остальные родственники – тоже – переминались с ноги на ногу. Поминок не было. Уложили тетку в постель, дождались, пока подействует снотворное, и отправились домой: деверь – за рулем, отец – на переднем сиденье, а Вадим Александрович с женой – сзади. Тогда Вадим Александрович и рассказал историю с секретом, ничего другого о покойнике он припомнить не смог. Посмеялись. «Так и живу с тех пор без секретов», - посетовал Вадим Александрович. «Сплюнь,  - сказала жена, - сглазишь».
3.
Как в воду глядела. Впрочем, в жизни Вадима Александровича, гладкой, как полированный стол, трудно было отыскать место даже для маленькой тайны. Неспешный подъем: родился – учился – женился (родилась дочь) – защитился. Пологая прямая от начала координат до тридцати трех лет. И с этого момента – тоже прямая, только параллельная плоскости стола: дочь растет, жена стареет, законы интерференции и дифракции остаются неизменными. Учебная нагрузка варьируется в зависимости от семестра: весной свободнее, но появляются дипломники, которые вечно откладывают все на последнюю минуту и заставляют его нервничать. Седые волосы и пять вставных зубов. Но живот – плоский и плечи широкие. (Та женщина, из липовой аллеи, однажды пошутила: «Платон по-гречески значит «широкоплечий», так что ты – фактически Платон».)
Квартира – трехкомнатная.
Жена – врач.
Вид за окном – двор, беседка, деревья, дорога – неизменен, как законы физики.
Пять компьютеров.
Машина, дача, заграничные командировки – прочерк.
Любовница. (Не так уж она  красива – между нами говоря – и не так молода, чтобы изменять с ней жене. Тогда почему?)
Я нажимаю на паузу и долго вглядываюсь в незнакомое лицо.
Одно движение пальца, и она исчезнет. Клавиша компьютера - курок, монитор – прицел оптической винтовки. (Лист бумаги летит в корзину). Но рука – зараза! – снова жмет на воспроизведение. Картинка оживает.
Та-та-та-та-та-а-а-а-та-та-та. Та-та-та-та-та-а-а-а-та-та-та.
4.
Женщина на экране подносит к уху мобильный телефон.
- Что ты делаешь?
- Ничего особенного. (Раскладывает пасьянс)
- Прогуляемся?
- Ну…
Ее лицо крупным планом. Торопливые движения: расческа, немного румян, пудра, губы не красить, капельку духов. Шкаф настежь… Комната – мельком: диван, стол, книжные полки, - стандартный набор, нечего и смотреть. Камера отворачивается к окну: дома, деревья – сквозь занавеску.
Звук шагов по лестнице. Она идет быстро и не смотрит по сторонам, хотя осень упрямо лезет в камеру и в глаза. Оттенки желтого на голубом. И редкие облака, словно многоточие в конце длинной фразы – раз, два, три… Женщина спешит.
Ищет любовь. Бежит от одиночества. Тяжело, мучительно, обливаясь потом – словно во сне, спасаясь от косматого чудовища с длинными и острыми ногтями (детский кошмар) – безуспешно. У чудовища отличные помощники – маячат впереди – отчаяние и старость.
Седина мало заметна в каштановых волосах. (Словно ненароком в кадре мелькает каталог косметической фирмы).
Десять часов утра. Жена на работе. Он (по легенде) – тоже. (В липовой аллее).
Я снова останавливаю фильм
……………………………………………………………………………………………...
и в отчаянии колочу пальцем по клавише.
4.
Как ее зовут?
Первый вопрос в длинном списке важных вопросов.
(?) лет назад молодая мама выбирала имя для дочери. Она хотела, чтобы у дочки было самое красивое имя на свете. И такая же красивая жизнь. Сначала мама назвала дочь Кристиной. Но соседка по коммунальной квартире, полька, объяснила ей, что сокращенно Кристина звучит как Крыся и всех горничных в Польше зовут Крысями. Кристина превратилась в Эльвиру. В Сабину. (Не то, не то, не нравится) А через месяц заботливая мама, перебрав с десяток имен и ничего окончательно не выбрав, отправилась в ЗАГС, чтобы получить Свидетельство о рождении. По дороге она встретила молодую симпатичную женщину. Была не была, - решила мама.
- Извините, пожалуйста, как вас зовут?
- Вероника.
- Красивое имя.
5.
(?)летняя Вероника говорит по телефону.
(Камера! Мотор!)
Сидит в кресле, болтает ногой и накручивает на палец прядь волос. Зевает.
- Постмодернизм? (Ну и слово. Язык сломаешь.)
Она шпарит без запинки.
- Не создает новых тем. (Все еще про постмодернизм) Сшивает старые идеи
 белыми нитками. Превращает картошку в чипсы, Достоевского назначает редактором Интернет-сайта.
«Ох уж, эти русские! С чего ни начнут, а кончат Достоевским!»
(Вадим кончает ей в рот.)
- Пора наставить ему рога.
Смеется в трубку.
Сука! (Авторское отношение к действительности).
6.
Любовный треугольник. Семейный круг. Служебная лестница и пирамида власти. Каждый связан с каждым: справа-слева-сверху-снизу. Свободны лишь молекулы воздуха.
И любовь.
Вероника знает об этом.
После трех разводов!
И трех абортов!
Врач в женской консультации – мужчина. Делает УЗИ.
- Четвертая неделя. Что вы решили с беременностью?
- Аборт (разумеется).
- Где?
– В больнице.
- Можно здесь. Срок маленький. Отсосем вакуумом. Но без наркоза.
- Сколько?
Выходит гораздо дешевле, чем в больнице.
– А это очень больно?
- Нет.
Много белого цвета: кафель, занавеси, халат, - режет глаза. Закрыть и не видеть.
Как…
Вероника застилает гинекологическое кресло принесенной из дома простынею. Врач вставляет блестящий металлический наконечник в матку (больно!), включает аппарат. Вероника кусает пальцы, но молчит. В коридорах консультации пусто – любой звук гулким эхом разнесется по зданию. Минута, другая. Еще немного (боли) и можно перевести дух.
- Беременности больше нет.
Вероника переодевается. Сворачивает простыню, едет домой и ложится на диван.
7.
Убивать – легко.
Среди ее знакомых два убийцы. Один пырнул приятеля ножом в пьяной драке, другой сбил пешехода. Тот, что убил в драке, отсидел, сколько положено, и громко хвастает своим убийством. (Вероника морщится). Другой много лет дрожал от страха, но постепенно привык и тоже хвастает (стыдливо, по секрету). Недавно он купил себе новую машину. И – небольшое дополнение (аксессуар, придающий законченность образу): стыдливый убийца познакомился с женщиной-следователем (через семь лет после убийства). Уже полгода они живут вместе. Наверное, это совпадение, но его повысили в должности: прежде он был сантехником, сейчас – мастер участка.
(Интересно, какие сны ему снятся?)
Вадим не видит снов.
Вероника иногда во сне летает. (До сих пор? – странно).
Сон нельзя прокрутить назад.
Можно только проснуться – в холодном поту.
Вот если бы изобрели такой прибор… Скорее всего, изобретут.  Чтобы подключался к голове и показывал только приятные сны.
 Человечество уснуло бы. И не проснулось.
Даже во сне.
8.
 Умирать… страшно.
Секс и смерть – звучат почти одинаково.
- Да, но… секс лучше.
- Вопрос спорный.
Вадим и Вероника пьют кофе (после секса)
 «Странная штука – думает она, - вот только что человек дышал, боролся, надеялся… интересно – новая мысль перебивает старую – борец на ковре за секунду до поражения понимает, что сейчас его положат на лопатки? он сопротивляется до конца или машет на все рукой: скорее бы? – человек знает, что умрет, лежит на больничной койке, смертельно болен или старик – не борется с волнами, не спасается от пожара, не крутит руль на скользкой дороге – умирает – смиряется или все-таки сражается за каждый вздох?» Вероника примеряет ситуацию на себя и вздрагивает от страха. От ужаса. От того, что она – маленькая букашка – бессильна перед огромной махиной: только что была жизнь и вдруг – смерть. Сопротивление бесполезно. Даже победив смертельную болезнь, все равно умрешь.
Закон природы.
Той самой, что усыпала липовую аллею желтыми листьями. И выкрасила небо в пронзительно синий цвет.
9.
Их любовь, это…
Чудо!
Или Судьба?
Какая разница.
Чудо можно отменить – в любой момент.
А Судьбу невозможно обмануть.
Они могли и не встретиться. Вадим и Вероника. Хотя много лет жили в  одном городе на берегу теплого и мелкого моря. Вместе с ними в этом же городе жили еще сто пятьдесят тысяч человек, которых ни Вадим, ни Вероника ни разу не видели. И еще сто тысяч, мелькнувших перед глазами – словно тени – прохожие и пассажиры, аксессуары городского пейзажа. Пятьдесят тысяч случайных встреч: спасибо, пожалуйста, возьмите сдачу, запишите тему лекции… И десять-пятнадцать человек – действующие лица в спектакле жизни: главные и второстепенные, рабочие сцены и режиссер.
- Кстати, - Вероника снова говорит по телефону, - это не Шекспир придумал: «Весь мир – театр», а спер у Плотина, да еще вставил в  комедию. Так что твой хваленый  постмодернизм родился задолго до постмодернизма.
(Дался ей этот постмодернизм! Лучше бы маникюр сделала. Грызет ногти. Ужас!)
И, раз уж заговорили о постмодернизме -
Идея спектакля.
Двое – мужчина и женщина – выходят на сцену. Садятся на стулья, кладут руки на колени, смотрят в зрительный зал.
Зрители – в ожидании действия – ерзают в креслах.
Актеры молчат.
Проходит минута, другая… пять, минут, десять…
Зрители – в который раз – смотрят в программку: автор, режиссер, действующие лица, даже художник по костюмам! – все, кроме спектакля.
Они что? – издеваются над нами?!
Актеры молчат.
Зрители возмущаются.
Самые нетерпеливые покидают зал. Влюбленные целуются. Осветитель в будке спокойно ужинает.
Актеры держат руки на коленях.
Режиссер потеет.
Проходит полтора часа.
Опускается занавес.
Робкие аплодисменты.
Занавес открывается вновь.
На сцене два надгробия, заваленные цветами.
Реакция
10.
У Вадима с Вероникой нет общего дома, они, словно птицы, перелетают с ветки на ветку, с квартиры на квартиру, с кровати на кровать. Чистую простыню Вероника – на всякий случай - приносит с собой. Белый прямоугольник заменяет им комнаты, кухню, мебель и платяной шкаф, где – ровными рядами висит его и ее одежда. И семейный альбом. И праздничный стол, за которым собираются родственники и друзья. И совместные поездки к морю. И походы в театр. И семейные ссоры. И…и…и… Белая простынь -  горизонтальный экран для неснятого фильма.
Территория любви.
Такая же крохотная, как одиночная камера – для двоих.
Гостиничный номер.
11.
Чуть больше простыни. Потолок - плитка белого шоколада. Одежда аккуратно сложена на стуле. Его плечо, ее дыхание.
Все, что произошло, происходит  и еще (который час? да, пожалуй) произойдет в этой комнате можно описать
в медицинских терминах:
эрекция,
коитус,
эякуляция.
Секс.
или
прелюдия,
фрикции,
оргазм.
Эротика.
Или…
(Вероника выбирает третий вариант)
Ебля.
Гадость!
- Я люблю тебя.
Действующие лица смотрят в лицо друг другу, комната тонет в сумерках, камера отъезжает назад и упирается в стену.
12.
Снято.